Героиня

Чанёль. — Ты сообщил ей слишком много, Чанёль, — предостерег Бэкхён у меня в голове. В его голосе явно чувствовалось недовольство. — Ты говоришь, как мой отец, — огрызнулся я. — Чем больше ты ей расскажешь, тем сильнее навредишь. А я уверен, что никто из нас не желает этого. — Она задала вопрос, Бэкхён, на который я дал ответ. Я не сказал ни слова о сагеанах, только об Атенеа. Бэкхён мысленно вздохнул. — Просто не навреди ей. Она очень хрупкая, и не только физически. Меня охватил гнев. — Ты считаешь, что я этого не знаю? Думаешь, я желаю ей зла? Он молча раздумывал, что добавить, но я ощущал его печаль. — Раньше мне бы это и в голову не пришло, но в последние пару лет всё изменилось. Навалились тяжёлые мысли о матери, я вспомнил её весёлый, заливистый смех. — Не надо впутывать в это мать! Кроме того, кто бы говорил. Ты причинил Чеён боль хотя бы тем, что пошёл за ней! — Ты говоришь так, словно за тобой нет никакой вины, — с презрением бросил он. — Это не так! — возразил я. — Тогда, возможно, тебе стоит разобраться с собственными чувствами, — выпалил Бэкхён. — Даже не надейся, что я не заметил, как ты себя ведёшь, когда она рядом. Ты флиртуешь, любезничаешь и проводишь с ней намного больше времени, чем кто-либо из нас, — горячился он. — Это неправда, — запротестовал я. — Не понимаю, на что ты намекаешь. Поэтому проваливай из моей головы! Миниатюрная девушка повернулась ко мне. Она стойко выдержала мой хмурый взгляд, потом посмотрела на мои руки, которыми я всё крепче сжимал руль. Я не понимал, о чём говорил Бэкхён. Я не испытывал к ней тех же чувств, что он. Но в одном я был уверен: я воспринимал её иначе, чем три месяца назад. — Ты рассказал ей слишком много, Чанёль. Знакомое выражение лёгкой озабоченности исказило черты её лица, когда она заметила мой сердитый взгляд. Меня захлестнула очередная волна сомнений, которые возникали в моей душе лишь после слов отца. — Я только ответил на её вопросы, не более. Сказав это, я вздохнул, не сомневаясь, что мои слова слышал не только Бэкхён. — Ты совершил нечто большее, чем просто ответил на её вопросы, — услышал я голос, который, без сомнения, принадлежал Лли-риаду Ху Атенеа, королю Атенеа. — Просто превосходно! Мои подозрения о том, что отец позволял подслушивать, подтвердились. Лишь из необходимости проявлять уважение я вежливо ответил королю. — Принц Чанёль, — продолжил он тем же отеческим тоном, — осведомлены ли вы о возможных последствиях ваших действий? Я мысленно вздохнул, теряя терпение и гадая, как Сон ДжиХу удавалось скрывать от отца мнение относительно того, что не нужно держать Виолетту в неведении. — Конечно. Вмешался ещё один незнакомый голос, и я почти поверил, что каждый присутствующий на собрании мог слышать меня. Почти автоматически мой разум начал закрываться, пряча как можно дальше мои секреты. — Тогда скажите, Ваше Высочество, если вы понимали, какими могут быть последствия, почему это вас не остановило? Во мне заклокотала ярость. — Я не сказал ни слова об измерениях. Но я бы рассказал о них, если бы мог. Она заслуживает знать правду. В сознании появился ещё кто-то, мощный и недовольный. Конечно, это был отец. — Чанёль, — прогремел его голос. Не обращая на него внимания, я продолжал, потому что больше мог терпеть их мелкие политические интриги. — Ты не сможешь вечно скрывать от неё. К тому же она очень любопытна, и это тебе тоже не по силам изменить. Если ты откажешь ей в правде, Чеён возненавидит нас, а она нам нужна, особенно если Пророчество сбудется и у Пак КынХе будут развязаны руки. Король начал терять терпение. — Да как ты смеешь, Чанёль? Проси прощения. — Нет! Я не собирался извиняться лишь за то, что не согласен с подобным положением вещей, которое поддерживал Совет измерений. — Возьми свои слова обратно, или то пожалеешь, — прошипел он. Это могло стать последней каплей, но я всё равно продолжил: — Пожалею? Ты же знаешь, что я дело говорю, но не можешь принять этого. Матери было бы стыдно за тебя. Отец начал ворчать. Это ворчание слышал не только я, но каждый в Варнли, любой на многие мили вокруг. В конце концов, закрыв свой разум для всех, он обратился только ко мне: — Начиная с завтрашнего дня, ты больше не притронешься к этой девушке, Чанёль. Ни зубами, ни пальцами, ничем. Я открыл свой разум, чтобы меня услышали все: — Да пошёл ты! Волна удивления прокатилась по собравшимся. Даже Чеён, беспомощный человек, выпрямилась, широко раскрыв обеспокоенные глаза. Подъехав к дому Кима, где мы условились встретиться, я выключил двигатель. Я повернулся к Чеён, смотревшей в окно, и взял её за руку. — И снова добро пожаловать в Сеул, Чеён!