* * *
Она выглядела… совершенно здоровой. Малфой пытался найти хотя бы царапину, небольшую ссадину, синяк — и не мог. Мадам Помфри сказала, что Грейнджер пришла в себя довольно быстро, но чтобы не давать нагрузки на мозг, необходимо было накачать ее легким снотворным. Якобы во сне восстановление будет проходить быстрее. Конечно, целительница знала свое дело, и Грейнджер лежала сейчас так, будто просто спала, разве что слишком неподвижно, но… — наверное, это немного странно, — но Драко хотел убедиться, что все, о чем он услышал от Томаса, — правда. Своими глазами увидеть, ЗА ЧТО превратил лицо однокурсника в кровавое месиво, РАДИ ЧЕГО плюнул на общественное мнение и предстоящую болтовню о его поступке в стенах замка и, самое главное, ИЗ-ЗА кого. «Ты больной? — одернул его внутренний голос. — Хотел увидеть Грейнджер со сломанным позвоночником?» Конечно, нет. Но смотреть на ее безмятежное лицо сейчас было все равно, что потратить годы на варку редкого зелья без возможности оценить результат. Просто отдать котел кому-нибудь и открыть глаза, обнаружив на столе лишь пустые склянки и обрезки ингредиентов. Еще и Нотт. Кто догадался уложить его рядом с ней? И ладно бы в одном помещении — это понятно, Больничное крыло было предназначено для всех студентов без исключения, — но не на соседней же койке! У МакГонагалл что, совсем мозгов нет? Или Тео сейчас в отключке и не представляет угрозы? Хотя вряд ли б он решился… Да и интуиция подсказывала, что директор не стала бы рисковать. Мадам Помфри — тем более. Но чувству тревоги от этого было не легче. Не на такую встречу Драко рассчитывал. Ох, не на такую. В помещении, освещенном лишь луной и скудным светом настольной масляной лампы из кабинета мадам Помфри, внимание привлекла дрогнувшая на шерстяном одеяле рука. Подушечки пальцев надавили на грубую ткань, словно в попытке удержаться. Драко тут же полоснуло желание узнать, что же такого волнительного ей снится, но он быстро одернул себя — в конце концов, именно это и стало причиной их последней ссоры. Какие бы он ни искал оправдания, уже не получалось слепо отрицать, что чувство вины давило на грудь все сильнее. Давило, пока, наконец, не вынудило признать вину. Извиниться. Грейнджер. Снова эти два слова. «Что ж. Возможно, пока она спит — самое время», — вздохнул он, бессознательно потянувшись к руке на одеяле.* * *
Утро встретило Гермиону ярким солнцем, нагло ворвавшимся в окно, и запахом теплой овсянки с бананами. Даже будучи не в восторге от больничной еды, под пристальным вниманием мадам Помфри пришлось съесть все до последней ложки, а обещание целительницы увидеть друзей «после завтрака, зелья и разговора с профессором МакГонагалл» только прибавило мотивации. «Разговора с профессором...» Ох, как же Гермиона надеялась, что только с профессором! Потому что даже если так… Она, откинувшись на подушку, согнула руку в локте и принялась загибать пальцы: «МакГонагалл, Гарри, Рон. Джинни, если зайдет вместе с ребятами. И, вероятно, Драко». То есть минимум пять человек. Пять человек, перед кем она будет вынуждена немного слукавить. Гермиона старалась не думать о том, какие вопросы будут озвучены и какие факты придется обойти стороной, но ответы приготовила заранее — чуть ли не сразу, как поняла, где находится. В конце концов, касательно того, о чем все будут интересоваться, врать она не собиралась. А прошедшая в раздумьях ночь... только укрепила уверенность в правильности этого решения. Ведь тогда и правда состоялся один из самых странных разговоров в ее жизни. Стоило мадам Помфри щелкнуть замком в своем кабинете — и Гермиона улыбнулась темноте уже в открытую. «И как Драко удалось уговорить строгую целительницу?» — размышляла она. Нет, конечно, та сказала, что он был очень вежлив и пообещал не будить больную, но... так хотелось услышать каждую его фразу! Наверняка мадам Помфри была в полном недоумении, отчего это вдруг слизеринец настаивает на посещении. Появилась, к сожалению, еще мысль, что это и не Драко вовсе. Хотя кто тогда? Гарри с Роном не пустили, а кто еще стал бы держать ее за руку, думая, что она спит? Не Невилл же! Это вполне в духе… «...Драко», — протянула про себя Гермиона, прикрыв глаза. В последние дни каникул мысленно она звала его только по имени. А смогла бы так же непринужденно вслух? В смысле, не поддаваясь эмоциям, не за секунду до поцелуя и не на пике оргазма, а просто? Повседневно? Пока что у нее не было возможности узнать об этом. И что подтолкнуло его говорить… так нежно только тогда, когда она якобы спала? Держать за руку, думая, что Гермиона ничего не почувствует? «И говорил он так тихо…» Вряд ли даже сосед по кровати услышал бы, если б не спал. Дело в стеснении? Тогда казалось вдвойне странным, что Малфой стеснялся таких вещей, но при этом не стеснялся целовать, когда ему вздумается, прикасаться где захочется и говорить… все эти пошлые фразы, заставляя Гермиону отчаянно краснеть. «Не время сейчас вспоминать об этом!» — резко решила она, распахнув глаза. В принципе, если Гермиона не двигалась, то боль в голове ее почти не напрягала. Да и тошноты после стакана воды не ощущалось — наверное, это все-таки была не просто вода. «Но если…» — Грейнджер? Звук пришелся из-за ширмы настолько неожиданно, что Гермиона невольно вздрогнула, вцепившись в край одеяла. Хорошо хоть не попыталась вскочить. Если б она не слышала этот голос накануне, даже не узнала бы, кому он принадлежит, — за шесть с половиной лет обучения Гермиона едва ли перекинулась с этим человеком дюжиной слов. «Что он здесь делает?» Она-то, наивная, думала, что на соседней кровати лежит какая-нибудь третьекурсница, неудачно применившая на себе заклинание роста ресниц, или обжегшийся гноем бубонтюбера неуклюжий студент, например. Но никак не Теодор Нотт. «И если он здесь... что с ним случилось? Упал следом? Крайне маловероятно». Тем временем, видимо решив, что она спит, он предпринял еще одну попытку: — Грейнджер! — тихо, но настойчиво. — Чего тебе? — Гермиона постаралась вложить в голос столько яда, сколько смогла. Вышло вполне недурно, несмотря на то, что голос еще не окреп. В ответ — тишина. Только шелест тяжелого дыхания и нервное постукивание пальцев по железной раме кровати. «Он что, издевается?» Или еще не придумал, что сказать? Гордость давит на глотку? Минута, другая. И наконец: — Я не собирался тебя сбрасывать. «Да об этом и ребенок бы догадался!» — громко хмыкнула Гермиона. Достаточно было вспомнить ужас в его черных глазах в ту секунду, когда она потеряла равновесие, чтобы понять — Нотт не врет. — Да ты что? — сарказма в голосе прозвучало столько, что его впору было ножом резать и на хлеб намазывать. Слева раздался выдох облегчения. «Что, уже перепугался? Думал, что обвинят в попытке убийства?» «Может, и не стоило так быстро отвечать ему — пусть бы помучился!» — Сказался больным, чтоб проконтролировать, не сболтну ли я лишнего? И хотя вряд ли Гермиону стали бы опрашивать при нем, не съязвить не получилось. «Как же отвратительны люди, думающие только о своей шкуре!» Резкий скрип железных колец, на которых держалась ширма, прозвучал в тишине Больничного крыла как вопль раненого животного. По рукам тут же пробежали мурашки, а от мысли, что… «Ничего он мне не сделает!» — приподняла подбородок Гермиона, расправляя плечи. И почти сразу вжалась обратно в подушку, стоило увидеть… Ох, это сложно было назвать лицом. Каждая черточка, каждый мускул и изгиб — одна сплошная рана. Левый глаз заплыл настолько сильно, что вообще не открывался. Нос, губы, челюсть — все в фиолетово-алых разводах и слегка подсохших кровоподтеках. И ведь это над ним еще поработала мадам Помфри! Наверняка через день-два все пройдет, но… — Сказался? Сказался, блять?! — проигнорировав ее ужас, зашипел Нотт. — Сука, только посмей не убедить старуху, что я тебя не толкал! И своих тупорылых дружков заодно! Рыжий, черный, белый — всех собрала, а? Неужели у тебя настолько волшебная дырка, что даже Драко записался в гриффиндорцы? «Что он… что?!» — Да как… Да как ты смеешь! — Ой, вот только не надо спектаклей! Поздновато из себя простодушие строить, — он слегка наклонился к ее кровати и, понизив голос, прошептал почти нежно: — Передай Драко, чтобы снял проклятье. У него ведь испытательный срок после той Авады на уроке, ты знала? Любая оплошность — и будет слушание, а там и до Азкабана недолго. То проклятье ведь… — Нотт неодобрительно поцокал языком, словно упрекал ребенка в глупой оплошности, — далеко не невинное. Как тебе такое, а? Угроза. Самая что ни на есть настоящая. Он даже не скрывал! Судя по тому, как Нотт набросился на нее накануне, — проклятие действительно серьезное. Но зачем Малфой?.. Если только… «Оторвись как следует, но не перегни палку. Она это сделала не своими руками», — вспомнились ровные строки на клочке пергамента. «Не своими руками, не своими…» Черт! И как такое могло вылететь из головы! Превратила Паркинсон в толстое, неповоротливое животное и так злорадствовала, что совершенно забыла про ее сообщника! А это значит, Малфой… Губы снова тронула улыбка. «Нашла время радоваться, идиотка!» — Ублюдок, — прорычала она, со злостью дернув ширму. Стоило плотной ткани скрыть разъяренное лицо Нотта, Гермиона — чисто интуитивно — потянулась к прикроватной тумбе. И — о, чудо! — палочка действительно оказалась там. Древко послушно легло в руку, словно давно ждало своего часа: — Дуро! Мгновение — и материя застыла на месте, с треском посерев. Еще одно — и превратилась в грубый неотесанный камень. Недостаточно толстый, чтобы выдержать удар кулаком, но достаточно крепкий, чтобы удержать Нотта от попытки снова отдернуть ткань. «Ублюдок…» — повторила про себя Гермиона, закрывая глаза и крепко сжимая палочку. Еще пару секунд взгляда на эту наглую, хамоватую морду — и к его синякам непременно добавились бы милые фурункулы размером со сливу. Или того хуже. Пусть лучше так — за стеной. Так безопаснее и для него, и для нее.* * *
Он понял, что идея позавтракать в комнате, а не в Большом зале, была более чем удачной, когда согласился на просьбу директора. Идя вдоль длинных, величественных коридоров замка, полных с любопытством провожающих взглядом студентов, Дамиан отчаянно убеждал себя, что это временно. В конце концов, новый преподаватель — всегда горячая тема для обсуждений. Стараясь отвлечься от повышенного внимания к собственной персоне, он снова погрузился в раздумья над тем, какие же огромные различия могут быть во вроде бы тесно сотрудничающих странах. Начиная с системы образования, заканчивая домовыми эльфами. В Болгарии эльфа мог позволить себе практически любой, кто зарабатывал чуть выше среднего, в Англии же — только очень и очень состоятельный человек. Так как Дамиан не являлся ни тем, ни другим, раньше он не имел возможности пользоваться их услугами, но разницу заметил сразу: в Болгарии эльфам не разрешалось задавать вопросы или предлагать что-либо по своей инициативе, не разрешалось появляться без приказа и разговаривать с хозяевами, если только те не обращались к ним напрямую. Каково же было удивление, когда Дамиан, проснувшись, пробурчал себе под нос, что не хочет завтракать в Зале, и, не успев еще и с кровати встать, обнаружил у постели домовика в ослепительно белом вафельном полотенце с гербом Хогвартса, а на кофейном столике — огромный серебряный поднос с таким количеством еды, которое и за неделю сложно было бы съесть. Малыш оказался весьма дружелюбным: сказал, что не знает предпочтений нового преподавателя, и поинтересовался, нужно ли в течение дня изменить что-нибудь в комнате, принадлежащей ранее профессору Мур. Дамиан лично хотел заняться перестановкой, о чем и сообщил домовику, чем, похоже, очень его расстроил: о том, что эмоции домовых эльфов эмпатами не читались, Дамиан знал еще со школы — обнаружил это, когда гостил у Виктора, — а потому о грусти домовика понял только по опустившимся ушам. И, немного поразмыслив, попросил в свое отсутствие сменить постельное белье, чем, судя по блеску в огромных глазах, привел домовика в полный восторг, особенно после вежливого «если не затруднит». Сейчас же, после такого приятного утра, ему становилось не по себе от всех этих перешептывающихся учеников, встречающихся по пути. Но хотя бы эмоции у них оказались ожидаемо схожи, а потому не вызывали мигрени, как случалось на работе в министерстве, где каждый волшебник витал в собственных мыслях и уловить можно было все что угодно: от волнения у кабинета министра до вожделения возле дальних пыльных картотек. Просьба же директора стала довольно неожиданной в своей поспешности. Дамиан не думал, что профессор МакГонагалл прямо в первый же день попросит его проконтролировать, скажет ли ученик правду. «Я бы не настаивала на столь кардинальных мерах, но ситуация слишком серьезная: героиня войны и сын Пожирателя Смерти, сами понимаете. Если то, в чем его обвиняют, — правда, тогда вмешательства мракоборцев не избежать. Но мне не хотелось бы мутить воду, если предъявляемые обвинения — лишь догадки друзей мисс Грейнджер», — объяснила она. Вот так-то. «Серьезная ситуация» и «мисс Грейнджер» были вполне весомыми аргументами, чтобы согласиться. Пришлось, конечно, сказать директору, что он лично знаком с Гермионой и, увидь она Дамиана при сложившихся обстоятельствах, лишний раз будет нервничать и путаться в показаниях, а потому ему лучше остаться за дверью. Свои удивление и интерес МакГонагалл не озвучила, но наверняка подумала о том, какова максимальная дальность улавливания эмпатом чужих эмоций. К счастью, разговор директора с Гермионой в Больничном крыле был один на один, а потому отличить их чувства друг от друга оказалось довольно легко. После пожелания доброго утра и дежурных вопросов о самочувствии директор сразу перешла к сути: — Мисс Грейнджер, я понимаю, что тема довольно неприятная, но все же очень рассчитываю на вашу честность. Дамиан постарался максимально сосредоточиться на реакции Гермионы, прижавшись рукой к двери. — Конечно, профессор, — в голосе уверенность, в груди — кислинка легкого волнения. — Некоторые студенты — думаю, вы и сами догадываетесь кто — утверждают, что в вашем падении виноват мистер Нотт. Он присутствовал на лестнице в тот момент? — Да, — согласилась Гермиона. Голос не дрогнул, волнения тоже не прибавилось, — он там был. — Он вас толкал? — Нет, — искренность и едва заметная тревога. — Но он причастен к вашему падению? — Если только неумышленно, — явное беспокойство. — Мисс Грейнджер, у вас мягкое сердце, но я попросила бы вас рассказать все как было, без утайки. Не стоит бояться, — пф, да там страхом и не пахло даже, — мистер Нотт ничего вам не сделает. При надобности мы предоставим вам любую защиту. Сами знаете, как вы, мистер Поттер и мистер Уизли стали ценны для общества. Невесомое раздражение от последней фразы и нарастающее тяжелое волнение. — Дело в том, что я очень спешила в библиотеку до ее закрытия, — начала Гермиона. — Вы, наверное, уже давно проверили наши самостоятельные работы по трансфигурации, и… — стыд, затапливающий легкие. — Не переживайте об этом сейчас, пожалуйста, мисс Грейнджер. Я обещала мадам Помфри, что не потревожу ваш покой, и она будет крайне недовольна, если я не сдержу слово, — директор сделала небольшую паузу, обдумывая, как продолжить. И, видимо, решила напрямую: — У мистера Нотта оказались расцарапаны руки, а у вас под ногтями обнаружили его кровь. Стыд Гермионы никуда не делся, но разбавился настойчивым сомнением и растерянностью. — Да, так и есть. В общем, я спешила в библиотеку и совсем не заметила, как мимо проходил Теодор. Немного… испугалась. Не его! — поспешила добавить она, судя по всему, заметив удивление МакГонагалл не хуже самого Дамиана. — Просто я задумалась, не заметила его… это было неожиданно, понимаете? Я споткнулась, потеряла равновесие… Острое, слишком острое волнение Гермионы кольнуло Дамиана в грудь, но отсутствие с ее стороны страха слегка озадачило. Значит — она врет не просто так. Есть причины? — ...перила были сзади, я не успела за них схватиться, поэтому схватилась за Нотта. Конечно, он не удержал бы меня, даже если б захотел, — последние слова оказались пропитаны смесью обиды и раздражительности. Словно то, что тот парень даже не попытался бы помочь, было для Гермионы само собой разумеющимся фактом, который никто не посмел бы оспорить. МакГонагалл вздохнула: — Мисс Грейнджер, мистер Нотт сказал, что вы попали в ступеньку-ловушку. Беспокойство Гермионы переросло в самую настоящую, душащую растерянность, и она быстро затараторила, словно пытаясь отвлечься от этого чувства: — Может, он просто не разглядел? Вряд ли он вообще смотрел на меня. Скорее всего, просто решил, что вероятность того, что я застряла в ступеньке, куда больше, чем то, что я могла потерять равновесие на ровном месте только из-за его появления. — Значит, вы настаиваете, что мистер Нотт ни при чем? Как бы Дамиан ни старался сосредоточиться только на Гермионе, не смог проигнорировать неверие директора. — Да, он ни при чем. — Что ж, если так… Облегчение. Такое громадное облегчение, что едва колени не подогнулись. И… благодарность? «Гермиона защищает этого парня, потому что не хочет его наказания? Но почему? Может, влюблена?» — Поправляйтесь, мисс Грейнджер. Я сообщу мадам Помфри, чтобы разрешила пустить к вам друзей и… остальных, если пожелаете. Ошарашенность и щекотящее смущение обожгло кожу. «Решение нужно принять быстро. И Гермионе не стоит видеть, что я слушал их разговор». Шаг назад от двери. Еще один вбок — для верности. МакГонагалл долго ждать не пришлось: директор вышла всего через минуту. Взглянув на Дамиана и убедившись, что он пойдет следом, неторопливо направилась вдоль коридора. — Что скажете? «Решение. Сейчас». — Она не врала. Возможно, умолчала о некоторых деталях, но не врала по поводу падения. Мистер… «Черт, как его там?..» — Нотт, — подсказала директор. — Да, спасибо. Мистер Нотт не виноват в том, что она упала. «Ни нашим ни вашим», — так, по крайней мере, Дамиан не чувствовал себя предателем. — Благодарю за содействие, профессор Радев. Не нужно быть эмпатом, чтобы услышать, как она выделила слово «профессор» — мягко, даже слегка торжественно, несмотря на то, что работу он уже получил. — Не откажетесь выпить чаю перед первым рабочим днем? «И подписать договор», — добавил он мысленно. — С удовольствием, профессор.