Война убеждений

Странно, но тишину, разбавляемую лишь слабыми порывами ветра и шагами по хрустящей траве, нельзя было назвать неловкой. Драко не знал, что думает по этому поводу Грейнджер, однако видел — ее что-то беспокоило. И вряд ли ее мысли крутились только вокруг его разговора с Уизли. На всякий случай Драко не пошел вокруг замка, как обычно делал, гуляя с Гойлом, а ненавязчиво сменил траекторию возле Черного озера, сворачивая в сторону Запретного леса. Грейнджер не возражала. Ну, или, по крайней мере, не показывала, что против. И пусть она раньше говорила, что ей не важно мнение окружающих, лишний раз попадаться кому-нибудь на глаза совершенно не хотелось. Что ж, по крайней мере, она не боится идти с ним в сторону леса. Эта мысль немного ободряла. Молчание не угнетало, а было скорее... комфортным? Определенно да. Драко не смотрел на девушку, но ее присутствие странным образом расслабляло, позволяя беспрепятственно размышлять. Отодвинув на задний план разговор с младшей Уизли, Драко, задумавшись о Гойле и о том, что ему сказать, по привычке ускорил шаг. И только услышав за спиной шумное дыхание, обернулся, сбавив обороты. Забавно. Мать тоже никогда не просила его идти помедленней с тех пор, как он перерос ее почти на голову. — Паршивый день? — поинтересовался Драко, ступая под сень деревьев. Грейнджер вздрогнула. Похоже, она не рассчитывала, что он заговорит сегодня. — Вечер, — тихо кашлянув, оглянулась по сторонам она. — Куда мы идем? «Все-таки опасается». — Думаешь, я тебя трону? — невесело усмехнулся Драко, замедляя шаг. — Нет, но это же Запретный лес, и... «Не меня?» — Ушам не верю. Грейнджер, ты что, боишься деревьев? Она фыркнула, словно он сморозил страшную глупость. — Просто ты, видимо, никогда не натыкался на табун кентавров, — пробормотала Грейнджер, глядя себе под ноги. Драко неопределенно хмыкнул, поворачиваясь к просвету между деревьев. Вообще-то он и так не планировал заходить вглубь, предпочитая прогуливаться вдоль опушки. Безопасно, но скрытно от чужих глаз. О том, что частенько бывал здесь с Панси, Драко предпочел не вспоминать. — И что не так с твоим вечером? Грейнджер, остановившись у куста терновника, медленно протянула руку к сморщенной ягоде. Скрутив ее с черенка, задумчиво повертела в пальцах. То ли этим действием старалась заполнить паузу в диалоге, то ли пыталась скрыть сомнение, стоит ли говорить Драко о причинах своего настроения и о том, отчего ей вдруг захотелось прогуляться. Гермиона вздохнула, с горечью вспоминая последние брошенные Роном слова: — Да ты не о самостоятельности Джинни печешься, а о том, чтобы мы не узнали, что натворил Малфой! Не надоело его защищать? «Несправедливо!» — не удержалась Гермиона и по-детски топнула ногой. Она всего лишь попросила Рона не вмешиваться, ведь Джинни выразилась весьма определенно, заявив, что это ее дело. Да, черт! Гермиону тоже распирало от любопытства. И еще чего-то такого... Она не понимала чего. Словно то, что у Джинни есть какие-то секреты с Малфоем, ее... задевало. После слов Рона Гермиона испытующе взглянула на Гарри, словно интересуясь: «Ты тоже так считаешь?», но тот лишь открыл рот, так и не сумев выдавить ни звука. «Черт! Нашла у кого спрашивать! Тем более после всего, что он узнал!» — Все ясно! — в бессильной злости рявкнула Гермиона и, подхватив мантию, вылетела из гостиной. Ну а чего она ожидала? Что Рон адекватно отнесется к секретам Джинни и Малфоя? Что Гарри начнет покрывать ее перед лучшим другом? Что начнет поддакивать ее оправдывающим саму себя доводам? Нет, конечно. Но она рассчитывала хоть на какую-то поддержку. «Будто Гарри и так сделал для меня мало!» Теперь стало стыдно. Он не раз помог, а она повела себя как заносчивая грубая эгоистка. Это давило. Очень. Гермиона ненавидела — ненавидела-ненавидела-ненавидела! — когда в их с Гарри отношениях появлялось напряжение. А еще Рон… — Грейнджер? Голос Малфоя привел ее в чувство, заставив выдохнуть то, о чем она думала все то время, пока они шли по двору школы: — Я очень сильно поссорилась с Роном. С Гарри нет, но... мне кажется, он на его стороне. В каком-то смысле. Драко кивнул, давая понять, что услышал. Нахмурился. Мысль, что Грейнджер так болезненно воспринимает ссоры с рыжим, откровенно бесила. — Из-за чего? — постаравшись произнести это ровно, поинтересовался он. Гермиона все еще очень увлеченно разглядывала ягоду, словно в ней содержались ответы. Вздохнув, она подняла голову и почти сразу наткнулась на внимательный взгляд серых глаз, снова показавшихся в сгущающихся сумерках почти черными. Она и до этого ощущала на себе его тяжесть, но теперь... Теперь раздраженность, так отчетливо звенящая в наступившей тишине, показалась слишком громкой. Чувствовать это напряжение еще хоть секунду категорически не хотелось, поэтому правда сорвалась с языка сама собой: — Из-за тебя, — тихо ответила Гермиона. Малфой не стал уточнять. Конечно, он сообразил, что это из-за той ситуации с Джинни. Гермиону так и подмывало спросить, о чем же они говорили, но она догадалась прикусить язык. Во-первых, скорее всего Малфой не ответит, а во-вторых, это точно ухудшит его настроение. А оно и так не фонтан. — А кроме очевидного, почему тебя потянуло гулять? Он глухо хмыкнул. Кажется, даже одобрительно кивнул, словно рад, что Гермиона не расспрашивает его о Джинни. На самом деле Гермиона задала этот вопрос просто так. Лишь бы не тянулась неловкая тишина. Лишь бы не появлялось больше глупого желания спрятаться от этого взгляда. Лишь бы расстояние в пять футов между ними не казалось таким огромным. Кто же знал, что Малфой ответит? Кто знал, что его гложет еще что-то? И, судя по виду, очень сильно, хоть он и пытался скрыть это за усмешкой. Или Гермиона уже научилась различать обычную его усмешку от горькой? — А я с Грегом поцапался, — произнес Малфой так, словно в этом не было ничего особенного. Гермиона определенно не ожидала подобной откровенности. А судя по тому, как Малфой отвернулся, крепко сжав челюсти, и стал вглядываться в темноту леса — он тоже. — Из-за чего? — повторила Гермиона его вопрос, тоже стараясь сделать вид, что ей, собственно, не очень-то и интересно. Она почему-то была уверена, что если начнет расспрашивать с энтузиазмом, то Малфой непременно ее пошлет. Кажется, это уже стало типично для их общения — задавать зеркальные вопросы… — Из-за меня, — снова усмехнулся Малфой, словно понял, о чем она думает. …и получать зеркальные ответы. — Расскажешь? «Нет!» — почти сразу рявкнул внутренний голос. Пусть Драко и тянуло — по неопределенным причинам — поделиться этим хоть с кем-нибудь, но выдавать всю правду? Может, он и не ставил проблемы Грега слишком высоко, но это уже перебор. Да и упоминать о Беллатрисе при Грейнджер было чревато последствиями. Еще истерики не хватало! Драко не знал, с чего вдруг Гойл-старший решил заняться воспитанием сына, когда тому стукнуло тринадцать, но понимал, что это слишком личное, чтобы посвящать всех подряд. Грег рассказал об этом на пятом курсе, чем заслужил одобрительное улюлюканье Винса. Но Крэбб оказался слишком слеп, чтобы видеть, насколько его угнетает то, о чем он рассказывал. А Драко увидел. И промолчал. Наверное, он жалел об этом до сих пор. Возможно, это была одна из причин, почему Драко уже тогда начал сомневаться в идеях Темного Лорда. Отец Гойла наконец-то заметил, что его сын слишком мягкотелый. И не в прямом смысле этого слова, хотя он тогда действительно весил куда больше, чем стоило. Дело было в характере. Даже если сравнивать с Крэббом, Грег всегда предпочитал отмалчиваться, а идеи чистоты крови, навязываемые ему с рождения, воспринимал слишком вяло. И отец решил это исправить. День ото дня он заставлял Грега смотреть на одно и то же воспоминание в семейном Омуте Памяти. Каждый день вынуждал «прочувствовать и избавиться от жалости». Понять, что «орденовцы и предатели крови — всего лишь куски мяса». Каждый день на каникулах Грег смотрел, как его отец с энтузиазмом помогал Беллатрисе пытать родителей Лонгботтома. Каждый день — новый день пыток, пока Грег не стал вести себя настолько отрешенно, что его ублюдок-отец не принял это за самообладание и сдержанную холодность к увиденному. Пока не решил, что его сын «наконец-то стал мужчиной». «Насмотревшись на вопли родителей своего однокурсника, ага», — Драко даже представить не мог, какой это был удар по психике для тринадцатилетнего мальчишки. — Малфой? — осторожно позвала она. Он моргнул. Немного сощурился, вглядываясь в темноту. Повернулся к Грейнджер. Она вполне предсказуемо покусывала губу, неуверенно теребя пальцами край мантии. «Черт…» Ну почему Грейнджер постоянно ведет себя так, словно он в любой момент может превратиться в дракона и сжечь ее на этом самом месте? Хотя... в некоторые моменты Драко даже нравилось видеть в ее глазах легкую опаску. Так он чувствовал себя выше. Сильнее. Уверенней. Но не сейчас. Сейчас хотелось, чтобы карие глаза стали теплее. Чтобы в них появилась хотя бы тень доверия. Чтобы Грейнджер чувствовала себя комфортно в его присутствии. Чтобы не вздрагивала, когда Драко смотрит на нее. Даже в компании Блейза она себя так не вела. — У меня имя есть, Грейнджер, — сухо ответил Драко, прислоняясь к дереву. Она потупила глаза, но лишь на мгновение. Уже в следующую секунду ее подбородок был призывно задран. Книззл знает, что в этот момент творилось у нее в голове, но это немного подавило раздражение. Даже несмотря на то, что Грейнджер беспардонно проигнорировала его замечание. — Я сказал ему то, что не стоило говорить. — И его это обидело? — Да. — Может, тогда стоит извиниться? Драко по привычке скривил губы. — О, серьезно? Считаешь, я не думал об этом херову тучу времени? — Тебе обязательно выражаться? — сдвинула брови Гермиона. По сути, ей не было дела до его выражений. Скорее, она просто не знала, что ответить. Вообще глупо было давать такой совет. Ясно же, что Малфой не извинится. Из принципа. Или из гордости. Хотя... почем ей знать, если почти каждый разговор переворачивал ее представления об этом человеке? В такие моменты казалось, что перед ней стоит не Драко Малфой, а... Она не могла подобрать сравнения. Но это совершенно точно не тот парень, что манерно растягивал слова, с презрением глядя на всех вокруг, словно окружающие — не более чем грязь на его ботинках. И пусть в голосе все еще слышались горделивые нотки, речи его снова и снова заставляли Гермиону в изумлении задерживать дыхание. Неужели Малфоя так сильно изменила война? Или он всегда был таким? Да и откуда ей знать, как он ведет себя с близкими? «Уже записала себя в число таковых?» — съязвил внутренний голос. Нет. И от этой мысли стало грустно. — Невилл говорил, — она кашлянула, пытаясь придать голосу спокойствие, — что Гойл совсем не такой, каким мы его видели все эти годы, — не зная, что еще сказать, произнесла Гермиона, старательно не выдавая своего настроения. — А каким вы его видели? — вдруг ощетинился Малфой. — Он молчит большую часть своей жизни. А если вы судили о нем только по поступкам Винса, то вы еще более ограниченные, чем мы о вас думали. Привыкли все делить на черное и белое, совсем не замечая полутонов? Да нихера вы не знаете. Ни ты, ни Поттер, ни тем более Уизли. Гойлу вообще не место на Слизерине. Оказался бы он на другом факультете, может, тогда не был бы таким... тихим, — последнее слово он произнес с запинкой, будто не был уверен, что имеет право говорить об этом. Малфой перевел дыхание и глубоко вдохнул, словно ему стало легче. Но тут же напрягся, будто сразу пожалел об этом. А Гермиона снова замерла, не веря ушам. И дело вовсе не в том, что он сказал. Уж каким-каким, а тихим Гойла она даже не думала считать, даже учитывая, что с трудом вспомнила бы его голос, если б не разговаривала относительно недавно. Тут поражало другое. То, с каким рвением Малфой его защищал... Стало очевидно, что Гойл ему друг. Друг с большой буквы, даже если он сам этого не осознает. Не телохранитель. Не «глупая горилла, вечно шляющаяся рядом», как иногда говорил Гарри. Да что скрывать, Гермиона тоже не брезговала подобным сравнением. Что по отношению к Гойлу, что по отношению к Крэббу. Еще на первом курсе они вместе с Малфоем вызывали навязчивую ассоциацию с крепкими обезьянами, охраняющими бледную цаплю. Захотелось спросить, каким был Крэбб, но воспоминание о том, как он вызвал Адское пламя, подавило это желание. Уж точно он не был таким, каким Невилл описывал Гойла. Да и вообще, если Малфой так защищал одного, нечего спрашивать о втором. Наверняка он сильно переживает о его смерти. Поэтому Гермиона снова постаралась увести разговор от опасной темы: — Тогда почему Шляпа и правда не отправила его на другой факультет? — Мне почем знать? — развел руками Малфой. — Это надо у Шляпы спрашивать. — Но если ему по характеру не подходит Слизерин, то он сам мог бы попросить другой факультет. — И как ты себе это представляешь? Заранее отправить Шляпе сову? Сомневаюсь, что шляпы умеют читать. Гермиона нахмурилась, не понимая, отчего вдруг Малфой иронизирует. — Я имела в виду во время распределения, — пояснила она. Малфой повернулся и посмотрел на нее как на слабоумную. — Тем более, если ты прав, — продолжила Гермиона, не обращая внимания на этот взгляд, — то наверняка Шляпа и так предлагала ему другой факультет. Гарри, например, она упорно хотела отправить на Слизерин, и только когда он попросил Гриффиндор... — Стоп, Грейнджер. В каком мире ты живешь? Шляпа определяет факультет, и только. Или у Поттера воображение разыгралось, или он снова решил выделиться, или... — Мне она тоже предлагала другой факультет, — перебила его Гермиона. — Да блять! — раздраженно гаркнул Малфой. — Как Шляпа может предлагать, если она просто распределяет по характеру? Даже Крам это подтвердил. — И это ты мне говорил про полутона? — хмыкнула Гермиона. — Не бывает совершенно плохих или совершенно умных людей. Совершенно храбрых или совершенно верных. Мне вот Шляпа настоятельно советовала Когтевран, но я выбрала... Малфою явно не нравился этот разговор. — Что значит советовала? Что значит выбрала? Ну что за бред ты городишь? Гермиона, вздохнув, повернулась к нему и невольно вздрогнула. Малфой выглядел настолько оглушенным, словно не верил ни единому ее слову. И тут до нее начало доходить. — Она что, не предлагала тебе другой факультет? — Шляпа только распределяет, — снова тупо повторил он, глядя расфокусированным взглядом куда-то мимо, — и все. Гермиона неловко повела плечами, отчего Малфой вдруг еще сильнее нахмурился, будто ему совершенно не нравился этот жест. Думать об услышанном бреде про возможность выбора Драко категорически не хотелось. Как и верить в это. Может, потом он поспрашивает у однокурсников. Сейчас же размышлять о том, что его и здесь лишили гребаного выбора, не хотелось. В один шаг преодолев разделяющее их расстояние, Драко окинул Грейнджер взглядом, изо всех сил стараясь сосредоточиться на максимально поверхностных вещах, тем самым задвинув подальше свои мысли. — Замерзла? Если Грейнджер и пыталась скрыть удивление от такого вопроса, то получилось у нее не очень. — Я... — замялась она. — Нет. Нет, мне нормально. — Ладно, — отстраненно кивнул Драко, взглянув на часы, — скоро отбой. — Угу, — кивнула она, заламывая пальцы, точно ей хотелось сказать или сделать что-то, но она не могла набраться смелости. Может, оно и к лучшему. — Пошли, — буркнул Драко, делая шаг в просвет между деревьями и заставляя себя ни о чем не думать, чтобы Грейнджер снова не отстала. Слишком много информации для одного дня. Слишком насыщенные события, которые надо обдумать. Слишком холодные... пальцы. Сначала нерешительно. Легко, словно крылья бабочки, скользнули по его запястью. Потом чуть смелее. Сомкнулись вокруг, позволяя ощутить прикосновение мягких подушечек на тыльной стороне ладони. Первый порыв — выдернуть руку. Послать Грейнджер к черту, потому что ему нахер не нужна ее жалость. Драко и так уже жалел, что настолько очевидно показал свою растерянность, когда она заливала ему про выбор. Чертов выбор. Он ненавидел это слово. Но секундное желание быстро пропало при мысли, что Грейнджер просто этого хотелось. Хотелось прикоснуться, оттого и мялась все это время. Хотелось… просто так. Так ведь бывает? Нет. С ним не бывает. Не было. До этого момента. А руки Грейнджер такие холодные… Драко инстинктивно сжал ее ладонь, хоть и понимал, что тепла его собственного тела для этого будет недостаточно. — Не устану повторять, что лгунья из тебя отвратительная, — хмыкнул он, глядя перед собой, пока они шли вдоль опушки в сторону замка. Никто не произнес этого вслух, но и так ясно — как только они выйдут из-за деревьев, им придется друг друга отпустить. Не скрывать, что между ними есть — а у них ведь что-то, да? — это одно, но демонстрировать окружающим? Пошли они. Сплетникам палец в рот не клади. — Я не замерзла, — упрямо повторила Грейнджер, — просто плохая циркуляция. Малфой резко остановился. Обернувшись, мгновенно нахмурился. А Гермиона, не успев затормозить, клюнула его носом в плечо и в ту же секунду почувствовала мягкое прикосновение тыльной стороны ладони у себя на щеке. Теплой, как будто Малфой пару минут назад сидел возле камина. — И в щеках тоже циркуляция? От этого прикосновения по спине побежали мурашки. Сосредоточившись на ощущениях — первых за весь вечер — она сама чуть подалась навстречу. И только потом сообразив, что он о чем-то спросил, не раздумывая кивнула. На всякий случай. Вот чего Драко не хватало! Этой потрясающей, совершенно нетипичной для их общения расслабленности. Наблюдать, как мозги самой умной ученицы школы отключаются, позволяя эмоциям и ощущениям взять верх. Как напряжение сменяется доверчивостью, которую Малфой совершенно не заслуживал, но в которой отчаянно нуждался, сам того не понимая. Повинуясь порыву — только чтобы доказать Грейнджер, что она нагло врет, конечно, — он мягко притянул ее к себе за руку и, придерживая за талию, прижал к себе, накрыв ее губы своими. Разумеется, ее оказались ледяными. «Мелкая врушка», — такая простая мысль заставила Драко чуть улыбнуться, даже не отрываясь от поцелуя. А посторонние мысли могли идти к черту. Здесь есть только тишина, он и девушка, которая была совсем не против находиться рядом, несмотря на его клеймо. Грейнджер положила свою ладонь ему на шею, которую Драко так непредусмотрительно не замотал в шарф, и он тут же вздрогнул от этого прикосновения, разорвав поцелуй. Грейнджер озадаченно — и немного испуганно, ну черт бы ее побрал! — подняла глаза, словно не понимая, что сделала не так. — Холодная, — коротко пояснил он. Она облизнула чуть покрасневшие губы и поджала их, словно извиняясь. Драко уже хотел съязвить насчет этой так бессовестно его дразнящей привычки, как слева от них что-то хрустнуло. Шумно втянув воздух, Грейнджер чуть ли не подпрыгнула на месте, выхватывая палочку и резко оборачиваясь. Драко же просто повернул голову, вполне догадываясь, что сейчас увидит. И оказался прав. Белесые, чуть блестящие в темноте глаза были первым, что показалось за ближайшим кустом жимолости, чуть покрытым первым инеем. Потом парок дыхания из узких ноздрей. Наконец, тихо шурша по ковру из мертвых листьев, нарисовалось худощавое существо, от одного вида которого к горлу подступала горечь. Не должны — блять, не должны! — видеть фестралов те, кто еще даже не закончил школу. Это неправильно. Противоестественно. Попросту больно, черт бы побрал этих уродливых лошадей! А не этому ли конкретно зверю Драко исповедовался, когда впервые напился в этом году? Он не помнил. Но от мысли, что ему стыдно за свою слабость перед животиной, захотелось нервно рассмеяться, как вдруг Грейнджер чуть сильнее сжала его ладонь, и Малфой с удивлением понял, что все это время не отпускал ее руку. — Хочешь немного посмотреть? «Нет». Похоже, мысли были слишком явно написаны на лице, потому что Грейнджер, переведя дыхание, серьезно произнесла: — Они не виноваты, что мы их видим. — Не виноваты, — согласился Драко, делая шаг к фестралу, — но кому от этого легче?

* * *

Он сделал обжигающий глоток крепкого чая, в который раз за вечер пожалев, что это не огневиски. В Трех Метлах к этому времени уже почти не осталось посетителей, но та, за кем он наблюдал, все так же сидела у окна, зачитываясь какой-то книжонкой в мягком переплете и оставляя на полях заметки простым карандашом. Похоже, она даже не заметила, что ее напиток давно остыл. Почти каждый вечер одна и та же схема. Прогулка по деревне. Заведение, где мало народу. Книга или справочник. Как по часам. «И что ей в Хогвартсе не сидится?» Правда, иногда она меняла свои планы, заходя в Сладкое Королевство. Наверное, у всех девушек так: неважно, насколько они взрослые, но если им хочется сладкого — они непременно его получают. А вот он сладкое не любил. «Ай, черт с ним!..» Махнув мадам Розмерте, чтобы все-таки принесла ему спиртное, он снова исподлобья взглянул на девушку. Похоже, в ее книге было особо сложное описание, потому что между бровей появилась небольшая складка, что так портила молодое лицо. Слишком наивное лицо. Слишком невинное. Он в очередной раз попытался найти иной способ решения проблемы. Но не нашел. В конце концов, может, у нее и нет никого? Жаль, что он не владел легилименцией, чтобы узнать об этом наверняка. С другой стороны, с чего бы еще девушке каждый день проводить с книгой в одиночестве, но в общественном месте? «Да, наверняка она одинока». Если выглядит такой несчастной сейчас... то может, он даже подарит ей вторую жизнь. Второй шанс, раз в первый у нее ничего не получилось. Словно почувствовав на себе взгляд, она вдруг оторвалась от книги. Рассеянно осмотрела помещение. Он, хоть и отвернулся в последнюю секунду, все-таки заметил ее глубокие карие глаза. Большие. Словно оленьи. Красивые... Нет, хорошо, что он все же решил выпить, потому что принимать такие решения чертовски сложно. Одно дело Долохов, извращенец-магл, ребенок или тот самоубийца... Там все было просто и справедливо, даже учитывая, что ситуация с ребенком в машине была заранее спланирована. Но здесь... Здесь он искал наилучший вариант для собственной выгоды. «Не собственной, — поправил он себя, — а для общего блага. Одна небольшая жертва ради высшей цели». Нужно завязывать сомневаться. Не убивать же он ее собрался, в самом деле! Одним глотком осушив стакан, он поднялся и оставил на барной стойке на несколько монет больше, чем требовалось. — Спасибо, дорогой, — прощебетала мадам Розмерта, вопреки своему возрасту слегка покраснев, когда он вежливо ей улыбнулся. А ему-то казалось, что эта женщина не смутится, даже если кто-нибудь начнет трахаться прямо на ее идеально начищенных столиках. — Ваше заведение стало моим любимым, — почти не лукавя ответил он, плотнее закутываясь в мантию. — В таком случае жду снова, — поправив выбившийся из высокой прически кудрявый локон, шутливо пригрозила пальцем Розмерта. — Разве я могу ослушаться? — позволив себе такую вольность, как подмигивание, ответил он ей в тон, заставив покраснеть еще пуще. И, не взглянув на девушку за столиком у окна, шагнул прочь из бара.