Война убеждений

— Заболела? — Подрался с гиппогрифом? Два скептических взгляда. Две недовольные улыбки, демонстрирующие, что их хозяевам прекрасно известно о том, что другой врет. Обмен козырями — и никто больше не задает вопросов. Спокойное возвращение к завтраку. Никакой неловкости. Никакого возмущения. Не знал бы Рон Гарри и Гермиону так долго, точно сказал бы, что они — престарелая супружеская пара под Оборотным. Вообще возможность того, что они будут вместе, всегда являлась одним из самых больших его страхов. И одним из самых больших недоумений, которое, сама того не зная, уже пару раз озвучила Лаванда: «И почему они не встречаются?!» То, как эти двое понимали друг друга буквально с полувзгляда, уже давно не удивляло, но по-прежнему сильно цепляло. Хотя Рон не мог точно сказать — из-за ревности или из-за зависти. Наверное, второе. Сам-то он Гермиону никогда толком не понимал, зато Гарри — легко. Например, когда вчера тот вернулся в спальню с кровоточащей рукой, Рон без вопросов помог ему — совершенно неумело, к слову, — перевязать раны, а уж потом выслушал, что случилось: Гарри поленился идти в Астрономическую башню и решил покурить прямо в совятне — вот и поплатился. Совы клевали его руку до тех пор, пока он не бросил сигарету. Наверное, им не нравился дым. Гермиона опять оказалась закутана в шарф, хоть и не кашляла и не выглядела заболевшей. Скорее немного рассеянной. Хоть картину пиши: они оба сидели, задумчиво ковыряя завтрак, только Гарри — нахмурив брови, а Гермиона — глуповато улыбаясь в тарелку. Рон постарался убедить себя в том, что не понимает причины. — Дружище, — отвлекаясь от мыслей, нарушил тишину он, — что с тобой сегодня? Такой вид, будто на экзамене сидишь и уверенно его заваливаешь. — Я вчера Дафну видел, — отозвался Гарри. Гермиона, моргнув, оторвалась от разглядывания нетронутой яичницы и недоуменно посмотрела на него, как бы спрашивая: «И что здесь такого?». — Она плакала, — добавил Гарри чуть тише. — Может, словила Отвратительно? — предположил Рон. Мысль о плачущей слизеринке немало его позабавила. — Не думаю, — покачала головой Гермиона, отложив вилку. Кажется, яичнице сегодня уже ничего не грозило. — Гарри, а почему тебя это волнует? — Не волнует, — пожал плечами он, — просто странно было ее такой видеть. — То еще зрелище, наверное, — понимающе согласился Рон, на секунду представив эту картину. — Как вообще это произошло? — Чуть не столкнулся с ней в коридоре. И у нее все щеки черные были. — Черные? — не понял Рон. — Косметика, — пояснила Гермиона. — А-а… — В любом случае, Гарри, вряд ли это наше дело. — Я просто подумал, — он по привычке взлохматил волосы, — вдруг что случилось? — Например? — спросил Рон и подвинулся на скамье, чтобы уступить место подошедшей Джинни. — Понятия не имею, — буркнул Гарри. — О чем речь? — осведомилась она, притягивая к себе пустую тарелку. — Да так, — начала Гермиона, — ничего осо… — Гарри вчера видел ревущую Гринграсс, представляешь? — воодушевленно перебил ее Рон. Гермиона едва удержалась, чтобы не закрыть глаза и не стукнуть себя по лбу. «Ох, наивный, наивный Рон…» Нет, конечно, Джинни была здравомыслящей и все такое, но никто же не отменял того, что она девушка. А зная, какой Гарри отзывчивый… — И что? — равнодушно спросила та, накладывая в тарелку овсянку. — Вот думаем, что у нее случилось, — доложил Рон. — М-м, понятно, — кивнула Джинни, добавляя в кашу джем. Никто кроме Гермионы не обратил внимания на то, что сразу после ответа Рона ее рука с силой сжала ложку. Остаток завтрака прошел в слегка напряженной тишине, хотя вряд ли ребята заметили. Зато эта тишина позволила Гермионе кинуть пару осторожных взглядов на слизеринский стол. К сожалению, серых глаз ей так и не удалось найти — Драко на завтраке не было. Дафна же вела себя совершенно спокойно, так что, не расскажи Гарри о том, что накануне она плакала, — Гермиона никогда бы не догадалась. Наверное, все дело в косметике. А может, Гринграсс знала то заклинание от покраснений на лице, которое когда-то продемонстрировал Малфой. — Ладно, я пойду, — разделавшись с завтраком быстрее всех, заявила Джинни и резко встала. — Куда? — удивился Гарри. — Надо Дина найти, — как ни в чем не бывало ответила она, — он вчера нам с Луной свои конспекты одолжил. — А Луна не может их вернуть? — Они у меня, — Джинни похлопала ладонью по сумке, — у нас ведь сегодня нет совместных занятий с Когтевраном, так что мы решили, что я сама отдам. — Ну ладно… — хмуро буркнул Гарри. Джинни, на секунду позволив довольной улыбке завладеть губами, развернулась и двинулась к выходу. Гарри проводил ее взглядом и украдкой посмотрел на слизеринский стол: Дафны там уже не было, зато появился Малфой. Гермиона тоже его заметила, но, к сожалению, не могла позволить себе придумать причину, чтобы задержаться в Большом зале подольше — до трансфигурации оставалось всего семь минут, а МакГонагалл была ужасно строга к опоздавшим. Произошедшее в Большом зале никак не выходило у Гермионы из головы. Почему-то после вчерашней ночи разговор между Гарри и Джинни показался ей… каким-то детским, что ли. Будто что-то изменилось. Сегодня утром она слишком пристально разглядывала себя в зеркале. Гермиона видела подобные сцены во многих фильмах и никогда не понимала — зачем главной героине это нужно? И вот уже сама стоит и пялится на отражение, будто гладкая холодная поверхность расскажет ей что-то, что другим знать не дано. Глупо. Ведь все так же: те же веснушки, те же ресницы, губы, нос и — о, Мерлин! — те же волосы. Если не брать во внимание ярко-красные — кое-где чересчур — засосы на шее и укус на плече… она совершенно прежняя. Гермиона Грейнджер. Просто теперь немного… взрослее, наверное. «Но ведь нелепо — и нечестно! — считать себя взрослее всего лишь после… этого!» Еще никогда Гермионе не приходилось скучать на трансфигурации. Еще никогда не приходилось пропускать мимо ушей то, о чем говорит профессор МакГонагалл. Да и любой другой профессор, будь то даже профессор Бинс. В голове то и дело крутились вчерашние… странно, но в основном она помнила мелочи. Серебряное кольцо, стукнувшее по столешнице. Деревянный сучок под цеплявшимися за край стола пальцами. Отвратительные разводы на стеклянной банке. Резинка для волос и запотевшие стены. Запах свежих растений и то, как твердая поверхность царапала лопатки. Разбившийся глиняный горшок. Но больше всего — низкое «Ты…» перед тем, как Драко прижал ее к себе настолько сильно, что Гермиона скорее догадалась, чем почувствовала, что он… — Мисс Грейнджер! Повнимательней! — в голосе профессора МакГонагалл прозвучал не столько упрек, сколько удивление. И… — о господи, пусть Гермионе показалось! — некое понимание. Директор неодобрительно покачала головой, прежде чем отвернуться, но Гермиона готова была поклясться, что уголки тонких губ в окружении глубоких морщин слегка задрожали. Словно профессор старательно сдерживала улыбку. «Кошма-а-а-а-ар…» — Гермиона опустила голову и уставилась в парту, чтобы никто не заметил, как загорелись ее щеки. Она буквально чувствовала, как их пекло, — и дело не только в том, что трансфигурация линии скул не удалась, — просто… после взгляда МакГонагалл появились тревожные мысли. А что, если это и правда заметно? Что, если теперь это видят… ВСЕ? «Да быть того не может! Тем более вряд ли МакГонагалл увидела именно… ЭТО. Скорее подумала, что я в кого-то влюб…» — Гермиона, у тебя на щеках шерсть… — шепнул Рон. — Может, я так и планировала! — шикнула она в ответ. Гермиона собрала всю силу воли, чтобы не отвлекаться хотя бы на Заклинаниях, и даже преуспела: несмотря на то, что половину занятия замок на ее шкатулке упрямо дымился, к концу урока она и Гарри были единственными, кто осилил Отпирающее заклинание повышенной сложности, — почти как в академии мракоборцев. На обед Гермиона буквально летела, а не шла, совершенно не слушая Гарри и Рона, жарко обсуждающих матч с Пуффендуем, который был назначен на воскресенье. Она и не замечала, насколько голодна, — ведь на завтрак выпила лишь кубок сока, — пока не увидела картофельное пюре, брюссельскую капусту в топленом масле и сочную говядину. Накладывая в тарелку всего и сразу, Гермиона прервалась лишь для того, чтобы обратиться к округлившему глаза Рону: — Что? Я голодная! У нее даже не было желания напоминать себе о том, что она, вроде как, не слишком охотно должна с ним разговаривать после того его заявления. Легкость, почти окрыленность и совершенно идиотское счастье — вот что окружало Гермиону с самого утра. Никаких самокопаний, никакого анализа и тревожных мыслей ровно до того момента, пока она, наконец, не поймала взгляд Драко. Он смотрел на нее в упор, чуть сузив глаза и почти сжав зубы. Неприятный холодок пробежал по спине прежде, чем Гарри легонько толкнул ее плечом, привлекая внимание для какого-то вопроса. Когда Гермиона снова подняла глаза, Малфой уже ел, уставившись в тарелку, пока ему что-то настойчиво доказывал Монтегю. Сдвоенное зельеварение пролетело как в тумане. Впрочем, как и остаток дня, и начало вечера. Лишь ближе к восьми часам, сидя в гостиной и листая переписанные конспекты по травологии, Гермиона слегка расслабилась. — Ненавижу Слизнорта! — с ходу заявила Джинни, бесцеремонно отодвигая разложенные учебники и протягивая Гермионе пакет с лакричными палочками. — Нет, спасибо, — покачала головой она. Есть и правда не хотелось. Не после ТОГО взгляда. — Что там со Слизнортом? — Этот хмырь разрешил Слизерину тренироваться, хотя до нашего матча меньше недели! — почти выкрикнула Джинни, заставив Гринграсс и Паркинсон окатить ее раздраженными взглядами. Но сама и бровью не повела. — Слизерин сейчас… тренируется? — тихо уточнила Гермиона, почти затаив дыхание. «Скажи "да", скажи "да", скажи "да"…» — А я тебе о чем! Чертов Монтегю выклянчил у Слизнорта бронь поля еще несколько дней назад, а Гарри сказал об этом только сегодня!.. «Он тренируется… Просто тренируется…» «Парни! Разумеется, квиддич на первом месте, а уж потом…» — …будто нельзя было сделать этого заранее! Гарри прекрасно знал… «…и ничего он не выглядел напряженным! Скорее, просто слушал надоедливые наставления Монтегю. Возможно, тот сказал что-то, что Драко не одобрил, и…» — …теперь у нас осталось всего две тренировки до матча! Всего… «Значит, Малфой сегодня не на отработках… Значит, я могу спокойно прогуляться к теплицам за лунной осокой и ночными маргаритками, и он меня не увидит и не подумает, что я к нему за… что я какая-то озабоченная!..» — …две! Ну это ни в какие ворота! Гермиона моргнула, стараясь сосредоточиться на том, что до нее пытались донести. «Квиддич. Тренировки. Слизнорт». — Несправедливо! — наверное, слишком живо поддержала Джинни она. — Ну, ничего! Уверена, команда более чем готова. Уж против Пуффендуя-то? Легко! Это… э-э-э… Прости, я вспомнила, что мне нужно в библиотеку. Сгребая конспекты и незаметно пряча в карман пергамент с краткими инструкциями противозачаточной настойки, Гермиона резво поднялась из-за стола. А чтобы отвлечь удивленную столь молниеносной переменой темы Джинни, все же взяла из предложенного ранее пакета пару лакричных палочек и даже улыбнулась. Совершенно искренне.

* * *

Впрочем, улыбка продержалась на губах недолго. Шли дни, а все было… будто ничего и не было. Она не понимала. «Что?», «как?» и «почему?», кажется, вытеснили из головы все остальные мысли, превратив Гермиону в человека, который запросто мог взять и без причины огрызнуться на попросившего перо Гарри или рассеянно опрокинуть флакон с кровью летучих мышей на зельеварении. Может, для Драко все было не так хорошо, как для нее? Может, для него это совсем ничего не значило? Может, он остался разочарован? Может, может, может… «Нет, не "может"!» Гермиона сто раз подумала, прежде чем решить, что не полезет к нему с этими вопросами. Во-первых, это было бы унизительно. Во-вторых, Гермиона прекрасно помнила про отработку — у Драко она была в те же дни, что и у Рона, а Рон возвращался настолько вымотанным, что даже у Лаванды хватало мозгов не лезть к нему с разговорами. В-третьих, Гарри как-то вечером сообщил, что видел Малфоя на опушке Запретного леса. Видел, как тот летал в гордом одиночестве — «так, будто ничего вокруг не замечает». За этой новостью, правда, последовал долгий рассудительный монолог о том, что было бы неплохо выведать его стратегию, раз он так много тренируется, но Гермиона пропустила бо́льшую его часть мимо ушей, отметив для себя лишь то, что Драко летал в любой свободный день. Ну и в-четвертых, у Гермионы были глаза — она видела его на занятиях. Видела, каким задумчивым и напряженным он казался. Обремененным. Таким она помнила его только на шестом курсе, и это лишь добавляло вопросов в копилку переживаний. Вспоминались слова Гойла. Вспоминалось все то, что она сама выяснила о Драко в те недолгие минуты, что они проводили за разговорами. «Он не из тех, кто станет рассказывать. По крайней мере, пока не решит сам». Так что здравый смысл победил — она не полезет. Потому что — хотелось верить — дело вовсе не в ней. Потому что если б было что-то не так с НЕЙ, то Малфой совершенно точно в тот вечер не стал бы ждать, пока она неловко натянет белье и вслепую намотает шарф на искусанную шею. Пока поправит юбку и накинет на плечи мантию. И уж точно не стал бы отлучаться с отработки только ради того, чтобы проводить почти до самой гостиной. Да, после он ее не поцеловал. Да, они не разговаривали по пути, не держались за руки и все такое, но… Это ведь ничего, правда? Для них это вполне… нормально. Точнее, привычно. В общем, ни в среду, ни в пятницу Гермиона так и не решилась заглянуть к нему в теплицы. С каждым днем тревожные мысли начинали брать верх над рассудительностью, и к субботе запас терпения, наконец, иссяк. На улице в первый выходной недели все еще свирепствовала метель, поэтому уже с утра в гостиной не то что яблоку — снитчу негде было упасть. После целой ночи размышлений находиться в закрытом помещении с таким количеством людей казалось равносильным погружению головы в пчелиный рой: звуки голосов начали сливаться в давящий на барабанные перепонки неразличимый шум, от которого нестерпимо захотелось вскочить и завопить во все горло, чтобы все, наконец, заткнулись. Не выдержав, Гермиона поднялась с дивана с такой силой, что позавидовал бы бладжер, и, схватив сумку, отрывисто сообщила: — Я в Больничное крыло. Благо друзья помнили о том, что ей действительно туда нужно, поэтому ни слова не сказали.

* * *

Джинни нисколько не лукавила, когда описывала вкус Дитериума. Кислый, вязкий. Густой, будто смола, и пахнет точно так же. Гермиона, правда, ожидала более… явного действия. Опасалась, что стоит сделать глоток, и из закоулков разума фонтаном забьют давно забытые — и, скорее всего, не самые радужные — воспоминания. По факту же она лишь вспомнила пару детских капризов, дату смерти одной из самых известных салемских ведьм, состав давно забытого зелья от веснушек и голос Драко той ночью в лазарете. Гермиона и без зелья его помнила, но немного мутно, словно слышала во сне. Сейчас же легко могла воскресить в памяти интонацию, громкость, тембр… но не слова. Видимо, она и правда их тогда не разобрала — а значит, не о чем было и вспоминать. Обидно… Зато открытием стало то, что Гермиона, оказывается, отвечала. Тихо. Невнятно, словно в бреду. Какую-то околесицу про свитер. И никак не могла взять в толк, почему это Драко ее этим ни разу не поддел, но потом смекнула: наверняка он был уверен, что она не знала о его присутствии в Больничном крыле, поэтому и не захотел себя выдавать. «Пф-ф! Ну конечно, гордость — наше все!» — закатила глаза Гермиона. Возвращаться в шумную гостиную не хотелось. Тишина стеллажей, запах ветхих пергаментов, рассеянный свет из окна за любимым столом — лучшее место для человека, собирающегося прогнать вон из головы посторонние — такие ненужные, почти вредные — мысли. Гермиона даже всерьез задумывалась над тем, что когда приобретет собственный дом, то непременно создаст в нем подобный уголок. Возможно, и стол поставит точно так же, чтобы можно было упереться локтем в подоконник и расслабленно читать холодными январскими вечерами. Правда, в планах никогда не было ставить два стула, как в хогвартской библиотеке, ведь в воображаемом доме Гермиона всегда жила одна. Озвучь она эти мысли — и в глазах слушателя наверняка выглядела бы печально. Во всяком случае, почти любая девушка на ее месте мечтала бы о том, чтоб напротив сидел любимый человек, но… до сегодняшнего дня эта мысль ни разу не приходила в голову. Наверное, все дело в том, что раньше все ее мысли вертелись вокруг Рона, а Рон, сидящий за книгами по собственной воле, — это нечто из ряда вон. Если только это не книги по шахматам или квиддичу, конечно. Забавно, что она задумалась над этим как раз в тот момент, когда нос уловил едва ощутимый запах любимого одеколона, а слух — скрип отодвинувшегося напротив стула. Гермиона даже не подняла головы. Даже не вздрогнула и почти не напряглась. И все потому, что очень много думала, как будет правильней повести себя в подобной ситуации, ЕСЛИ таковая наступит. Сделает вид, что произошедшее ничего не значило, — непременно выставит себя легкомысленной. А словно значило слишком много, — чересчур наивной. «Нейтралитет. И дальше — по обстоятельствам», — решила Гермиона еще пару дней назад и прямо сейчас отступать от незамысловатого плана не собиралась. Вдохнула поглубже. Впилась пальцами в книгу. Уловив краем взгляда серебряное кольцо, неслышно прочистила горло, произнесла: — Привет, — и готова была лопнуть от гордости за то, насколько ровно прозвучал голос. Достаточно вежливо, но не слишком взволнованно. Спокойно, но не холодно. Не отчужденно, но и не так, словно давно ждала. Почти идеально. — Грейнджер, — привычное приветствие. Гермиона закусила губу, ожидая продолжения, но его не последовало. Длинные пальцы с четко выступающими фалангами лишь раскрыли какую-то книгу, а серые глаза как ни в чем не бывало вперились в мелкий текст. Словно ничего особенного не происходит. Совсем. «Подумаешь, Драко Малфой и Гермиона Грейнджер сидят за одним столом после того, как переспали в школьных теплицах! Тоже мне большое дело!» Так или иначе, из всех мест в пустующей библиотеке Драко выбрал именно стул напротив Гермионы, а это что-то да значило. «Что ж, пусть так». Сосредоточиться на нумерологии стало куда сложнее. Пятью минутами ранее отвлекали лишь собственные мысли, а сейчас — еще и постороннее присутствие, причиняющее почти физическое неудобство. Словно покалывающее кожу, хотя до сидящего напротив человека было не меньше трех футов и преграда в виде добротной стопки книг. Гермиона изо всех сил старалась делать вид, что расслаблена. Что не ожидает... хоть чего-то. Что совершенно спокойно чувствует себя вот так — сидящей напротив и читающей книгу. По идее так и должно быть, но недосказанность словно наждак царапала воздух, превращая укромный уголок библиотеки в крошечную камеру моральных пыток. Добровольного заключения. Буквы никак не хотели складываться в слова, а между каждым прочитанным с нескольких попыток предложением проскальзывали мысли, ни капли не относящиеся к теории счета Алвиса Липмана. Когда терпение начало подводить, Гермиона украдкой — всего на секундочку — подняла взгляд. И едва не подпрыгнула от неожиданности. Серые глаза в свете настольной масляной лампы выглядели жутковато. Вдвойне жутковато оттого, что смотрели на нее. В упор. Не моргая. Как долго? Что он разглядывал? О чем думал? Щеки тотчас загорелись, дыхание сперло, точно горло пыталось протолкнуть в легкие не кислород, а свинец. Прошло несколько секунд — а по ощущениям несколько часов, — прежде чем низкий голос наконец разрезал тишину: — Ты должна была сказать. Гермиона замерла. Подавила дурацкую привычку задерживать дыхание и выпрямила спину. — О чем? — спросила так, будто бы интересовалась, как давно Драко покупал чернила или как он планирует провести выходные. Недоумение. Совершенно искреннее. В ответ бледные пальцы ударили по столешнице. Мизинец-безымянный-средний-указательный. По очереди. И еще раз. Третий — уже раздраженно. — Сама знаешь. Нет, не знает. Не знала. Однако понимание пришло быстро. Такая противная, но очевидная догадка. Просто… Как? Как это возможно? Гермиона была уверена — до этого самого момента, — что Драко обо всем знал. Знал, что будет первым. Это же… это очевидно! Все ведь было… так, будто он действительно знал! Он же был так осторожен и… да черт! — Зачем озвучивать очевидное? «Очевидное для кого?» — так и светилось в его глазах. Дрожало негодующим вопросом на губах. Читалось в скептически приподнятой брови и замерло в напряженной линии челюсти. Драко готов был взорваться от раздражения. Потому что Грейнджер права — он должен был догадаться. Но конкретно сейчас бесило другое — то, как она себя ведет. Словно случившееся — не более чем задачка по нумерологии в раскрытой книге, что держали чуть подрагивающие пальцы. Херовы цифры и графики. Херова и-что-тут-такого беспечность. Показушная до скрипа зубов. До судорог в напрягшихся плечах. «Для чего этот спектакль? Показать, как независима?» — Очевидно, — тихо, будто их могла подслушать субботняя пустота библиотеки, — что Флитвик не прибавит ни дюйма в росте. Что Поттер никогда не снимет очки, а Уизли не поумнеет. Вот что очевидно. А быть девственницей в девятнадцать — нихера не очевидно, Грейнджер. О таких вещах предупреждают. Вот. Он это сказал. Озвучил то, что гложило все эти… сколько там прошло дней? Три? Пять? — Мне казалось, ты догадываешься. Драко скрипнул зубами: — Подозревал. Но думал, ты сообразишь, что необходимо поставить меня в известность, если это действительно так. Грейнджер выглядела растерянной, точно не понимала — зачем. Снова ничего не понимала. Моргнула, захлопнула книгу. Горделиво приподняла подбородок. И с вызовом уточнила: — А это проблема? Опять этот приторно-фальшивый, обманчиво-спокойный тон. Спокойный до тошноты, несмотря на побелевшие губы, сжавшиеся так, словно Грейнджер едва сдерживалась, чтобы не зареветь. Или не заорать. Или что там было у нее в голове? Драко чувствовал себя тупо. Особенно понимая, что со стороны выглядит как сентиментальный болван. Много шума из ничего — она думает, он об этом? «А это проблема?» — Нет. Усложнение. Именно так. И понял это в тот самый момент, когда Грейнджер впилась ногтями в его плечи, отчаянно сдерживая тихий вскрик. Хотя, нет. Не совсем. Чуть позже — когда вернулся в теплицу. Когда до трех ночи как одержимый перетаскивал чертовы кадки и горшки. Когда ни за грохотом обожженной глины, ни за собственным тяжелым дыханием, ни за удушливым воздухом, в котором — вот же!.. — все еще угадывался запах ЕЕ духов, не удалось спрятать очевидную мысль: он испугался. По-настоящему испугался. И признавать подобное — стыдно и унизительно. В голову, не спрашивая, заявился Поттер. Точнее, одно из тех воспоминаний Грейнджер с его участием, из-за которых они с Драко едва не перестали… перестали — что? Контактировать, пожалуй, самое подходящее слово. В общем, Драко вспомнил о тех плясках в палатке. Совершенно пустом лесе вокруг. Улыбке Грейнджер и руках Поттера, без малейшего намека на неловкость обнимающего ее за талию. О том мерзком почти-что-поцелуе. Несостоявшемся, но блять! Драко нисколько не сомневался, что Поттер и Грейнджер — после всего, что пережили за время, проведенное вместе, после того, как свалил Уизли, — находили утешение в объятьях друг друга. Возможно, даже без романтического подтекста. По-дружески, так сказать. Да и кто бы на месте Поттера не воспользовался моментом? Но он и тут сумел выделиться! «Мистер Ебаное Целомудрие». Потом в мысли ворвалась Панси. Легкий укол разочарования, когда понял, что не стал у нее первым, хотя они и встречались. Но раньше Драко даже не задумывался над тем, что куда сильнее в тот момент было не разочарование — облегчение. Громадное. Почти пьянящее. Потому что в его понимании быть первым — это почти-серьезно. Почти-все-по-настоящему. Почти ответственность. Наверное, подобные размышления походили на причитания дряхлого старика из прошлого века, несмотря на то, что под словом «ответственность» Драко совсем не подразумевал привязанность и лебединую верность. Просто нечто… большее. Нечто, что выходило за рамки спонтанных поцелуев в каморке для швабр. Не стыдливые прятки от посторонних глаз, не ужимки в каменных нишах и не осторожные переглядки на уроках. А он действительно не был уверен в том, что готов к чему-то подобному. Не знал, хочет ли ТАКОГО именно с Грейнджер. Хотя, надо признать, уже не мог представить другую девушку на роль «чего-то-большего-чем…». И это тоже до охуения пугало. Ведь секс — это просто секс. Как и полет на метле, он когда-то бывает первым. Делает ли это его особенным? Нет. Лишь неловким и, как правило, до одурения неуклюжим. Но не в их случае. — Что ж, Грейнджер. Давай усложним.