Самое настоящее проклятие

      Обычно такая мина сама собой на лице складывается, когда обнаруживаешь среди малиновых, банановых, яблочно-карамельных драже «лазутчиков» со вкусом ушной серы или сельдерея. Эванс невзначай потрогала священную метку, отличающую её и других избранных от простых смертных. Пригладила мантию (хотя мантия была в порядке да и префектский значок тоже находился на своём месте), и притворилась, что оглохла. Гордячка с тугими ушами. А ведь я всего лишь спросил: с чего добропорядочная обитательница первых парт вдруг присоединилась ко мне в тоску наводящем шествии до деканского кабинета.       — Нет? — я возвёл глаза к потолку и наигранно взлохматил затылок. — Дай-ка ещё подумать… Впрочем, в победе я даже не сомневался, потому что лучшее, что можно предпринять, если кто-то не горит желанием отвечать — самому удариться в предположения. Помяните моё слово, этот совет когда-нибудь пригодится! И пусть догадки — самые бредовые — множатся, словно докси в отсыревшем платяном шкафу, пока у собеседника не задёргается глаз и не повалит пар из ушей. В таком случае проще простого перепутать голову и кипящий чайник.       — Может быть, учила первогодку носовым платком пользоваться? Но приложила слишком много силы и раскатала сопливую мордашку в блин? Вариант «оставить молчуна в покое», естественно, я отбросил в сторону, как совершенно непривлекательный — честное слово, унылей перечня участников Гоблинских Восстаний (чем запоминать с полсотни имён, мне всегда казалось легче выдумать десяток своих Годродов, Боднаков, Бодригов и всяких прочих Косохватов). Я чуть наклонился к Эванс, изобразил вежливый интерес.       — Или…       — Уже лопаюсь от смеха, Блэк! Вот... — она неуверенно посмотрела на профессора впереди. После вернулась ко мне раздражённым взглядом и, наконец, свистящим шёпотом заявила: — Вот что тебе стоило задержать меня после урока, когда хоть до вечера болтай? Я бы не опоздала на Трансфигурацию… Она ещё говорила, сведя брови и ребром прижав ладонь к уголку рта, когда мы встретились глазами.       — Постой! — я вскинул руку. — Так ты во всём этом… — обвёл ей вокруг, не отводя взгляда, затем слегка тряхнул повёрнутой вверх ладонью в сторону шагающего столба МакГонагалл — …винишь опоздание? А что насчёт самого урока? Эванс отвернулась, не дослушав. Я выпрямился, машинально потёр подбородок, смахнув пару хлебных крошек, и, продолжая смотреть на неё, подумал о мимолётно возникшей неловкости после слов «покровительствовать сирым и убогим» и моей попытки поддеть префектский значок пальцем.       Что всё это значило? Мотнул головой и повысил голос:       — Я уж точно не заставлял тебя вести себя, как грабитель из Лютного! Эванс состроила непонимающее лицо, но переспросить не успела.       — Блэк, Эванс, я не ослышалась?! Чтобы вы там не думали, я пока не нуждаюсь в поддерживающих слух заклинаниях. Если б я не расправился уже с прихваченным куском пирога, то сейчас, скорей всего, поперхнулся бы и закашлялся, не в силах выговорить даже «квиддич», не то что спасительное «Анапнео!».       — Вы должны были подумать о своём поведении! Почему же я снова слышу от вас какое-то шушуканье?       — Мэм, это... я только ответила ему!       — Мы как раз обсуждали наше наказание, мэм… Роста в МакГонагалл, строго говоря, не больше, чем в обыкновенной женщине. И всё же — при суровой, как побережье Пентленд-Фертского пролива , манере держаться — с трудом верится, что ей пришлось бы встать на цыпочки или задрать лицо, заставив дряблую шею показаться над высоким воротником мантии, чтобы посмотреть в глаза восемнадцатилетнему семикурснику. Скорее уж какая угодно «шпала» перед разгневанной МакГонагалл моментально съёжится на добрые полфута. Будь у провинившегося даже бесконечный запас смелости.       — Настоятельно прошу вас, укоротите языки! — наконец, отрезала профессор холодным тоном, недвусмысленно сообщающим: именно неуместной болтовнёй мы с Эванс и заслужили своё наказание. Отблески факела оранжевыми молниями пробежали по стёклам. Высказавшись, МакГонагалл отвернулась и снова быстро зашагала вперёд, разгоняя тишину коридора шорохом мантии и частым стуком низких каблуков. Но, стоит заметить, сегодня я вовсе не отвечал представлениям о «неудобном» ученике. Я не порывался вытащить откуда-нибудь из-под мантии навозную бомбу. Не вступал в спор и не брюзжал в полголоса, что вместо того, чтобы тащиться мимо рыцарей и портретов, мог бы сейчас болтаться с Джеймсом на улице, в окрестностях квиддичного поля — я просто закрыл рот и спрятал руки за спиной. Пару мгновений благовоспитанно выжидал, исподлобья буравя жёсткую профессорскую спину. Затем замахал рукой, привлекая к себе внимание сестрёнки по несчастью, стиснул кулак, отвёл руку в сторону… и очень выразительно (по моему скромному мнению) обозначил удар, будто кто-то от души прописывает мне в нос.       «Думаешь, то, что я девушка помешает мне сломать тебе нос?!» Эванс никак не прокомментировала это. Проследив за застывшим в воздухе кулаком, она пару секунд смотрела на меня, потом снова молча отвела глаза, заинтересовавшись картиной на стене.       — Трёх унций мёда из ульев ниссе будет достаточно?       — А! Ви, моя дорогая… И в этот раз поймать её на откровенном притворстве мне не удалось — из глубокой рамы доносились гомон и хихиканье, которые гулким эхом разлетались по коридору, поэтому я тоже бросил машинальный взгляд на большое темное полотно впереди.        — …кое-кто с шестого этажа изменил своему монашескому обету и после бутылки сидра любезно проболтался, что ты сказала сэру Кэдогану, когда его доблестный пони… Конец фразы потонул в мешанине голосов, на удивление громких для маслом нарисованных глоток. Макгонагалл тоже замедлила шаг и неодобрительно шикнула на пожилых ведьм, плоских, как Сюзанна Камбелл — и все шутки про девочек, у которых после шестнадцати сисек так и не выросло.       — Потише, леди! До Рождества ещё целая неделя. Везде идут занятия! Я покосился на профессора, потёр ноздрю, которой внезапно стало щекотно, словно по носу провели пером, и спустя мгновение тишины, пробормотал из-под руки:       — Честно говоря, мэм, я не слышал, чтобы колокол звонил… МакГонагалл не оглянулась. Я понятия не имел разобрала ли она негромкие, чуть гнусавые слова (в любом случае, она не взяла на себя труд на них ответить) но — я хмыкнул — на что угодно спорю: время послеобеденных уроков ещё не наступило. А значит и её замечание было ничем иным как раздражённой придиркой — чернильным пятном на репутации строгого, но справедливого профессора. В отличии от МакГонагалл, Эванс отчётливо втянула воздух, едва я договорил. И, помешав мне заглянуть в своё лицо, резко ускорила шаги. Я оказался в хвосте нашей маленькой компании очень скоро, однако прибавлять ходу не спешил… Шестым чувством, спинным мозгом, оставшимся на ноздре следом от ногтя, чуял, что не зря размахивал кулаком — что намёк на не остался незамеченным. Это чувство заставило криво усмехнуться. Через какое-то время я перевёл взгляд с затылка Эванс на окно, всё в серебристой изморози, затем с тихим вздохом посмотрел на свой галстук. Ощутил как кровь приливает к опущенному лицу. Едва ли я неожиданно застеснялся дерзкой реплики. Просто вдруг подумал: если МакГонагалл на цыпочках с усилием, но можно себе вообразить, то… Снисходительность к людям, как у улыбчивого Толстого Монаха. Вежливость, как у Пивза при встрече с Кровавым Бароном. Шкуроспасительное умение выглядеть приличным человеком, достойным всякого доверия. Квиддичные кричалки. Нестандартные способы ношения галстука (на волосах, на руке или продёрнутым в петли для ремня). Полочка в ванной забитая шампунями, щетками, пастой и зубной нитью… Тусовки, шумное веселье, куча знакомых и приятелей — туда же, в список вещей, которые не имеют к Снейпу никакого отношения.       …то представить хихикающего Северуса — испытание для любой сколько угодно буйной фантазии! Я знал это прекрасно.       — Смотри за котлом, Эби, уже пора добавлять бренди! А что насчёт сэра Кэдогана — я всего лишь заметила, что пусть трава на его картине выглядит исключительно густой и сочной, должно быть, ему надоедает круглый год созерцать зелёную лужайку. Даже под Рождество, а это, как известно, зимний праздник! И, в конце концов, падать в сугроб куда как мягче! Я уже прошёл мимо, но невольно обернулся на голоса пожилых колдуний с целым котлом глинтвейна (судя по плавающей в вине, как лодочка по волнам, апельсиновой корке). Коридор выглядел так же, как вчера или в любой другой будний день. Однако не сегодня-завтра в замке запахнет елью. И косяки над дверями в классы зарастут омелой, как если бы это были не дверные косяки, а живые деревья. В гостиной над камином разноцветной гирляндой повиснут шерстяные носки. Длинные, точно борода Дамблдора. Доверху набитые леденцами, хлопушками, бумажными дудками. Одним словом, в Хогвартсе (и среди обитателей картин в том числе) чувствовалось, что праздник на носу. Вместо ударов большой колокол исполнит «Храни тебя Господь, весёлый гиппогриф» или «Вести ангельской внемли». Зашипит сливочное пиво…       — Что? Что ты говоришь?       — Прекрати шуршать и есть — тогда услышишь! Я говорю, в Запретный Лес! Давайте? Я слышал, что в прошлый раз на отработке с лесничим пуффендуйцы видели гигантского паука…       — Мерлинова борода! Так-таки и гигантского? Может быть, твои пуффендуйцы просто ссыкло?        — Вообще-то я тоже кое-что недавно слышал, но не про паука, а про единорога... В любом случае, я бы ничему не удивлялся на вашем месте — в Запретном Лесу много кого можно встретить. Помните, что рассказывал Кеттлберн? Кентавров, например…       — …или оборотней. Про них он не говорил ни слова. Но как насчёт оборотней?       — Потише, пожалуйста! Мы всё же не одни в Хогвартсе…       — Не говорил, это правда. Приятно осознавать, что о Запретном лесе ты знаешь больше, чем все профессора вместе взятые! Так пойдём? Если вы, уважаемые джентльмены, конечно, не ссыкло.       — О чём речь!       — Это будет настоящим нарушением, но… Почему ты на меня смотришь?       — Ты надеешься, что мы так никого и не встретим в лесу. Раскусил?       — Ну, я такого не говорил. Я только подумал, что лес давно нужно переименовать из Запретного в Условно Запретный.       — Ты… сказал гигантский? А насколько… Насколько он был гигантский, этот паук? Наверное, как моя рука, да?       — Я надеюсь, что хотя бы размером с лошадь. Постой… Ты что, хочешь остаться в замке?       — Нет! Но…       — Чего ты боишься, скажи на милость, если мы будем вместе?! Просто не отходи от нас далеко и всё. Тем более… Вряд ли какой-то паук сравнится с тобой, если ты схомячишь ещё одну коробку помадок. Сколько ты уже их съел?!       ....А красные колпаки на рыцарских доспехах! А имбирное печенье! А пьяненькие профессора на банкете! А каникулы! А подарки… Не знаю, что меня ждёт в это Рождество, но в прошлом году — две недели свободы и целый замок в моём распоряжении — когда Джеймс, Питер и Римус остались со мной в Хогвартсе, Рождественские каникулы выдались замечательными… На секунду показалось, что Эванс — самый главный человек в моём (гм, с Римусом) плане, осталась сущая мелочь: убедить её — приостановилась и смотрит на меня с каким-то сложным выражением лица. Однако, когда я повернулся к ней, она уже глядела вниз и как ни в чём не бывало отряхивала рукав своей мантии...       — Что ты? — вырывалось у меня.       ...с таким усердием работала рукой, будто побывала в загоне для гиппогрифов или попала под «меловую хлопушку» Пивза, тогда как на чёрном рукаве не было ни пятнышка. Ну, в самом деле, не хватало только театральных подмостков под туфлями! Недоумённо дёрнув нижней губой, я обогнал Эванс, коротко взглянул на неё из-за плеча, и, в конце концов, упёрся невидящим взглядом МакГонагалл в спину. Не всегда плохая идея — это та, которая не сработает. Убивающее заклятие тоже ведь не даёт осечек, да? Мой план… был ли он действительно так хорош, как мне казалось?       «У тебя, оказывается, планы куда расчётливее, чем просто влезть ко мне в трусы!»       …Нет, я думаю, совсем как-то не в духе приближающегося праздника было бы теперь отступать. Я завёл руки за спину, но после снова расцепил их. Зачем мусолить в памяти слова, мокрой тряпкой брошенные в лицо, бороться с тянущимся из прошлого жгучим желанием подкараулить, толкнуть в спину, отнять сумку, запихнуть навозную бомбу за шиворот… Всё же... Снейп не сбежал. Ни когда раскрыл свёрток, что я принёс с собой, ни когда разговор перерос в ссору. Даже после того, как я не сдержался, погладил его по щеке, он предпочёл дальше говорить со мной, смотреть на меня — а не сверкать пятками или кидаться заклятиями. Я думал: пусть он и не оценил моих намерений подкормить его, не дал коснуться руки и прогнал, последнее слово всё-таки осталось за мной.       …когда можно вовсю предаваться надежде, слаще плам-пудинга? Картина давно скрылась за поворотом, когда Эванс вдруг прервала молчание:       — Профессор МакГонагалл, простите, я... МакГонагалл остановилась у дверей в свой кабинет, обернулась.       — Заходите, — она перевела с меня взгляд и приподняла брови, — мисс Эванс? Я, последние полминуты пути с лёгкой незлой усмешкой размышлявший: если МакГонагалл между лопаток прилепить древко от метлы станет ли её спина ещё прямее? Или прямее некуда? — тоже посмотрел на Лилз. Но та, кажется, передумала что-либо говорить и первой вошла в кабинет.