Самое настоящее проклятие

Идиот? Псих? Гриффиндорец? Как бы я назвал человека, который абсолютно уверен, что его ждёт ловушка, и всё равно шагает прямо в распахнутые руки тех, кто эту ловушку устроил? Я всегда считал, что не отношусь ни к одному из перечисленных типов, но, может, я слишком хорошо о себе думал? Иначе, вероятно, никогда не оказался бы возле винтовой лестницы, ведущей на открытую площадку Астрономической башни. Посреди, мать твою, ночи. Полминуты назад, когда, прикрывая бледный «люмос» рукой, я крался мимо храпящих и бормочащих сонную бессмыслицу портретов (вроде «нет, сэр, это чужой крокодил, мой крокодил остался дома»), то уловил отдалённый призрачный хохот Пивза... Не знаю, мажет ли он дёгтем дверные ручки или выкручивает по ночам краны в уборных — к счастью, полтергейст бесчинствовал где-то на других этажах. Он мог бы стать проблемой и привлечь опасное внимание. Я остановился у чёрного проёма невидимой лестницы, откуда веяло уличным холодом, тщательно прислушался и вгляделся в темноту. Один в один бродячий кот, охотящийся за горячим куском курицы, забытом на чистеньком подоконнике: беспокойно дёргает кончиком хвоста, вздрагивает ушами — не мелькнёт ли в окне голова хозяйки или хозяина, не гавкнет ли собака, не прилетит ли кусок кирпича из рук мальчишки, которого в этом доме-как-с-картинки ждала разве что девочка-волшебница... В темноте и неподвижности прошло ещё какое-то время. Но теперь я слышал только своё собственное поверхностное дыхание, казавшееся слишком заметным. Вокруг всё было тихо. Ни шагов, ни голоса. Может там никого и нет? И всё это нелепая шутка? Если быть честным, в глубине души мне до ужаса хотелось, чтобы всё действительно оказалось глупой шуткой, из разряда «заставь Нюниуса выйти из гостиной ночью, и пусть он попадётся завхозу». Тогда я мог бы сейчас же развернуться и со всех ног поспешить в подземелья. И не думать о том, что (и кто, чёрт тебя возьми) ждёт меня наверху длинной спиральной лестницы... Больше всего на свете я ненавидел выглядеть дураком. И какая злая ирония, здесь, в холодном свете люмоса, невольно мне вспомнилась та другая поздняя ночь. Горькое тошнотворное разочарование, что — точно коленом в живот ударили — я испытал в Хогсмиде. Я не забыл: колеблющееся в ладонях пламя, обледенелые кончики волос, онемевшие, как чужие, пальцы ног, следы копыт на снегу — после они навели меня на мысль о мышах и птицах... Ко мне вернулись дурацкие сомнения, что, будто свирепые псы, грызли меня в спальне. Едва перевалило за полдвенадцатого ночи, когда я собрал книги, пергамент с домашним заданием на завтра и ушёл из гостиной. Сев на кровать, неспеша расшнуровал ботинки, мимоходом кинув на них очередные склеивающие чары (тихим голосом, чтобы никто кроме этих старых, вечно «голодных» уродцев не слышал заклинаний), и стянул с себя носки. Потом сдёрнул вниз подушку — чтобы удобно было читать обычно приставлял её к спинке кровати — потянулся к галстуку на шее... В отдалении приглушённо, как через вату, и как-то убаюкивающе ударил колокол. Ночной Хогвартс утопал в молчании и спокойствии. Я поднял голову, хотя ничего не увидел (во мраке едва можно было различить очертания коридора и блеск дальних рыцарских лат), медленно убрал с лица волосы, раздуваемые сквозняком, и прислонился влажной, горячей спиной к каменной стене. Зачем-то считал удары. Галстука я так и не коснулся. А в следующий момент быстро надел ботинки на босу ногу и, стараясь не шуметь, встал с кровати. Присев на корточки, Гойл шарил по ящикам своей тумбочки, чем-то гремел и не смотрел в мою сторону. Булстроуд то ли уже спал, то ли шлялся где-то — лихорадочно оглядывая спальню, я его не увидел. Селвин две минуты назад занял душевую, за стеной можно было расслышать шум воды. Мальсибер и Эйвери ещё вечером ушли в соседнюю спальню играть в карты и, я думал, они должны были вернуться с минуты на минуту. Однако, по всей видимости, я успевал ускользнуть как раз до их прихода, без лишних вопросов. Тихо уходя, я плотно задёрнул полог, так что любой, кто посмотрит на него, должен был решить, что владелец этой кровати давно и крепко спит. Внезапно нашёл Булстроуда в тёмной и почти пустой гостиной, запнулся на полпути к выходу. Невольное замешательство длилось всего мгновение: Булстроуд раздувал кальян в компании ещё двух парней и не обратил совершенно никакого внимания ни на меня, ни на с глухим стуком открывшийся проход в стене. По дороге сюда, к этой грёбаной лестнице, я опасался столкнуться с не в меру любопытными старостами, с Филчем или профессорами и — опять же! — чёрт, я смутно надеялся на это... Меня бы схватили за шиворот и силой отправили из неосвещённых коридоров в слизеринскую гостиную. И у меня бы появилось нормальное оправдание для Блэка, почему я не явился на башню. Что я вовсе не струсил. Лопатками и затылком я чувствовал холод стены и еле уловимую колокольную дрожь. Что же сейчас? Выходит, я дрожал под факелами, прятался за доспехами, крался во тьме, как вор или крыса, чтобы в итоге застыть у первой ступеньки, не смея сделать решительного шага — и чувствовать себя бесконечным дураком? Вот так «неожиданность» — тихих ровных ударов колокола оказалось ровно двенадцать. На двенадцатом я оттолкнулся от стены. И беззвучно взошёл на лестницу. Я не знал, в каком именно месте лестницы, спускаясь вниз, я наткнулся на Поттера и Блэка, но невольно посматривал на стены, ища тот самый поворот. Зачем? Это было бессмысленное занятие, однако короткая встреча среди каменных ступеней ещё звучала у меня в ушах. — Эй, Снейп! Как контрольная? — спросил Поттер своим обычным тоном, от которого внутри у меня что-то скукоживалось, а слюна во рту становилась ядовитой. Эхо далеко разнесло громкий голос. Руку сводило, но я не смел даже на полдюйма опустить волшебную палочку. Лестница, если честно, была не самым удобным местом для разговора, но как бы нелепо это выглядело — предложи я Поттеру пойти куда-нибудь поговорить. Я не сразу разглядел его за Блэком, тот прикрывал его спиной. Спросил сам у себя с нездоровым любопытством: чем они занимались, пока я не застукал их? Чушь. — Я как раз тебя искал, Поттер, — тихо, стараясь не порождать эха, проговорил я и тут же ощутил на себе два пронзительных взгляда (до чего же мерзкое, смущающее чувство). — Сучий тупица. Захотелось выпендриться, да? Поттеру, конечно, не понравилось, что я назвал его «тупицей». Хотя, видит Мерлин, это был неоспоримый факт! — Ну, по сравнению с тобой я гений, владеющий «тайным знанием», как пользоваться зубной щёткой, — процедил он, слегка надавливая Блэку на плечо, заставляя его отстраниться. — И даже если я когда-то хотел «выпендриться», с чего тебя-то это тревожит, Снейп? Я стиснул зубы, во мне закипало раздражение. Нет, он, кажется, действительно не понимал. — О, конечно, Поттер, я был бы счастлив, если бы меня никак не касался твой безмерный неизлечимый кретинизм... Возгласы «Ты!» и «Северус!» слились в неразбериху. — ...К сожалению, это совершенно невозможно, — быстро закончил я, недрогнувшей рукой направляя палочку дёрнувшемуся Поттеру прямо в лицо. — Почему ты не уничтожил его?! — Убери палочку, — рявкнул Блэк. Я коротко взглянул на него, сделавшего шаг от стены, но остановившегося в странной нерешительности. Быстро вернулся глазами к Поттеру, поджавшему губы. Чуть отодвинувшись, предъявил доказательства колдомедицинской тупоголовости «квиддичного гения»: — Пергамент, — зло выпалил я, — Ты не уничтожил его. Разумеется, у тебя не хватило ума скрыть улики, когда ваша омерзительная затея — подбросить мне записку — провалилась. Её, к твоему сведению, теперь может прочитать любой, кому повезёт найти пергамент в снегу! Блэк — я скорее не увидел, а догадался по шороху мантии и заколебавшимся теням — потёр подбородок. — Омерзительная? «Это слово — всё, что ты сейчас услышал?» — хотел ядовито спросить у него, но удержался. Поттер фыркнул и, выступив вперёд, с издевательской ухмылкой произнёс: — Похоже, ты единственный, кто дрожит по ночам, как бы кто чего не узнал... — Разумеется, для тебя это неважно! — невольно воскликнул я, и эхо несколько раз отразило последнее слово. Я с отвращением глядел на Поттера. — Тебе ведь плевать, что твоего дружка спихнут с тех высот, куда он незаслуженно забрался, и что ему придётся пострадать от всеобщего презрения, если раскроются его пидорские наклонности... — Как мило, что ты заботишься о Бродяге, — нашёлся Поттер, изобразил на лице восхищение, — Какой образец самоотверженности! — И, конечно, я тоже окажусь в дерьме, — нехотя процедил я, заметил, что Блэк сделал-таки шаг ко мне, красноватый свет упал на его лицо. — Послушай, в той записке... — Держу пари, только поэтому ты ещё ничего не растрезвонил! — уточнил Поттер и наигранный восторг на его лице сменила искренняя неприязнь. Блэк намекающе прочистил горло и продолжил: — В записке не было имён. И я не пытался тебя ей как-то оскорбить! Я не хотел и не собирался. И всё же взглянул на него, так же машинально, как оглядываются на названное имя. Но сразу отвёл глаза. Не моргая, разглядывал кривящегося в гадкой усмешке Поттера, пока в уши гвоздями вдалбливался сбивчивый голос Блэка: — Просто дружеское предложение о встрече, Северус. И ничего такого, что могло бы вызвать у кого-то презрение... На секунду звон в ушах заглушил окружающий мир. Я открыл рот, словно мне не хватало воздуха, а потом выдохнул: — Ни слова больше, заткнись. — Но... — Я сказал, заткнись! Будто услышал стук, с которым сошлись челюсти Блэка. Напряжённое молчание навалилось со всех сторон. Поттер тут же перестал улыбаться и гневно засопел, нащупывая палочку. — Нюниус, ты не оборзел? — тихо спросил он. — Думаешь, можешь указывать говорить Сириусу или молчать? Я сглотнул, у меня мелькнула странная злорадная мысль: Блэку, наверняка, было неприятно, когда Поттер пару мгновений назад перебил его, и этот, с позволения сказать, «друг» ещё пытается учить меня, как с ним разговаривать? В голове царила каша, буквально давила на черепную коробку. Я бы не слишком удивился, если б в какой-то момент мутная серая масса действительно потекла из носа и ушей. Но вместо того, чтобы простодушно озвучить свои неоформленные мысли, я до боли прикусил внутреннюю сторону щеки и медленно сказал: — А разве... нет? — подозрительно глядя на палочку, появившуюся в руках Поттера (а не на Блэка, хотя обращался к нему) хмыкнул: — Помнится, ты хотел что-то сделать для меня? Если ты не врал, то разве это не означает, что ты должен меня слушаться, как всякая псина... — Я мало тебе въебал?! — прорычал Поттер, бросаясь вперёд. Я слегка развернулся, согнул и отставил локоть, чтобы конец палочки твёрдо, как камень, упёрся Поттеру в лоб. Поттер, со свистом вскидывая палочку, сделал почти то же самое и на мгновение с глухим ударом задел моё плечо — своим. Ещё секунда, и мы застыли, держа друг друга на прицеле. — Сох... Блэк поднял руки, чтоб удержать своего дружка, но так и не коснулся его плеча. Лицо Блэка было искажено яростью и... борьбой. Я тяжело дышал, мог разглядеть своё отражение в зрачках Поттера, но почему-то не спешил швыряться заклятиями. Я хотел услышать... что Блэк скажет. — Джеймс прав, — наконец, хрипло выпалил Блэк, быстро облизал губы, он больше не притворялся невозмутимым. Поттер с непонятным выражением скосил на него глаза. — Ну, разумеется, — после странной паузы буркнул я, чувствуя, как по жилам прокатывается такое же странное разочарование, поудобнее перехватил волшебную палочку. — Конечно, вы заодно! Вот он, шанс бросить Поттеру в лицо что-то вроде «дантисимус»... Блэк резко повернулся ко мне и, как бы я не избегал этого момента — мы пересеклись взглядами. — Я бы ещё понял, Северус, твоё желание приказывать мне, если бы ты, к примеру, спал со мной... — Заткнись! Блэк улыбнулся. Его глаза казались необычно тёмными. — ... или не так часто называл меня пидором. Заклинание на моём языке (кого я собирался заколдовать? Блэка, еле справлявшегося со злостью? Поттера, чья волшебная палочка была в дюйме от моего лица?) удержали только внезапно рассыпавшиеся шаги. Кто-то быстро выскочил из-за поворота — я узнал в запыхавшемся человеке Люпина. — Но, по всей видимости, для тебя это совершенно невозможно, — не обращая внимания на появление третьего гриффиндорца, проговорил Блэк, немного наклонился, будто снова хотел схватить за руку и приблизиться губами к уху (он этого не сделал, но одного воспоминания об этом было... достаточно). — Так что уж прости, иногда я буду поступать не так, как ты хочешь. Переведя дух, Люпин сказал громко и наигранно бодро: — Слушайте, я только что встретил Стебль, она мне сказала, что мой доклад по выращиванию гавайских мандрагор был замечательным! Поттер, не сводя глаз с Блэка, неопределённо покачал головой. Если лестница была плохим местом для разговора, то для драки она была просто ужасна. Мне оставалось только резко убрать палочку, заставив Поттера вздрогнуть, уйти молча и не ввязываться больше в бессмысленные раздражающие разговоры... Чтобы вернуться к ним позже. Каменные ступени, натёртые до гладкости тысячами и тысячами ног, как лучшим воском, неожиданно посверкивали под тусклыми лучами. Длинные тени метались по стенам, стоило мне пошевелить рукой, в которой я держал волшебную палочку. Становилось холоднее. Подъем был долгим и довольно крутым — но я шёл без остановок, не замедляя темпа. Сон, сморивший было меня за книгами у камина, как рукой сняло. Я чувствовал, что ещё немного и от напряжения смогу высекать пальцами искры. «Так что уж прости...» Неожиданно для самого себя выругался вслух. «Думаешь, можешь указывать Сириусу?» — «Разве... нет?» Гораздо лучше было бы швырнуть в Поттера какое-нибудь проклятие, а не... отвечать на его вопросы. Если по пути я ещё сомневался, будет ли дверь в конце лестницы открыта (верный признак чужого присутствия на астрономической площадке), то все сомнения исчезли, когда, преодолев последний каменный виток, я остановился. Непроизвольным жестом провёл по воротнику мантии и погасил «люмос» — через узкую щель передо мной на ступеньки лился тусклый оранжевый свет.