* * *
Исчезновение Панси стало самой обсуждаемой темой на изумрудных диванах. В трепе не участвовали только Тео, Блейз и сам Драко. Ну серьезно, о чем тут говорить? Неважно как, но грейнджеровский блондинчик раскусил Панси, и сейчас ее вещи летят прямиком в особняк Паркинсонов, а сама она — либо на суд, либо под домашний арест. Раздраженно проведя рукой по лицу, Драко встал с кресла. — Ты куда? — поспешил поинтересоваться Грег. — Надоело слушать этот бред. Пойду, прогуляюсь. — А-а-а... — разочарованно протянул друг и зевнул. Не обращая внимания на осуждающие взгляды гриффиндорцев, Драко вышел прочь из гостиной. Можно подумать, он несет ответственность за эту дуру. Он не виноват, что у нее крыша поехала! Куда пойти? К Миртл? Определенно нет. В последнее время она странная. Точнее, еще более странная, чем обычно. На улицу? Там льет как из ведра. В Астрономическую башню? Тем более нет. Еще слишком свежи воспоминания. Малфой даже отказался от посещения уроков астрономии из-за этого. Куда еще? Выручай-комната? Там, скорее всего, до сих пор бушует Адское пламя. Раз башни Гриффиндора и Когтеврана не восстановили, то о волшебной комнате и думать нечего. Зато в кармане пылится разрешение на посещение Запретной секции библиотеки, подписанное Крамом еще неделю назад. Он всем выдал такие, ради того, чтобы написать очередное эссе максимально развернуто. Учитывая, что в Дурмстранге очень глубоко изучается темная магия, у Драко это не вызвало удивления, в отличие от окружающих. Что ж, эссе писать не хочется, а вот порыться в поисках рассмотрения Протеевых чар с точки зрения темных искусств — вполне можно. Глупая, конечно, затея. Да и сути это не изменит — он все равно останется Пожирателем в глазах остальных. Диффиндо и концентрированный сок чистотела делу не помогли — Метка осталась как новенькая, а вот уродливые шрамы пришлось залечивать бадьяном. Поглощенный этими размышлениями, Драко и не заметил, как ноги сами привели его в библиотеку. Было тихо, разве что еле слышно потрескивали факелы. В воздухе витал запах старых пергаментов, а мягкий ковер скрадывал звук шагов. Интересно, как смогли восстановить книги? Наверняка пришлось попотеть. Да, все-таки это идеальное место. Почти никого нет, не считая малолеток с Когтеврана, сидящих у первого стеллажа, и мадам Пинс, грозно сопящей за их спинами, заставляя испуганно оборачиваться после каждой прочитанной страницы. Малфой неспешно направился вдоль длинных полок и столов. Запретная секция находится в самом конце — путь неблизкий. И у людей еще язык поворачивался говорить, что в библиотеке его поместья больше книг? Такая чушь... Хотя, люди часто преувеличивают то, чего никогда не видели. Вдруг где-то слева послышался бессвязный жалкий шепот, и тихий, едва заметный всхлип. Шуршание бумаги. Глухой звук захлопнутой книги. Он резко обернулся. Слишком темно, чтобы увидеть, но судя по прыгающим теням, за соседним стеллажом стоит лампа. Кто-то зашел в библиотеку, чтобы пореветь? Как мило. Вот только Драко ненавидит слезы — они снова вызывают удушающее чувство вины. Сейчас — особенно.* * *
«Предательница!» «Ничего не было!» «Было, было, было! А я — предательница!» Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Гарри врал. Точнее, он словно специально дал уловить ей это, не предавая Рона, но открывая правду. И сейчас, когда Ханна Аббот не помеха и на отношения появилась призрачная надежда, Гермиона позволила — позволила! — Малфою себя поцеловать. Малфою! Себя! Поцеловать! И даже оттолкнула как-то неуверенно. Хотя нет. Уверенно. Но не сразу. «Просто растерялась, — оправдывала себя она, — а кто бы не растерялся на моем месте?!» Можно, конечно, притвориться, что ничего не было (что Гермиона и старалась делать весь день), но кто даст гарантию, что Малфой не скажет об этом, начни она встречаться с Роном? А он ведь может, с его-то гадким характером! Хотя, в этом году он ведет себя тихо... «Ага, очень. И поцеловал тихо так», — отголоском съязвил внутренний голос, заставляя сердце стучать быстрее и, к ее стыду, не только от шока, испытанного в ту секунду. Гермиона села на пол, поставив перед коленками лампу, в которой неспеша тлел маленький огонек. «Пришла отвлечься — так отвлекись!» — приказала себе она и со злостью открыла книгу. — …смесь германских и скандинавских рунических алфавитов, используемых в Магической Великобритании… «Может, поговорить с ним и сказать, что все это было чудовищной ошибкой?» — …именуется футарк, и происходит от «сквозного» чтения первых шести… «Или признать его правоту насчет сна? Тогда, глядишь, он успокоится...» — …букв старшего рунического алфавита: F (Феху), U (Уруз)… «Проще шарахнуть его Обливиэйтом! Проблем меньше!» Память тут же услужливо подсунула образ матери и отца, сидящих на диване. Мама разливала чай в три кружки и рассказывала отцу про преимущества жизни в Австралии, он же внимательно слушал, явно держа в голове аргументы «против», но молчал, снисходительно кивая. И это стало последней каплей. Плотину прорвало. «А ну-ка соберись! Они живы! Здоровы! Чего ты тут устроила?» — разозлилась на себя Гермиона и шмыгнула носом, захлопнув книгу. — По какому поводу сырость? — прозвучал сбоку знакомый голос, заставляя ее невольно ойкнуть и отвернуться от огня, чтобы Малфой не увидел ее заплаканной. Снова. Еще подумает, что это она из-за него! Дурь какая... Пора бы вернуться к привычному стилю общения. А именно — не обращать внимания. Игнорировать. Но, разумеется, после того, как поговорит с ним. — Чего тебе? — хмуро спросила она, собирая учебники и поднимаясь с пола. «Ну да, опять на полу и опять зареванная. Наверняка подумает, что это мой ежедневный ритуал», — Гермиона бросила на Малфоя грозный взгляд, словно обвиняя его в том, что он вечно появляется не вовремя. — Ты же так любишь книги, — он достал первый попавшийся том с полки и, привалившись плечом к стеллажу, начал листать, не поднимая на нее глаз, словно не читал ничего интересней в своей жизни, — неужели не знаешь, что в условиях повышенной влажности пергамент портится? — Ха-ха, — саркастически хмыкнула Гермиона. — Что тебе нужно? — повторила она, прижав книгу к груди. Малфой глубоко вздохнул и вернул том на место, лениво поворачиваясь. «Он все делает так, словно пять минут назад проснулся! Или, наоборот, всю ночь мешки ворочал и смертельно устал. Хорошо хоть избавился от идиотской привычки растягивать слова», — проворчала про себя Гермиона. — Признай, что я был прав. — В чем? — она закатила глаза и так же неспешно, как и он, прошла вдоль стеллажа, чтобы вернуть книгу на полку. — Ты прекрасно знаешь в чем, — Малфой не сдвинулся с места, и оно не удивительно — Гермиона забыла свою лампу. «Хватит вести себя как забитая девчонка! Даже в четырнадцать я смогла дать ему отпор! Что сейчас-то изменилось?» Высоко вздернув подбородок и стараясь не думать, как комично ее гордая осанка сочетается с выбившимися из косы прядями и покрасневшими глазами, Гермиона спокойно прошла мимо, даже не взглянув на него, и наклонилась, поднимая лампу. — Намекни хоть, я не умею читать мысли, — сказала она почти безразличным тоном. Это, кажется, несколько растормошило Малфоя, ведь он сделал шаг в ее направлении. — Не стоит строить из себя дурочку. Малфой остановился в паре футов от Гермионы. Она невольно повела плечами, буквально затылком чувствуя его присутствие. Нехотя обернувшись, Гермиона вдохнула побольше воздуха в легкие и постаралась произнести все на одном дыхании максимально безмятежным, но уверенным голосом, словно в произошедшем нет ничего особенного: — Если ты о сне, то да. Ты прав. Скорее всего, мне действительно приснился ты, — вдруг в голову пришла гениальная идея, и, слегка сощурив глаза, она продолжила: — Сны — это всего лишь отголоски того, с чем человек сталкивался в последнее время. Не напейся ты, мне не пришлось бы тебя тащить. И заметь, не я на тебя наваливалась, когда мы прятались от Крама, — Гермиона постучала пальцем по подбородку, словно задумавшись. — Так что да. То, что ты мне приснился, — вполне предсказуемо. Но даже во сне я остаюсь адекватной, поэтому сразу тебя оттолкнула. Конечно, она лукавила. Ей вовсе не было противно. Просто она растерялась. Совсем как вчера. Но Малфою-то это знать не обязательно, верно? Кажется, это слегка сбило с него спесь. — Я был пьян, — оправдание прозвучало слабовато, что несколько подбодрило Гермиону. — Но не вчера, верно? «Черт! Зачем я это сказала!» Малфой изучающее смотрел — нет, не смотрел, пялился! — на ее лицо, примечая даже самые незначительные изменения в мимике, и вдруг слегка улыбнулся. Гаденько. Так, как умеет только он. Так, словно нашел лазейку. — Верно. Скажи, а ты всегда такая зажатая или во сне дала себе волю? «Это что, оскорбление?» — К чему все эти вопросы, м? — Гермиона вдруг почувствовала себя одновременно и уязвленной, и злой. Это почему-то придало какую-то алчную решимость доказать обратное. — Скажи уже, что собирался, и я пойду. Но от его взгляда вдруг стало не по себе. Смотрел, словно взвешивая то, что собирался сказать, но при этом совершенно не выглядел растерянным. Скорее, приценивался, как прицениваются к лошадям на скачках, выбирая, сделать ставку или нет. Но как бы ни было неуютно под этим взглядом, отступать было еще большей глупостью, чем продолжать гнуть свое. Драко быстро соображал, стоит поддаться сиюминутному порыву или нет. С одной стороны, очень хотелось, но с другой, он может выставить себя полным идиотом. Вдруг мисс всезнайка напридумывает себе лишнего? А ведь в его мотивах сейчас лишь желание узнать, как далеко она позволит зайти своей псевдоуверенности. Или не только это? Голос разума шипел: «Сдалась она тебе! Взглянул бы лучше на младшую Гринграсс! Чистокровная, миленькая, да и глаз от тебя не отводит!» А голос, который повторял с той самой ночи пресловутое «этого мало», сейчас настырно жужжал: «А что ты потеряешь? Попробуй! Всегда ведь можно все списать на ее неправильное восприятие ситуации». Наступившую тишину и можно было бы назвать неловкой, но Драко совсем не чувствовал себя не в своей тарелке. Да и с чего бы? Он не проявил в течение этого разговора ни грамма волнения. По крайней мере, на лице не дрогнул ни один мускул. Чего не скажешь о Грейнджер. Злость, сомнение, решимость, быстро сменившаяся от наступившей тишины неуверенностью, но замаскированная раздражительностью. И как у нее это получается? Целый, мать его, фонтан эмоций. Гермиона выжидающе смотрела на него. Как же выводит из себя эта ухмылочка а-ля «я чувствую себя королем мира»! К слову, ухмылка совершенно не злобная, что немного странно. Наклонив голову немного набок, он все-таки нарушил тишину: — Ответ, Грейнджер. И не уточняй. Ты прекрасно все поняла. «Что?!» Конечно, она поняла! «Черт! Ну и хамло же! А у самого-то смелости хватит?!» «Не показывать слабости! Не дождется!» Гермиона медленно, словно во сне, поставила лампу, которую крепко сжимала в руке все это время. Чуть улыбнулась. Немного нервно, но в темноте это вряд ли было заметно. Сделала шаг навстречу. С каким-то извращенным удовольствием прочитала в серых глазах явное сомнение. «Не ожидал, правда?» Приподняла голову. «Дура, что ты делаешь!» Отступать поздно. Лицо все ближе. Ближе. Какого черта в библиотеке так тихо? Вдруг он услышит, как быстро бьется ее сердце? Видимо, поняв, что ей до него не дотянуться, он сам наклонился. Лишь чуть-чуть. Но этого было достаточно, чтобы Гермиона невесомо прижалась своими губами к его, вдруг почувствовав ладонь на своей талии. Не так, как в прошлый раз. Странно, но никаким другим словом, кроме как «нежно», это нельзя было назвать. На секунду это озадачило. Совладав с собой, Гермиона привстала на цыпочки и, словно в бреду, провела кончиком языка по уголку его губ. Осторожно. Ненавязчиво. Точно так же, как он вчера. Стоило это сделать, как сразу же почувствовала теплое дыхание — его губы приоткрылись в ожидании большего. «Вот оно. Стоп». И она отстранилась. Открыла глаза. С непонятно откуда взявшейся смелостью взглянула в серые глаза и с удивлением отметила, как каменная маска сползла со слизеринской физиономии. «Блестяще», — злорадно подумала Гермиона. — То, что ты сделал вчера, — не более, чем дурная шутка, — шепот прямо ему в губы, — мы квиты. Больше нет повода общаться. Победно улыбнувшись, она взяла со стола лампу и на ватных ногах направилась к выходу из библиотеки, оставляя онемевшего Малфоя в темноте.