Ничего не было

Дыц, дыц, дыц, бум-бум-бум!       Музыка привычно долбила по ушам, запах разврата, алкоголя и пота бил в нос, а в глазах мельтешили лучи хаотично-упорядоченной подсветки. Танцпол гудел, извивался, блядовал и отрывался, а Андрей сидел за столиком чуть в стороне, смотрел на это и никак не мог влиться в коллектив. Зачем он сюда приперся? Зачем?! Ну и что, что три недели не трахался. Можно было кому-нибудь из постоянных любовников позвонить. Желающих — полно! Но нет, он приехал сюда — в рассадник голубого разврата. Думал встретить кого-то похожего на Марка, трахнуться с ним и выкинуть вредного водилу из головы. Сколько можно с ума-то сходить?       Октябрь на дворе, три месяца прошло с первой встречи, три недели с последней, а этот упертый осел так ни разу первым и не позвонил. Мало того, приезжать к нему домой запретил (мол, босс вернулся, дел по горло и все такое прочее) и по телефону разговаривал не больше пяти минут, да и то о погоде. Это бесило. Хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы вывести невозмутимого мужика из себя и заставить говорить о том, что мучает, в открытую.       В том, что Марк скучает и хочет его, Андрей не сомневался ни секунды — слишком часто во время разговора водила губы облизывал. Жаль, ни разу на провокацию не поддался, каким бы Андрей перед ним ни представал: и голым, и полуголым, и в душе, и в постели и даже на столе с пробкой в заднице. Пофигу. Если бы Марк был рядом, он бы его давно уже задушил за это показное равнодушие. Или изнасиловал. Или заставил говорить, не умолкая, о чем угодно, кроме погоды: о себе, о лошадях, об Англии, да хоть о Кировских болотах! Впервые в жизни Андрей хотел знать о человеке абсолютно все. Хотел получить не только тело, но и душу. Зачем? Да кто бы знал! — Дрю, ты че смурной, брат?       Андрей едва не опрокинул бокал с ядреным алкогольным коктейлем, когда на его диванчик плюхнулся пьяный в сосиску Пати (то есть Евпатий, но тому, кто называл его настоящим именем, он сходу фигачил в табло, благо габариты бугая-переростка позволяли). Хапнул его за шиворот и решительно засосал в губы. — Осторожнее! — вырвался Андрей. Поставил бокал на столик. Стер поцелуй с губ и хмуро на друга уставился. — Не балуй! Уговор помнишь? Без разрешения меня не лапать, не целовать и в чужие руки не сватать. — Да ну тебя, с твоими правилами, — потянулся за бокалом Пати, но по дороге передумал и навалился на Андрея всем телом. — Идем трахаться, а? Ты, когда смурной, такой лапа. Прям валить и… — Слезь с меня, дебил, — затрепыхался под тяжелым телом Андрей. — Не хочу я с тобой трахаться! — Да мы по-быстрому, че ты, — не отпускал Пати. Шарил руками по телу, целовал в шею и все сильнее подминал под себя, стаскивая на сиденье диванчика. — Вечеринка же. Все трахаются. — Отпусти, не то пожалеешь! — И что ты мне сделаешь? — пьяно рассмеялся ему в шею Пати. — Ты ж против меня никто. Тростинка. Гибкая… Красивая… Страстная…       Андрей затрепыхался сильнее, не без оснований полагая, что через пять минут упорной возни его выебут прямо здесь. Пару месяцев назад его бы это только повеселило, но не теперь. Марк его к себе на пушечный выстрел не подпустит, если узнает, как он в этом закрытом клубешнике периодически развлекался. Золотая молодежь балуется — все остальные в ахуе ходят: тридцать геев, закрытая вечеринка и только два правила: никакого насилия и обязательный трах. С любым. Или с любыми. Тут уж как унесет. — Оставь парня в покое. Правило забыл или как?       Оп! Пати улетел на танцпол, Андрей сел на диванчике ровно, а рядом уселся Первач. Тот самый большой и молчаливый мужик, что раз за разом на таких вот вечеринках трахал полувменяемого от алкоголя, экстэзи и секса Андрея последним, а потом увозил домой. К себе домой, где раздевал, отмывал, облизывал, трахал снова и укладывал спать. Никаких разговоров, обещаний или претензий. Идеально! Андрей взял бокал в руки и выпил адское пойло до дна. Почему с Марком все не так? Почему?! Кто он такой вообще?! Водила, блин, газелист! Лошадиный уборщик! Упрямый сукин сын! Сволочь бездуш… Пойло упало в желудок, и Андрей закашлялся. — Да чтоб ты провалился, несгибаемый сукин сын! — Эк тебя, — сочувственно приобнял его Первач. — Влюбился? — Похоже на то, — обреченно прижался к широкому плечу мужика щекой Андрей. — А ему на тебя насрать? — Да. — Знакомо, — погладил его по спине Первач. — Я вот тоже влюбился. Жить без него не могу, а ему похуй. — Ты с ним о своих чувствах говорил? — шмыгнул носом Андрей.       Почему-то стало так жалко всех несчастных влюбленных в мире, что слезы навернулись. А себя жальче всех, вместе взятых. Жил себе не тужил, и на тебе. Накаркала ворона тридцать три несчастья! — Не говорил. — А почему? — Так ему ж похуй, — грустно сказал Первач. — Что толку унижаться? — А вдруг ему не похуй? Поговори, чем черт не шутит? — преисполнился желания сделать счастливым хоть кого-нибудь Андрей. — И поговорю, — не стал спорить Первач. — Только с одним условием. — С каким? — Ты со своим зазнобом тоже поговоришь. И если они оба нас пошлют, то мы поедем ко мне заниматься утешительным сексом.       Андрей долго думать не стал. О чем думать-то? Или пан, или пропал. Понятное дело, даже если Марк ничего толком на признание в любви не ответит, сдаваться он и не подумает. Просто позволит себе передышку. На одну ночь! Первач — любовник опытный, терпеливый и знающий. Поможет кайф словить и перезагрузиться. — Согласен? — приобнял его за плечи Первач. — Согласен, — кивнул Андрей. — Начинай. — Хорошо, — согласился он и неожиданно сполз на пол. Встал перед Андреем на колени, обхватил за бедра ручищами и сказал: — Я люблю тебя, зайка. Жить без тебя не могу. С ума схожу, когда вижу, когда другие тебя лапают! — Ээээ… оу. — Поначалу я думал, что ты такой же мудак, как и все здесь, но потом понял — ты другой. Просто притворяешься мажорным подонком, а на самом деле ты милый, добрый и славный. Зайка ты, понимаешь? Тебе здесь не место. — Аааа… ээээ…хм. — Я знаю, тебе кажется, что ты влюбился в кого-то, но это не так. Ты опять себя обманываешь, потому что хочешь быть кому-то нужным. Хочешь, чтобы тебя любили не за деньги или смазливое личико, а просто так. Просто потому, что ты умничка и гейский идеал. — Первач, я… ээээ… — Николай. — Коля, все, хватит, я тебя понял, — сумел взять себя в руки растерявшийся поначалу Андрей. Казалось бы, вот оно — счастье. Бери и радуйся, но нет — черноволосая деревенская заноза жгла сердце, которое плевать хотело на сногсшибательное признание. — Хорошо, — поднялся с колен Николай. Сел рядом. — Что скажешь? — Не повезло тебе, — обхватил его ручищу своими двумя Андрей. Прижался щекой к плечу. — Мне и правда на твои чувства похуй. Не совсем, конечно, но почти. — Я ж говорил, — погладил его по голове другой рукой Николай. — Ладно, я свою часть уговора выполнил. Теперь твой черед. — Хитрюга ты, — вытащил из кармана смартфон Андрей. — Если меня сейчас пошлют, ты получаешь любимого, который теперь знает, что любим, в постель. — Ты не смотри, что я гора мускулов, у меня с мозгами во все времена порядок был, — хмыкнул Николай. — Давай, звони уже своему зазнобу, да поехали. Страсть как хочу тебя зацеловать. Всего! С ног до головы. Тебя в клубе сто лет не было, я соскучился. — Да ну тебя, — против воли заулыбался Андрей.       Приятно, черт возьми, когда по тебе стокилограммовый бугай сохнет. Отыскал в Вацапе Марка… Увидел фото, которое сделал во время его тренировки в манеже… И словно в ледяную воду окунулся. Не нужен ему никто, кроме Марка. Никто!!! Да что же это за наваждение, а? Найти бы ту ворону и пристрелить к херам, чтоб никогда больше не ведьмачила и жизнь людям не портила. — Ни хуя себе, сказал я себе, — присвистнул Николай, увидев фото. — Это твой зазноб? А конь его? — Да, — ответил Андрей, не вдаваясь в подробности. Какая разница, чей конь? Марк же на нем ездит, вот пусть его и будет. — Надеюсь, ему на тебя действительно насрать, иначе мои шансы на победу ничтожны. — Почему? — покосился на мужчину Андрей, нажимая кнопку вызова. — Потому что…       Ответить Николай не успел — Марк взял трубку и включил видео: хмурый, затянутый во все черное, он шел по конюшне, но, увидев на экране двоих, остановился возле крайнего в ряду денника. — Это еще что за хер? — Это не хер, это Николай, — ответил Андрей, поворачивая телефон так, чтобы оставить на экране только себя. — Поклонник мой. Только что мне в любви признался. — Поздравляю, — сузил глаза Марк. — А мне ты позвонил, чтобы эту радостную новость сообщить? — Нет. Тебе я позвонил, потому что мы с ним договорились: он своему зазнобу в любви признается, а я своему. Если они нас посылают, мы идем трахаться. Николай мне признался, теперь моя очередь. — Я тут при чем? — распахнул глаза Марк. Облизал губы. Прислонился затылком к решетке денника. — Да-да, ты правильно понял, — сглотнул набежавшую слюну Андрей. Ему нестерпимо захотелось Марка поцеловать. Аж скулы свело! — Влюбился я в тебя, водила. Жить без тебя я могу, только вот кайф ловить не получается. Я не знаю о тебе ничего, но если ты перестанешь выделываться, то узнаю и не разочаруюсь. Я уверен в этом на двести процентов. — С места в карьер, да? — Да. Что скажешь?       Марк молчал, наверное, с минуту, а потом запустил руку в волосы, поиграл желваками, посмотрел на Андрея мрачно и сказал: — Езжай, трахайся со своим поклонником. Так будет лучше для всех. — Ох ты ж, еб твою мать, — Николай обнял съежившегося от жестокой виртуальной пощечины Андрея. — Жестоко. — Позаботься о нем, Первач, — сказал Марк, увидев на экране лицо бугая-поклонника полностью, и отключился. — Ты знаешь Марка?! — вскочил на ноги Андрей. — Откуда?! — Зайка, не надо так кричать, — поднялся за ним следом Николай. Обнял и повел к выходу практически насильно. — Пойдем, нам пора. Дома поговорим. — Эй, парни, вы куда? Вы ж еще не трахались! — вопль возмущенного Пати облетел зал и привлек ненужное внимание. — Черт бы побрал этого тупого оболтуса! — выругался Николай, ускоряя шаг.       Андрей не сопротивлялся. Ему было не до того. Откуда Марк Николая знает? Почему отдал ему на растерзание? Не хотел, видно же было, что не хотел! Но отдал. Почему? И почему Николай сказал, что в битве с Марком у него шансов нет. — Зайка! — А? — подпрыгнул от грозного рыка над ухом Андрей. — Или мы трахаемся здесь, или нас исключают из списка приглашенных на эти вечеринки навсегда, — тщательно выговаривая слова, явно не в первый раз сказал Николай.       Андрей обвел глазами помещение: танцпол, большей частью уже полностью голые парни, трахающиеся парочки… И решительно потянул поклонника на улицу. — Ты был прав. Мне здесь не место. Нам с тобой — не место.       Они вышли на улицу под моросящий дождь и мерзкий ветер, спугнули ворону с ветки растущего рядом со входом дерева громким стуком двери, словили ушат каркающих словесных помоев от разозленной птицы и сели в Pathfinder Николая нахохлившимися и почему-то очень мрачными. — Уговор есть уговор, — завел двигатель Николай. Включил печку, подогрев сидений. Пристегнул съежившегося на своем месте Андрея ремнем безопасности. — Едем ко мне трахаться. — Тебе все равно, что я влюблен в Марка? — скосил на него глаза Андрей. — Мне не все равно, но он от тебя отказался. Я не собираюсь упускать шанс сделать себя, и тебя заодно, счастливым.       Андрей закрыл глаза, откинул сиденье назад и заревел. Тихо-тихо. Глупо-глупо. По-девчачьи. Плевать. Больно, когда отказываются вот так, запросто, наплевав на то, что было. Или не было? …       Марк все-таки сломал хлыст. Еще бы он его не сломал: если херачить им по железной решетке со всей дури пять минут подряд дрын осиновый сломать можно, а не только пластиковую палку. — Как же все не вовремя!       Хан рискнул высунуть нос из денника и пыхнул ноздрями в затылок хозяина, мол, ты чего? — Чертовы бандюки! Ненавижу! Привыкли на сходку у отца собираться, хер выгонишь. Поскорее бы он уже из тюрьмы вышел, сил моих нет за него дела делать. — Фррах. — Шутишь? Не буду делать, долго не проживу. Не отец, так его соратники порешат и не посмотрят, кто чей сын. — Фррых. — А мне-то как жаль. Если бы не Лизавета и не ты, хер бы я из Англии нос высунул, гори оно все тут синим пламенем. — Фррух. — И Андрей в том числе! — Фрахахах! — Нет. — Фрррхых! — Нет я сказал! Не было ничего! Не нужен он мне! Жил без него и еще столько же проживу. Пусть с Коляном трахается! Похуй!       Эту оголтелую ложь не смог терпеть не только возмущенно отбивший задними копытами в стену денника Хан, но и притаившаяся на балке под потолком конюшни ворона. — Каррр! — Фрррых! — Да идите вы на хуй, правдолюбцы, — сел на тюк сена Марк. Обхватил голову руками. — Мы не сможем быть вместе. Мне любовника никогда не простят, куда бы я ни уехал. — Фрах… — А любимого тем более. — Каррр, — подумав, согласилась ворона, но ведь это не повод отдавать Андрея в руки любовника сию же секунду! — Каррр!!! — Отвали, а? Без тебя тошно. Как подумаю, что Эндрю сейчас в чужую постель ложится, так нутро в узел завязывается.       Хан утешающе потрепал хозяина по волосам губами. Андрей, конечно, тот еще говнюк, но ему он понравился, а Хану мало кто в этой жизни нравился. Было в парне что-то такое-этакое, настоящее, что ли. Как у великих спортсменов вроде Марка — хребет стальной, который ничем не перебить, и доброта, под маской показного равнодушия и даже жестокости спрятанная. Хан таких людей уважал, да и с хозяином вместе они неплохо смотрелись. Конь снова помацал Марка губами по волосам, а потом поднял голову и клацнул зубами на ворону. Накаркала, бедовая! — Карр! — возмутилась поклепу ворона.       Ничего она не каркала! Рано было каркать. Оно само к чертям поскакало, без ее ведома, и это, между прочим, бесило. Как так-то? Неприятности — и без нее! — Заткнись, — кинул в ворону обломком хлыста Марк. Не попал, но из конюшни выгнал, и то ладно.       Хан злорадно поржал вслед улетевшей в дождь каркуше, а Марк снова обхватил голову руками, унимая пустившиеся вскачь мысли, одна другой опаснее. Три недели он ходил мрачнее тучи, светлея лицом лишь на те пять минут, что разговаривал с Андреем. Три недели дрочил после разговора с ним по-тихому. Три недели скрипел зубами и не позволял ему приехать. Три недели засыпал, сжимая в кулаке его пидорские трусы. Три недели…       Казалось бы, всего лишь три недели, но для Марка они тянулись кошмарным сном: вместо веселого разговорчивого парня — стая старых хищных бандюков, вместо запретной страсти — шлюшно-банная похабщина, вместо искр и осторожного узнавания — настороженное молчание и хренова куча информации, за разглашение которой убивают без разговоров. Марк не хотел ничего знать, не хотел ни в чем участвовать, не хотел ни за что отвечать, но у него не было выбора. Никакого! Его отец был главой клана, и то, что сейчас он был в тюрьме (по собственному желанию, дабы отвести глаза ментов от куда более лихих дел, чем-то, за которое сел), не имело значения. Марк был всего лишь его глазами, ушами и руками. Подконтрольными ему во всем глазами, ушами и руками, ведь ежели чего — Лизавета пострадает первой. Даром, что любимая внучка. Марк не верил, что отец причинит ей боль, но проверять не собирался. Хватит с него собственных детских воспоминаний.       Но все это меркло по сравнению с тем, что сотворил своим признанием с его душой Андрей. Как можно любить того, кого почти не знаешь? Как можно скучать по тому, кого видел всего пару раз в жизни? Как можно сходить с ума от желания, переспав всего несколько раз? Как?! Марк не знал ответов на эти вопросы. Да и не хотел знать. Он хотел, чтобы ничего этого не было. Но оно было. Было! — Почему тебе в любви признался именно Николай? Почему не какой-нибудь столичный жиголо из тех, о которых ты мне рассказывал?       Хан вежливо промолчал, а Марк в сотый раз облизал пересохшие от волнения губы и выпрямил спину. Открыл глаза. Нашел телефон. — Я не могу отдать тебя ему. Не могу, и все тут! И набрал номер. …       Телефон в кармане Андрея завибрировал в тот момент, когда он перестал реветь, открыл глаза и собрался с духом, чтобы бессовестно уговор с Николаем нарушить. Даже если придется выпрыгивать из машины на ходу. Даже если придется осаждать Марка годами. Плевать! Минутная слабость прошла, оставляя после себя железную решимость. Никуда Марк от него не денется. Ни! Ку! Да! — У тебя телефон звонит, — сказал Николай, не отрывая глаз от дороги. — Да, слышу, — закопошился Андрей. Вытащил айфон и ахнул на весь салон, на радостях не попадая пальцем в зеленую трубку ответа: — Марк! — Так я и знал, — покачал головой Николай. — Хоть бы раз сдался, несгибаемый! — Слушай сюда, поганец столичный, — рявкнул Марк, с трудом разглядев в полутьме опухшую моську Андрея, едущего явно не за рулем и не в своей спортивной тачке. — Ты прямо сейчас останавливаешь машину, выходишь из нее, ловишь такси и едешь домой. Один. Понял?! — А как же… — Похеру мне на твои уговоры, споры и прочую мажорную хуйню! И на орды твоих поклонников тоже! Я прилечу в Москву завтра утром, и если твоя задница будет слишком широка для моего члена, я тебя… — Марк, остынь, — вмешался Николай, косясь на счастливо улыбающегося Андрея. Жаль, конечно, что Марк передумал, но лучше уж сразу все по местам расставить, чем потом от серьезной сердечной зависимости лечиться. Сейчас еще есть шанс легко отделаться. Пусть и не очень большой, но есть. — Я отвезу его домой. Даже целовать на прощанье не буду. Обещаю. — Прости, Первач, я его тебе отдать не могу, — сказал Марк, глядя в сияющие тьмой глаза Андрея. Хватаясь за решетку денника рукой, чтобы не утонуть в них навечно. Не дай бог. Не дай бог! — Я думал, что между нами ничего нет, но ошибался. Может, это «что-то» развеется через неделю… — И не надейся, — оборвал его Андрей. Коснулся пальцем потрескавшихся губ на экране: — Возьми у Лизаветы гигиеническую помаду. Твоим губам завтра придется как следует потрудиться, потому что целоваться мы будем без продыху.       Марк обреченно-ворчливо выругался и отключился, Николай рассмеялся и развернул машину, а Андрей выдохнул и приготовился пытать теперь уже бывшего любовника на предмет сведений о Марке. Открыл рот… — Ни слова не скажу, — опередил его Николай. — Марк — сам себе господин. Захочет — расскажет. — Но… — Мой тебе совет: никогда не доводи его до предела. У него башню срывает. Он таких дел натворить может, что мама не горюй. Потом, когда очнется, пожалеет, да только поздно будет. — Знаю. Я сам из тех, но доводить его все равно буду. Он по-другому не понимает. — Понимает. — А ты откуда знаешь?       Николай вежливо улыбнулся и сменил тему, не желая портить наивному зайке настроение. Пусть Марк портит, ему человека до нервного срыва довести — как два пальца обоссать, за это его спортсмены и ненавидели. Другое дело лошади, которых он для Олимпийских чемпионов воспитывал. Как собачонки, ей-богу!       Жаль, что с его конюшней в Йоркшире страшная беда приключилась — по слухам сгорела так быстро, что лошадей вывести не успели. Вот Марк в Россию и вернулся. Так бы жил бы себе в Англии припеваючи и никогда бы с Андреем не пересекся. 25.11.2017