«Поздравишь с новосельем? Хогсмид, в конце главной улицы направо. Дом за большим холмом.
Д.
P. S. Не корми птицу».
Пол и правда заплясал под ногами? Малфой приглашает ее… к себе?.. К себе домой?.. В свой дом?.. «Что это значит?» Он зовет ее на остаток каникул? На один вечер? Просто отметить? Или… Если на один вечер, то куда девать Живоглота? Загляни Гермиона в Хогвартс, чтобы оставить кота там, — раскроет, что приехала раньше, а значит, придется объяснять ребятам зачем. Потом еще и собираться при них в Хогсмид, и… «Что тогда? Взять с собой?» Вряд ли Малфой обрадуется, если Живоглот поцарапает его наверняка дорогущий кожаный диван. С другой стороны, если Гермиона едет на один вечер, то кто мешает не выпускать кота из клетки? «Можно применить Заклинание Незримого Расширения!» Точно, так она и поступит. Расширит клетку так, что Живоглот спокойно сможет пережить один вечер, а потом вернется в Хогвартс и… Словно напоминая о своем присутствии, филин громко ухнул. — Ох, да-да… Ты ведь ждешь ответа? Филин моргнул. — Сейчас-сейчас, — бормотала под нос Гермиона, пытаясь в широком стакане с канцелярией найти хотя бы одно перо. Перьев не было — Гарри и Рон обычно не привередничали. «Ладно, переживет!» «К моменту, когда ты получишь ответ, мое "завтра" превратится в твое "сегодня". Так что сегодня, часам к шести», — вывела она на обороте обычной синей шариковой ручкой и, чуть улыбнувшись, подошла к филину. Тот выглядел заметно уставшим. — Драко попросил тебя не кормить… — словно оправдываясь, виновато произнесла Гермиона, привязывая пергамент к уже протянутой лапе и невольно отмечая, что у Букли когти были раза в два меньше. — Попробовал бы он сам вот так полетать! — вдруг разозлившись, воскликнула она и, добавив: — Подожди! — второпях начала разгребать свитки с конспектами. К сожалению, на столе не оказалось ничего, кроме открытой пачки рисовых хлебцев двухдневной давности. Гермиона уже и забыла о них. Решительно достав сразу два, она вернулась к филину и протянула. Тот попятился. — Мы ему не скажем, — заговорщически предложила она, делая шаг ближе и стараясь не думать о том, насколько у филинов могут быть острые клювы. Птица, словно в сомнении, наклонила голову и, одобрительно ухнув, осторожно выхватила один хлебец, шагнув-таки на подоконник. — Как же тебя зовут, красавец? — тихо поинтересовалась Гермиона, но провести рукой по блестящему крылу все же не решилась. Филин торопливо расправился с одним хлебцем и, взглянув на Гермиону — ей не показалось? — довольно прищурился. Нежно, будто боясь напугать, выхватил второй — и в ту же секунду выпорхнул в звездное апрельское небо.* * *
«Да нет, быть не может…» — нахмурилась она, с сомнением глядя на здание. Ну как здание… дом. Хотя, наверное, даже не дом — домик: двухэтажный, узкий, в окружении запущенной растительности. «Нет, он точно написал: "направо, за большим холмом"». Вон он — холм, а прямо перед ней — дом из темно-серого, проросшего у фундамента мхом камня, с широким, выступающим, подкопченным дымоходом. По углу, словно пытаясь скрыть старую кладку, стыдливо вьется плющ; у двухступенчатого крыльца стоит треснутый уличный вазон с засохшей гортензией; под кривой многолетней грушей скрипят видавшие виды качели. Если бы Гермиону попросили дать этому месту характеристику, она бы сказала, не покривив душой, — наиуютнейшее! Но представить здесь Драко… Впрочем, сидящий на козырьке крыльца знакомый черный филин немного развеял сомнения. — Ладно… — едва слышно выдохнула она, жалея, что не может стряхнуть с занятых рук волнение. — Ладно. Звонка у двери, разумеется, не оказалось, поэтому, не давая себе времени на сомнения, Гермиона поставила клетку с Живоглотом на ступеньку и постучала. Раз, другой. На третий дверь распахнулась. Гермиона даже не успела подумать, отчего Драко так быстро открыл — она ведь прибыла на десять минут раньше! — как и не успела выкрикнуть предупредительное «Осторожно!» перед тем, как оказалась сгребена в охапку. — А-а! — тут же воскликнул Малфой, отскочив на пару футов. Гермиона испуганно сделала шаг вперед: — Сильно?.. — Это что еще за хрень, Грейнджер?! — Кактус… — ахнув от ужаса, едва слышно пролепетала она. «Вот тебе и карма за безотчетный порыв», — тут же съехидничал внутренний голос. Но как тут сдержаться? Драко не помнил, когда в последний был настолько… да и был ли вообще. Он готов к экзаменам. Готов к матчу. Черт, да он никогда в жизни не летал так хорошо! Купил у этого унылого заики — не ахти, конечно, но пригодный для жизни — дом. А Грейнджер… — его Грейнджер — согласилась приехать и взглянуть на эту халупу. И даже не трансгрессировала с воплями, увидев. Мать здорова и в прекрасном расположении духа, домовик прижился и не пьет. А еще… еще у него будет брат. Так что порыв вполне оправдан. Кто же знал, что Грейнджер вооружится… что это вообще такое? — Кактус? — чувствуя себя последним болваном, с сомнением переспросил Драко, глядя на зеленое пузатое нечто с длинными как иглы колючками. — Просто обычай, ничего такого… Есть традиция такая — дарить на новоселье растения, — затараторила Грейнджер, — чтобы хозяева жилья поскорее «пустили корни». Но я подумала, что ты вряд ли такой же их любитель как Невилл, а кактусы — совсем неприхотливы и… вот. — топорно закончив свою речь, закусила губу она и неуверенно протянула крохотный коричневый горшок из странного блестящего материала. «Какая же она…» …милая? Да. Чертовски, чертовски милая. Со всеми этими растрепанными ветром волосами, раскрасневшимися щеками, извиняющимся взглядом и куда четче проступившими от весеннего солнца веснушками. Еще и с этим… кактусом. — Надеюсь, он больше не нападет? — вместо «спасибо» прозвучало не очень, но Грейнджер, судя по расслабившимся плечам, все услышала правильно. И даже улыбнулась: — Нет, обещаю. Драко осторожно принял растение и поставил на тумбу для обуви. Для верности осмотрев Грейнджер на предмет еще какого-нибудь неожиданного колючего предмета и убедившись, что такового нет, произнес: — Иди сюда. И снова обнял. Задумавшись, что, вроде бы, не делал этого раньше. Уж точно не так. Не так легкомысленно, не так крепко, не так — положив подбородок на ее макушку. С языка даже почти-почти сорвалось слащавое «рад тебя видеть», когда взгляд упал на приплюснутый мокрый нос, торчащий между прутьев клетки в полушаге от Грейнджер. — О, ну конечно… — Он тебя не побеспокоит, — почуяв слабину, тут же заверила Грейнджер, высвобождаясь. — Я расширила клетку, так что… — Он что, проторчит там до воскресенья? — До… воскресенья? — в явной растерянности уточнила она, будто неправильно расслышала. — Очевидно, нет? — Нет, — тут же задрав подбородок, почти привычно перешла в наступление Грейнджер. — Немного конкретики твоему письму не повредило бы, знаешь ли! — Как хочешь, — пожал плечами Драко. — Но я не живодер. Решишься остаться — выпускай животину. Надеюсь, он приучен делать свои дела на улице? Грейнджер в неверии прищурилась: — Да что с тобой такое? Ты точно Малфой? Наверное, по его лицу было ясно, что он не вполне понял, с чего вдруг взялся такой вопрос. Грейнджер всплеснула руками: — Зовешь меня на несколько дней, обнимаешь, разрешаешь выпустить Живоглота и… — она сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха: — улыбаешься! — А если я засмеюсь — что? Грохнешься в обморок?* * *
Сон был на удивление мирным. Глубоким настолько, что глаза Гермиона открыла, только когда в щеку требовательно уткнулся холодный нос. — Сейчас… — пообещала она, с удовольствием потягиваясь. И лишь зевая, поняла, что, кроме голодного кота, на груди есть еще что-то — на животе. Тело непроизвольно напряглось, пока сонный мозг стремительно начал собирать воедино все фрагменты. Письмо, поезд, заросший фасад… …стараясь вести себя максимально непринужденно, Гермиона осматривается и выдавливает самый, на ее взгляд, правдоподобный… комплимент? — Очень… минималистично. — Ты хотела сказать «пусто»? — уточняет Малфой, ехидно прищурившись. Вообще-то да, пусто — ужасно, ужасно пусто. И, как оказывается, не только в прихожей: в гостиной ютятся лишь камин, диван — обычный, к слову — и кофейный столик; в примыкающей к ней кухне раковина, узкий шкафчик и стол с одним-единственным стулом. Дверь в кладовку. Ни коробок, ни полок, ни фотографий, ни даже штор. Драко, похоже, приобрел только самое-самое нужное — буквально. — Не хотелось торчать в Хогсмиде дольше необходимого, — кратко поясняет он и спешит увести разговор в сторону… …При попытке Гермионы выбраться рука на животе напряглась, но, к счастью, не притянула, как тогда, в первый раз. Живоглот, поняв, что хозяйка теперь уже точно проснулась, стремительно спрыгнул с кровати и посеменил к выходу из спальни, а Гермиона, еще раз беззвучно зевнув, протянула руку и взяла с тумбочки оставленные там на ночь часы. — О… — выдохнула вслух и тут же обернулась. Малфой все так же крепко спал. Во сне он казался настолько безмятежным, что, похоже, его даже не волновала щекочущая длинная прядь, едва-едва касающаяся крыльев носа. Со вздохом поборов в себе желание ее убрать, Гермиона заставила себя встать. Ведь если стрелки часов не врали, близилось одиннадцать часов. Неудивительно, что Живоглот был так настойчив. Забрать одежду из спальни оказалось несложно, а вот спуститься — очень даже. Кажется, каждая ступенька лестницы была заколдована скрипеть, чтобы оповещать хозяина о том, что кто-то покидает жилище. При всей абсурдности версия казалась почти здравой — кто знает, может, родители Стива и правда заколдовали доски, чтобы тот не сбегал гулять по ночам? Не то чтобы Флипс был похож на бунтаря, но мало ли?.. — …мало ли! А если охота была неудачной — что тогда? Останется голодать? — Именно так, — уверенно кивает Драко. Гермиона решает не налегать в этот раз на вино, пусть оно и куда слаще того, что они пили в Выручай-комнате, однако и близко не такое вкусное, какое покупал Гарри. К тому же щеки и так уже ощутимо покалывает. — Но это же просто варварство! — отставив свой бокал и усевшись поудобнее, заявляет она. — Не кормить собственную сову… — Филина, — поправляет Малфой. — Сову, филина!.. Это же… — …нормально для нормальной почтовой птицы, Грейнджер… …Уже привыкшая к тому, что в домах волшебников не бывает холодильников, она, особенно ни на что не рассчитывая, заглянула в кухонный шкаф. Внутри не оказалось ни крошки: только пара запечатанных бутылок чего-то крепкого и минимальный набор посуды. Понадеявшись, что Малфой не испытывает к блюдцам особой любви, Гермиона, еще раз похвалив себя за добротно собранную сумочку, щедро насыпала в одно кошачьего корма и, поставив на пол, подошла к окну. Видно, недавно прошел дождь: солнце уже давно взошло, и выглядывающие из-за холма крыши покосившихся домов Хогсмида слегка поблескивали… …на самом деле не весь вечер проходит гладко. Когда слово за слово речь снова заходит о доме, в котором, кажется, Малфою не нравится каждый угол, Гермиона не удерживается, интересуется, даже не задумываясь над собственными словами: — Зачем тогда согласился? А когда у него дергается щека, осознает, что сморозила страшную глупость. Драко ведь уже говорил, что ему все отказывали. Впрочем, ответ удивляет: — Мои запросы за последний год существенно снизились. Как Гермиона ни хочет, но не может выбросить из головы мысль, что это камень и в ее огород. Желание рассказать о той анонимной записке как-то пропадает… …Она не знала, сколько простояла вот так — глядя куда-то вдаль, пока в голове плясали отрывки вчерашнего вечера… …за окном медленно, но упорно темнеет, однако спать совершенно не хочется. Но и на диване сидеть уже кажется… не то чтобы неудобным, просто в какой-то момент Гермиона вдруг решает, что сползти на пол и прислониться к дивану спиной, просунув ноги под кофейный столик, — удачная идея. Малфой, глядя на это, мотает головой и, силясь сдержать улыбку, делает глоток. — Почему нет? — не то со смехом, не то с капризной укоризной всплескивает руками Гермиона. — Слишком пафосно? Не дождавшись ответа, продолжает рассуждать, надеясь, что Драко сдастся: — Наверняка так и есть! Потому ты и стесняешься говорить, да? Так кто он? Император? Монсеньор? Может, сам Мерлин? — Далось тебе его имя, — отмахивается он, отставляет бокал и, усмехнувшись, тоже сползает на пол, обхватывает ее запястье притягивает Гермиону к себе. Сопротивляться — даже из принципа — хочется еще меньше, чем спать… …Все вчера казалось каким-то… не совсем реальным, что ли. Словно бы эфемерным. Весь вечер в голове то и дело возникал вопрос: «Ты вообще осознаешь, что происходит?!» Наверное, все это потому, что на этот раз они находились почти в изоляции. Не было ни студентов с учителями за любым углом или дверью, ни уроков, на которые надо спешить, ни тренировок. Гарри, Рон и Джинни думали, что Гермиона у родителей, родители — что поехала на остаток каникул к друзьям. И вот это совершенно непривычное отсутствие переживаний где-то на дальней полке подсознания — дико выбивало из колеи. А может, все дело в том, что Малфой и правда не казался собой? Конечно, она никогда не видела его «дома», но если он на самом деле такой, то зачем ведет себя иначе на людях? К чему весь этот яд? Тон, полный сарказма? Снисходительный взгляд, словно все вокруг — тяжелое бремя, которое он вынужден нести? Или наоборот он всегда такой, а «дома» — другой? Или с ней — другой? Эта мысль показалась особенно приятной… …приятно оказываться правой, даже если это происходит только в собственной голове. Ведь все те мысли про лепнину, кожаные диваны и хрупкий хрусталь, которые Гермиона успела навоображать по пути в поезде, отчасти оправдываются в спальне, единственной обустроенной в доме комнате, где Малфой развернулся по полной: не считая оставшегося от прежнего хозяина пола, все смотрится… ну, почти как гостиная факультета, если вычесть бо́льшую часть зеленого. Серый. Серый-серый-серый. Повсюду. Обои, одеяло, шторы… «Серый — его любимый? Но это ведь даже не цвет!» Раз уж рассказывать о себе Драко не любил, то не воспользоваться анализом места, где он — Мерлин, помоги… — теперь живет, было бы чрезвычайно, чрезвычайно глупо. «Отчего начал ремонт именно со спальни? Так сильно ценит комфортный сон? Но почему? Вряд ли ведь в детстве его заставляли спать на соломе…» Широченная кровать из темного массива с полудюжиной подушек, громоздкий шкаф чуть ли не до потолка, прикроватные тумбы — почему-то две… «Стремление к симметрии? Возможно, ОКР?» — вспомнив термин, встретившийся ей в одной из книг, которые она перерыла в разделе психологии перед этим учебным годом, задумывается Гермиона. — Он у тебя вообще никогда не выключается? — М-м… — и без пояснений поняв, что речь о ее мозге, неопределенно откликается она и, заставив себя прекратить глазеть на обстановку, оборачивается. Драко стоит, опершись о косяк двери плечом, и, кажется, изучает Гермиону не хуже, чем она — его. Или, может, никто из них не знает, как… то есть что дальше делать-то? Ей выйти в ванную, чтобы переодеться в пижаму? Попросить Малфоя отвернуться? Глупо же! Начать раздеваться при нем? Стыдно, да и он наверняка не так поймет. Или наоборот? Вот насколько все было бы проще, залети они в спальню в объятьях друг друга, целуясь как ненормальные! Так нет, опять эта дурацкая неловкость и… — Да что же у тебя там творится-то? — будто бы и правда искренне удивляясь, интересуется Малфой, но, усмехнувшись, добавляет, кивнув в ее сторону: — Хотя догадываюсь — щеки выдают. «Легко ему говорить! Не он девушка в чужой спальне!» — Упростить тебе задачу? «Да что с тобой такое, Гермиона? Язык проглотила?!» — злясь на себя почем зря, она не без труда изображает искреннее недоумение и выдавливает: — М-м? — Долг, говорю, хочу тебе вернуть… …Кстати о неловкости — а как вообще принято вести себя, когда остаешься дома у парня? Полагается надеть его рубашку и, пританцовывая, начать жарить блинчики? «Не полезу я без спроса в чужой шкаф!» Да и на кухне, как Гермиона уже убедилась, не было ничего, кроме посуды. К тому же она понятия не имела, что Малфой любит. Даже если чисто гипотетически была бы еда — Гермиона вряд ли рискнула бы готовить, повар-то из нее неважнецкий. А есть хотелось. И чаю тоже. Или кофе? Что Малфой пьет? Он говорил, что любит абрикосовый сок, но вряд ли это то, что хочется на завтрак. Единственный разумный вариант, пришедший в голову, — отправиться в Хогсмид. Но что, если вдруг Малфой проснется? Сколько он вообще спит? В Выручай-комнате он тоже еле-еле встал, да и сейчас шел уже двенадцатый час… Его отношение ко сну нагоняло все больше и больше вопросов. Взвесив все «за» и «против», Гермиона пришла к выводу, что присутствие Живоглота прозрачно намекнет, что никуда она не сбежала и скоро вернется… …его руки такие же теплые, как и всегда — на этом знакомая территория заканчивается. Они нежны. Нет, то есть на них все такие же мозоли от метлы, но то, что они делают, заставляет Гермиону почти всерьез задуматься, а точно ли перед ней не кто-то под Оборотным зельем? Свой вопрос о том, что Драко имел в виду под долгом, она забывает сразу, как эти руки, едва касаясь, ложатся на ее плечи. Проводят, медленно, до самых кистей, обхватывают ее запястья — совсем иначе, мягко, словно спрашивая разрешения… …К моменту, когда она выскользнула из дома, на козырек крыльца — видимо, с ночной охоты — сел филин, имя которого она так и не смогла вчера вытянуть. — Привет, красавец, — улыбнулась Гермиона, махнув птице рукой. Филин в недоумении моргнул и, взмахнув крыльями, скрылся где-то за крышей… …Гермиона почти уверена, что сходит с ума. Или спит. Разве может Малфой — Малфой, привычки и предпочтения которого она думала, что уже выучила, — целовать ее плечи? Разве может обвить ее талию рукой, а не сжать чуть ли не до синяков и, придерживая голову, осторожно уложить на кровать, а не прижать к какой-нибудь холодной стене? Разве может медленно, не спеша, вглядываясь в лицо, будто бы в поисках хотя бы крохи несогласия, раздевать ее? Пуговица за пуговицей. Дюйм за дюймом. Осторожно, почти тактично. Почти трепетно… …Гермиона не сразу поняла, отчего прохожие оборачиваются. Нет, они и раньше это делали — с тех самых пор, как Ежедневный Пророк впервые написал об окончании Войны, — но так… И только мельком взглянув на себя в отражение витрины Сладкого Королевства, догадалась, что причина тому — широченная, почти ненормальная улыбка. Так вот почему скулы едва ли не сводило… …когда-то давным-давно Гермиона слышала выражение о том, что женщины любят ушами. Она никогда всерьез не задумывалась об этом, но если бы прямо сейчас она встретила человека, который ей это сказал, — разнесла бы его в пух и прах. Потому что вид того, как Драко Малфой целует внутреннюю часть ее бедер, — выше любых, даже самых льстивых, бархатных слов. Ей становится не по себе, когда он поднимается выше, и Малфой, точно улавливая это по микронапряжению мышц, скользит мимо. Касаясь белья лишь дыханием. Теплым, почти обжигающим. Кто бы знал, что ледяной человек на самом деле такой теплый? Его губы касаются ее живота, и Гермиона невольно его втягивает. Выгибает спину. Проводит рукой по светлым волосам. И упорно молчит. Как и он… …«Булочки же все любят?» Гермиона искренне надеялась, что да. Как и надеялась, — хотя и сомневалась, — что Малфой не из тех, кто не одобряет, когда за что-то платит девушка. Но она же не при нем это делает, верно?.. …мучительно-плавный, но стремительный первый толчок. Секунды бездействия. Взгляд глаза в глаза. Его — потемневшие, серые, с еле сдерживаемой жаждой. Ее — чуть влажные, распахнутые, с поволокой, с немым ошеломлением. И вместо резкого, ожидаемо размашистого рывка — легкий, почти невесомый поцелуй в висок… …Она все-таки сделала ставку на кофе, однако сливки и сахар попросила не добавлять, а дать с собой: памятуя о том, что в поезде Малфой как-то покупал горький шоколад, глупо было бы приносить ему сладкий напиток… …ослепляющая судорога. Вдох в голос. Выдох в стон. Мурашки на влажной спине. Ногти, впившиеся в широкие плечи. Толчок. Еще. Хриплый выдох над ухом. И обжигающее дыхание: — Вот каким должен был стать твой первый раз… …Слова — этот тихий, вибрирующий шепот — прозвучали в голове как раз в момент, когда Гермиона, не в силах сдержать улыбку, толкнула дверь кофейни на улицу, сделала несколько шагов — и в ту же секунду держатель вместе с полными бумажными стаканами полетел на мостовую, а следом за ним содержимое пакета случайного прохожего, в которого Гермиона, потерявшись в собственных мыслях, так беспечно впечаталась. — Ой, простите, пожалуйста! Я вас не ошпарила? — даже не глядя на пострадавшего, воскликнула она и тут же присела на корточки, помогая собрать рассыпавшиеся по брусчатке вещи. Странный набор: дорогущие маскирующие косметические средства и сырое мясо… В борьбе стыда и любопытства победило последнее — и Гермиона взглянула вверх. В полных ужаса небесно-голубых глазах даже не плескалась — штормила! — мольба: — Пожалуйста, не говори Рону… — дрогнувшим, почти плачущим голосом прошептала Лаванда.