Самое настоящее проклятие

      По мне не сказал бы никто — но внутри... Внутри у меня начинался ураган. Захлопнув книги по Древним Рунам, я какое-то время растерянно глядел по сторонам, прислушивался к бормотанию Пинс, которая творила противопыльные чары в другой части библиотеки. Затем наколдовал ещё чернил в чернильницу и достал чистый пергамент, положил его прямо на справочник. Если у меня и была какая-то неуверенность, то она рассосалась, стоило мне начать. Я чувствовал лёгкое головокружение. Губы и пальцы нервно подрагивали, как бы намекая, что иногда лучше принять нормальное снотворное, а не пытаться использовать в качестве него учебник травологии, однако... Пергамент заполнялся довольно быстро, и, странное дело, мысли теперь казались стремительнее, логичнее и яснее, чем когда-либо, будто только и ждали — пока я займусь... чем-то стоящим. Вдохновение? Засунь градусник под мышку — вдруг просто жар. Но соглашусь, что «высокоэффективная лихорадка» не самое дурацкое определение этого состояния. Такое, надо сказать, очень реалистичное чувство. Кажется, что ты способен чуть ли не бегом, без единой передышки подняться на Астрономическую башню. Или — почему нет? — без всякого стеснения обратиться к Министру Магии. Попросить у него, к примеру, ключ от личного банковского сейфа, цилиндр для торжественных встреч, орден Мерлина первой степени и кресло (обитое драконьей кожей, разумеется, лучшей в Магической Британии) из министерского кабинета в придачу. Состав получался непростым. Отложив перо, я серьёзно задумался о соединении горячительного дерева и перьев болтрушайки — по всему выходило, что один из компонентов следовало заменить чем-то более-менее нейтральным — и машинально стёр с тыльной стороны ладони каплю чернил. Не отводя правой руки, мокрыми горячими пальцами провел по коже несколько дюймов выше — погладил себя по левому запястью, оставляя лёгкие чернильные следы. Перевернул руку и бессмысленным взглядом посмотрел на синие пальцы, всё больше склоняясь к замене перьев болтрушайки — слишком капризный и коварный ингредиент, с ним всегда надо быть настороже, чтобы зелье не превратилось в бесполезную жижу. Запястье другой руки ещё чувствовало прикосновение. Ощущая слабое покалывание в пальцах, я снова взял со стола перо и продолжил, думая о... О Лили, конечно. Размышления о ком ещё могли вызвать у меня жажду творить? Сухость во рту. Сбившееся тяжёлое дыхание. Учащённый пульс. Желание тихо рассмеяться. Смятение. Страх. Восторг. Бешенство. Непонимание. Окрыляющее чувство собственной значимости... Хмуря брови, я думал про её:       «Сев, с тобой всё в порядке?» Эта фраза, разумеется, только казалась простой. Лили определённо вкладывала в неё второй, неочевидный смысл... И я был уверен: она не случайно задержала книгу в своих руках. Нет, не случайно — в её действиях тоже сквозил подтекст, хотя я не знал наверняка какой именно. И зачем она... Это неважно. Я полагал... Я думал... На мгновение запутался в собственных рассуждениях и раздражённо фыркнул, сдув прядь с лица. Не то чтобы я когда-либо считал себя экспертом в поведении влюбленных девушек… Но, когда пишешь эссе, ведь вовсе не обязательно знать историю английского алфавита? Или процесс изготовления свитков, чернил, перьев? По правде говоря, я могу вообще всего этого не знать, и это не заставит меня вдруг решить, что чернила — съедобные, или что из них получатся замечательные глазные капли! Иными словами, пытаясь проникнуть в тайный смысл слов и поступков Лили, я мог ничего в них не понимать — мне достаточно было главное знать про неё. Я щедро окунул перо и вывел на пергаменте:       «Сушеные черные гусеницы — нарезать тщательно истолочь до порошка и смешать с…» Главное понимать, что этот странный подъем чувств, нахлынувший буквально мгновением позже, едва я отвлёкся от Древних рун… мог произойти только из-за неё. Вернее, из-за нашей утренней встречи, которая заставила даже такого скептично настроенного человека как я убедиться в своём недавнем «открытии». Буквально вынудило поверить... Сомневаюсь, что к этому можно привыкнуть: всякий раз, когда я об этом думал — обжигало и сжимало грудь. Волосы на руках вставали дыбом. Тянуло на нелепую ухмылку.       ...что в меня влюблены. В меня? От которого шарахаются младшеклассники? Кого профессора провожают подозрительным взглядом? Кого однокурсники за спиной презрительно зовут полумагглом? Действительно. В меня. В грёбанного Нюнчика. Ню... Я облизал губы и толстой линией перечеркнул ошибочное сочетание ингредиентов, которое неизбежно привело бы к взрыву.       ...Нюниус, да? Это глупо — интересоваться, зачем придумывают отвратительные лживые клички. Тоже самое, как если бы какой-нибудь идиот спросил: почему снег тает, если его занести в комнату? Или почему, если человека убить, он становится мёртвым? Так что я никогда не спрашивал — даже у себя самого — зачем нужно это всё: дебильные шутки, издёвки, рассыпанные вещи, толчки, засады, гадости, затрещины... Но отчего-то теперь обидное несправедливое прозвище казалось слегка... ненастоящим. Побледневшим. Словно на крошечную долю уменьшилась его омерзительность. Невообразимая глупость, конечно. Легче представить Тобиаса Снейпа волшебником, чем то, что когда-нибудь я забуду с первого курса прилепившуюся ко мне кличку. И всё же, раздумывая об идеальной интенсивности огня, я никак не мог отделаться от мысли: неудивительно, что он не знает, как ко мне относиться. Ведь сам придумал этот выкидыш остроумия, как доказательство своей вечной ко мне неприязни. Всё для того, чтобы в итоге... Закончив с калибровкой пламени я чуть в стороне штрихами-стрелками нарисовал схему помешивания зелья в течение двух с половиной часов. Впрочем, думается, добавление некоторого количества златоглазок уменьшит это время примерно до часа двадцати.       ...влюбиться. Каково это — всю жизнь экономить кислород и вдруг начать задыхаться от его переизбытка? Я не мог взять и отмахнуться от отчётливой уверенности, что со мной сегодня произошло нечто странное, незаурядное — она прошивала меня, точно игла, с каждым новым вздохом. Да и, на самом деле, в глубине души не хотел бороться с ней. В меня, черт возьми, влюблены. По-моему, вполне оправданная причина бросить рунный перевод и вдохновенно углубиться в рецепт нового зелья? Лили, я уверен! Ощущения фатальных изменений должны быть связаны именно… с Лили. Я имею в виду… Она так неожиданно влюблена в меня! И в этом, я полагал, заключалась главная причина, что сейчас я чувствовал себя крайне необычно. Перевернул пергамент. Рецепт подходил к своему логическому завершению — и буря эмоций внутри меня постепенно тоже успокаивалась — но что-то мешало мне вычислить время необходимое, чтобы зелье настоялось. В какой-то момент, когда Пинс кончила бормотать заклинания и в библиотеке воцарилась тишина, я замер и задержал перо над листом. Прикрыл глаза, не обращая внимания на кляксу, растекшуюся по незавершенной фразе:       «И оставить в темном холодном месте на…» Я понял, какая деталь сбивала меня с толку. Делало все, сказанное выше хернёй: этим утром я совершенно спокойно смотрел на Лили, говорил с ней, обсуждал Блэка… Не испытывал ни капли волнения (хотя оно было бы естественным и ожидаемым) как если бы — как раньше — я тонул в море безнадёжности и рассчитывал только на дружеское участие. Однако почему-то прямо сейчас — при одной только короткой, как удар, сопливой мысли о том, что в меня влюблены — чертовски горело лицо и шея. Объяснение такой будто заторможенной реакции? Я не мог его сформулировать. Может, никакого объяснения просто не существовало. И, видимо, поэтому, громко скрипнув пером, не сдержался и проворчал себе под нос не очередные подробности приготовления зелья, а что-то вроде:       — Обдумать всё ещё раз? Разумеется. Но зачем всё усложнять, когда и так ясно... Да? Я ведь уверен, что... Приподняв голову, я пристально посмотрел на чернильницу, вспоминая что-то смутное, тревожное, и заметил про себя, с сомнением и словно со стороны: «Зачем всё усложнять» почти равно «не хочу и не стану ни в чем разбираться»… Как-то всё это несерьёзно. Неправильно. Затем, сфокусировав взгляд на пергаменте, я вновь наклонился к столу и активнее заработал пером. Переписал испорченное указание на время выдержки зелья. Решил, что неверно высчитал дни и часы — зачеркнул и исправил. И ещё раз исправил. И ещё раз. Постарался отбросить мелькнувшую растерянность, как ядовитую змею, скрипом заглушить дестабилизирующие мысли, вернуть самообладание... Будто, если бы я зашёл в размышлениях дальше, то запросто мог разрушить так хорошо подогнанную картину мира, разбить её на мелкие куски, которые Мерлин знает во что после бы соединились. И соединились бы вообще. Когда очень нужно перестать о чём-то думать — нет ничего лучше сложной задачи. Сколько выручала эта находка — не сосчитать, а иначе давно бы я со здравым рассудком попрощался. Непонятная и неприятная вспышка сомнений оставила горький привкус и ощущение неопределённости, но, удачно поборов её, я завершил последний пункт зелья. Пропустил колокол. Однако потому, как скакнуло вверх количество людей в библиотеке, я догадался, что История Магии закончилась, и под гомон голосов вышел из задумчивости. Своеобразного транса, когда погружаешься глубоко в собственные мысли. В моем случае — в мысли о том, как уменьшить негативные свойства шипов рыбы-льва при двухдневном настаивании зелья и... что я, по всей видимости, отомстил Яксли, которая однажды назвала меня мерзким и пугающим, и Камбелл, которая, наверняка, всегда так думала и смотрела на меня свысока, и МакКиннон, которая угрожала мне…       «...то, если хочешь знать моё мнение... Они сильно ошибаются, когда думают, что Блэк им нравится... Может быть, им нравятся мечты?» Гм, разумеется. В воображаемом списке тех, кому я «отомстил», присутствовала, конечно, и целая куча парней — раз уж речь идёт об одной из выдающихся колдуний в стенах Хогвартса. А не... Хотелось пить. Живот сводило от голода — ещё немного и меня скрутило в противном кашле. Вообще-то это странно, почему от голода — тошнит? Я сморщился, подавил нелепые размышления — о голоде и парнях — обтёр пальцы о рукав и, встряхнув пергамент, пробежался по нему глазами, оценивая результат. Итак. Передо мной лежал рецепт любопытного зелья, приняв которое, на короткое время можно было научится распознавать ложь… Я поджал губы, не понимая, почему во рту резко пересохло — или не желая понимать. …так сказать, обратная сыворотка правды. Зелье, которое можно обозвать фразой: «посмотри правде в глаза». Разумеется, вполне возможно, я маялся ерундой, изобретал велосипед, и подобное средство уже существует на страницах какого-нибудь сборника волшебных снадобий, но куда больше, чем цель, меня захватывал процесс. И после напряжённой работы я действительно чувствовал себя лучше, даже с учётом того, что оно… Что это зелье было несовершенно. Недоработка. Полуфабрикат. Дойдя до конца записей я медленно отклонился от стола, тихо выдохнул и почти смял пергамент в руке — без сожалений — когда... Будучи незаконченным, оно всё ещё оставалось плодом моего нежданного вдохновения и неплохим вариантом для подарка. Уже давно, честно говоря, стоило задуматься, что подарить Лили на Рождество, не в самом конце учебы. Но надо понимать, всю эту неделю моя голова была занята сплошным чёртовым Блэком — удивительно, что я вообще вспомнил о подарке. Я как-то раздумывал… остановиться на открытке и сливочных помадках из Сладкого Королевства? Лили, я знал, не упрекнет меня, если не получит чего-то особенного. Тем более, ей хорошо известно: в поздравлениях и пожеланиях я так же ловок, как сквиб в чародействе. И покупка целой коробки недорогих сладостей... Люди смотрят и оценивают разные стороны твоей жизни, мелочей для предвзятого взгляда не бывает — и подарок многое скажет о человеке, который его дарит. Наверное, это и неправильно (Лили уж точно считает это детским поведением), но покажите мне того, кто не пытается выпендриться под предлогом «всего лишь маленький подарок»? Меня обожгло стыдом, едва я представил себе обвязанную куцей лентой небольшую коробку, одну из десятков других. Даже если Лили и ничего не говорила на счёт стоптанной обуви, мантий не по размеру и учебников, по которым училась ещё мама — мне до жути не нравилось вызывать у нее и окружающих представление, в лучшем случае, о старьевщиках и комиссионных магазинах. Ещё одна причина была в том, что половина школьников за неимением мало-мальской фантазии выберет эти дурацкие помадки в яркой коробке с елями и рождественскими звёздами. Сами по себе товары из Сладкого Королевства неплохи. Вот только именно поэтому подарить такое в Хогвартсе — словно расписаться в отсутствии мозгов. Мне же очень хотелось вручить Лили что-то если не исключительное, то близкое к этому. И я был почти уверен, что Лили оценит мою идею с рецептом — что может быть более индивидуальным, чем собственное изобретение? Правда, это никак не противоречило тому, что я, скорей всего, почувствую себя ужасно неловко и сто раз пожалею о своем решении: подарок сделанный своими руками — будто мне лет девять. До конца не определившись, я свернул пергамент и, хмурясь, постучал по свитку. Я ведь мог придумать что-то другое, а зелье использовать, чтобы… Я стиснул свиток в руке и едва не зашипел вслух, словно меня молнией ударило — со стороны это, наверняка, выглядело бы совсем по-дурацки, точно я пытался подражать змеям. Хотя, несомненно, я уже смотрелся дураком. Как и всякий человек, который… пародирует напуганного страуса. Нет, я точно знал, что не воспользуюсь зельем. И дело не в том, что оно оставалось недоработанным. Чтобы все получилось — необходимо было задать прямой вопрос... Значит, по крайней мере, решиться задать его самому себе.       То, что я видел в твоих воспоминаниях было реальностью? Или другой вопрос.       Это не шутка, Блэк, ты действительно… Отправив свиток в глубины мантии я поднялся из-за стола и спустя несколько секунд, уже выходил из библиотеки по направлению к подземельям — мне нужно было успеть взять сумку и отправиться в класс профессора Бабблинг до того, как прозвучит колокол на урок. С каждым шагом во мне росла уверенность вручить этот рецепт Лили в качестве рождественского дара. Избавиться от него. Означало ли это… что я упорно отказывался «посмотреть правде в глаза»?

***

      На Древних Рунах случилось два мелких происшествия. Первое: у Селвина вместо чернил в чернильнице оказалась какая-то густая, страшно вонючая смесь — я так думаю её появлению там поспособствовал Булстроуд. Эта неприятность, впрочем, никак не помешала Селвину расшифровать руны в своем тексте и заработать пять призовых баллов для факультета. Второе происшествие случилось буквально через пару минут, когда после вопроса профессора, почему он не выполнил домашнее задание, Хамфри из Пуффендуя, запинаясь и краснея, заявил, что он собирается уйти из Хогвартса после пятого курса и начать работать — а на его работе не смотрят на оценки СОВ по Древним рунам. Так что даже если он их завалит, то не расстроится. Правда, исподтишка внимательно посмотрев на Хамфри, я засомневался, что ему действительно настолько плевать получит он «Тролль» на СОВ или нет. В остальном урок прошел как обычно, и в конце профессор Бабблинг пожелала всем хороших каникул. Я думаю, было бы паршиво пропустить ещё и обед. Слушая Бабблинг, пару раз отвлекался на бурчание своего живота. Но, пройдя через холл к дверям, вдруг увидел небольшое препятствие: две мелкие девчушки, лет по тринадцать, встали прямо в проходе в Большой Зал. Подойдя ближе, я недовольно глянул на них и уже думал отступить в сторону, когда та, у которой волосы были светлее и немного вились, громко сказала, обращаясь ко второй:       — Только не говори, что веришь в это!       — ...написали в журнале. Думаешь, в журнале могут писать какую-то ерунду?       — За милю видно, что это ерунда.       — Возможно, если б это был магловский журнал… — девчонка с темными волосами, заплетёнными в косу, кажется, обиделась. — Но это волшебный мир, это магия! Она может всё…       — И даже магия не бывает такой глупой, — фыркнула светленькая, создавшая впечатление более разумной. Взяв из рук подружки журнал, она насмешливо прочитала вслух: — «Ответь на вопросы и узнай какое магическое существо скрывается у тебя внутри»? Пф! Кто-то вообще в это верит? Однако, последняя фраза прозвучала уже куда с меньшим презрением, чем раньше.       — У меня вышел вампир, а они вообще-то сильные и бессмертные, ты знаешь? А у Алисы — кентавр, — проговорила девчонка с косой, и, уловив любопытство в лице подружки, спросила как бы между прочим: — Тебе совсем не интересно, кто у тебя внутри? Даже если это ерунда…       — Подожди, сейчас посмотрю. И вместо того, чтобы вернуть журнал и пройти, наконец, в двери Большого Зала, светловолосая девочка склонилась над страницами. Действительно — я подумал — откровенная ерунда, неужели кто-то тратит на это время? Сделав шаг вперёд, покосился на открытый ярко переливающийся журнал в руках девчонки, прищурился и прочел:       «Любимый цвет?»       «Какое качество ты ценишь в друзьях больше всего?»       «В какое время суток ты чувствуешь себя на пике активности?»       «Чем ты руководствуешься при принятии решений?» При этом, ответов по типу «жаждой людской крови» или «ненавистью ко всем безкопытным» там почему-то не было. Скривив губы, я сделал вид, что только что подошёл к Большому Залу и быстро прошагал мимо девчонок.       Ответь на вопросы и узнай… Иногда глупая мысль мгновенно заседает в голове, чрезвычайно глупая. Я сунул руки в рукава, опустил голову и, обращая на снующих туда-сюда людей ровно столько внимания, чтобы ни в кого не врезаться, невольно задумался: лично у меня внутри был… Хотя я вовсе не хотел задумываться — что творилось у меня внутри. Вздрогнул, не дойдя до столов, запнулся и резко повернул голову.       — Подслушиваешь девчачьи разговоры? — спросил Блэк, тоже останавливаясь. Синхронно со мной. Мне вдруг перестало хватать воздуха — через мгновение это паническое ощущение прошло. Однако пальцы, сжавшиеся на волшебной палочке, закололо. К счастью, две оставшиеся у входа пигалицы были слишком заняты и вряд ли заметили вопрос Блэка. Коротко взглянув на девчонок, я перевёл взгляд на троих мародеров неподалеку, у края гриффиндорского стола.       — Сомневаешься в моей мужественности? — процедил тихо, чтобы проходящие мимо ученики не слышали, посмотрел Блэку в лицо и снова отвёл глаза. И тут же зло выпалил: — Чего тебе надо? Блэк молчал несколько секунд, а потом вдруг вытянул руку вперёд — заставил меня неловко отпрянуть, с шумом втянуть в лёгкие воздух. Напряжённо впиться глазами в протянутую ладонь.       — У тебя сумка открыта, — ровным тоном сказал Блэк, указав пальцем мне на бедро, внимательно посмотрел на меня. Я почувствовал, что лицо против воли вспыхнуло, мне захотелось спрятать его. — Лучше бы тебе её закрыть, а то… мало ли что может туда попасть. Произнёс не то, о чём хотел поговорить. Всё ещё стоя неподвижно, как окаменевший, я вдруг подумал: а ведь всё выглядит так, будто того злополучного случая во дворе, у фонтана вовсе не было. Как и в начале месяца: Блэк преследует меня и говорит то, что можно принять за заботу. Словно что-то щелкнуло в голове. Сломалось. Злость взметнулась такая дикая, что никакие грязные ругательства и никакие тонкие оскорбления не сумели бы её выразить — даже вполовину. Я, наверное, в тот момент просто лопнул, взорвался бы, как петарда, если б ничего не предпринял. Не думая о последствиях, сделал шаг назад, вскинул волшебную палочку и… выпустил в Блэка целый огромный сноп красных и зелёных искр. Блэк изменился в лице и быстро отступил от меня на пару шагов. Не он один — все люди, кто оказались неподалеку отшатнулись и удивлённо уставились на гаснущий в воздухе огненный поток. Кто-то начал звать профессоров, чтобы разнять драчунов — я был вынужден разочаровать тех, кто уже потирал руки предвкушая зрелище магической схватки или моего наказания и снятия баллов. Не дожидаясь, пока искры, не причинившие Блэку ни малейшего вреда, окончательно растворятся, я молча развернулся на каблуках и понёсся к своему месту. Не удержался. Оказавшись рядом со столом Слизерина, оглянулся и осторожно пошарив по Большому Залу, обнаружил сумасшедшего извращенца — он усаживался прямо на край стола, прямо между блюдом с пирогом и кувшином с тыквенным соком и одновременно что-то говорил Люпину и Петтигрю. Сложно было сказать, но мне показалось, что лицо его выглядит взволнованным — но в следующий миг Блэк со смехом запрокинул голову и беззаботно заболтал ногой. Не отводя от него глаз, я качнулся назад. Медленно провёл рукой по столешнице, взял какой-то небольшой предмет и принялся крутить его в пальцах, почти не осознавая этого. Мои глаза были заняты созерцанием колышащейся мантии Блэка, а голова — воспоминаниями, как я столкнулся с гриффиндорцами до завтрака, когда Блэк и Поттер развлекались игрой с мячиком. Небрежные движения, лёгкая усмешка. Я не мог не прийти к мысли, без всякого сопротивления она вошла в мой мозг: вот так, со стороны, не сталкиваясь с Блэком взглядом, разглядывать его куда как проще. Его лицо, грудь, ноги. Как и тогда, моё «наблюдение» затянулось. Кто-то из обедающих громко спросил который час. Я отвлёкся, машинально глянул в сторону, тут же обнаружил у себя в руках баночку с джемом. И немедленно вернул её на стол, так быстро, точно она обжигала мне ладони. От резкого движения баночка подскочила, упала на бок и покатилась к краю. Собираясь, наконец, сесть, я кинул на стол Гриффиндора последний короткий взгляд… А затем я внезапно встретился глазами с Поттером. Я моргнул и нахмурился — чего это он так уставился? Поттер почесал нос и отвёл взгляд, будто ничего не произошло. Спросил что-то у Блэка. Засмеялся. Уже потом, толстым слоем намазывая масло на булку с маком, я размышлял: всё то время, пока Блэк, отделившись от своей компании, разговаривал со мной, Поттер общался с Люпином и Петтигрю, вставал в позу, ерошил волосы… Думаю, Поттер только притворялся, что занят своим делом. Потому что, когда я искал свободное место за столом, спиной какое-то время ещё ощущал его взгляд. Пристальный и колючий, словно ветки в чаще леса. В пору смешаться и неловко отвести глаза: я не ходил сегодня в Запретный лес и не собирался туда в будущем. Выходит, что отказался. Разумеется… не смирился. Возвращаясь к животрепещущему вопросу «что же делать мне с сумасшедшим извращенцем» — тот выход из ситуации, что я нащупал в Зале Славы, выпалив первую часть запрещённого заклятия… О, тогда это решение виделось мне настоящим спасением. Сияющей, как бриллиант, надеждой. Безотказным способом разрубить даже самый тугой узел — после нескольких неудачных попыток отвязаться от Блэка, наконец, покончить с его «трахательными играми». И не на словах, не в зубах навязшими — «я убью тебя!» — пустыми угрозами, а… Раньше я думал, что так будет лучше всего. Что мне будет хорошо. Надо ли говорить, что я ошибся? Теперь я снова абсолютно не знал, как поступить — но был уверен, что моё прежнее решение отнюдь не являлось «самым лучшим». Может быть, оно слишком многого от меня потребовало в итоге? Или, напротив — побывав в лесу, после я нашёл в себе силы не свалиться в беспросветное отчаяние. И не совершить какую-нибудь ужасную непоправимую глупость… Наверное, и то и другое в равной степени. В любом случае — хотя ненависть к Блэку в моей душе ни на йоту не усохла — физическое устранение источника неприятностей, убийство...       «Хочешь, чтобы я оставил тебя в покое? Сам сначала отпусти меня, придурок!»       ...уже не вызывало у меня былого энтузиазма.