Война убеждений

Определенно все эти бесценные растения и дня не прожили бы без магии, незримым куполом накрывающей оранжерею. Стоило шагнуть внутрь — и в нос ударял пряный, влажный воздух с легким душком сырой почвы и молодых побегов. Влетающие в помещение хлопья снега, закручиваясь, мгновенно таяли, превращаясь в тяжелые капли и падая на сухой, утрамбованный сотнями ног студентов земляной пол. Мерлин, а как же здесь всегда было душно! В такое время — еще и непривычно тихо. Темно. Ни свеч, ни масляных ламп, ни других источников света за исключением одного-единственного огонька на кончике волшебной палочки, который Гермиона приметила еще с улицы. Десять минут назад, в гостиной, наполненной оживленными разговорами, идея явиться сюда не казалась такой уж сумасбродной, но сейчас… «Ну, ладно. Отступать уже поздно», — решила она, закрыв за собой дверь, и почти тут же вздрогнула, услышав за спиной грохот. Ничего такого: просто глиняная кадка приземлилась на деревянный стол, но в наполняющей теплицу тишине этот звук показался до неприличия громким. Гермиона даже не знала, зачем пришла. Просто сделать это вдруг показалось необходимым и таким… правильным, что ли? «Да. Так — правильно», — слегка расслабила затянутый на шее шарф она и, сделав глубокий вдох, шагнула меж двух длинных, заставленных горшками столов. А позволяя теплому воздуху облизывать щеки и шею, чувствовала себя почти расслабленно, если б не легкое, непонятное волнение, слабой пульсацией отдающееся в кончиках пальцев. Его аккуратно сложенная школьная мантия лежала на углу одного из пустых столов. Сверху — так же аккуратно сложенный изумрудный в серую полоску шарф. А вот форменный галстук валялся небрежной змейкой, словно Малфой раздраженно стянул его с себя и отшвырнул подальше. «Значит, он даже не зашел переодеться во что-то более… подходящее для отработки?» Почему-то в голову пришла неожиданная мысль: а когда он в последний раз носил шапку? На третьем курсе? Четвертом? Точно не позже пятого. Наверняка к этому возрасту Малфой и сам понял, что выглядит куда выигрышней без головного убора, скрывающего настолько светлые волосы, что рассмотреть запутавшиеся в них снежинки можно было лишь вблизи. Чем частенько и занималась Паркинсон. «Ага, конечно. Снежинки она разглядывала». Холодный свет Люмоса очерчивал ушную раковину, кончики волос на висках и немного — плечо. «Держит палочку в зубах?» — отстраненная мысль. А где еще? Руки-то заняты: длинные пальцы проворно открывают стоящую у кадки банку и наклоняют, позволяя непонятному содержимому с противным хлюпающим звуком вывалиться на свежую землю. Мгновение — и банка летит в угол теплицы. Уже представляя огромные трещины, расчерчивающие стеклянную стену, Гермиона в ужасе задерживает дыхание, но нет — банка приземляется аккурат в здоровый мусорный контейнер, на который, судя по отсутствию стука, наверняка наложены соответствующие чары. «Ого. Да ему бы в охотники, а не в ловцы…» — еще одна глупая, ненужная мысль. Малфой даже не смотрит в ту сторону, точно проворачивает подобное уже в десятый, в сотый раз. Что не исключено, кстати. Ткань белой рубашки натягивается между лопаток, когда он разводит руки в стороны, чтобы поднять — наверняка жутко тяжелую, если судить по напряженным мышцам, — глиняную кадку. Усилие — и она оказывается на полу, а Драко разворачивается за следующей… и замирает. — Привет, — выдыхает Гермиона еще до того, как с его губ срывается ставшее уже привычным «Грейнджер». Вместо этого Малфой медленно достает палочку из зубов и, приподняв бровь, интересуется: — Пришла засвидетельствовать мое унижение? — Вообще-то, я пришла помочь, — слова слетают с языка, точно сами себе хозяева. Может, изначально Гермиона и не планировала ничего такого, но сейчас эта мысль кажется более чем отличной. — Мне не нужна помощь. — И почему я не удивлена? — закатывает глаза она, доставая палочку. — Грейнджер, — сжимая зубы, Драко предостерегающе делает шаг вперед, — я же сказал. Мне НЕ нужна помощь. Гермиона, в общем-то, и сама догадывалась, почему он так говорит, но после беседы с Гойлом была совершенно уверена. И спорить не собиралась — ни к чему портить ему настроение. — Я с первого раза услышала. Но если ты считаешь, что принимать помощь постыдно или что-нибудь в этом духе, — то ты не прав, — все же высказывается она. «Можно подумать, это основная причина, — глубоко вздыхает Драко, медленно закрывая глаза, и считает до трех, прежде чем открыть. — Она не понимает. Нихера не понимает». И с чего бы? Грейнджер никогда — даже приблизительно — не находилась в том же положении, что он. И Драко понятия не имел, как ей объяснить. Да и нужно ли? Он и себе-то не мог растолковать, почему ощущает от этой грязной работы какое-то подобие удовлетворения. Это походило на… — вот как произнести это и не выглядеть психом? — то чувство, которое он испытывал, закапывая трупы. В те редкие, тошнотворные моменты каждая клеточка тела кричала о том, что это сродни… искуплению. Не совсем правильное слово, конечно, — эти недопохороны не исправили бы положения, но так Драко чувствовал себя чуточку лучше. Да. Ключевое слово здесь — «себя». Это было не ради умерших, а ради СЕБЯ. Чувство от отработки не слишком похоже, но где-то рядом. Правда, Малфой не испытывал ни грамма вины за то, что навалял Нотту, но то, с каким рвением набрасывался на перетаскивание этих чертовски тяжелых кадок, лишний раз доказывало, что ему это необходимо. Почему — он не мог объяснить. Просто будто это хоть как-то… Черт! Будто это хоть как-то снижало градус вины за нечто большее, чем пара фингалов на лице однокурсника. Будто это могло сделать его хоть чуточку… лучше? «Херня собачья!» — шикнул внутренний голос, хотя рассуждения, по сути, были в правильном направлении. В любом случае помощь ему не только была не нужна — она была ему противна. Принципиально. — Нет так нет, — словно понимая, о чем он думает — что невозможно даже в теории, — легко согласилась Грейнджер и, подойдя к мусорному контейнеру, извлекла оттуда пустую банку. Повертела в руках так и сяк, словно прицениваясь. Сосредоточилась. Несколько взмахов, холодная вспышка — и внутри затанцевал крохотный синий огонек, подсвечивающий остатки слизи от консервированных водорослей на прозрачных стенках. — Очаровательно, — прокомментировал Драко. — Это лучше, чем держать палочку в зубах, — пожала плечами она. «А банка сияет как светоч, ага». Можно, конечно, было ткнуть Грейнджер тем, что не догадалась очистить стекло перед заклинанием, но, судя по виду, она и сама уже поняла свою оплошность. А препираться — как ни странно — Драко не хотелось. Виной тому усталость или паршивое настроение — он не имел ни малейшего понятия. — Ладно, без разницы. Грейнджер облегченно — точно рада, что он не упрекнул ее в недальновидности, — улыбнулась и стянула с плеч мантию. — Тут не занято? — кивнула на край стола, где парой минут ранее стояла совсем-не-сорок-восьмая-за-сегодня глиняная кадка, и, не дожидаясь ответа, непринужденно поблагодарила: — Отлично, спасибо. Температура в теплице делала свое дело: Грейнджер бросила мантию на стол, стянула шапку и помахала ладонью на манер веера, пытаясь остудить шею. Немного поздно — пара выбившихся из косы прядей уже прилипли к влажной коже. «И как Спраут выносит это круглые сутки? Все равно что медленно тушиться в огромном котле». — Раз помочь я не могу, просто составлю компанию, — оставив тщетные попытки остудить кожу, чересчур бодро заявила Грейнджер. — Кажется, тут довольно скучно. — Скучно на Истории Магии. А здесь… — Драко помедлил, подбирая подходящее слово: — терпимо. И у меня есть занятие, если ты не заметила. — Ну да, ну да… — согласно закивала Грейнджер. «Да какого черта?» Что это за поддакивание? Он же не старуха МакГонагалл! И с каких пор Грейнджер так легко со всем соглашается? Почему ведет себя, словно она — даже не она? И что это, блять, за самый-наигранно-непринужденный-в-мире тон? Под кожей загудело неприятное, но, к сожалению, слишком знакомое чувство — подозрение. Колючее, раздражающее. Как маленький камушек в ботинке. Но хуже всего было не оно: хуже всего было впервые чувствовать подобное по отношению к НЕЙ. Сжав зубы, Драко спокойно — что, черт подери, совершенно не соответствовало внутреннему состоянию — прислонился плечом к деревянной балке, подпирающей крышу: — Итак? — Что? — хлопнула глазами Грейнджер. «Сама наивность…» — О чем хочешь поговорить? — осведомился Драко самым заинтересованным тоном, на какой только способен. Обычно такого удостаивались профессора, когда было необходимо усыпить их бдительность: чтобы во время проверочной работы Панси успела незаметно достать учебник под партой, например. Грейнджер не стала исключением и довольно легко поверила в искренность вопроса, хоть и немного ему удивилась. Или, скорее, растерялась. Чуть-чуть. — О… Не знаю. Как прошел твой день? Ну, не считая… — развела руками, указывая на помещение. Драко постарался сделать вид, что не пялится на то, как натягивается ткань тонкой кофты на ее груди. — Великолепно. Грейнджер решила оставить сарказм без внимания. Вместо этого фыркнула и огляделась в поисках места, куда бы присесть. Будто забыла, что в теплицах нет и никогда не было скамеек. — А твой? — М? — переспросила она и почти сразу отвела глаза, вперившись ими в светящуюся банку. — День. — День как день, — пожала плечами. — Разве что было необычно видеть на магловедении столько народу. — А, точно. Новый учитель. Драко не знал, что в его голосе заставило ее поднять глаза. Но сделала Грейнджер это довольно резко, словно он выплюнул ругательство. — Между прочим, Дамиан совсем недурно ведет занятие, несмотря на то, что раньше никогда не работал учителем, — добавила почти с укором. Вот что-что, а говорить о преподавателе, который стал самой бурной — кажется, у всех старшекурсниц — темой для обсуждения, Драко совсем не горел желанием. Потому что они все и правда как с ума посходили. Если верить слухам, то даже Дафна подумывала над тем, чтобы изменить свое расписание. «Дурдом, а не школа». — Мне без разницы. — процедил он сквозь зубы и сам удивился своему тону. Потому что, похоже, разница все-таки была. Вот только с чего вдруг? Разве Драко когда-то было дело до преподавательского состава? До мнения всех этих куриц? До слухов? Нет, нет и нет! «Тогда какого черта?..» — Не понимаю, чем он тебе не угодил, — нахмурилась Грейнджер. — Даже Гойл ничего против него не имеет. — С чего ты взяла? — Он сам сказал. «Вот как?» Что ж. Мозаика в голове сложилась на удивление быстро. Наверное, сказалась многолетняя дружба. И тут даже не нужно владеть легилименцией: намерения Грега были столь же прозрачны, сколь и бессмысленны. Можно подумать, если он узнает, как работают все эти магловские штуки, то у него прибавится шансов. В том, что Гойл решил посещать занятия не ради интереса к электричеству, не было никаких сомнений. Скорее всего, делал это из наивной надежды, что когда-нибудь снова окажется рядом с Асторией и сможет — на этот раз уж точно — вставить в разговор свои пять кнатов, а не молчать, как тогда, в поезде. Вот только не бывать этому. Уж Драко-то знал — кишка тонка. В общем, новость о посещении Грегом занятия вовсе не стала сюрпризом. Зато натолкнула на мысль, отчего все-таки Грейнджер так себя ведет: — И что еще он сказал? Гермиона едва не закашлялась. Она и сама собиралась направить разговор в это русло, но никак не думала, что это произойдет так скоро. И что теперь? Соври она — и упустит шанс задать вопрос. Скажи правду — и есть шанс, что Малфой разозлится. И ладно бы на нее — на Гойла. А подставлять парня совершенно не хотелось. Причиной тому союз с Невиллом или некая доля жалости к его наивности, которую никто не замечал, — Гермиона не знала. «Все должно было быть не так!» Она хотела для начала завести обычную беседу. Прощупать почву. Плавно подвести к опасной теме. И только тогда — задавать вопрос. — Не так много, — в конце концов, это даже не было ложью. Она и правда узнала немного. Вот только вес знаний куда ценнее, чем их количество. — Он неразговорчивый. — М-м. В воздухе зазвенела выжидающая тишина. Медленно, но верно начала сгущаться неловкость. Не найдя точки опоры, Гермиона прислонилась поясницей к столу и сцепила пальцы. Секундой позже подумала, что наверняка со стороны это выглядит как защитный жест, но не пошевелилась — словно так и было задумано. Вдохнула в легкие побольше воздуха: — Мне показалось, что он уронил свои конспекты. Я предложила помощь, но он отказался. А после мы немного поговорили. — Обо мне? — Да. «Не буду я врать!» — решила Гермиона и с вызовом подняла глаза. Потому что она, черт возьми, не сделала ничего криминального! — М-м. Что, никакой злости? Никаких претензий? Хотя бы «не суй свой нос!»-то будет? Видимо, нет. — Знаешь, твое «м-м» звучит довольно неоднозначно. В ответ — совершенное в своей неподвижности спокойствие. Хотя, с чего Малфою переживать? Наверняка он на сто процентов уверен в Гойле и в том, что тот и за все золото мира не сболтнет лишнего. Это все равно что… Гермиона на секунду попыталась представить себя на месте Драко: вот он подходит к Гарри — что уже странно до жути — и спрашивает о ней. О том, какой она человек. Неужели Гарри стал бы говорить о том, о чем Гермиона не хотела бы, чтоб кто-то знал? Выдавать ее секреты? Говорить о недостатках? Конечно же нет! — Узнала что хотела? Наконец-то. Вот он. Холод. Пробирающий, отталкивающий. Но уже такой привычный. — Отчасти. Он не ответил всего на один вопрос. — Какой же? — Как ты теперь относишься к маглорожденным? — она намеренно спросила его немного иначе, чем Гойла. Не стала произносить такое словосочетание, как «верность убеждениям», потому что… Ну ей показалось, что это может задеть его гордость. Вдруг Драко подумает, будто она намекает, что он не верен себе? Гермиона и так ступала по тонкому льду. Ожидания нисколько не оправдались. Светлые брови взлетели с такой скоростью, точно Малфой ожидал чего угодно, но не этого. Секунда, другая — и к стремлению вверх присоединились еще и уголки губ. «Э-э-э?..» Эта улыбка. Искренняя, но слабая, снисходительная. Будто Гермиона сказала какую-то глупость. Снова! Может, конечно, вопрос и прозвучал слегка… странно, учитывая то, что в эту самую минуту Драко стоял в десятке футов от самой-маглорожденной-из-маглорожденных. Которую, к тому же, еще и не раз целовал. И даже больше… «Но ведь в этом и соль! Говорит, что не менял своих взглядов, а поступки кричат об обратном!» Вот задай Гермиона этот вопрос мистеру Уизли — и правда выставила бы себя идиоткой, но Малфою? Нет! Совершенно исключено! «Тогда чего ты улыбаешься?!»

* * *

Итак, у него был час. От силы два. Джинни отправилась в пустой класс подтягивать трансфигурацию вместе с Луной, и Гарри должен был успеть добежать до совятни, получить посылку и вернуться. Времени хватало с головой, но в такую метель сова вполне могла заплутать и припоздниться — тогда лишних вопросов не избежать. Да и Джордж не одобрял всей этой авантюры. «Потравишься к мерлиновой бабушке, кто тогда будет мир спасать?» — воскликнул он еще во время рождественских каникул, когда Гарри решил перестраховаться и обратиться к нему с просьбой. Однако, после все же смягчился, заявив, что «желание клиента закон», и остался верен слову: держал рот на замке, несмотря на то, что заказ мало походил на Волшебные Вредилки. Гарри был ему за это безмерно благодарен. Натягивая бордовую магловскую куртку прямо по пути, он размышлял лишь о том, как бы поскорее вернуться в гостиную, не попадаясь на глаза никому лишнему. Рон-то, понятное дело, знал, что он иногда покуривает, но, кажется, просто не понимал в полной мере, что это значит. Оно и к лучшему. Гарри же не планировал этим увлекаться всерьез. Вот уже почти полгода как не планировал. Да и чего бояться? Бросить-то — плевое дело! «Это же не крестражи искать!» Коридоры подземелий всегда казались ему бесконечным лабиринтом, и пытаться сократить путь он даже не думал — скорее всего, все вышло бы наоборот. Поэтому уверенно топал не самым близким, зато самым знакомым маршрутом. «Наверное, чтобы ориентироваться здесь как следует, нужен не один…» — Ой!.. — высокий голосок совсем рядом вырвал его из размышлений и отвлек от такой важной задачи, как вредная, вечно заедающая молния на куртке. Наверное, зря Гарри так торопился: надо было спокойно одеться в гостиной, чтобы не останавливаться посреди коридора и не преграждать никому путь. — Я тебя не заметила. Девушка не врезалась, успела остановиться в каких-то десяти дюймах и поспешно сделать шаг назад. Оторвав глаза от молнии и взглянув на нее, Гарри едва не поперхнулся. — Э-э… Ничего, — вот и все, что он смог выдавить в ответ. Прозвучало глупо. Ведь по факту это ему стоило сказать что-нибудь вроде «оу, проходи» и тут же посторониться, вот только язык почему-то не послушался. И ноги тоже. Наверное, все дело в удивлении. «И как она умудрилась не заметить?..» Если б не свет от палочки, то Гарри, скорее всего, так и не получил бы ответ на этот вопрос. Глаза. Синие, в обрамлении густых ресниц. И уже высохшие черные подтеки от этих самых ресниц на щеках. Он ни разу еще не видел, чтобы Дафна Гринграсс демонстрировала хоть что-то помимо недовольной мины. Слезы — не лучшая эмоция, конечно, но так она по крайней мере походила на живого человека. Если б это был кто-то с другого факультета, Гарри сразу спросил бы, в чем дело, может ли он чем-нибудь помочь и все такое… Но в данной ситуации это прозвучало бы нелепо. Заметив его сомневающийся взгляд и наверняка сообразив, что ее поймали с поличным на таком — вот ведь ужас, действительно… — преступлении как слезы, Гринграсс тут же горделиво расправила плечи, огрызнулась: — Тогда дай пройти! — и, вопреки своему требованию, тут же сама обогнула Гарри, задев плечо того кончиками своих блестящих светлых волос.

* * *

И до охерения странно, и до блевоты смешно. Одна фраза — калейдоскоп эмоций, разрывающих грудь. Это, несомненно, талант — коротким предложением вот так выбивать почву из-под ног. Феноменально. Просто, мать ее, феноменально. Первое желание — поддеть Грейнджер тем, что за полгода она так и не смогла сделать соответствующих выводов. Вот только вспомнив все предыдущие... Улыбка сползла с лица Драко так же быстро, как и появилась, заставив Грейнджер сменить праведный гнев на недоумение. Тонкая морщинка меж темных бровей, чуть сжатые губы, внимательный взгляд. Будто увидела в учебнике незнакомую руну. «Зачем ты в это полезла?» Все же, блять, было более-менее нормально. Между ними, в смысле. Да и что хотела услышать? Что он раскаялся? Что кардинально поменял свое мнение аккурат после падения Темного Лорда? Что готов восхвалять маглов на всех углах? Что считает их не ниже волшебников? Жаль, что ее ждет разочарование. Можно, конечно, было вывалить на нее всю правду, начиная с двух месяцев назидательных разговоров с отцом за такую дерзость, как сомнение в многовековых идеалах, заканчивая разбитой бладжером… ай, да какого черта! — Тебе обязательно нужно знать ВСЕ, да, Грейнджер? Что-то в его тихом, вкрадчивом тоне заставило Гермиону задержать дыхание. Что-то заставило медленно, словно в трансе, кивнуть. — Не можешь спокойно спать по ночам? Постоянные сомнения… Медленный шаг навстречу. Как хищник на охоте. Гермиона даже не шелохнулась. Уточнила, продолжая смотреть ему прямо в глаза: — Не до такой степени, но да. Я хотела бы знать. Еще шаг. Ближе. — Точно хотела бы? Что-то подсказывало — Малфой вкладывает в свои слова двойной смысл. Или, по крайней мере, хочет предостеречь. Тем сильнее раздувая ее любопытство. — Точно. Его верхняя губа дрогнула. Гермиона уже знала — этот жест выражал раздражение. Но серые глаза сомневались, щурясь в темноте. Совсем близко. — Не станешь жалеть? — шепот всего в нескольких дюймах от лица. — Нет. Дерево соприкоснулось с деревом — его палочка мягко легла на стол за ее спиной. — Ну, вперед, — опустив руки вдоль туловища, прошипел Драко, глядя ей прямо в глаза. А казалось, прямо в душу. Гермиона не сразу поняла, что он имеет в виду. Мысли закрутились в голове так, словно она снова очутилась на сдаче СОВ. И вдруг — догадка. — Легилименс?.. — неуверенно, но на всякий случай сосредоточенно. Ответом ей послужил нырок в темную воду. …первое, что бросается в глаза, — обилие книг. И толпа, пихающая друг друга локтями. Гермиона стоит на втором этаже магазина в Косом Переулке и свысока смотрит на саму себя — двенадцатилетнюю, растрепанную, немного угловатую. Рядом Гарри, Рон и Джинни — с ног до головы в каминной саже. Они отдают свои учебники миссис Уизли и отходят от ополоумевших волшебниц, спешащих к заливающемуся соловьем Локхарту, раздающему автографы. Гермиона делает пару шагов влево и наконец замечает ЕГО. Черты лица еще не заострились, прилизанные волосы совсем ему не идут. Но одно остается неизменным — глаза. Серые, задумчивые. Взгляд немного раздраженный, высокомерный, но будто бы… сомневающийся? Только сейчас Гермиона понимает, что Малфой, облокотившись на перила, внимательно наблюдает за их компанией. Рон как раз произносит какую-то шутку, и двенадцатилетняя Гермиона искренне смеется, а Джинни — неужели так и было? — лишь стеснительно улыбается, исподтишка глядя на Гарри. На секунду Драко закрывает глаза, словно споря сам с собой. Верхняя губа дергается, и он с недоверием косится на какую-то книгу. Смотрит на них — на книгу. На них — на книгу. Беззвучно чертыхается и берет том в руки. Вздыхает, точно не может решить, как поступить, и медленно спускается на первый этаж, но замирает на середине лестницы. Открывает — захлопывает. Смотрит на них. Снова открывает. Книга явно его, не библиотечная: сразу открывается на нужной странице, словно содержимое перечитывали уже много-много раз. Сверху загнут уголок. Обложка слегка потерта. Наконец, воровато обернувшись, он вырывает страницу и, сложив пополам, пихает в карман. А взглянув на дверь магазина, тут же кладет книгу в стопку тех, что идут на продажу, и, убедившись, что никто — в том числе и появившийся в проходе отец — не заметил его манипуляций, спускается с лестницы, преграждая путь Гарри… События смазываются. …яркий свет и насыщенность красок на мгновение ослепляют. Глазу, привыкшему к зиме, сложно так сразу поверить в реальность сочной зеленой травы под ногами и голубому, почти безоблачному небу над головой. Но внимание привлекает не природа, а едва слышный в оглушающем реве стадиона свисток. Профессор Хуч на метле стремглав проносится над землей в паре футов от Гермионы как раз в тот момент, когда человек в квиддичной мантии грузно падает на землю. В худеньком второкурснике Гермиона с трудом узнает впервые вышедшего на поле охотника сборной Когтеврана и по совместительству своего соседа по парте на магловедении — Стива. С высоты начинают спускаться игроки в синих и темно-зеленых мантиях. Гермиона тут же напрягает зрение, выискивая в толпе светлую макушку. Двенадцатилетний Малфой приземляется возле Флинта и смотрит на то, как Стив прижимает руки к лицу, как между его пальцев сочится кровь. — Сломан нос и вывихнута челюсть, — констатирует профессор. — Я же говорил — грязнокровки не умеют играть. Их даже метла не слушается! — заявляет Флинт достаточно громко, чтобы его услышали члены команды, но недостаточно, чтобы услышала профессор. На слове «грязнокровки» Драко на секунду вопросительно оборачивается на капитана, точно хочет убедиться в том, что не ослышался. Потом смотрит в упор на когтевранца. На его руки. И будто бы… не понимает. «Он что, думал, там будут комья грязи?» …видимо, и правда думал, потому что в следующую секунду она оказывается в зеленой спальне и смотрит на то, как он, закрывшись со всех сторон балдахином и сотворив Люмос, кладет палочку на кровать и тянется за пером. Смотрит на его острый кончик и, недолго думая, протыкает безымянный палец. Надавливает на подушечку и недоверчиво наблюдает, как растет красная капля, напоминающая бусину. Даже не морщится. Лишь хмурится. И размышляет… Картинка снова меняется. — …а почему мы не взяли Винса? — интересуется еле поспевающий за Драко Гойл, в котором все еще слишком много лишнего веса. Так близко в этом возрасте Гермиона видела его лишь однажды — когда в него превратился Гарри. — Потому что он задает слишком много вопросов, — недовольно бросает Драко, заворачивая за угол. Гермиона старается не отставать, пока они рассекают темный коридор второго этажа. — Ты уверен, что… — Не заставляй жалеть, что взял тебя, — огрызается Драко, не дав другу договорить. — Следи, чтобы никто не заходил. Увидишь преподавателя — начни громко кашлять. — Ладно… — угрюмо кивает Гойл и встает напротив двери в Больничное крыло… Картинка знакомо размывается, однако никак не хочет обрести четкие контуры. Испугавшись, что повредила зрение, Гермиона принимается нещадно тереть глаза. Ничего не меняется. Тряхнув головой, она напоминает себе, что находится здесь лишь как зритель, и быстро делает вывод: либо Драко плохо помнит, что было дальше, либо не хочет показывать. Скорее, второе. …а в следующий момент видит настолько жуткую картину, что невольно делает шаг назад вместе с двенадцатилетним Драко. Только вот она отшатнулась от неожиданности, а он отошел, будто только что разглядывал ее вблизи. На бледном лице все то же выражение, что и в книжном магазине. А на ее... Глаза — в ужасе распахнуты, губы — замерли за секунду до крика. Будто кто-то поставил на паузу триллер перед тем, как на главную героиню нападет убийца с топором. «Я здесь не за этим». Да, ей куда важнее то, что здесь делает Драко. Не собственный внешний вид, пусть и настолько шокирующий, что тяжело отвести взгляд. Когда наконец удается повернуть голову к Малфою, то Гермиона видит, как он, сжав руку в кулак, неотрывно смотрит на кровать. Даже не моргает. Тяжело дышит, сжимает зубы. Словно борется сам с собой. И, наконец решив что-то, громко и уверенно произносит: — Это… ничего, понятно? Ты все равно грязнокровка!.. По доброй воле открывать кому-то сознание — занятие не из приятных. Для человека, с шестнадцати лет ни на день не расстающегося с окклюменцией, — тем более. Именно поэтому Драко вздохнул с невероятным облегчением, когда Грейнджер наконец-то покинула его голову. Точнее, когда он сам ее оттуда вытолкнул. «Хватит, не на что там больше смотреть». И так открылся достаточно. Драко не собирался показывать, как отец — такой идеальный во всем отец — твердил ему, что в крови маглорожденных грязь. Не собирался показывать, как после того матча написал ему письмо, где наивно поделился своим открытием. И уж тем более не собирался показывать первый по-настоящему гневный, а не поучительный ответ Люциуса. Первое обвинение в том, что сын «недостаточно умен, чтобы понять такую элементарную вещь, как метафора», что он «так же глуп, как кузен матери» и что если ему угодно, то он может стать «одним из тех мерзких рыжеволосых предателей крови». Не собирался. И не мог смотреть на Грейнджер. Не сейчас. Не когда стоял перед ней словно голый. Не с этим мерзким чувством в горле. Тем более что со стороны, вероятно, все это выглядело как трагедия на ровном месте. Просто пшик. Ничто. — Довольна? — поинтересовался он тихо, всей душой надеясь, что голос, упаси Мерлин, не прозвучал жалко. Потому что на смену раздражению неожиданно пришло… облегчение? — Вообще-то, яснее не стало. Не зная, что еще сказать, как донести, он просто пожал плечами. — Я правда не понимаю. Ты как минимум… сомневался. Сомневался столько лет, но продолжал… — Грейнджер замолкла, будто не смогла подобрать верного слова. — Вести себя как мудак? — усмехнувшись, подсказал Драко. — Вести себя как мудак, — серьезно кивнула она. И сразу догадалась — Малфой впервые слышит, как она ругается. Гермиона даже не помнила, слышал ли когда-нибудь Рон. Гарри — единожды. И то случайно: она тогда сильно обожглась о ручку кипящего над костром чайника и была совершенно уверена, что находится наедине с собой. Была уверена, что он спит, пока не услышала из-за дерева сдавленный хохот. Очевидно, Гарри проснулся по своим утренним делам и вот так стал невольным свидетелем ее сквернословия. Которое даже пообещал «записать для потомков», настолько оно его впечатлило. Как бы то ни было, сейчас Гермиона намеренно произнесла непривычное для себя слово и не прогадала — Малфой перестал гипнотизировать стену. Чуть наклонил голову набок, внимательно рассматривая что-то в карих глазах. Приподнял бровь. Стрельнул взглядом куда-то ей в плечо и тут же вернулся к лицу. — Считаю ли я, что чистокровные лучше? Тебя это интересует? — Да… — выдохнула Гермиона. Она уже знала ответ, но ей и правда было важно его УСЛЫШАТЬ. — Нет, не считаю. — Тогда зачем… Малфой на секунду прикрыл глаза, будто призывая себя к спокойствию. А затем медленно выдохнул и, снова вперившись в ее лицо, заговорил, выделяя каждое слово: — Грейнджер, если бы мне пришлось еще раз попытаться завалить Дамблдора или принять Метку, назвать кого-нибудь грязнокровкой или впустить в Хогвартс Пожирателей — я бы сделал это не моргнув и глазом. Снова! Даже заранее зная, во что это выльется! — не выкрикнул, не заорал. Повысил голос. Это заставило Гермиону застыть, ведь интонации отдавали не злостью, а скорее усталым отчаянием, с которым отчитывают глупых животных, испортивших ковер. «Семья…» — поджала губы, вспоминая слова Гойла. И она… его понимала, наверное. В какой-то степени. Более того — даже оказалась неожиданно тронута. Честный. Верный. Просто так подобными словами не разбрасываются. — Не надо, — еле слышно отозвался Малфой. — Что? — не поняла она. — Смотреть на меня как на калеку. — Я вовсе не… — Именно это ты и делаешь, — к нему, кажется, начала возвращаться злость. — Да нет же! — Со стороны виднее. — Но я-то лучше знаю, что чувствую! — прикрикнула Гермиона. Не собиралась она так просто с этим соглашаться! — Зато я вижу, — он снова взглянул на ее плечо. — Да ты не имеешь ни малейшего понятия, что я!.. — Блять, как же я ненавижу эту косу. «Че-го?» Он что, и правда сказал это вслух? Похоже на то. Грейнджер непонимающе открыла рот и наверняка задалась вопросом, все ли у него в порядке с головой. Потому что Драко уже сомневался. Потому что с тех самых пор, как приблизился к ней, все, о чем он старался не думать, — ее чертова коса. Она притягивала взгляд. Она отвлекала. Но прямо сейчас — вот ведь ирония! — была как нельзя кстати. Он намеренно зацепился за нее, чтобы не захлебнуться собственным ядом, что рвался из глотки. Она сбивала с толку. Открывала шею, во всей красе демонстрируя ее гибкость. Воскрешая в памяти вкус тонкой кожи. Ее запах. То, как Драко оставлял на ней сочные красные отметины. Как Грейнджер сдерживала стон, когда он впивался зубами, словно пытался запомнить, отнять… Знакомый спазм внизу живота не предвещал ничего хорошего, если Грейнджер снова заупрямится. — П-при чем тут моя коса? — едва слышно произнесла она, от греха подальше перекинув ту с плеча назад. Драко не удержался. Движение — доля секунды. Завел руку за узкую спину, чтобы проверить. Да. Так он и думал: коса легла между чуть выпирающих лопаток. Ровно вдоль позвоночника. И-де-аль-но. У Грейнджер все всегда было идеально. В конспектах — ни единой помарки. Юбка — строго до середины коленной чашечки. Чистая кожа. Ровные ногти. Тонкие пальцы. Вот только волосы… Волосы — единственное, что выбивалось из ее стандартов. Неукротимые. Пышные. Густые. Так и просились в тугую высокую прическу. Или на кулак. Но в то же время делали ее такой… Сейчас, когда они снова были стянуты в треклятую косу, Грейнджер казалась слишком правильной. Вся. Даже несмотря на тонкую повседневную серую кофту в непонятном для Драко сочетании с форменной юбкой. Несмотря на зимние полусапоги и колючие школьные гетры. Несмотря на пару тонких прядей волос, что прилипли к шее. «Нельзя! Тебе ведь не нужно, чтобы мозги отключились?» — шикнул на Гермиону здравый смысл. Она негромко прочистила горло и вытянулась как струна, лишь бы не чувствовать костяшки пальцев на своей спине. Малфой молчал. Либо считал ее вопрос риторическим, либо вовсе не придал ему значения. Гермиона поняла это сразу, как только встретилась взглядом с его глазами. Потемневшими глазами. «О-о-о… Нет-нет-нет!» Она не закончила! На повестке дня стоит еще как минимум один важный разговор! То ли уловив протест в ее взгляде, то ли по какой-то другой причине, руку Малфой все же убрал. Мягко опустил ладонь на столешницу рядом с ее бедром. Серебряный перстень тихо стукнулся о деревянную поверхность, и Гермиона не сумела сдержать выдох. Разочарования или облегчения — она не знала. — Зачем ты ее заплетаешь? — снова подал голос Малфой. Почти хрипло. Почти укоризненно. Глупо, но от этого тона вдоль позвоночника побежали мурашки. Гермиона невольно передернула плечами и перевела взгляд куда-то ему на кадык. Ворот рубашки оказался расстегнут на одну пуговицу. Странно, что она не заметила этого раньше. — Потому что удобно? — и сама не поняла, почему фраза прозвучала вопросительно. Но, кажется, это не имело никакого значения: Драко ее будто не слышал. — Мне она не нравится, — делая ударение на отрицательную частицу, тихо заявил он. И почти не слукавил. Грейнджер немного свела брови. Глуповато моргнула, словно не знала, что теперь с этой информацией делать. Словно Драко сказал что-то на незнакомом ей языке. — Да что с тобой? — спросила и недовольно скривила губы, когда голос прозвучал на октаву выше, чем полагается. «Я не знаю. Не знаю, Грейнджер». Это правда. Он не знал. Не с чем было сравнивать. Потому что даже под страхом смерти Драко не вспомнил бы ни единой черты Паркинсон, которая б цепляла его хоть в половину так же сильно. Ничего. А тут — все и сразу. Это… слишком. Просто слишком. — Отвлекает. Грейнджер сглатывает. Смотрит на него как рыба на сушу. Драко не удивился б, реши она, что накануне ему на голову грохнулся особенно тяжелый горшок. Этот резкий перевод темы, странные заявления... Наверняка он выглядел тупо, уводя разговор таким вот образом. Пытаясь хоть немного скрыть своих тараканов, Малфой шумно, утрированно-утомленно вздыхает. Словно едва сдерживается, чтобы не закатить глаза. — Она меня отвлекает, — уже спокойнее. — Повернись. Гермиона не представляет, как прическа может отвлекать. Хотя, если по-честному, кое-какие догадки у нее есть. Вот только озвучить их она не осмеливается. Даже про себя. Воистину — наивность иногда играет злую шутку. А может, Гермиона просто ищет оправдание своей слабости. Своему желанию поддаться на этот голос. «Разумно ведь удовлетворить настолько пустячную просьбу ради того, чтобы продолжить разговор?» «Ну да, ну да-а-а…» — с упреком протягивает благоразумие. Ведь оно прекрасно понимает, что как только Гермиона это сделает — всем разговорам конец. И вдруг. — Пожалуйста, — вроде вежливое слово, а с его губ слетает чуть ли не как требование. Закрыв глаза — будто это могло заткнуть орущее благим матом упрямство, — Гермиона прикусывает губу и медленно, словно во сне, поворачивается. Доверчиво демонстрирует спину тому, у кого на предплечье темнеет проклятое клеймо. А почувствовав дыхание у себя на затылке, в полной мере осознает, что обмануть себя не удастся. Что она сама только и ждала хоть чего-нибудь… подобного. Хоть какого-то контакта. Кончики его пальцев касаются ее шеи совершенно случайно, в этом Гермиона уверена. Ведь какое-то мгновение — и она чувствует легкое натяжение волос. Сначала думает, что он снова — как тогда, в каморке для швабр, — тянет ее за косу, но внутренний голос подсказывает: нет. Когда правая рука Малфоя скользит мимо ее ребер, чтобы положить — рядом со своей палочкой, все еще скудно освещающей запотевшие стекла теплицы, — резинку для волос на деревянную поверхность, она в этом убеждается. Драко расплетает ее косу медленно. Чрезвычайно осторожно, точно боится случайно прикоснуться к коже. «Мерлин, да что же это?..» Необычно — самое невинное определение, что приходит на ум для описания происходящего. Гермиона прикрывает глаза и упирается ладонями в стол, отчаянно стараясь заткнуть воображение и позволяя Малфою возиться со своей не слишком аккуратной — именно в этот момент она особенно остро жалеет, что не потратила на внешний вид чуть больше времени, — прической. Волосы рассыпаются по спине, но Малфой перекидывает их на ее правое плечо, открывая шею. Гермиона подавляет непонятное желание свести колени покрепче и тут же вздрагивает буквально всем телом, когда кончик его носа едва заметно касается кожи. «Давай! Пока не поздно!» — отчаянно вопит в голове самый-вредный-на-свете голос, жаждущий довести дело до конца. Будто ему мало того, что сегодня узнал! — Тебе… не стоило это делать… — выдыхает Гермиона и тут же спохватывается: Малфой ведь может отнести эти слова к тому, что делает СЕЙЧАС. Может не понять, о чем она... Слова густеют и зависают в воздухе, подобно огромному куску желе. Того и гляди шлепнутся на сухой пол с мерзким скользким звуком, испортив — окончательно — такой невероятный, застывший во времени, по-настоящему эфемерный момент. — Не стоило, — негромко вторит ей Малфой, прикасаясь раскрытыми губами к вытянутой от напряжения шее. Сухо проводя вдоль. Выше. К линии роста волос. Медленно втягивает носом запах. А вот Гермиона не дышит. Замирает. Застывает как олень перед фарами грузовика. Секунда — и точно окажется размазана по асфальту. Неважно, что он не понимает. Неважно. «Пусть только…» Но упрямство снова пихает ее под бок — в отличие от Малфоя, который все еще не коснулся Гермионы ни единым пальцем, лишь теплым дыханием и сухими губами, — и заставляет протянуть: — Скажи это. «Мерлин, о чем ты просишь? Он ведь не понял…» Периферийное зрение улавливает движение — бледные руки с четко выступающими венами появляются по бокам от ее, вцепляясь в край стола. Обхватывая его до побеления костяшек. Губы перемещаются вверх. И вдруг — добивающее: — Мне не стоило этого делать, — низкий голос в миллиметре от ушной раковины, — без разрешения. Не стоило, — тише, почти шепот, — залезать тебе в голову… «Понял…» — …пялиться на тебя, пока ты спишь. — И едва слышно: — Я извиняюсь за это. Ясно? Ей ясно. И кажется, что сердце рухнет прямо здесь и сейчас бесполезным куском мяса. Она не против. Пусть даже Спраут потом законсервирует его, чтобы пустить на удобрения. Гермионе плевать. Она никогда не испытывала подобного… так сильно. Когда каждая клеточка тела готова вопить, а голосовые связки не способны издать даже жалкое подобие звука. Поэтому вместо ответа она чуть кивает, давая понять, что услышала. И наконец осознает, что так и не сделала ни вдоха, пока он говорил. Судорожный глоток воздуха. Глубокий. Кислород обжигает легкие, заставляя голову закружиться. Перед глазами появляются темные круги, поэтому Гермиона слегка отклоняется назад, касаясь лопатками его груди. Сама. Словно в поисках опоры. И — наконец. Его рука. Проводит по плечу. Огибает шею. Пальцы на ощупь обхватывают подбородок, крепко. Отклоняют голову в сторону. И губы впиваются в тонкую кожу поцелуем-укусом. Болезненным. Таким, что едва не подгибаются ноги. Словно почувствовав это, Малфой обвивает ее второй рукой за талию, притягивая. Придерживая. Гермиона очень четко ощущает, как при дыхании его грудь прижимается к ее спине. Вдох-выдох. В теплицах жарко? Ну-ну. Сейчас здесь невыносимое пекло. Но это ничто по сравнению с распаляющимся в венах желанием. С горячим тянущим узлом внизу живота. А когда острые зубы впиваются в кожу слишком сильно, Гермиона все же обретает голос и тихо стонет, однако прижимается ягодицами к его ногам. Если б не разница в росте, это были бы не ноги, наверное. Кажется, Малфой чертыхается. Его рука — та самая, что была на талии, — смело заныривает под тонкий трикотаж кофты. Пальцы медлят. Поглаживают живот, когда Гермиона откидывает голову назад, упираясь затылком в его плечо. «Господи, да просто сними ее!» Подушечки скользят вверх, но — у самого края лифчика — вдруг замирают. Как и сам Малфой. Больше не целует. Отстраняется на пару дюймов от шеи и, словно едва может говорить, словно заставляет себя: — Если ты снова собираешься сбежать, то сейчас самое время. Видит Мерлин, он соскреб всю силу воли, чтобы произнести эти слова. Потому что если Грейнджер снова сделает это, Драко… он не знает что. Но что-нибудь — определенно. Мысли путаются. Конечно. Ведь все остатки разума уже давно помахали ручкой. — Пока не поздно, — последнее предупреждение. Она молчит. То ли стесняется озвучить свое желание остаться, то ли боится, что не осилит фразу целиком. Наверняка и то, и другое. Сглатывает и вместо ответа — вот же… — поднимает руку, заводит назад, ему за шею. Поворачивает голову так сильно, насколько только может. Кажется, вот-вот — и захрустят позвонки. Драко не нужно уговаривать. Он врезается в ее губы со всей накопившейся за сутки злостью. За раннее пробуждение. За разговор с Уизли. За эту херову отработку. За тугую косу. За все. Притягивает Грейнджер за затылок, настойчиво углубляя поцелуй. Рука продолжает свое путешествие по ее телу. Ладонь довольно сильно сминает небольшую грудь прямо поверх лифчика. Вторая отпускает волосы на затылке и без колебаний проводит по ноге — вверх. Под юбку. Пальцами по обнаженной коже над гетрами. На краю сознания Драко мысленно благодарит того, кто придумал этот элемент одежды. Грейнджер дергается, когда его пальцы сжимают бедро, задирая юбку. Немного подается вперед, отстраняясь. Что? Он слишком спешит? Будто возможно еще терпеть! Будто ОНА не трясется от желания, не стонет в его рот, не упирается — сама! — ягодицами в его ноги. Не трется о них как… — Не… так… «Что "не так"? — успевает подумать Драко и почти тут же догадывается: — Ну разумеется…» Поза. Конечно, это же Грейнджер, очнись! Она не из тех, кто предпочитает быть грязно нагнутой над столом. Не из тех, кто трахается, по-быстрому задрав юбку. И сейчас она не отстраняется — пытается повернуться, но не может, зажатая между ним и этим чертовым столом, заставленным горшками. Драко не дожидается еще одной ее попытки — сам крутанув девушку на месте, впивается пальцами в ее талию и, стиснув посильнее, приподнимает над полом. Усаживает на стол. — Ох!.. — от неожиданности Грейнджер даже не думает над тем, чтобы свести ноги. А в ее огромных — черт… — таких огромных сейчас глазах, чуть пьяных, блестящих в полумраке, Драко — почти-почти — видит отражение собственного желания. Самой же Гермионе все это слишком сильно напоминает то, что они вытворяли в купе поезда Хогсмид-Лондон. Только сейчас снег за окном не режет глаза, а мерно падает в темноте январского вечера. Стол стоит устойчиво, не раскачиваясь, а железная окантовка не холодит кожу. Ее просто нет. Лишь теплое, твердое дерево. Зато остальное — почти то же. Горячие руки. Тяжелое дыхание. И снова этот жар между ног. Малфой кладет руку ей на поясницу и притягивает ближе. Слишком. Настолько слишком, что Гермиона ощущает его напряженный член. Кажется, Малфой снова выругивается. Ее немного смущает эта его привычка, но только не в ТАКИЕ моменты. Потому что мысль, что Драко так сильно заводится от ЕЕ прикосновений, ЕЕ тела, ЕЕ поцелуев... придает смелости. Словно вот оно — прямое доказательство, что она для него привлекательна. Что все делает правильно. «Правильно…» — эхом отдается в голове. И приходит осознание — да. Теперь Гермиона уверена. Поэтому не ушла, когда Малфой давал возможность. Поэтому ее не смущало ни место, ни обстоятельство, ни даже страх. Страх все же был. Она ведь раньше никогда… Мысль улетает на задворки сознания, как только Малфой, слегка качнувшись, снова притягивает ее к себе для глубокого, влажного поцелуя. Такого агрессивного, отчаянного, будто это — последнее, что нужно успеть сделать в жизни. Она просто физически не может упасть — некуда. Но ощущение падения — или взлета, Гермиона не понимает — настолько реально, что она тут же цепляется в плечи напротив. Да так сильно, будто они, по меньшей мере, удержат ее над пропастью. Она — здесь. С ним. Перед ним. Распахнутая. Сама притягивает к себе, словно хочет больше. Ближе. Теснее. В себя… Драко тянет вверх кофту — ни крупицы сопротивления. Ни намека на протест. Отпуская его плечи, Грейнджер случайно задевает глиняный горшок — и тот падает, с треском раскалывается. Черепки разлетаются в паре футов от ботинок Драко. — Ой!.. — восклицает она, но испуга нет и в помине. Репаро никто не отменял. Но потом. ВСЕ потом. Пальцы тянутся к застежке лифчика словно магниты. Торопливо подцепляют крючок. Пара секунд — и ненужная тряпка летит в сторону, а ладонь проводит по обнаженной, выгибающейся спине. Жаль, что сейчас слишком темно, чтобы разглядеть все как следует, но небольшие — в полумраке кажущиеся почти малиновыми — соски Драко видит преотлично. И даже чуть отстраняется, чтобы рассмотреть, как они сжимаются под костяшками его пальцев. Гермиона задерживает дыхание и пытается сообразить, куда деть руки. Упереться ими назад, в стол? Откинуться? Или лучше… «Боже, хотя бы сейчас — не думай!» И она не думает. Просто тянется вперед. Не спеша оглаживает пальцами его шею, плечи. Закусывает губу, возвращаясь к вороту рубашки. Секунду медлит, надеясь, что Малфой все поймет. Снова. Он понимает. Оставляет ее соски в покое. Не торопит, не отвлекает. Вообще почти ничего не делает. Лишь осторожно — почти лениво — ласкает кожу под грудью большими пальцами. Позволяя ее собственным — таким ужасно непослушным — тратить на расстегивание рубашки столько времени, сколько требуется. А требуется немало, ведь с каждой пуговицей сердце бьется все громче, а пальцы дрожат все сильнее. Когда Грейнджер распахивает полы рубашки и проводит ладонями по плечам, Драко теряет терпение. Он и так… старался вести себя иначе, чем вел бы с любой другой девушкой. Да и лирический герой — не его амплуа. Грейнджер это знает. Поэтому он довольно резко притягивает ее ближе, не встречая сопротивления. Обвивает спину рукой и, наклонившись, обхватывает губами твердый сосок. Громкий — почти в голос — выдох стрелой врезается в сознание и оставляет половину мозгов на остром, как бритва, наконечнике. Драко знает — УЖЕ знает — ее слабое место. Помнит. Конечно, помнит. Будто такое возможно забыть! Легкий укус. И тут же — зализывает. С наслаждением впитывая каждый звук. Как шумно Грейнджер втягивает воздух. Как ерзает, кажется, даже не понимая этого. Как пытается свести ноги, упираясь коленями ему в бока. Как трещит его рубашка, когда она, вцепившись в воротник, тянет ее куда-то в сторону. Будто это поможет избавиться. Драко отстраняется и ловит на губах горячий выдох. Замечает в затуманенном взгляде легкое недоумение. Но когда Грейнджер соображает, в чем дело, — спешит покраснеть. И это заметно даже в темноте. Нос, щеки, скулы — застенчиво заливаются краской. Он ее видел. Не раз. Тогда почему? Какой смысл смущаться? Но что бы ни было у Грейнджер в голове, Драко нравится, как она реагирует. Однозначно нравится. Ведь это подначивает воображение. Позволяет представлять, что раньше у нее подобного не было. Что все это — в новинку. И он идет дальше. Не приближается. Не трогает ее. Лишь впивается взглядом в раскрасневшееся лицо, примечая малейшие изменения мимики. Обхватывает пряжку своего ремня. Старается сделать вид, что не торопится. Плавное движение — и узкая полоска драконьей кожи выскальзывает из шлевок. — Малфой, я… — словно в оправдание, начинает Грейнджер. «Хер там!» Рывок — вперед, к ней, — и Грейнджер проглатывает остаток фразы. Это хорошо. Это отлично. Потому что наверняка с искусанных губ собирались слететь очередные «не могу», «не так» или «мне пора». — Нет. Поздно, — Драко не уверен, произнес ли это вслух. А Гермионе кажется, сердце в груди грохочет так сильно, что вокруг тела можно ощутить колебания воздуха. Влажного, душного. Которым всегда было тяжело дышать, но сейчас — особенно. И уже решает, что тронулась умом от волнения. Гибкий язык проникает в ее рот, не успевает Гермиона и пикнуть. Договорить. Сказать. Ведь это важно. «Не думай», — еще раз шепчет голос в голове. — Расслабься… — вторит ему Малфой, отрываясь от ее губ и проводя ладонями по внутренней стороне бедра. Сминая юбку. Сжимая кожу. Сводя с ума. Пугая. Надавливая, раздвигая. И снова — сводя с ума. «Не о чем переживать. Он понимает. Понимает!..» Гермиона выдыхает, закрывая глаза, и откидывается назад, почти наслаждаясь этим головокружением. Доверяясь. Его пальцы проводят по белью. Уже насквозь мокрому. Стирая границы приличий, накрывают — зачем-то — всей ладонью, вынуждая податься навстречу. — Блять… — низко произносит он. Едва различимо, но Гермиона слышит. Проводит руками по его груди, обхватывая — и откуда опять берется эта смелость? — ногами. Притягивая. Чувствуя. Желая — хоть что-то — дать взамен. Запустить пальцы в светлые волосы, ощутив подушечками влажность на затылке. Губами — прижаться к шее. Провести кончиком языка вокруг кадыка. Неумело. Поддаваясь такой банальной, такой очевидной вещи, как интуиция. Чувствуя солоноватый вкус кожи и едва заметную вибрацию низкого стона. Он хочет. Действительно хочет ее. И эта мысль наполняет Гермиону восторгом и ужасом. Сразу. Малфой торопливо сдвигает ее трусики в сторону, а затем, словно передумав, еще раз — теперь беззвучно — чертыхается и медленно стягивает их. Ему приходится немного отстраниться ради этого маневра, а Гермионе — свести ноги, и это раздражает. Потому что хочется чувствовать кожу к коже, а не скольжение ткани по лодыжкам. Как тогда, в Выручай-комнате. Близко. До умалишения потрясающе. Так, что поджимаются пальцы ног. — Драко?.. Она зовет или ему кажется? Или это… как обычно бывает? Бессмысленный выдох? Просьба? Наверное. В общем-то, какая разница? Какая разница, если Грейнджер не сбегает? Не сопротивляется, не считая до судорог напряженных ног? Что, по опыту Драко, вполне может быть предвкушающим ступором. И лучшее тому доказательство — вязкая влага на пальцах, когда он уверенно скользит одним внутрь. И ловит губами первый протяжный стон. Грейнджер даже не замечает, что ее трусики повисли на язычке левого ботинка. Что юбка — осталась перекрученной на дрожащем животе, а гетры — все еще на своем законном месте. Драко до исступления хотел, чтобы они остались. Ведь что-то в этом было: видеть обнаженную — уже не такую загорелую, как в сентябре, но все же на порядок темнее его — кожу над плотной черной тканью. Все, что нужно, — доступно. Протяни руку и возьми. Да и если верить лондонским журналам, маглы тоже предпочитали нечто подобное. Только тонкое, полупрозрачное. Но какой в этом интерес? Все же видно. А тут… тут другое. Грейнджер другая. И это, пожалуй, лучшее заключение. Потому что не требует уточнений. Чертова аксиома. Драко старается не думать о том, как болезненно пульсирует стиснутый в брюках член. Как плотно влажные стенки сжимают его палец. Не представлять, каково это — оказаться, наконец, внутри. Потому что если подумает… то это окончательно разорвет те ошметки самоконтроля, которые он все еще держал при себе. Сам не зная зачем. Ведь вот же — она. Драко перехватывает узкое запястье и направляет вниз. Грейнджер издает непонятный звук, опуская взгляд. Глядя, как ладонь сама накрывает выпирающий на брюках бугор. Поглаживает так, словно видит впервые. «Кому ты врешь, Грейнджер? Себе? Видела ведь уже. Не раз». Драко прижимается к ее ладони пахом, словно это может помочь. Конечно, не может. Все равно что тигра капустой кормить. Бред. «Ну же!» — раздается в голове. Словно слыша, Грейнджер цепляется пальцами за пуговицу. Выталкивает из петли удивительно быстро, если сравнивать с тем, как возилась с рубашкой. Возможно, дело в том, что Драко помогает. Сам приспускает брюки вместе с бельем. И шипит от легкого прикосновения, когда Грейнджер обхватывает напряженную — уже не скрытую тканью — плоть. Толкается в ладонь. Грейнджер вздрагивает. А он в ответ сгибает палец внутри нее и почти теряет сознание от ошеломленного стона где-то над ухом. «Все, хватит». Убирает руку и видит, как Грейнджер замирает. Почти в ужасе. «Почему?..» — едва слышно шепчет удивление. Драко не хочет сейчас в этом разбираться. Вся выдержка летит к чертям, когда головка наконец прикасается. Так горячо. Влажно. Руки сами обхватывают Грейнджер за бока. Она приоткрывает рот, словно собирается — снова! — что-то сказать, но быстро передумывает. Задерживает дыхание и закусывает нижнюю губу, а прохладная ладонь судорожно проводит по его груди — вниз. Останавливается на животе. И. Толчок. Слава Мерлину, плавный. Потому что… За ним следует громкий, болезненный выдох. И Грейнджер упирается лбом в его плечо. Пока в затуманенную возбуждением голову медленно — слишком медленно — просачивается осмысление. Первый. Он — первый. И эта мысль до охуения пугает. Почти оглушая. Как и тяжелое дыхание на коже. «ВОТ почему она так напрягалась. Вот почему, блять». — Ты… как? Гениально. Тупее фразы даже нарочно не придумать. Малфой осторожно поглаживает пальцами ямочки на пояснице. Невесомо. Легкими круговыми движениями. Будто извиняясь. Гермиона всегда думала, что это бывает больнее. И немного… иначе, что ли. Но все равно боится пошевелиться. Не хочет, чтобы он видел, как исказилось ее лицо. Упирается лбом, сжимает пальцами плечи, будто снова страшится упасть. Считает до трех. И думает лишь о том, что благодарна. За то, что он обо всем догадался. За эту нежность. Бережность. За… все. — Все… в порядке, — выдыхает она едва слышно и даже не врет. Ну, может, самую малость. Делает над собой усилие и отстраняется, чтобы взглянуть на него. И видит, как ему сложно держать себя в руках: челюсть сжата, пальцы, стискивающие бедра, — максимально напряжены. Не шевелятся. Он тяжело дышит. Рассматривает что-то в ее лице. Удивленно и немного… с укором? Наверное, ей кажется. Если бы Драко спросили, что ОН видит в распахнутых, слегка слезящихся карих глазах, он бы сказал, ни секунды не сомневаясь, — доверие. Всепоглощающее. Ослепляющее. Вынуждающее заткнуть свой член. Через силу остановиться. Замереть, несмотря на рвущее на части желание толкнуться еще раз. Глубже. Еще и еще. Размашисто вбиваться в эту сводящую с ума узость. Мерлин, какая же она узкая. Дрожит. Почти трясется. Но острый подбородок задирается вверх. И это выглядит сейчас так… глупо. «Глупая, глупая Грейнджер. Кому ты демонстрируешь свою гордость? Зачем?» Затыкая инстинкты, Драко обхватывает ее лицо, будто оно из тончайшего хрусталя. И целует. Висок. Скулу. Мягко прижимается губами к закрытому дрожащему веку. К уголку губ. Подбородку. Приоткрывает губы и ведет ими по линии челюсти. К шее. Слух улавливает нежный выдох — почти стон. Пальцы зарываются в густые волосы на затылке, рука обвивает спину. А бедра плавно, невероятно осторожно толкаются. Глубже. Романтики говорят, что кожа под прикосновениями обычно будто горит. Херня! Все эти мнимые знатоки могут подавиться своими сравнениями. Потому что пальцы Грейнджер — прохладные. Почти холодные. Вызывающие болезненные мурашки. Идеальные для этого душного марева в оранжерее. Ногти — недостаточно длинные, чтобы исцарапать спину в кровь. Они оставляют лишь крохотные красные полумесяцы на плечах. А еще Драко видит — она терпит. Он бы и рад помочь, убрать эту боль — но не может. Ему и так уже пришлось смириться с пониманием, что сегодня она не кончит. Просто не получится. Именно эта мысль помогает двигаться медленно, без резких движений, несмотря на уже трясущиеся ноги и капли пота, щекочущие спину. Это сложно — контролировать себя. Идти против природы. Не поддаваться. И Гермиона чувствует себя виноватой за эту муку на его лице. Поэтому решается. Притянуть его за шею. Поцеловать в подбородок. И, собирая по крупицам все мужество, взглянуть в глаза и кивнуть, давая зеленый свет. — Уверена?.. — его голос низкий, хриплый. Почти пугающий в своей сдержанности. Но такой… невероятный. Совершенно невероятный. Проникающий под кожу, заставляя ее плавиться, будто воск. — Да, — свой голос она тоже не узнает. Он сомневается. Секунду, две, три. — Блять… — обреченно. — Потерпи. Сдается. Сгребает Гермиону в охапку и толкается снова. Теперь — резче. Вот теперь — больно. Действительно больно. Но Гермиона молчит. Кусает губы и впивается ногтями в его предплечья. Старается расслабиться, но мышцы не слушаются. От нарастающей скорости между ног становится горячо. Очень, очень горячо. Жжет. И она отвлекается на это ощущение, чтобы не чувствовать другого. Целует Малфоя за ухом и глубоко вдыхает запах. Естественный, едва отдающий знакомым одеколоном. Почти теряющимся в этом густом, влажном воздухе, что с трудом проникает в легкие. Ей жарко. Волосы прилипают к груди и спине, и это раздражает. Гермиона зло откидывает их назад и ложится спиной на стол. Она не догадывается приподнять ноги, чтобы Малфою было удобнее — и он сам подхватывает их, впиваясь пальцами. А взгляд… Плотоядно вгрызается в ее совершенно голую грудь. Скользит по телу. Странно, но сейчас Гермиона даже не думает о том, как выглядит. Потому что это неважно. Не-важ-но. Тянется руками вверх в попытке схватиться хоть за что-нибудь, но ладони слепо ловят воздух. Мажут по запотевшему стеклу. Наконец нащупывают противоположный край стола и цепляются за него пальцами. Драко приходит в голову — наверное самая ебанутая за всю жизнь — мысль: если бы Грейнджер могла сейчас увидеть себя со стороны, то непременно влила бы кому-нибудь в глотку Оборотное зелье и трахнула бы саму себя. Не раздумывая. Перед глазами настолько охуительное зрелище, что Драко забывает про осторожность. Просто выключает ее. Вколачивает Грейнджер в стол с такой силой, что подпрыгивает ее небольшая грудь. Раскрасневшиеся щеки. Разбросанные по столу волосы. Вытянутое стройное тело. И, конечно же, соски. Крохотные, розовые. Сейчас Драко не побрезговал бы к ним таким до тошноты банальным словом, как любовь. И-де-аль-ны-е. Черт! Грейнджер хоть представляет, насколько она потрясающая? Близко. Он слишком близко. — Иди сюда… — сбиваясь от тяжелого дыхания, зовет он. Гермиона не представляет, как подняться самостоятельно, и просто протягивает ему руки. Малфой дергает ее на себя, и она тут же врезается в его грудь. С размаху обвивает руками шею и прижимается настолько близко, насколько это вообще возможно. — Ты… — рычит он. Впивается — и что за привычка?! — в ее плечо зубами. Всасывает кожу. Еще. Один. Крепко сжимает руками ее ягодицы. Два. С силой насаживает на себя. Три. Подается навстречу. Медленно, с оттяжкой. И так глубоко, что она почти вскрикивает. Замирает. Гермиона скорее чувствует вибрацию от его стона, чем слышит его. Малфой расслабляется. Заменяет укус — легким поцелуем. Зализывает следы от собственных зубов. Руки проводят от ее поясницы по спине — к лопаткам. И обратно. Едва касаясь. Возвращая в реальность. Гермиона не смеет его отпустить. Просто не хочет. Обнимает ногами, надавливая пятками куда-то под его колени. Прижимается щекой к шее. Слушает успокаивающееся дыхание. И понимает — ВОТ как это бывает. А в голове крутится до истерики смешная мысль: он так ни разу и не назвал ее по имени. Губы расплываются в улыбке, но Малфой не видит. Убирает одну руку со спины и лениво тянется к палочке. — Нокс, — даже не тратит силы на невербальное. И теплица погружается во мрак, освещенный лишь крохотным голубым огоньком в перепачканной водорослями банке.