Босттвидский виноград

Тэгрем скучал на званом вечере. И Дэрму, и Анде Бриккард покинули Босттвид и оставили дела на него, поэтому пришлось ему терпеть праздные разговоры. Вечер не пропустил тот, кого он меньше всего желал увидеть. Тэрре Шамарт, молоденький, привлекательный, одетый в шелка. Тэгрем отвернулся и сжал бокал с вином — настолько сильно, что тонкий хрусталь едва не лопнул. «Не без папеньки, конечно! — позлорадствовал он, высмотрев в толпе Ноэра Шамарта. — Кто ты без отца, Тэрре? Наследство богатое, но ты не управишься, а с нуля начать не сможешь!» Снова сравнение. И Лаэрт, и Тэрре Шамарт богаты, но состояние досталось им по-разному. Стоит отобрать у последнего роскошь — и тот взвоет, Лаэрт — выживет. Тэгрем сделал маленький глоток. Не любимое белое. Красное. Он отставил бокал. Хватит сравнений. Лаэрт не дал о себе знать. Значит, обошлось, можно вздохнуть с облегчением и без укоров совести развестись. — Почему без компании? Ты не одинок, но пришёл без пары. Нехорошо! — Тэрре решил поиздеваться. Тэгрем повернулся к нему. Хорош. Светло-русые волосы, спадавшие из-под зелёного берета, украшенного брошью с бирюзой, доставали до плеч. Черты лица тонкие, нос крупноват, с мясистым кончиком. Будь тот аккуратным и маленьким, то черты лица Тэрре можно было назвать правильными. — С каких пор тебя это волнует? — не остался в долгу Тэгрем. — С тех самых, когда я вас вместе увидел — тогда, в день вашей свадьбы. Оно и понятно, хромой, старый… Ну как такого людям показывать? Хотелось вцепиться в воротник дорогой шёлковой рубахи и хорошенько встряхнуть юного наглеца, после — заехать кулаком по смазливой физиономии. Тэрре не изменился. Он надоедал всем, кто его «обидел». — Старый?! — Тэгрем усмехнулся. — Ну да. Сколько ему? Сорок? — Тэрре сорокалетние казались глубокими стариками. Тэгрем неудачно поставил бокал, тот перевернулся, и красное вино растеклось по белой льняной, расшитой шёлковыми нитками скатерти. В зале стояла духота, хотя свечи не горели, а под сводчатым, украшенным лепниной потолком мигали огоньки. Юди Гейсс не пожалел денег, чтобы заплатить жрецам храма Четырёх. Тэгрем залюбовался крохотной звёздочкой. Если это крохи утраченной магии, то что вытворяли предки? Легенды гласили — шаманы Чёрного Пути могли сжечь целый дом одним движением руки, вызвать дождь и наслать засуху на поля вражеских племён, за что их покарали Четверо, отняв у людей способность творить чары и вынудив взяться за клинки. Кое-какие безобидные способности к колдовству остались у жрецов. Тэгрем опустил голову. Успокоившись, решился задать вопрос: — Скажи, что бы ты сделал, если бы остался один, без родителей, без денег? — Тэрре молчал. — Знаю: сдох бы как собака! Тэгрем развернулся и побрёл прочь. От своих же слов стало не по себе. Он любил собак, подумывал взять щенка, многочисленные малыши обрадовались бы, но замучили несчастное животное. Оборачиваться и смотреть на выражение лица бывшего любовника не хотелось. Тэгрем умом понимал, что был молодым дураком, поэтому его привлёк Тэрре Шамарт, чьё произношение правильно, кто любил и умел писать стихи и охотно их зачитывал. Теперь тот казался пустым, словно бутыль без вина. Стоит убрать опору — и та разобьётся. Иное дело Лаэрт, словно деревянный бочонок, который если и опустеет, то не скоро. И не разобьётся. — Прошу прощения! — Тэгрем не заметил, как наступил на ногу незнакомого толстяка. Тот ойкнул и уставился на острый носок туфли. Он поспешил к двери, чтобы выйти на воздух. Он задыхался, потому что витражные окна никто не догадался открыть. Вдогонку раздались упрёки, что нельзя быть таким неуклюжим и портить обувь. Тэгрем отворил тяжёлую, обитую металлом створку и вышел во двор, заросший кустами пионов. Гейсс не любил розы. Он любил резкие запахи. Тэгрем приметил среди гостей Фаррея Лессера — вдовца-парфюмера с подозрительно большим животом, хотя муж умер год назад, если не больше. Лессер вполне мог растолстеть. Одиннадцать детей не могли не оставить след. Некогда Тэгрем считал парфюмера выскочкой, создавшим имя благодаря мужу знатного рода. Много позже понял, что если бы не Фаррей, то Черр Лессер пошёл бы по миру. Тот умел тратить отцовские деньги, полученные в наследство, которые рано или поздно наверняка бы закончились. Имя парфюмера звучало не только в Босттвиде, но и за его пределами. Дождь охладил разгорячённое лицо, затёк за шиворот палевого сюртука, Тэгрем поёжился, но назад ему не хотелось. Пусть он продрогнет, простудится и сляжет, зато здесь не душно. Тэгрем миновал сад и вышел к заднему двору, было взялся за щеколду, когда калитка отворилась. — Прошу прощения, но нужник не здесь, — произнёс вышедший навстречу слуга. — Простите, я заблудился! — Тэгрем развернулся. Больше идти некуда, кроме как в дом, огромный, роскошный. — Если хотите, провожу. В дом через кухню попадёте. Тэгрем был не против. Ему хотелось покинуть вечер, но не попрощаться с хозяином — более чем невежливо, и он прошёл через калитку. Слуга задвинул щеколду. Тэгрем зябко поёжился и потёр закоченевшие руки, но сдвинуться с места не смог — не сейчас, когда у ног раздался скулёж. В темноте было трудно разглядеть щенка, и он отпрянул. — Не-ет, снова вылез! — Слуга наклонился и посветил лампадой. Тэгрем вздохнул. Крохотный пёсик оказался чёрно-белым. Ушки забавно висели, розовым носиком он тыкался в туфли. — Весь помёт — собаки как собаки, а этот норовит сбежать! — Щенок оказался на руках, Тэгрем не удержался и запустил пальцы в густую мягкую, мокрую от дождя шерсть. — Господину Юди вздумалось разводить северных собак. Если бы он сам ими занимался, а так… Кормим — мы, моем — тоже мы. И дерьмо за ними убираем мы сами. Он только деньги выручает немаленькие. Щенок лизнул руку. Тэгрем улыбнулся. Вспомнились детские мечты о собаке, большой, как пёс Лаэрта. Он грезил, как раз за разом проводит гребнем по длинной шерсти. Ни Анде, ни Гилли не любили животных — никаких. Слуга отворил дверь вольера и небрежно бросил щенка. Тот кулем упал на соломенную подстилку и взвизгнул, за что захотелось врезать по уху, но заставлять Гейсса гневаться — себе дороже, поэтому Тэгрем юркнул в открытую дверь чёрного входа и пошёл по длинному тёмному коридору. Повара безразлично посмотрели, когда на кухне появился знатный гость. Удивляться было нечему — господа частенько уединялись с любовниками, после разбегались и входили в главный зал через разные двери. Тэгрем сыграл свадьбу с хромым немолодым занудой. Челядь не удивилась, но не упустила случая построить догадки, с кем он только что переспал. Отсутствие постороннего запаха не переубедило злые языки. Первым «подозреваемым» стал Тэрре Шамарт. Тэгрем нутром почуял — перемоют косточки. Ну и пусть, его с Лаэртом больше ничто не связывало, и если бы он решил с кем-то уединиться, то это его дело. Знать не обратила внимания, что один из гостей появился со стороны кухни. Грязь была хорошо заметна на светло-коричневых камлотовых штанах, но привести себя в порядок Тэгрем не мог. Он поискал взглядом Юди Гейсса и, найдя, направился в сторону праздничного стола, растолкав гостей. Рядом с Юди ошивался Ноэр Шамарт. Тэрре нигде не было видно, наверняка пытался окрутить знатного горожанина. Тэгрем потоптался с ноги на ногу, не решившись прервать разговор. Гейсс прекратил болтовню и уставился на гостя. — Есть дело ко мне? — без обиняков начал он и, взяв с подноса два бокала, как радушный хозяин протянул один Тэгрему. Тот приличия ради сделал глоток. Вино красное, но другое. Не то, которое довелось попробовать когда-либо. — Я пришёл попрощаться, неважно себя чувствую, — солгал Тэгрем. — Знобит. Простудился, наверное. Шамарт поцокал языком. — Зноби-ит, — протянул он и ехидно улыбнулся. — Очень жаль. По крайней мере, вам есть куда прийти и отлежаться. Тэгрем испытал двоякие чувства. Захотелось врезать старому болвану. — Именно, мы в расчёте с вами, господин Шамарт. Понимаю, деньги вам пригодятся. Ходят слухи, что на Юге тутовых шелкопрядов выкашивает пебрина, поэтому будьте осторожны и берегите насекомых. — Он скорее издевательски, чем почтительно склонил голову. — Ваши шелка более чем великолепны, будет очень жаль, если это… — Не беспокойтесь за меня. Денег я накопил столько, что мне не придётся продавать сына старому безродному богатею, чтобы рассчитаться с долгами. — Прошу вас, прекратите! — Гейсс поднялся с резного стула. — Господин Шамарт, господин Бриккард, будьте добры выяснить отношения не в моём доме. — В этом был весь Юди. Он говорил всё, о чём думал. — На вас, господин Бриккард, надета шёлковая рубашка, а вы, господин Шамарт, пьёте вино «безродного» Лаэрта. Разве это повод для ссор? Шамарт отставил вино, которое до этого нахваливал, тело Тэгрема враз зачесалось под белой рубашкой. Тот потеребил жабо и сделал большой глоток. Крепкое, терпкое, как Лаэрт. Но Тэгрем помнил — не такое вино привёз. — Из старых запасов? — уточнил он. — Отнюдь, я уговорил господина винодела продать вино урожая этого года. Тот помялся, но согласился, когда я удвоил цену. Тэгрем ещё раз отпил. В голове зашумело. Юди Гейсс уговаривал продать вино. Когда? Лаэрт приезжал в Босттвид и не дал о себе знать? — Когда это было? — уточнил Тэгрем. Юди проводил взглядом Шамарта. Когда тот отошёл, заговорил: — Сегодня днём. Завтра, насколько мне известно, он собрался к Лессерам. Так-так, значит, было как все говорят — брак по расчёту. Винодел получил фамилию — Лаэрт Бриккард красиво звучит; вы — вино. — Гейсс усмехнулся и пригладил густые пшеничные усы. — Вы даже не знаете, что он в Босттвиде, — в голосе послышался упрёк, — но это не моё дело, пока я с этого имею выгоду. Хотелось спросить, встряхнуть Гейсса, выяснить, где остановился Лаэрт, но нельзя унижаться, давать пищу для сплетен. Простое желание увидеться могло расцениться как слабость. Нельзя воспылать страстью, когда заключён брак по расчёту, нельзя полюбить худого тощего винодела, который старше на десять лет. Вопреки всему Тэгрем тосковал, когда после дневных забот ложился в холодную постель. Всё напоминало о Лаэрте — и чёрно-белый щенок, и терпкий вкус вина. «Он здесь!» — не давала покоя мысль. Тэгрем сомневался, что муж остановился в «У Аризана» — довольно захудалой таверне. Лаэрт не вынесет табачный дым и запахи дешёвого пойла. Он мог бы прийти к Бриккардам. Тэгрем распрощался с Юди Гейссом и покинул дом.

***

Даже лгать не пришлось. Тэгрема знобило от промозглой сырости и дождя, не спас и тёплый шерстяной плащ с капюшоном. Ткань намокла и отяжелела. Тэгрем поспешил домой. Он миновал площадь. По безлюдной улице пришлось долго идти. Не видать привычных ночных гуляк, ворота Верхнего квартала — заперты. В этой части города, как правило, безопасно. Кроме дней, когда случались бои на арене. Тогда открывались все врата, и сюда мог проскочить ушлый воришка. Тэгрем упрямо гнал мысль, но в глубине души надеялся, что Лаэрт ждёт его дома. Ждало его иное. Никому из детей не спалось, несмотря на позднее время. — Вы-то что здесь делаете?! — Тэгрем нарочито громко хлопнул дверью. Его братья и племянники притихли. — Ну-ка разошлись по комнатам! Быстро! Он, бывший легионер, он мог гаркнуть так, что малыши его слушались. Дети дружно поднялись по лестнице. Тэгрем снял мокрый плащ и повесил на крючок у двери. Он недоумевал, куда задевался Гилли или хотя бы Ксай. — Ну наконец-то, меня они не слушаются, — раздался несколько обречённый голос из гостиной. Тэгрем сжал губы, подавив желание вцепиться в рыжие волосы и припечатать собеседника лицом о стол. — Выбрал тебя Дэрму на наши головы. Даже за своими побегать не можешь. — Он в очередной раз дался диву, как брат ухитрился связаться с невзрачным бесхарактерным тюфяком, чья голова набита соломой — чем угодно, но не мозгом. Тэгрем не позволил зятю открыть рот и задал вопрос: — Где все? — Ксаю плохо, господин Гилли не отходит от него. — Бо-оги! — Болезнь брата немало взволновала, и Тэгрем побежал по лестнице, оставив мокрые грязные следы. Он миновал коридор, постучался в комнату Ксая. Дверь открылась, на пороге появился Гилли. — Тебе чего? — Что с Ксаем? — Тэгрем принюхался. К привычному запаху, шедшему от Гилли, примешался другой, незнакомый. — Не чувствуешь? Ещё один мой сын повзрослел. Поэтому будь добр, отправляйся спать. Я пригляжу за Ксаем. В первый раз он может натворить глупостей, поэтому спускать с него глаз нельзя. — Гилли удалился и захлопнул дверь. Тэгрем прислонился к стене. Ксай созрел. У него есть Гилли. У Лаэрта никого не оказалось рядом. Тэгрем задумался, как тот пережил в одиночку. «Опять ты!» — разозлился он. Дверь открылась, и вышел Гилли. — Ты-то что не в постели?! Может, мне с тебя, взрослого лба, нужно снять мокрую одежду и запеленать? Совсем распустились, что взрослые, что малые! Тэгрем вздохнул. — К груди приложи, — съязвил. — Бо-оги, что ты несёшь?! — Гилли вытаращился на сына. И тут же успокоился и махнул рукой. — Ксай уснул. Ненадолго, но мне передышка, — сменил он тему. — Кстати, что с разводом? И он туда же. — Ничего. Думаю, не стоит. Говорят, боль такая, будто от тела кусок мяса отрывают. Обременять себя браком больше не намерен, Лаэрту на руку. — Тэгрем уставился на пейзаж, висевший на стене. Малоизвестный, но талантливый художник, по слухам, откуда-то из Ревеи, изобразил арку, под сводом которой виднелась холмистая долина. Белые колонны увиты ветвями с гроздьями. И здесь виноград… — Художник — Тэрей Мёрни, — пояснил Гилли и пристально посмотрел на сына. — Раньше тебя картина не привлекала. Ты проходил мимо. Тэгрем отвёл взгляд от полотна. — Я же не виноват, что ты решил повесить её здесь. Гилли усмехнулся и покачал головой. — Мальчик мой, не веди себя так, будто мы впервые встретились. Я с пелёнок тебя растил и знаю как облупленного. Думаешь, я не заметил, как ты огрызнулся, когда Дэрму посочувствовал, что тебе пришлось ублажать немолодого сухаря? Думаешь, я ослеп и не увидел, как ты был готов его разорвать за слова, что Лаэрту нужно надеть на голову мешок, чтобы не противно было лечь в одну постель? — Он поднял палец вверх. — Ещё ты поспорил, что Лаэрт, несмотря на возраст, куда привлекательнее «рыжего чучела», с котором угораздило связаться Дэрму. Вынужден с тобой согласиться. А восхищение умом, способностью вести нелёгкое дело… Тэгрем напрягся и отстранился от стены. — Что ты хочешь этим сказать? — задал он прямой вопрос. — Что ты влюбился, — последовал короткий понятный ответ. Возразить Тэгрем не успел. Гилли позвал проснувшийся Ксай, и он юркнул в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Тэгрем ещё раз взглянул на злосчастную картину и направился к себе. В спальне он поставил лампаду на стол и принялся раздеваться. Сюртук небрежно бросил на пол, за ним последовали штаны. Не терпелось избавиться от сырых чулок и растереть озябшие ноги, чтобы не простудиться. Одежда свалилась в кучу. Всё равно придётся стирать. На светлой ткани хорошо видна грязь. Тэгрем откинул одеяло и улёгся в кровать, скрутился калачиком, чтобы хоть так согреться. «Ты влюбился!» — не шли из головы слова Гилли. Влюбился? В Лаэрта — чёрствого, далеко не юного сухаря, никому не нужного — настолько, что пришлось купить мужа, чтобы в тридцать шесть лет впервые познать плотские утехи? Никому не нужного? Тэгрем почесал раззудевшийся нос. «Мне двадцать шесть, но до сих пор беру в голову сказанное отцом и Дэрму!» — разозлился он на себя. Он смог представить, каким Лаэрт был в юности, как изящно ходил до перелома. С возрастом не стал хуже. Словно выдержанное вино, которое хотелось не пить залпом и морщиться от тошноты, но неспешно смаковать. Больше всего Тэгрема привлекло, что никто не нужен был Лаэрту, расчётливому и холодному на первый взгляд. Никто не будет нужен после. Именно поэтому тянуло к немолодому виноделу. «Завтра он будет у Лессеров!» — не выходила из головы мысль. В конце концов Тэгрем успокоился и забылся тяжёлым сном.