* * *
Наверное впервые — за исключением ночи, проведенной под лунным светом в компании котла Дитериума, — Гермиона шагала по коридору поздно вечером, совершенно не переживая, что может на кого-то наткнуться: причина ее опоздания к отбою на этот раз была не в своевольном желании прогуляться, а в официальной задержке преподавателем. И совершенно неважно, что бо́льшую часть времени она провела за непринужденной беседой, а не за драянием больничных уток или чем-то вроде того. Неспешно шагая вдоль освещенной факелами стены, она снова задумалась: почему Дамиан не злился? Почему не выставил ее после разговоров о профессоре Краме, о враждебности родителей Виктора? Даже после вопроса, почему не поступил как любой другой учитель на его месте — просто не разогнал дерущихся? «А смысл? Они бы продолжили выяснять отношения даже после того, как я бы их оштрафовал. Видно, спор был действительно жарким, раз они никак не могли успокоиться», — спокойно пожал плечами он. Вот так-то. Мало того, что Гермиона устроила — своему преподавателю, между прочим! — допрос похлеще, чем в Министерстве, так еще и получила развернутые ответы и даже мягкое: «Ты заходи, если будет минутка. Я всегда рад приятному собеседнику». Это она-то! После таких вопросов! Так что в чем Гермиона ни капли не сомневалась, так это в том, что хорошее настроение сегодня не было влиянием Дамиана. Точнее, его, но не в том смысле, что он вмешивался в эмоции: во-первых, Гермиона на всякий случай старалась держать стену, которой ее научил Драко, а во-вторых, Дамиан заверил, что отныне не провернет ничего подобного, если только она сама об этом не попросит. «Хватит уже этой паранойи!» Не доверять ему не было никаких причин: в последний раз, когда он это сделал, то тут же поставил ее в известность и извинился. Плюс за время их знакомства Дамиан не дал ни единого уклончивого ответа, ни разу не сменил тему, ни разу не замялся. И, вроде бы, всегда оставался честным. Хотя Гермиона и не вполне понимала почему. Нет, разумеется, ее пару раз посещала дерзкая мысль, что она — возможно — ему немножко — кто знает?.. — симпатична. Как девушка. Это объясняло бы и его открытость, и доброту, и желание помочь… «Все то, что так чуждо Малфою…» …и даже чай с медом и имбирем. С другой стороны, Дамиан ведь не сделал даже крошечного шага, чтобы показать, будто заинтересован в чем-то, что хоть как-то выходило бы за рамки приятельских отношений. Так что Гермиона ни капли не жалела, что воздержалась от любых слов или шуток, которые — пусть даже отдаленно — могли бы напомнить заигрывание. Ведь при условии, что она действительно ему интересна… зачем создавать иллюзию, что это взаимно? Да, с Дамианом ей почти всегда было комфортно. Да, не покидало устойчивое ощущение, будто они знакомы целую вечность. Но на этом — все. Ни учащенного сердцебиения, ни легкой опаски сказать что-то, что может показаться неуместным, неловким или даже глупым. Ничего, что заставило бы затаить дыхание на секунду-другую, а ноги — врасти в каменный пол… Хлоп! …как прямо сейчас. Определенно легкий румянец Драко очень шел. А вот влажные волосы, небрежно приглаженные пальцами, — не очень. Слишком уж напоминали времена, когда по Хогвартсу разгуливала Амбридж, а обращение «грязнокровка» считалось чуть ли не вежливостью. Гермиона и не замечала, что идет с улыбкой на губах, пока та не скисла при неприятном воспоминании. За ним тут же последовало другое: как Парвати — с точно такими же влажными волосами — судорожно приподнимала ворот рубашки. Теперь-то Гермиона понимала причину. — Это ванна старост, — вместо приветствия прозвучало не очень, но все же лучше, чем то, что крутилось на языке. — Верно подмечено, — кивнул Малфой, остановившись напротив и скрестив руки на груди. Сдержанно. «А он-то чего не в духе?» — Ты не староста. — Точно. — И не капитан команды. — Ага. — М-м… — коротко протянула Гермиона, тоже скрестив руки. В груди снова кольнуло неприятное чувство, будто она сделала что-то не совсем правильное. То, чего не должна была делать. Вот только это полная бессмыслица. Ничего она не делала. — Как тренировка? — Не хуже, чем обычно. Малфой чуть наклонил голову набок, словно задумавшись. Пара слипшихся от воды прядей упала на лоб. Меж бровей на какую-то долю секунды появилась морщинка. А может, это была лишь игра света редких факелов. И вдруг в серых глазах — если это тоже не игра света, конечно, — блеснуло нечто, напоминающее идею. — Уже спрятала ножницы под подушку? — вопрос вдруг прозвучал до жути мягко, с легкой ноткой иронии и даже — Мерлин… — игривости? Что за перемены настроения? Что это, блин, за фокусы? И — черт! — как ему удается так управлять своим голосом? Как получается делать его настолько глубоким, низким, слегка вибрирующим… совершенно не похожим на тот, что произносил сухие «точно» и «ага» меньше минуты назад? Подобный контраст щелкал словно выключатель, зажигая крохотную лампочку, кричащую: «Тревога! Тревога! Тут что-то не так!» Насколько все легко и понятно с Дамианом, настолько же трудно и запутанно с Драко. Это же ненормально, верно? Совершенно нелогично желать пойти на поводу — особенно подозревая, что тут что-то не так, — у человека, в присутствии которого почти всегда хочется как-то… защититься, что ли. Закрыться и в то же время — протянуть руки для объятия. Прильнуть и тут же убежать. Нет. Совершенно неправильно. — Ну, по себе людей не судят. Как насчет моей фотографии? Тоже хранишь ее под подушкой? — Туше, — приподняв уголок губ, признал Драко. Забавно, но доброжелательность в ЕГО исполнении до чертиков нервировала. Будто в любой момент стоило ожидать подвоха. — Но если тебе интересно, то я использую ее как закладку. В книге, которую почти не открываю. — Очень практично. Тогда вопрос: зачем она тебе? — Книга? — Фотография. — Предпочитаю думать, что это трофей. — Вот как? — крошечный шаг. — Именно, — кивнул Драко, тоже делая медленный, неспешный шаг навстречу. Гермиона подавила дурацкое желание облизнуть пересохшие губы. Она никогда не была сильна в бессмысленных, на что-то намекающих разговорах, поэтому решила сменить курс: — Похоже, ты не так уж и стараешься на своих тренировках. Совсем не выглядишь уставшим, — не слишком убедительная шпилька, конечно, но взаимные недоупреки — классика их общения. «Интересно, когда-нибудь будет иначе?» — Это комплимент? — приподнял бровь Драко, откидывая упавшие на лоб пряди. — Ну, если намек на халтуру для тебя комплимент… — развела руками она, как бы говоря: «Выводы делай сам». Теперь уже оба уголка его губ поползли вверх, но все равно — один чуть выше другого. Гермиона давно заметила эту его особенность и отчего-то считала, что выглядит она почти очаровательно. Невольно улыбнувшись в ответ, она все-таки быстро облизнула губы, не без удивления отметив, что взгляд Драко проследил за движением ее языка. — Торопишься куда-то? — чуть тише поинтересовался он. — Да не то чтобы… — Ну вот и отлично, — заключил он и, обхватив Гермиону за запястье, слегка дернул на себя. — Эй!.. — непроизвольно выдохнула она, настороженно обернувшись. По привычке осматривая коридор на наличие посторонних глаз и ушей. «…усложним», — как по заказу эхом отдалось в голове. Словно в напоминание. Наверное, это означает, что прятаться больше не от кого. И все же одно дело студенты, и совсем другое — преподаватели. Гермионе очень не хотелось наткнуться на профессора Флитвика или, боже упаси, МакГонагалл. Нос тем временем уловил свежий запах шампуня, а кожа — тепло. Даже сквозь одежду чувствовалось, что Драко выбрался из горячей ванны совсем недавно. — Тебе не кажется, что для спонтанных… — и куда подевался весь ее словарный запас? — …нужно разрешение? — Непременно в следующий раз пошлю сову, — невнятно пробормотал Драко, приблизившись и проведя кончиком носа по ее скуле — к уху. От щекочущего дыхания тут же захотелось вжать голову в плечи и в то же время — подставить шею, прося большего. В такие моменты на языке крутилось столько всего… что, конечно же, Гермиона никогда не озвучит. Действовать ей почему-то всегда было легче, чем говорить. Особенно когда речь шла о признании, что соскучилась. Что банально хотела его прикосновений. Что ей нравилось ощущать его руки на своем теле. Гермиона попыталась вспомнить: а она когда-нибудь тянулась к нему первая? «Да какая разница?» Сейчас — она так и поступает. Приподнимается на цыпочки, упираясь рукой в его плечо, и приближается к лицу. За секунду до того, как закрыть глаза, замечает довольную ухмылку и убеждает себя, что ей показалось. Что не этого он добивался. Что Малфой вообще ничего не добивался и все это — не спланированный сценарий, а вполне закономерное… — как его там? — поведение. Продолжение. Решение. Ну вот. Мысли опять путаются. Его язык нетороплив: медленно и будто бы вдумчиво скользит по ее. Зубы слегка сжимаются на нижней губе и мягко ее оттягивают. СЛИШКОМ непохоже на его манеру. Слишком… непривычно. Странно и будто с каким-то подтекстом. И хотя Гермиона совсем не против, чтобы он вел себя как прежде, она рада, что ничто не предвещает укусов на шее и плечах. «Наверное, надо будет об этом сказать…» Ведь обсуждать предпочтения — совершенно нормально, да? Так люди и поступают. «Потом», — решает она и прижимается, чувствуя, как его волосы холодят кожу на лице. Проводит ладонью по его щеке, с удивлением отмечая, что та совершенно гладкая. Нет даже намека на вечернюю щетину, что обычно царапала подбородок. Ей нравится эта гладкость, и она проводит большим пальцем еще раз, чувствуя, как Драко улыбается даже не отрываясь от поцелуя. Его рука скользит по ребрам, обвивает талию и, притягивая к себе, будто… разворачивает? «Куда?..» — рассеянно думает Гермиона, приоткрывая глаза. Слегка отстраняется, чтобы сообразить, что Драко направляет ее к двери. К двери в ванную старост. В голове снова что-то щелкает. Ночь. Котел с зельем. Парвати. Драко. Обида-ревность-обида. И злость. И вот уже ладонь упирается в его грудь, непрозрачно намекая, что Гермиона против. Категорически. Лицо Драко секунду-другую буквально светится вопросом: «Что не так?». Смешно. Обычно это он постоянно тычет, что Гермиона ничегошеньки не понимает. Что тут сказать? «Ты всех туда тащишь или только гриффиндорок?» Глупо. Или нет? Они же тогда «не усложняли». Значит, тот раз — не считается. Или считается? В любом случае Гермионе совершенно не хочется туда, где Драко с кем-то уже был. Точка. С другой стороны… Наверное, смятение слишком явно отражается на ее лице, потому что Драко — словно намереваясь переубедить — резко притягивает Гермиону к себе. Слегка раздраженно. Чуть сильнее, чем следовало бы. До возмущения нагло. Зато так… привычно. Заставляя мозг заткнуться. Лишь на мгновение. Ведь в следующий момент гордость все же побеждает: «Ну уж нет!» Гермиона отвечает на его поцелуй, однако развернуть себя не дает. Будто почувствовав ее настрой, Драко чуть ослабляет хватку. Почти нежно скользит рукой по ее спине и сжимает ягодицу. Углубляет поцелуй, притягивая второй рукой Гермиону за затылок, а она в ответ сильно кусает его за губу — в знак протеста. Глупо было полагать, что он ничего не понял. Малфой не дурак. И это — вовсе не непонимание. Это — почти просьба. Он уговаривает ее. Не словами, нет. «До такого он никогда не снизойдет», — мелькает у нее в голове, и именно эта мысль зажигает упрямство. И решимость. Гермиона хочет услышать его просьбу. И это — единственное ее условие. Махнув рукой на то, что они стоят посреди пустующего коридора и целуются как одержимые, что отбой прозвучал уже давным-давно и что в любой момент могут пройти как патрулирующие старосты, так и Филч, преподаватели и еще Мерлин знает кто, Гермиона проводит рукой по пуговицам его рубашки вниз и, замерев в дюйме от ремня, тянет белую ткань вверх. Не зная, откуда берется смелость, провоцирует. Неторопливо ведет двумя пальцами по коже вдоль пряжки ремня и старается сдержать злорадную улыбку, когда слышит, как Драко шумно выдыхает носом, сильнее сжимая ладонь на ее ягодице. Пусть Гермиона не так опытна, зато она быстро учится. Да и не так уж это и сложно. Не высшая трансфигурация, в конце концов. Пальцем — под пряжку ремня. Слегка потянуть. Оторваться от губ и прижаться к шее. И… Да. Уже в следующую секунду поддаться, когда Драко толкает ее к стене и, прижимая к холодному камню, припадает к шее, вонзаясь — ну вот опять! — зубами, втягивая кожу, наверняка оставляя красочные отметины. Гермиона в отместку впивается ногтями ему в плечи так сильно, как только может. Вот только через рубашку вряд ли Малфой это чувствует. — Что ты хочешь?.. — выдыхает он. Проводит ладонью по месту укуса, будто извиняясь. По плечу. Ключице. И… Он, конечно, тоже уже знает ее. Даже через школьную рубашку и лифчик Гермиона чувствует каждый его палец на своей груди. И, едва сдерживая стон, сжимает зубы. «Подумаешь, реакция тела! Это вполне можно контролировать!» Она не проиграет. Не сегодня. Немного откинув голову назад, Гермиона собирается с мыслями. Но в голову не приходит ни единой. Чертов вакуум. — Услышать… — она так рада, что в голосе нет легкомысленного кокетства, что даже позволяет себе тихий, еле слышный стон. Драко сжимает ее грудь и медленно, почти обреченно выдыхает сквозь зубы. Словно тоже пытается себя сдержать. Или решает, что для него в этот самый момент важнее: желание или мнимое высокомерие. Убирает руку с груди. Скользит вниз — по животу. Замирает где-то у тазовой косточки. В попытке помочь принять решение Гермиона запускает пальцы в светлые влажные волосы и, притянув его лицо к себе, целует подбородок. Намеренно мягко, ненавязчиво. Уже зная, что подобное распаляет Малфоя куда сильнее, чем напор. И не ошибается. Весь план Драко летит к чертям. Он собирался лишь слегка усыпить ее бдительность, чтобы потом задать вопрос, по опыту зная, что самый честный ответ — это ответ, данный от неожиданности. Теперь он не хочет ни о чем спрашивать. Не сейчас. «Услышать…» Что? Что она хочет услышать? Драко не сомневается, что тут так или иначе замешана Патил: Грейнджер снова выпячивает гордость — кажется, даже не осознавая этого, — приподнимает подбородок, как только выдается возможность. Драко сердито сжимает его пальцами и слегка отводит в сторону, открывая шею. Касается губами под челюстью. Приблизившись к уху, шепчет: — Хочешь услышать, как сильно я тебя хочу? И буквально чувствует жар от ее вспыхнувших щек. Дрожь, пробежавшую по телу. Тишину замершего дыхания. «Почти…» — Неужели сама не видишь? — словно в подтверждение своих слов, он вжимается пахом ей в живот, наверное впервые жалея, что у них такая большая разница в росте. Грейнджер неопределенно машет головой. Словно в отрицании. — Нет? — чуть отстраняясь, уточняет он, понизив голос. Прищуривается. И медленно, словно издеваясь, ведет пальцем вверх по внутренней стороне бедра. Грейнджер тут же сжимает ноги, хотя Драко видит, что удается ей это с большим трудом. «Еще немного…» Его рука замирает в паре дюймов от ее белья. Большой палец терпеливо поглаживает нежную кожу. — Нет, — снова качает головой Грейнджер и кивает на дверь. Закрывает глаза. — Не… там. «О, так вот в чем дело…» Как же с ней, блять, сложно. «Не там». А где, черт ее дери?! «Спокойствие…» — с нажимом напоминают остатки самоконтроля. — Ну же, Грейнджер, — нежно, как никогда. Сам не ожидая, что так умеет. — Не глупи… Она сомневается, Драко видит. Посылая самоуважение нахер, выдавливает: — …пожалуйста. И тут же пожинает плоды — Грейнджер сдается. Томно выдыхает, расслабляет вытянутую в струну спину. А затем… улыбается. Всего секунду — но блять! — как победоносно. «Так вот чего ты добивалась?» — ощетинившись, сардонически смеется внутренний голос. Гермиона видит, как меняется взгляд серых глаз: из желающего он становится хищным. Почти диким. Почти безумным. Не стоило ей, наверное, так открыто радоваться своей победе. Впрочем, когда Драко впивается пальцами в ее талию и, приподняв на пару дюймов над полом, разворачивает и буквально вволакивает во все еще дышащую паром комнату, испуг заменяет другое, куда более сильное чувство. Скручивающее низ живота в горячий, тугой узел. Заставляющее кожу гореть, а соски — болезненно тереться о тонкую ткань лифчика, словно это не хлопок, а наждак. Она обвивает его шею руками и прижимается, будто это поможет. Понимает, что едва касается пола пальцами ног, только тогда, когда буквально повисает на Малфое, со всем жаром отвечая на глубокий, властный, такой требовательный поцелуй. От которого тяжело — Мерлин, как же тяжело… — дышать. Она задыхается. И духота не помогает справиться с головокружением. Совсем. Влажный воздух снова с трудом попадает в легкие. Зато сейчас в нем нет запаха удобрений и чернозема. Есть только аромат одеколона, шампуня и желания. Драко не предпринимает попыток раздеть ее, словно решив, что так потеряет больше времени. Будто подавая пример, проворно расстегивает свою рубашку и сбрасывает туфли, даже не отрываясь от поцелуя. Он прав. Пальцы Гермионы нащупывают пуговицы и выталкивают их из петель быстрее, чем Драко отрывается, чтобы сделать глоток воздуха и скинуть свою рубашку. Гермиона не успевает снять свою — только распахнуть, прежде чем он снова врезается в ее губы и, торопливо огладив бедра, подхватывает под ягодицы. — Чт?.. Она получает ответ еще до того, как заканчивает вопрос. Цепляется за широкие — черт, они всегда такими были? — плечи и крепко обхватывает пояс Драко ногами. Слишком остро ощущая между ног его напряженный член, а лопатками — теплый мрамор. Какое-то безумие. И Драко этого мало. Катастрофически. Просто-блять-невозможно. Особенно когда Грейнджер ерзает, трется о член сквозь ткань. Неосознанно, инстинктивно. Вздрагивает, когда он подается навстречу, — и еще теснее прижимается. И отчего-то вдруг трахать ее там, где трахал Патил, — уже не хочется. Убедившись, что она надежно зафиксирована между ним и стеной, Драко скользит ладонью под лифчик. Припадает губами к шее и старается сообразить, куда двинуться дальше. Взгляд улавливает высокую стопку мягких белых полотенец. То, что надо. Кое-как вытащив из кармана палочку, он делает резкий, нетерпеливый взмах, расшвыривая полотенца по полу. Похер на аккуратность. Похер вообще на все. Отстраняется, чтобы взглянуть на лицо Грейнджер, словно опять — да зачем?! — хочет убедиться, что она не против. Не против. Кажется, Грейнджер вообще слабо понимает, что происходит. Глаза никак не могут сфокусироваться, опьяненно поблескивая в мягком освещении. Влажные волосы у висков закудрявились, горячие как печка щеки пылают румянцем, губы припухли, отчаянно хватая воздух. — Черт, Грейнджер… Так и не закончив предложение, Драко бросает палочку на пол, обвивает Грейнджер за талию и, оторвав от стены и за пару шагов преодолев расстояние, торопливо укладывает на мятые полотенца. Она не желает его отпускать: стройные ноги до судорог крепко сжимают его бока, пятки — и когда она успела выпрыгнуть из туфель? — с силой вдавливаются в поясницу. — Можешь отпустить, не упадешь. Драко жалеет о своем комментарии сразу же, как в глазах Грейнджер появляется искра осмысления. Неловко улыбнувшись, она отпускает его, будто бы не зная, куда деть руки. Снова включает свой чертов мозг. Снова начинает анализировать. «Ну уж нет». Встав на колени между ее ног, Драко хватает узкие лодыжки и резко дергает на себя. — Ой!.. Благодарит Мерлина, что Грейнджер не пытается поправить задравшуюся юбку. Лишь гуще краснеет, прикрывая рот пальцами. Драко обожает смотреть на ее лицо, когда она так распахнута перед ним, но сейчас ему важно, чтобы Грейнджер расслабилась. Если ей так комфортнее — пускай. Но только сегодня. Поэтому, стиснув зубы, уговаривает себя не торопиться. Медленно провести пальцами от лодыжек — вверх. Остановиться где-то под коленями. Наклониться и нежно поцеловать крошечное углубление пупка. Чуть выше. Провести губами по ребрам, огладить плечи, стягивая рубашку. Сдержать ругательство, когда та не поддастся с первого раза. Отшвырнуть к чертям. Прошептать в кожу: — Расслабься, — и услышать в ответ рваный выдох, от которого все волоски на теле встают дыбом. С силой вжаться членом в обнаженное бедро, будто так станет легче. Ага, всенепременно. — Ч-ч-черт… Укус в выпирающую ключицу. Да, да, Грейнджер. Он знает, что тебе это не по душе. Не обязательно так сжимать ему плечи. Рукой — за спину, в поисках заветного крючка. Мгновение — и лифчик летит туда же, куда рубашка. А Грейнджер… — что?.. — с первого взгляда кажется, что она хочет закрыться, но нет. Она сама — сама! — накрывает ладонью грудь. Мерлин, она… она трогает себя. Аккуратные пальцы сжимают затвердевший сосок, и Драко готов поклясться, что сходит с ума. Что еще никого — и никогда, никогда, мать его! — так не хотел. Блять. Блять-блять-блять. Руки сами находят молнию на юбке. Дергают. Слишком резко. Слишком поспешно. Будто можно иначе. Пальцы судорожно сжимают плиссированную ткань, и Грейнджер без подсказок приподнимает бедра, чтобы избавиться от еще одной ненужной тряпки. Сегодня почему-то не хочется, чтобы на ней оставалось хоть что-нибудь: руки скользят по ногам, стаскивая гетры, а когда взгляд падает выше… Драко кажется, что он сходит с ума во второй раз. Серая ткань простых, совершенно незамысловатых трусиков промокла почти насквозь, и это — самый охерительный комплимент, который Драко получал в своей жизни. Настолько, что невозможно оторвать глаз. Как под чертовым гипнозом. Грейнджер, очевидно, становится не по себе. Она ерзает, наверняка задаваясь вопросом, что же он там такого увидел. Однако ноги не сводит. Лишь прикусывает губу и прикрывает глаза — словно борясь со смущением. Оно и понятно, ведь в следующую секунду… …сгибает ногу и проводит коленом по боку Малфоя. Гермиона понятия не имеет, откуда у него столько выдержки. А просьбы о скорейшем продолжении… Нет. Они никак не идут с языка. Поэтому-то она и пытается — наверняка до ужаса нелепо — выразить свое желание языком примитивных жестов. «Ну же, ну же, ну же!» Когда Драко внезапно нависает над ней, а длинные пальцы сжимаются на ее шее — становится страшно. Действительно страшно. Он же… он же не собирается ее душить?! Нет. Только прижимает затылок к полу и впивается в губы. Глубоко. Будто есть хоть крошечная вероятность, что она куда-то сбежит. Будто у нее есть хоть единый шанс сбежать. «Да не в этой жизни». Гермиона не помнит, в какой момент она вдруг лишается белья, но осознает, что впервые оказывается перед Драко совершенно голой. Совсем. Хватка на шее ослабевает. Пальцы перемещаются куда-то на подбородок. А дальше — происходит что-то… странное. Совершенно… немыслимое. Вжавшись членом ей в бедро — Гермиона даже не сразу понимает, что он все еще в брюках, — Драко наклоняется и обхватывает губами сосок. И в тот момент, когда из горла уже готов вырваться громкий стон, а губы вот-вот приоткрываются — пальцы Драко скользят ей в рот. Получается какое-то невнятное мычание. Но судя по тому, что давление в бедро усиливается, Драко нравится то, что он слышит. Еще как нравится. Грейнджер не понимает, чего он хочет. Наверное, для нее это слишком. — Оближи, — подсказывает Драко, перемещаясь губами к другому соску. И секунду спустя ощущает подушечками пальцев осторожное скольжение языка. Сначала легкое, неуверенное. Следующее — смелее. А когда покрасневшие губы обхватывают его пальцы по вторую фалангу — не выдерживает. Сжимая зубы на соске — толкается глубже, слыша над головой громкий удивленный вдох через нос, а следом — вот же!.. — почти одобрительное мычание. По крайней мере, Драко расшифровывает его именно так. От мысли, что на месте пальцев должен быть член, — едет крыша. Нет, он бы не выдержал. Он бы не стал медлить. Он бы схватил ее одной рукой за затылок, другой — за горло и вбивался бы, вбивался. До хрипов. До слюней, стекающих по ее горделивому подбородку. До гортанного стона. До… Пальцы непроизвольно толкаются еще. Грейнджер почти закашливается. По идее это должно отрезвить, но не отрезвляет. Наоборот. «Блять, отвлекись! На что угодно!» Стараясь не думать о том, что однажды непременно сделает это, Драко отрывается от несчастного соска — на котором вполне отчетливо виднеется отпечаток зубов — и вытаскивает пальцы из ее рта. Не успевает она открыть глаза, как его пальцы скользят уже не в рот. От ее стона Драко едва не теряет рассудок. Снова. Мерлин, этот звук определенно стоил того, чтобы столько терпеть. Грейнджер настолько не в себе, что несмотря на узость — черт-черт-черт! — буквально насаживается на его пальцы. Еще и еще. Он не видит. А ему нужно это видеть. Немного отстранившись, Драко надавливает ладонью на низ ее живота, чтобы зафиксировать, и вынимает пальцы. Почти завороженно глядя на то, как те блестят от влаги. Грейнджер уже едва ли не хнычет. Еще. Резко — вперед. Плавно — назад. Еще и еще, слушая невероятные, просящие стоны. Впервые — искренние. Впервые — Грейнджер не сдерживается. Драко сгибает средний палец — и ее начинает потряхивать. Большим касается набухшего клитора — и острые коленки начинают дрожать. Сейчас-сейчас-сейчас. Драко не помнит, чтобы хоть когда-нибудь так быстро избавлялся от брюк. Сейчас-сейчас… — Сей… Впиться пальцами в дрожащие колени… — …час. Войти так мощно, что Грейнджер вскрикивает. Снова — впервые. В голос. Изгибаясь так, словно ее поражает молния. Впиваясь ногтями в руки. Царапая предплечья. Зажмуривая глаза. Толчок, другой. Сильнее. Глубже. — Я… я… — Давай. Давай, Грейнджер. Сделай это для меня… Она выгибается так сильно, что Драко на секунду боится за ее позвоночник. Ее сжавшиеся, почти красные соски — буквально у него перед носом. — Я… сейчас!.. Не думая, он обхватывает один губами — и Грейнджер вскрикивает во второй раз. Ее тело под ним неистово дергается. Как в конвульсиях. Он и не знал, что она способна… — …так сильно… Сжимается вокруг его члена. Раз, другой, третий. И у Драко больше нет сил, чтобы дать ей прийти в себя. Выпрямившись, он хватается за узкую талию и — в кои-то веки не задумываясь о ее комфорте — приподнимает бедра Грейнджер так высоко, как ЕМУ удобно. Вся выдержка летит к хуям, когда он начинает вколачиваться. Вдалбливаться в эту немыслимую узость в таком темпе, будто Грейнджер — даже не живая. Да и она, вроде, не против. Лишь жалобно скулит, хватаясь за края полотенец. Драко даже не уверен, в сознании ли она. Это кажется настолько незначительным, что ворвись хоть оживший Волдеморт — Драко не остановился бы. Ни за что. Ни. За. Что. Когда он выгибается и, сжав бедра Грейнджер так, что наверняка останутся синяки, падает на нее, у него слишком стучит в ушах, чтобы услышать то, что она ему говорит, прежде чем закрыть глаза.* * *
Русалка на витражном окне тактично отворачивается к сапфирным осколкам моря. Витающий в воздухе нежный аромат напоминает об усыпанном цветами поле вокруг Норы ранней весной. Гермиона приходит в себя только тогда, когда слух улавливает что-то между шипением и потрескиванием: густая пена радушно принимает ее в свои объятья, и до затуманенного сознания наконец доходит, что блаженное тепло — не последствия оргазма, а вода, обволакивающая каждую клеточку тела будто жидкий шелк. Сначала ноги — от щиколоток до бедер, потом живот — от пупка до груди. Ключицы. Плечи. На фоне этого безмятежного покоя мысль, что она сообщила Драко о том, НАСКОЛЬКО ей с ним хорошо, — не пугает. Не заставляет придумывать пути отступления, смущаться или жалеть о сказанном. Ни капли. Гермиону даже не тревожит, что она — гипотетически, в таком-то состоянии — может утонуть. Да и зачем? Разве возможно захлебнуться, когда лопатки упираются в широкую грудь, а сильные руки поддерживают на плаву? В голове так пусто… так невероятно пусто, что не хочется думать о том, насколько, должно быть, все это абсурдно выглядит. Гермиона даже не боится признаться себе, что ей НИКОГДА не было так спокойно. Впервые — в ЕГО присутствии. Драко лениво зачерпывает ладонью горсть воды и выливает ей на плечо. Гермиона смотрит, как пена стекает с кожи, открывая взору крупный засос. На мгновение вспоминает о своем желании высказать недовольство относительно этой его привычки — и передумывает. Момент кажется слишком эфемерным, чтобы портить его такими словами. И все же на краю сознания она понимает, что после — вряд ли осмелится. — Когда ты вообще успел наполнить ванну? — язык еле ворочается, а голос так слаб, что Гермиона не уверена, слышит ли ее Драко. — Очевидно, мне нужно чуть меньше времени, чтобы очухаться, — так же лениво отвечает он. Гермиона предпочитает не думать, что в любой другой обстановке эта фраза наверняка прозвучала бы до жути самодовольно. — Болит? — осведомляется он, под водой прикоснувшись к ее бедру. Впервые — без подтекста. Впервые — они обнаженные, но просто лежат. Впервые — его голос звучит почти... с беспокойством. — Нет, — слабо улыбается Гермиона, откидываясь затылком на его плечо. — Просто мне не очень, когда ты… — Да знаю я, знаю… Блаженно прикрыв глаза, она в шутку осведомляется: — Научился читать мысли через кожу? — Куда уж мне, — беспечно качает головой он и упирается подбородком в ее плечо. — Хотя не удивлюсь, если кто-нибудь так умеет. Или как-нибудь иначе. — Ну-ну, — смеется она, вытягивая ноги и медленно болтая ими в воде. — Кто, например? — Хм-м... новый учитель? Ты ведь не просто так просила у меня уроки, верно? Ноги замирают. И вот вода уже не такая мягкая, и в теле пропадает легкость, и разум заполняется тревожными мыслями. — На что ты намекаешь? — Разве я намекаю? Просто делюсь предположением. Ты как-то спрашивала, использовал ли я в его присутствии окклюменцию, — его голос так спокоен… — Потом были занятия. И прекратились они аккурат к его назначению на должность. Совпадение? — Нет, — как бы Гермиона ни старалась, не выйдет у нее говорить так же непринужденно, когда… что Малфой вообще делает? Подозревает ее в чем-то? Обвиняет? — Если ты не помнишь, то занятия прекратились по другой причине. Озвучивать, что виной тому их ссора, Гермиона не стала — Малфой и сам все прекрасно помнил. Не мог не помнить. — И ты решила… что? Заниматься теперь с ним? Ох, прости… это ведь была, — пауза. Секунду, другую. И тихо, с нажимом, со слабо скрываемым скепсисом: — отработка. «Гойл!» Тут к гадалке не ходи! Могла бы и сообразить, когда он вдруг решил задержаться в кабинете, хотя обычно — вылетал одним из первых! «Ожидала подвоха?! Вот он тебе! На! Подавись!» Выдавать Дамиана не хотелось, однако врать, тем самым оправдываясь, — слишком унизительно. И да, ревность — это же именно она? — с какой-то стороны даже приятна, но собственничество? Отчет за каждый сделанный шаг? Подозрения? Намеки на… что-то? Вот уж нет! — Ты прав. Никакой отработки не было. А то, чем мы с Дамианом… — Гермиона намеренно, так же с нажимом выделяет его имя. Не должность, не фамилию, — это мое дело. А если у тебя есть основания мне не доверять — пусть так! Она с плеском отстраняется от него. По крайней мере, пытается, пока не понимает, что его рука крепко удерживает ее за талию. — Отпусти! Малфой тяжело вздыхает. Гермиона не может расшифровать: со злостью или с признанием ее правоты. Но когда он говорит, то его голос все так же спокоен, однако тверд: — Похоже, нам многое нужно обсудить. И Гермиона замирает, когда смысл фразы доходит до сознания. Потому что снова — впервые. Впервые — «нам».