What is done has been done for the best Though the mist in my eyes might suggest Just a little confusion about what I'll lose But if I started over I know I would choose The same joy the same sadness each step of the way That fought me and taught me that friends never say Never say goodbye
***
18 февраля 2016 года. Штаб-квартира ФБР 10.00 а.m.
— Расскажи мне об Аллене, Джонни. Расскажи, как ты познакомился с ним. Гилл слишком тих. Учитывая его психическую нестабильность — Господи, эти дети поголовно записаны к психотерапевту? — это очень странно. Он складывает руки на груди и откидывается на спинку стула. Кажется, разговор будет слишком долгим. О Джонни Гилле известно не так много, как об остальных. Гилл живет на улицах, ему двадцать пять и — что замечает Родригес еще в первые секунды знакомства — от него сильно воняет. Приходится прилагать много усилий, чтобы сдерживаться. Хотя они и помыли его — принудительно — все же зловонный аромат не пропал без следа. Гилл старается на него не смотреть. Он вперивает свой взгляд в столешницу, стараясь в своем отражении рассмотреть что-то. Психотерапевт в соседней комнате говорит, что это защитная реакция — страха в нем больше, чем чего-либо. В принципе, им и не нужно его допрашивать. О связи Гилла и Уолкера нет никакой информации; сама Ли подтверждает, что они не контактировали. Показания главного свидетеля нужно учитывать. Но что-то не дает ему покоя. Что-то в словах девчонки, в результатах экспертиз и во всем этом дерьме, что происходит — нельзя так называть собственное расследование, агент! — не вяжется. Видимо, все в Бюро делают свою работу хреново, раз никто еще не понял. — Аллен хороший человек. Гилл произносит это так тихо, что поначалу его слова кажутся галлюцинацией. Ну знаете, когда сильно хочешь что-то узнать, подсознание делает такую фишку. — Отчего же? Джонни кусает губы. Он явно не ожидал подобного вопроса. Это видно по тому, как реагирует его тело — дрожат руки, он стал чуть бледнее, а шея покрывается маленькими красными пятнами. — Аллен не сделал ничего плохого. — Он убил человека. Твоего друга, Джонни. Гилл сглатывает, отворачивает лицо и замирает. Слышно лишь его тяжелое дыхание. Хриплое, чуть надрывное; Гилл корчит лицо, и его лягушачий рот искажает уродливая ухмылка раскаяния. — Аллен не мог, — агент слышит всхлип, — Аллен, он… он не знал Комуи. Они ни разу не виделись. — Но, тем не менее, его отпечатки нашли на месте преступления и на орудии убийства. Это говорит о многом, — он придвигает к себе папку с делом и открывает на нужной странице. — Это его рук дело, Джонни. Гилл вздрагивает всем телом. Видно, что ему тяжело, ужас и отчаяние сковали его настолько сильно, что тот не может говорить — лишь рваные, жалкие всхлипы подступающей истерики. Гилл корчится в агонии собственной беспомощности, собственной слабости и прекрасно понимает, что деваться ему некуда, потому что… — Это фото сделано утром пятнадцатого ноября две тысячи пятнадцатого года, Джонни, — агент тычет снимком ему прямо в лицо. Гилл старается отвернуться, отмахивается руками, закрываясь полностью. Не хочет видеть, потому что знает, что все сказанное им раньше оказывается ложью. — На этом фото, — тон допрашивающего невозмутим, будто бы не перед ним сейчас разыгралось маленькое представление с истерикой, — Комуи Ли и Аллен Уолкер мило беседуют за чашкой кофе в том самом баре, где одиннадцать дней спустя найдут того самого Комуи Ли мертвым. Не знаешь, как так получается? Гилл начинает выть. Сначала тихо, всхлипывая и содрогаясь всем телом, цепляясь за волосы худыми костлявыми пальцами. Затем все громче, начиная раскачивать собственное тело, с каждым движением увеличивая амплитуду и тон своего голоса. Агент бросает мимолетный взгляд на окно, нервно постукивая пальцами по столешнице. Кажется, он немного перегнул палку. Облажался по полной. Ведь с самого начала он рассчитывал не на такую реакцию. Гиллу страшно. Страшно так сильно, что тот совершенно не заботиться о том, как в итоге ведет себя. Но все его действия — вся его реакция — прекрасно его выдали. Только вот есть маленькая загвоздка. Они допросили всех. И сейчас, анализируя реакцию каждого причастного к этому делу, у него возник только один единственный, но вполне логичный, вопрос. Вопрос, ответа на который получить будет слишком сложно. Кто кого решил наебать — они Бюро или Бюро его, прикрывая кого-то третьего?— Если хочешь кого-то подцепить, мой тебе совет, чувак: не пялься на его лицо слишком пристально — это отпугивает.
***
7 ноября 2015 года Округ Колумбия, город Дейтон Хайвей-стрит, 4\16 1.40 p.m.
Когда Аллен появился в его — в их — жизни, Джонни будто бы стал кем-то другим. На самом деле звучит это все глупо — все те же привычки, все тот же загнанный в тупик член общества, все то же окружение, — но ощущения уже совершенно иные. Более глубокие, более сильные, и, кажется, что вокруг мир предстает под другим углом. Джонни не хочет знать, что без Аллена его жизнь была бы скучной. Больше не хочет. С Алленом кажется все правильнее; Уолкер может часами говорить о всевозможной ерунде, делится собственными мечтами, страхами, в некотором роде даже опытом — Аллен повсюду. — Если бы у тебя был бы шанс все изменить, — как-то спрашивает его Гилл, — ты бы захотел? Аллен задумчиво крутит в руках кружку с почти остывшим чаем. Смотрит на плавающие в напитке чаинки пристально, не моргает, кусает губы — ему явно есть, что ответить на этот вопрос, но, тем не менее, Уолкер продолжает хранить молчание. Они сидят на заднем дворе и отдыхают после уборки — Комуи попросил их прибраться на дворовой территории своего бара — пьют спокойно чай с бергамотом и болтают ни о чем. Джонни любит такие вот моменты. Тепло в душе разливается рекой, и не собрать — он черпает все светлое, что есть в Уолкере, прячет по склянкам и кувшинам, как старушка-маразматичка, что живет в коробке рядом с ним через улицу, расфасовывает по полочкам свои эмоции, прячет, будто бы боится, что украдут. Это ведь возможно. Аллен пришел не навсегда. Когда-нибудь — может, месяц или два минует до этого момента — он уйдет. И не будет больше теплых ощущений, посиделок после и ароматного чая, что согревает, кажется, все внутренности. — Если бы я мог что-то изменить, — отвечает, наконец, Аллен, когда Джонни успевает забыть о заданном вопросе; Гиллу хочется спать, тепло напитка умиротворяет, и его глаза, скрытые за стеклами потрескавшихся очков, начинают медленно закрываться. — То все равно ничего бы не поменялось. Как бы мы не хотели изменить что-то в своей жизни, это не получится. — Почему? — зевает Джонни. — Потому что все то, что случилось со мной, привело к таким последствиям: я встретил вас, — на губах Уолкера появилась грустная улыбка. — Об этом я никогда не пожалею. Джонни Гилл верит Аллену Уолкеру. Знаете, и не из-за того, что тот спас ему жизнь пару дней назад. На улицах это обычное дело, поэтому это слишком уж глупая причина. Нет. Джонни Гилл верит Аллену Уолкеру по тому, что тот дарит людям надежду.***
18 февраля 2016 года. Штаб-квартира ФБР 11.30 а.m.
Агент смотрит на Джонни из-под очков-половинок так пристально, что тому не по себе. Гилл сглатывает образовавшийся в горле ком, громко шмыгает носом, вытирая лицо замусоленным рукавом, и все же произносит: — Аллен подошел ко мне на улице. Агент жестом просит Джонни продолжать. Тот, в свою очередь, даже не знает, что дальше и рассказать — в голове столько событий, столько воспоминаний, столько историй, связанных с Алленом, и какую рассказать первой, Гилл не знает. Хочется поведать все и сразу. Чтобы эти люди — этот человек — оставили его в покое, чтобы они узнали — он узнал — каким действительно человеком был Аллен Уолкер. Джонни делает глубокий вдох и просит воды. Агент протягивает ему стакан с прозрачной жидкостью, тот хватается за стеклянный стакан так сильно, словно он является его спасением. — Это было в начале октября, — продолжает спустя несколько секунд Гилл. — Погода стояла жуть какая холодная, я был голоден, — его взгляд бегает по комнате, не останавливаясь нигде конкретно. — Старый Мэтт, с Адисон-сквер, тогда еще новую коробку себе притащил, выкидывал старую, а я ее себе взял — все потеплее будет, зима же, — взгляд его стал затуманенным, явно погруженным в те давние события, — Аллен возник как черт из табакерки — так неожиданно, утащил меня в подворотню. Думал, что рукав порвет — и порвал же! — а куртка у меня новая, только Линали принесла, не знаю, правда, откуда она ее притащила, но теплая. Так вот, на Аллена я тогда наорал, что он мне куртку порвал, чуть не ударил его, а он мне деньги сует и извиняется. Балаболит что-то, я сначала не понял даже, быстро-быстро так, а уж потом, когда он успокоился, я понял — деньги-то мне он за куртку предлагал. Говорит, нужна очень, а я еще подумал, чудик какой: на кой-черт ему такая вещь, ведь он-то мог и что-то поприличнее себе найти. Денег у него пачка была, большая. — И в итоге ты отдал ее ему? — А вы бы нет? — уставился на него Гилл. — Он мне сто долларов предложил! Это ж такое богатство. Да я на эти деньги… — он внезапно замолк, обдумал что-то, а потом продолжил: — странно только, что он мне свою отдал потом. Сказал, что мне холодно будет, а ему она не нужна. Чудной он. Джонни говорит много, забалтывает этого человека, как только умеет. Страх прошел, не совсем, правда, отступив, но выдержки ему хватает, чтобы продолжать. Если уж этот человек хочет знать об Аллене, то правду он получит. Относительную. — Это мне понятно, — перебивает красочный монолог допрашиваемого агент, вновь стреляя взглядом из-под очков-половинок. — Но давай вернемся к ночи, когда был убит Комуи Ли, а затем и сам Уолкер. Гилл шумно втягивает носом воздух. В помещении ему вдруг становится дурно: голова будто бы не своя, чугунная, а легкие в спазме, как у больного — стянуты болезненными оковами, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед глазами у него яркие кляксы, расплываются цветными лужами вокруг, будто бы палитра. — Я… — ком в горле мешает говорить. — Я ничего не видел. Представитель власти ухмыляется. Вздыхает шумно и так показушно, что у Джонни колени сводит. Он облизывает пересохшие губы и уточняет: — Я не видел Аллена после того, как Комуи… — То есть Вы подтверждаете, что Аллен Уолкер является убийцей Комуи Ли? Джонни опускает взгляд. Закушенная губа до крови отдает легкой болью, отрезвляя сознание от нахлынувших воспоминаний. Он помнит это так отчетливо — вспышки агрессии, беспомощность и скорбь милой Линали. Джонни знает, что виновный в произошедшем понесет наказание, поэтому у него не остается выхода, как произнести: — Да. Он стрелял в упор.Если хочешь что-то сохранить в своей памяти, это для начала нужно потерять.
***
18 февраля 2016 года. Штаб-квартира ФБР 4.00 p.m.
— Это все очень странно, — Фоу выбирает самый сочный пончик из всех находящихся в коробке, держит его двумя пальцами, другой рукой пытаясь в тоже время налить себе чашку только что сваренного кофе. У всей его группы перерыв. Он не одобряет подобного в самый разгар расследования, считая, что отвлекаться на что-либо сейчас будет самой дурацкой идеей из всех; куча несостыковок в деле, запутанные и правдиво-ложные — где-то она точно говорит правду, агент, но где-то серьезно обманывает, — показания заставляют его думать только о работе, а не о том, как бы побыстрее набить желудок разной дрянью. Хотя, и Фоу поначалу согласна с Родригесом только в том, что перерыв им все же необходим, он считает, что это действительно пустая трата времени. До того момента, как Родригес притаскивает пончики. Тут уж никто не может устоять. Это же сладкое?.. А он, черт бы его побрал, постоянно питал слабости к подобному. — Что именно кажется тебе странным? — интересуется Родригес, нацеливаясь на последний пончик в коробке. Тот выглядит весьма аппетитно — румяная корочка, глазурь, что тает во рту, нежная начинка; в общем, от этого можно получить реальный эстетический оргазм, дружище. Ага, но хрена с два он его получит! — Все. — А конкретнее? — Ну вот Ли, — он одним пальцем подтягивает к себе коробку, чуть щурясь и смотря на Родригеса пристальным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Почему мы расследуем убийство Комуи Ли, а не занимаемся поимкой преступника Уолкера? Почему мы все уверены в том, что убил Ли именно Уолкер? — Родригес ухмыляется, качает головой и тянет коробку на себя, заставляя своего оппонента чуть рыкнуть. — Почему мы вообще… эй! Вы меня слушаете? У Фоу уходит насколько секунд, чтобы отобрать злосчастную коробку у напарников. Она недовольным взглядом осматривает ее содержимое, чуть поджимая губы, затем отставляет ее в сторону. — Прекрати вести себя, как маленький ребенок! — она ставит перед напарником кружку с кофе и тарелку с сэндвичем. Вся эта ситуация, все это ребячество начинает ее конкретно так доставать. А уж раздраженная Фоу… Что ж, лучше он голыми руками обезвредит какую-нибудь бомбу, чем свяжется с этой женщиной. — Тебе надо нормально питаться, а не есть постоянно сладкое. — Продолжает тем временем девушка, заставляя его кривить губы. — А ты! — она пальцем указывает на Родригеса, который уже успел все же выхватить из коробки свою добычу, — прекрати идти на поводу у него и превращаться в еще большего идиота, чем вы есть на самом деле! — Фоу зло выдыхает, жмурится, пытаясь успокоиться. — Мы должны работать, а вы занимаетесь черт знает чем в свободное от работы время. — Которого не было, если бы не… — Прекратить! — Фоу раздражена настолько сильно, уже не замечает, что привлекла своим криком половину отдела. Только этого для полного счастья ему не хватало. Спасибо, Фоу. — Загонишь себя в гроб подобным образом жизни. Плакать на твоей могиле я не собираюсь. — А я не прошу следить за мной, словно за ребенком. Ты мне не мать! — он не хочет говорить ничего подобного, но слова вылетают прежде, чем он успевает подумать. Фоу, кажется, поражена не меньше него — поджимает губы, стискивает кулаки и молчит. Взгляд у нее при этом немного затравленно-обиженный. Он и сам прекрасно понимает, что перегнул. Видимо, действительно не помешает отдохнуть день или два. — Народ, — Родригес встает между напарниками, — хватит. Мы все на нервах, — он осторожно касается плеча девушки, потому что знает, что трогать ту сейчас слишком опасно. — Поэтому давайте спокойно сядем и все обсудим, — примирительно предлагает он, — окей? Фоу еще несколько секунд пристально всматривается в лицо напарника, явно пытаясь в нем найти хоть каплю самоуважения и уважения к другим людям, но у того сейчас на лице лишь презрение. Затем она кривит губы в подобие улыбки, отступает на несколько шагов назад, примирительно поднимая руки вверх, якобы сдаваясь. — Окей, — тянет девушка, присаживаясь за свободный стул в углу комнаты. — Так что там… — Странности, — перебивает ее Родригес. — Мы не расследуем убийство Уолкера, потому что у нас есть подозреваемый. — Смит не тянет на убийцу. Слишком уж яро он защищает Уолкера и всю их компанию. — У него у единственного нет алиби на этот вечер. Плюс его ДНК на теле жертвы это подтверждает, да камеры… — Это не показатель, Фрэнк, — ехидно раздается сбоку. — Его могли подставить. — Это тебе Ли нашептала? — Чутье подсказывает. В ответ на это заявление Фоу кривит губы и фыркает. Девушка складывает руки на груди и задумчиво обводит комнату отдыха взглядом. — Твое чутье, — саркастично замечает Родригес, — не аргумент для судьи. Ему нужны факты, доказательства, а не эфемерное предостережение шестого чувства.