Ничего не было

      Ворона сидела на колонке, прикрепленной к одному из столбов открытого манежа, и время от времени возмущалась так громко, что перекрывала льющуюся из динамика музыку. Понаехали тут, панимаишь, всякие! Извращенцы — мучители животных! Лошадь не для того человеку дадена, чтобы на ней непотребщину всякую творить. Да где это видано, чтоб приличный конь под музыку вокруг своих задних ног галопом скакал?! Красиво, конечно, но совершенно бессмысленно. — Хан, еб твою мать! Работай! — Фыррх! — Я те поогрызаюсь. Получишь! — Фррро? — Сахар? Ага. Мешок сахара. Два!       Ворона, как и конь, мрачно-насмешливому всаднику не поверила, а потому на пару с ним уточнила: — Фырх? — Каррр? — Хан, я тебя, и бесячую говорливую ворону заодно, этими мешками прибью. Соберись, не беси меня.       Ворона открыла клюв, чтобы выразить свое отношение к подлому человечишке и его обещаниям, когда к манежу подошла невысокая, стройная девчонка с куском хлеба в руке. — Пап, ты чего опять на Хана ругаешься? Он все делает правильно. След в след, темп четкий, переход плавный, аллюр пружинистый. — След в след быть не должно! Сколько можно повторять? Рядышком все должно быть, цепочкой-полукругом! — Не надо вымещать зло на коне. Он же не виноват, что тебе настроение испортили.       Ворона согласно каркнула и спустилась с колонки на верхнюю жердь ограждения манежа. Поближе к куску хлеба в руке девчонки. Чтоб, значит, не пропустить, ежели чего. — Лизавета, я бы на твоем месте не умничал. Ты же не знаешь, что произошло, — ослабил поводья всадник, позволяя коню вытягивать шею и замедлять шаги. — Так расскажи, — села верхом на перекладину Лизавета. — Вдруг я смогу тебе помочь? — Тебе всего пятнадцать. Чем ты можешь мне помочь? — Да что случилось-то? Ты последние две недели сам не свой! — Завтра к нам в гости приедет пидорас. — Ээээ?! Кто? — Гей, говорю, завтра к нам в гости приедет. — К нам? — Ко мне. Говорит, влюбился в меня без памяти.       Кусок хлеба выпал из пальцев изумленной девчонки. Ворона ринулась за ним стрелой и успела ухватить его за миг до того, как на него наступил премерзкий жадина-жеребец, не желающий отдавать заслуженную вкусняшку какой-то там задрипанной каркуше. — Ты как-то говорила, что ненавидишь геев, вот я и… переживаю чутка. Я б его ни в жизни на порог не пустил, но он грозился слух пустить, что со мной спал, а это недопустимо. — Ух ты! Пап, это же… Это же КРУТО!!! — Что круто? — Что в тебя парень влюбился! Тебя ж ни одна женщина долго терпеть не может, а он сможет за себя постоять, если ты чудить начнешь, и выдержит, если ты снова решишь жёстким сексом позаниматься. — Лизавета! Что ты несешь?! Какой еще секс?! Я этого столичного говнюка терпеть не могу и мечтаю в болоте утопить с первой нашей встречи! Он меня достал! — Достал — не достал, но зацепил точно. И это здорово. — Я думал, ты мне поможешь от него избавиться, а ты! Эх, — закончил долгий круг шага всадник. Сгорбил плечи. — Предательница. — Приедет — тогда и разберемся. Нельзя судить людей за глаза. — Даже если они геи? — Пап, я говорила, что ненавижу геев, только потому, что мой парень к другому парню ушел. — Черт побери… У тебя был парень?! — Паааап! Ты глухой? Не было ничего. Он же гей! — Ему повезло. Если б он тебя хоть пальцем тронул, я б ему шею свернул. — Оооо, перестань. Йоркшир — это не Кулапинский. Кто б тебе позволил? — Добрые и очень бедные люди, готовые помочь НЕ добрым и богатым, есть везде. — Давай лучше к твоему поклоннику вернемся. Он красив? Богат? Харизматичен?       Марк потрепал коня по гриве, тяжело вздохнул, но врать не стал. Какой смысл? Скоро она все сама увидит. — Да. Мы с ним случайно познакомились, на дороге. Он думает, что я водила газели: бедный, одинокий и хрен знает какой еще. — Ух ты! Он в тебя нищего влюбился? Класс! А ты? — А мне это все нафиг не нужно, — отрезал Марк и повернул коня в сторону конюшни. — Если бы ты меня любила, то поддержала бы и помогла. — Я люблю, — спрыгнула с жерди Лизавета и пошла рядом с конем. — Тогда не говори Андрею правду, незачем ему лишнее знать, — наклонился к ней Марк. Потрепал по голове. — Я берейтор у бандита, который сидит в тюрьме, ты моя дочь. Все лошади в конюшне хозяйские, а из машин у меня только Газелина. Бедный я, необразованный валенок, за границей ни разу не был и дальше своего носа ни черта не вижу. — Ну уж нет. Твою Газелину давно пора на металлолом сдать, не вздумай на ней за ворота выезжать! — Да я сам не в восторге, но мне Андрея завтра в аэропорту встречать надо. Я обещал. — Додж возьми. Он с прошлого года без дела стоит, пылью покрылся. — У бедного воспитателя лошадей не может быть такой дорогой машины. — Пап, не тупи. Скажешь, что она не твоя, а хозяйская. До Кирова почти двести километров, Газелина развалится! И ты с геем (о боже, какой ужас) наедине надолго застрянешь. Вдруг он тебя совратит? — Не дай бог! Ладно, уговорила. — Окей. Я по дому пройдусь, твои кубки, грамоты и медали с международных соревнований поубираю. Вернуть их никогда не поздно. — Лиззи, я тут подумал… А давай ты со мной поедешь? Вдруг он при виде тебя передумает и обратно улетит? Все мои проблемы разом решатся. — Почему бы и нет? Так даже интереснее. — Вот и договорились.       Ворона доклевала хлеб, обругала подлых обманщиков птичьим матом и полетела делиться сплетнями с товарками. Дай бог, кто-то из братии в аэропорту Кирова окажется и все подробности встречи расскажет. Жизнь без сплетен и не жизнь вовсе. …       Андрей вышел из самолета готовым ко всему: и к тому, что Марк его не встретит, и к тому, что по голове букетом настучит, и к тому, что они у всех на глазах целоваться начнут, и даже к тому, что трахаться придется в ржавой Газелине. Однако к тому, что водила приедет на охрененно брутальном и дорогущем как черт знает что ярко-красном Додже, да еще и с дочерью, он готов не был. Вручил ей букет цветов, который тащил аж из дизайнерского салона в центре Москвы, сел на сиденье джипа и притих, переваривая новости. Джип, понятное дело, хозяйский, но вот девчонка… Андрей в ее родстве с Марком не сомневался ни секунды, уж больно она на него была похожа. Что с ней делать, он не знал. — Еще не поздно обратно улететь, — предложил Марк, скрывая улыбку и предательское напряжение за мнимым раздражением.       На Андрея было жалко смотреть, ведь все его планы разлетелись вдребезги. С одной стороны он был этому рад, а с другой… О другой стороне Марк старался не думать. К черту это все! — Ни за что, — очнулся Андрей. Повернулся к сидящей на заднем сиденье девчонке и протянул ей руку. — Ну что, дорога долгая. Будем знакомиться? — Еще как будем, — хитро прищурилась она.        И они принялись знакомиться. …       Ночь опустилась на поселок, зажигая редкие фонари вдоль дороги и погружая дома во тьму и туман. Звезды усыпали небосвод сияющими веснушками вечности. Ветер стих. Даже собаки заткнулись. Казалось бы, тишина, покой и благодать. Кому-то, может, и казалось, но только не Марку, подметающему конюшню с таким злобным выражением на лице, что ему позавидовал даже Хан, в кои веки не рискнувший высунуть морду из денника. — Говнюк столичный… Не гей, а пидор! Извращенец! Глаз положил на мою дочь?! Я тебе этот глаз на очко натяну!!! — шипел он себе под нос, вспоминая самые кошмарные три часа в своей жизни. — Всю дорогу на нее пялился! — Не меня поминаешь?       Андрей вошел в конюшню через боковой вход, прислонился к косяку плечом и скрестил руки на груди, сдерживая бешенство, ревность и желание из последних сил. За всю дорогу Марк не сказал ему ни слова. Ни единого слова! Подарил все свое внимание дочери. Мудак! — Тебя! — отбросил в сторону метлу Марк. Андрей не дрогнул даже ресницей, когда он впечатал его в стену рядом с дверью. — Ты что себе позволяешь, говнюк! Мою дочь решил совратить?! — Ты разве не этого добивался? — ядовито спросил Андрей, складывая руки на стальные бедра Марка. Сжимая пальцы. Лаская. Поднимаясь выше, к поясу, к рубашке-поло, под которой руки и исчезли. — Притащил ее на нашу встречу и едва все не испортил, а я не люблю, когда мне портят свидания. — Мстительная сволочь, — подхватил его рукой под задницу Марк. Вдавил в стену. Провел носом по уху. Пальцами по шее в волосы. — Я хотел, чтобы ты сел на самолет и никогда больше… — Обломайся, — перебил Марка Андрей, сдергивая с него рубашку. Уронил ее на пол, залипая на рельефных переливах мышц на руках и груди желанного мужчины. Коснулся пальцами клина черных волос. Поднял голову и посмотрел Марку в глаза. — Или ты будешь моим, или она. Выбирай. — Я не буду выбирать! — зарычал Марк, сжимая парня все сильнее. Потираясь все откровеннее. Теряя контроль все быстрее. Запуская руку под ремень наглеца, расстегивая ширинку, прихватывая стояк в кулак. — Тогда выберу я, — не выдержал напора Андрей и со всей дури цапнул зубами Марка за плечо. — Тебя!!! — Ах, ты!       Ошметки рубашки повисли на руках Андрея в мгновение ока. Джинсы упали на пол, стреноживая, жестокая рука нагнула, сжимая волосы на затылке, а в задницу вонзился палец. — Слабак… С ходу не можешь? — выдохнул, прогибаясь в талии Андрей, которому до оргазма не хватало совсем чуть-чуть! Спохватился. Пережал член у основания. Сегодня он хотел кончить по-другому. — Да что ж ты за… — Дааааааоох!       ТОТ САМЫЙ член ворвался внутрь и принялся сеять хаос, наводить порядок и сводить с ума обоих. Марк, как ни старался, взгляд отвести от совершенной задницы столичного поганца, упакованной в пидорские трусы с полосками вместо ткани, не скрывающими абсолютно ничего, так и не смог. Смотрел, словно завороженный, как член ныряет в анус, как натягивает кожу при выходе, как сокращаются мышцы розового кружка в ожидании нового вторжения и как тихо стонет в такт движениям Андрей. Как прогибается. Как просит, поводя задницей, если не получает желаемого. Как насаживается сам — глубоко, быстро… Невыносимо!!!       Марк кончил в него глубоко. Очень глубоко. Хоть и хотел сделать все совсем по-другому: на выходе, чтоб сперма потекла по промежности на яйца, чтоб прочертила блядскую дорожку страсти, чтоб… — Сядь, — выпрямился Андрей, поворачиваясь.       Ласково подтолкнул рукой едва стоящего на ногах Марка в кучу тюков с сеном рядом. Встал напротив. Вынул член из символического мешочка трусов. Прихватил Марка за затылок и уперся стояком ему в лицо. — Выбирай: или ты целуешь его, или меня. — Тебя, — обхватил его за бедра руками Марк.       Поднял голову, увидел тьму в глазах Андрея и в который раз едва не утонул. Уткнулся носом в косточку бедра. Поцеловал. Приласкал руками ягодицы. Щекой… член… — Я говорю о поцелуе в губы! — зашипел Андрей, хватая упрямого водилу за волосы. Заставляя смотреть себе в лицо. Сходя с ума от вида своего члена на его щеке совсем рядом с губами, которые не давали спать по ночам черт знает сколько времени! — В губы, понял?! — Нет, — вырвал голову Марк. Прихватил рукой стояк. Посмотрел Андрею в лицо: — Никаких поцелуев в губы!       И взял светло-розовую головку в рот. Неглубоко. Осторожно. Пытливо. Неумело… — Я у тебя первый, — простонал Андрей, не в силах сдерживать подступающую струю. — Первый!       Марк увернулся чудом. Придержал сползающего вниз парня. Усадил на свои колени. Обнял. Уткнулся в волосы губами и затих. — Никогда больше не пытайся отгораживаться от меня, понял? — прошептал Андрей, обнимая его за шею. — Ты принадлежишь мне, а за свое я буду сражаться до последнего вздоха. — Я не хочу с тобой сражаться, я хочу, чтобы ничего этого не было. — Поздно. ЭТО было, Марк, и никуда тебе от ЭТОГО не деться. — На твоем месте я бы не был столь категоричен. — Слава всем богам, ты не на моем месте.       Ворона, наблюдающая за сумасшедшими извращенцами с ветки растущего рядом с конюшней дерева, даже каркать не стала. Все ж только начинается. Чего каркать-то? Каркать надо ближе к середине, так что пусть развлекаются покамест. Потом веселее будет. 20.09.17