Пахнет сеном

— В рот, в рот последнее возьми! — крикнул громко Юра, даже не опасаясь быть через чур шумным, потому что и так уже было слишком поздно для того, чтобы осторожничать и скрывать свои завоевательские намерения. — Куркули! — пригрозил он кулаком свирепо, а Отабек в то время уже ловко подбросил своего пораненного камрада к себе на плечо, придержал сзади под ягодицы и перебежками направился к калитке, да так стремительно, как ещё ни разу даже по льду не ездил. Бывает, чувствуешь себя быстрым именно на льду, быстрее, чем ветер, быстрее, чем дикая лошадь! Юре казалось, что если ты проводишь большую часть своей будничной жизни на льду с лезвиями на ногах, то обычная жизнь, когда ты, например, без лезвий, кажется тебе чрезвычайно медлительной и размеренной, но теперь-то можно было твёрдо сказать: сложившаяся ситуация заставила Отабека и на своих двух без льда под ногами быть настолько быстрым, насколько велико твоё желание остаться со всеми своими конечностями, честью, а также матерящимся раненным камрадом, как раз сидящим в этот момент на твоей спине. Инициатором и планировщиком этой, с позволения сказать, ситуации был этот же камрад, он же Юра, он же великий степной завоеватель Хан-Тез Жолбарыз (правда, именно так Юра пока что называл себя только в мыслях, что абсолютно не мешало ему гордиться этим громким, и теперь уже точно заслуженным, именем). Дни снова стали душными, солнечно-томными и пахнущими подсушенной горячими лучами травой с пастбищ и сенокосов. Воздух был по-настырному тёплым, если всмотреться куда-то вдаль — и вовсе миражным, от этого всего частично всплывало самоощущение себя вяленным томатом — сухим, уставшим и разморенным. Юре это совсем не нравилось. — А-а-а! — он стоял в тени под навесом и с пластиковым тазиком в руках, потом скинул шлёпанцы, резко поднял тазик над собой, выливая одним махом всю воду прямо на себя сверху. Стало сперва уж слишком холодно, потом — просто прохладно, после — совсем хорошо. — Ангиной заболеешь, — Отабек полусидел-полулежал под тенью в кресле, в том самом, где обычно спала Сонька, а она, в свою очередь, ютилась у него на животе. Наверное, ему было жарко в пузо из-за Сонькиной меховой шубы, но виду Отабек не подавал. Вот же ж интеллигенция вежливая, подумал Юра. С этой по-вежливому никак нельзя — на шею сядет! — У меня иммунитет, как у быка! — Юра резко замотал мокрой головой — с волос полетели брызги, которые попали частично и на Отабека, и на Соньку. Она тут же встрепенулась, спрыгнула с Отабекового живота на деревянную бочку рядом, с грохотом повалила на землю дедушкины инструменты в виде отвёртки и плоскогубцев (утром он здесь мастерил алюминиевые кольца для шланга, чтобы можно было в летний душ воду доставлять не вёдрами, а вот так — шлангом прямо со скважины). — У-у-у, морда шкодливая! — проводил её укоризненным восклицанием Юра, подошёл к Отабеку, который как раз струшивал ладонью оставленные Сонькой шерстяные презенты на его футболке. — Ты бы тоже как-то освежился, — с Юры капало на землю, а когда он подошёл к Отабеку, то с краёв его футболки капало уже и на чужие колени. Юра был босой, мокрый и с хитрым прищуром. Отабек поднял на него глаза, его завоевательские брови были сдвинуты и выдавали в нём настроенность подозревать. Юру. — Юр, — сказал он кратко. Юра чуть усмехнулся, почти победно. Они обменялись взглядами ещё раз: Отабек — своим сурово-азиатским из разряда «ты этого не сделаешь», Юра — своим амбициозно-вызывающим а-ля «я принимаю твой поединок». Длилось дуэльное действо всего несколько секунд, а потом Юра выжал края своей футболки, а мокрыми руками взъерошил волосы Отабека, которые сразу же стали тоже влажными и как будто испытавшими ураган. Ураган «Юрий». Юра подумал, что это имя для стихийного бедствия подходит очень хорошо, посмеялся, но не успел это произнести вслух, потому что оппонент решил нанести ответный удар: когда Юра собрался ретироваться, то Отабек цепко схватился пальцами за край его мокрой футболки, крикнул, улыбаясь: куда! А потом кулаком поерошил Юрины влажные волосы. Юра стал похож на прототип того самого домовёнка Кузи. — Да ты совсем того! Очертел! — завопил Юра, пытаясь схватить Отабека за запястья и предотвратить сооружение на его голове какого-то дикого хавоса. Он смеялся, от смеха мышцы расслаблялись и сконцентрировать силу в руках было очень сложно — Юра почти сдался. Отабек тоже смеялся, но явно побеждал, поэтому успокаиваться не желал до тех пор, пока не отплатил бы своей мстёй сполна. Дело замял звук скрипнувшей калитки — это был Николай Владимирович с клетчатой авоськой в руках, а внутри авоськи — молоко, масло и кефир. Молоко и масло, наверное, — от бабы Нины, кефир — из местного киоска, решил Юра. — Что вы, молодёжь, дурачитесь? Ну, дурачьтесь-дурачьтесь… — Николай Владимирович мягко улыбнулся, закрыл калитку на крючок. Юра тут же подбежал к дедушке и взял у него из рук авоську. — Ты у бабы Нины был? — спросил Юра, взглянув на дедушку. Николай Владимирович осмотрел его в ответ с ног до головы немного озадаченным взглядом, махнул рукой шутливо, как любил это делать, а потом сказал: — Юрочка, ты только не переусердствуй с освежениями, — сказал заботливо, потом добавил: — был у Ниночки, да, дала немного молока, так я думал сварить вам на вечер каши молочной, если будете есть. Будете? — поинтересовался Николай Владимирович, окинув обоих взглядом исподлобья. — Будем, — кивнул Отабек, а потом и Юра тоже. — Вы бы сходили погуляли, раз я дома, а то приехали на отпуск, а по достопримечательностям так и не походили, — Николай Владимирович по дорожке прошёл к дому, отодвинул белую шторку, которая служила летним аналогом двери. — Деда, а я Отабеку речку показывал, — Юра шёл рядом с ним, оставляя за собой поодинокие капли воды на земле. Николай Владимирович взял авоську с Юриных рук, скинул сандалии на пороге в дом, прошёл по коридору на кухню. — Так ещё сходите, а то мне аж неловко, что я вас, молодёжь, взаперти держу, и огород, и всё остальное, — дедушка присел на табуретку, видимо, чтобы немного отдышаться и отойти от летней жары на улице. — Да сходим, деда! Вот прям щас! — Юра стоял в дверном кухонном проёме, потоптался, решая про себя, стоит ли ему заходить на кухню в таком мокром состоянии, потом всё-таки быстро метнулся к столу, нетерпеливо поднял с миски с пирожками вафельное кухонное полотенце. — Во-во, и пирожков на дорожку возьмите, — кивнул Николай Владимирович утвердительно. — Да ну, деда, ты чего, мы же не в поход на перевал Дятлова, — начал Юра тут же отнекиваться, но Николай Владимирович всё настаивал. Юра сказал, что хорошо, возьмут, если так надо и если ты, деда, не будешь беспокоиться, что мы умрём от голода где-то на окраине деревни. — Юра, переоденешься в сухое, может? А я пока возьму спакую, — Отабек выглянул из-за дверного проёма, такой же взъерошенный, но было видно, что он пытался что-то сделать с волосами, пригладить, что ли. Юра взглянул на него, вспомнил всё действо, творившееся до того, как пришёл дедушка, а потом почувствовал, как гупнуло сердце. Откусил пирожок, чтобы заесть это гулкое сердечное чувство, проглотил, представляя, как вместе с куском пирожка заталкивает куда-то на дно самого себя и это ощущение тоже. — Да я тут свой съем, — буркнул под нос, а потом понял, что это могло показаться как-то грубо, наверное, добавил намеренно поживее: — Да я щас! — и прямо с пирожком бросился из кухни в другую комнату, переодеться. Отабек спросил у Николая Владимировича, есть ли какие-то кульки или ненужные газеты, в которые можно было бы запаковать пирожки. Ему ответили, мол, были где-то, только нужно посмотреть в ящике кухонной тумбы. Юра услышал звук открывающегося ящика и шорох старых газет. Постоял секунд десять, прислушиваясь, о чём говорили дедушка с Отабеком. Что-то обсуждали про погоду, а Отабек предложил помочь с наладкой шланга. Ко мне бы ты так со своей помощью льнул, подумал кисло Юра. Отложил надкушенный пирожок на комод, потом пошарился по ящикам с одеждой — первым делом на него положила глаз какая-то белая майка. Ну, вот этого и будет достаточно! Шорты и трусы не трогал — всё, что ниже пояса, и так горит часто в последнее время, так вот и пусть охладится, всё равно на солнце щас быстро одежда высохнет. Юра сунул в рот пирожок, чуть не забыл мокрую футболку (решил её по выходу на бельевую верёвку повесить), в коридоре столкнулся едва ли не носом с Отабеком. — Я сложил, — он похлопал ладонью по выдувшемуся глубокому карману своих шорт. — И тебе взял, если после воды есть захочешь. Так обычно бывает, если плавать долго. — А что б тебя, да и твою заботу тоже, тут же всплыло у Юры в голове, но он этого, конечно, не озвучил, только кивнул. Направился к выходу, мол, пошли. Не охота на речку во второй раз, но пошли. Пахло летом, сухой люцерной и немного бензином от мотокосилок. Везде сенной сезон. Юра шёл вдоль деревенской улицы, Отабек — рядом. Юра сказал: — Не хочется что-то на речку. Были, — он озадаченно сдвинул брови, поскрёб щеку. В голые плечи пекло — с майкой он явно погорячился. Вон Отабек — человек умный, предусмотрительный — Юра взглянул на него — хотя, нет, не совсем предусмотрительный, потому что кто ж в тёмном-то ходит в такую жарищу? Или он, может, из-за своих горячих кровей не ощущает… — Я бы на луг куда-нибудь сходил, — сказал Отабек, посмотрев на Юру. — И что там, на лугу-то? Я траву жрать не буду, я не козёл, — отшутился Юра. — Вот бы на моцике, конечно… — Ты очень плохо подбираешь культурную программу, — сказал Отабек, улыбнувшись краем рта. — Если бы ты зарабатывал на хлеб делом гида, то голодал бы. — Ну-ну! Это тебе не столица, чтобы тут с экскурсиями легко было, — возмутился Юра, но потом заинтересованно спросил: — А у вас там что? Ну, в Алмате этой вашей… — Байтерек, — тут же ответил Отабек. Сразу же разъяснил: — Это памятник такой высокий на пл… — Точно! Высокое! — выпалил Юра, но потом всё же извинился, что перебил и что он обязательно дослушает, но сейчас ему надо сказать, потому что точно вылетит из головы. Отабек сказал, мол, хорошо, Юра. — За пастбищем есть посадка, в посадке — шелковица. Пойдём туда, нарвём — вкуснотища! Физическая активность! Правда, мне на дерево придётся… — Юра, беречься надо. Упадёшь, а если не повезёт — можешь слечь не на один сезон, — сказал серьёзно Отабек. Юра ответил, что он так уже делал миллион раз и что ни разу ещё не падал, хоть дерево и высокое, но самое страшное, что может случиться — это то, что ты перепачкаешь все руки в тютину, а потом будешь отмывать дня три. А с одежды вообще может не отстираться. Пигмент, зараза! Не успели далеко отойти, Юра остановился резко. Отабек опередил его на несколько шагов, потом тоже остановился, обернулся. Спросил: что случилось, Юр? Юра не отвечал, куда-то в сторону смотрел, а потом всё-таки сказал: — Ты знаешь, мне кажется, что я нашёл свою миссию в этом путешествии, а также осознал, кем, возможно, был в прошлой жизни. — Нарочито серьёзно проговорил он, даже не посмотрев на Отабека — всё также куда-то в сторону вглядывался, чуть щурясь. Отабек спросил, мол, что-то ты говоришь, Юра? — Я был рождён раскулачивать! — и подошёл к сделанному из железной сетки заборчику, который, видимо, ограждал чей-то сад. Чей-то очень большой и буржуйский сад, подумал Юра. — Не понял, — недоуменно сказал Отабек, потом уже подошёл, может, надеясь, что что-то там тоже увидит, на что Юра смотрит. — Ты только посмотри, какие там яблоки у них! — возмущённо-восхищённым тихим голосом сказал он, видимо, опасаясь, что уже кто-то мог услышать его завоевательские мысли и пресечь их воплощение в жизнь ещё раньше, чем могла бы начаться их деятельность. Вернее, его, его деятельность, Отабек-то ещё даже не согласился! И чего Юра постоянно его в союзники-то сразу записывает… — Юра. — Уже узнаваемым серьёзным тоном сказал Отабек. — Нельзя, нехорошо получится, это же чужое… Люди ухаживали. — Ай! — отмахнулся мысленно Юра, а потом вцепился пальцами в железную сетку, покрутил головой, ища место, где можно было выгоднее всего для собственной безопасности перелезть. — От пары яблочек от них не убудет! Ну, ты только посмотри… Медовые такие, красные, а размер какой! Как шайба кошачья наша, и даже больше! Это тебе не декоста и не какой-то червивый белый налив… — Ты не успокоишься? — и снова исподбровья глядит. — Ты не уважаешь наследие предков, — и ткнул пальцев Отабека в торс. — Вот тут у тебя завоевательский дух должен теплиться! Как раз то, что нужно, чтобы грабить деревни и всё такое, — укоризненно сказал Юра, а потом рукой махнул. — Да чё ты, ну, — на этих словах услышал тяжёлый выдох Отабека. Смирился, ну и отлично. Юра прошёлся парой шагов вдоль сетки, как раз к тому месту, где был один из столбов, поддерживающий всю эту сеточную конструкцию. Навалился голым плечом на шершавый деревянный столб, чтобы проверить его устойчивость, убедился, что, вроде, выдержит, скинул шлёпанцы для удобства. — Я возьму всю ответственность на себя, если припрут к стенке! Будешь мне в короедку приносить тормозки с лошадиной колбасой, — засмеялся негромко Юра, а потом взобрался ловко и осторожно по столбу, придерживаясь пальцами крепко за сетку и чуть покачиваясь. — Я сам, а ты это, на стрёме, давай! — перелез, низко спрыгнул на землю в траву. Сел, потёр ступни — слишком резко приземлился, что аж в ноги вибрацией отдало. Потом встал, согнулся в три погибели, а потом ловко так — и бегом-бегом! Как по окопам при обстреле, только то и дело иногда на Отабека оглядывался, а ещё в сторону дома и двора, получается, самих владельцев буржуазных яблок, что так и манили своей запретностью. Ну, хоть один запретный плод не попробую, так другим себя займу, думал Юра. Адреналин! Опасность! Пока Юра был занят тем, что представлял в своей голове то, каким бравым охотником за яблоками он мог бы стать, Отабек наблюдал за ним несколько тревожно, Юра ему помахал пару раз, мол, чё ты на меня смотришь-то, смотри во двор, во двор смотри, чтобы эти не этого!.. Отабек послушался. Юра уже был у самого дерева, пару раз походил вокруг него, как несколько минут назад ходил вокруг столба, чтобы выбрать самый удобный и, главное, быстрый способ взобраться на верх. Представил, что после такого он будет прямо как настоящий Крокодил Данди! Только не крокодил, а тигр. Юра по прозвищу «Тигр». Нет, не так. Юрий, во! А то Юра как-то совсем уж несолидно звучит для охотника такого полёта, как он… Хотя, нет, даже не так. Юрий по прозвищу «Жолбарыз»! Потому что быть степным завоевателем — это круче, чем каким-то амазонским дикарём, думал Юра. Этот Крокодил Данди чего: у него там была классная размеренная жизнь в его джунглях, а потом как припёрлась к нему какая-то тётка, любовь, видите ли. И забрала его в город. Вот тебе и конец крутой жизни отшельника, и классному ожерелью из крокодильих зубов тоже конец! А Юра вот не такой. Юра выше всего этого, выше чувств, и, конечно, он сразу решил, что его репутация охотника Жолбарыза уж точно не будет запятнана этой чепухой. Отабек всё ещё стоял на атасе. Юра взялся за края своей майки, вытянул её вперёд, чтобы набрать туда яблок. А яблоки-то по размеру почти как кабачки, или ещё лучше — тыквы! Ну, или это Юре так казалось, и его собственная гордость охотника заставляла становиться яблоки больше в несколько раз… Пока он думал, как сильно Отабек его будет уважать и, может быть, даже будет завидовать, что завоевательского духа в Юре примерно раз в десять больше, чем в нём самом. Юра подумал, что, нет, мой друг, я завидовать тебе точно не позволю! Я, конечно, лучше всех в этом деле и вообще, как-то так всё же получилось, ты не должен расстраиваться. Потом Юра решил посмотреть на Отабека, нет ли у него случайно кислой мины из-за того, что он отдал Юре в руки своё завоевательское дело. Отабека у сетки-забора не было. Юра взглотнул, покрутил головой сперва спокойно, уже начиная придушивать надвигающееся волнение в горле, но и полностью оглядеться по сторонам он не успел: во дворе заметил какое-то движение. И лай собак. А собаки-то, судя по звуку (и если ссылаться на бурное воображение Юры) по размеру-то не меньше каких-нибудь боксёров! Вот и приплыли. Плыли-плыли, а на берегу всрались, как говорится. И звук ещё такой, словно кто-то машину ада заводит! Не иначе, как крематорий, подумал Юра, чтобы его за воровство, того-этого… Сбежал! Муфлон ебучий! Сдриснул, что только тут его и видели! Но Юра решил, что некогда ему думать о несостоявшемся союзнике, и всё-таки, это ж надо! Вот так и привози сюда, вот так и иди на дело, вот так и вовлекайся в чувства… И всё-таки, придурошное это кино про Крокодила Данди! Вот если не жизнь мерную испоганят, так в самый ответственный момент съебут! — А-а-ай, блять, сука! — закричал Юра и за ногу схватился, когда спрыгнул резко с дерева. — Блядская моя жизнь… — Яблоки сразу запрыгали куда-то в траву, но Юра сдаваться не собирался и начал их быстро собирать обратно, зря он их таким трудом добывал, что ли? Вот друг один единственный съебался, так хоть будет чем горе заесть. — Юра! — это был тот самый гнустный горемыка-друг. — Ты какого хуя съебался? Я же говорил на стрёме быть! — зло схватился тут же на ноги Юра, ощущая, что с одной-то что-то не так, а потом болезненно зашипел. — Что с ногой? Вывихнул? — Отабек хотел было уже посмотреть, но Юра сразу же начал отмахиваться, услышал ещё и крик какой-то, видно им адресованный, но расслышать из-за волнения не мог. — Потом, потом! — замахал Юра рукой, а одной придерживал импровизированную корзину с яблоками, которую из майки саморучно смастерил. — Пиздуем быстро, а то засекут, ну! — не успел он дособирать оставшиеся яблоки, как Отабек тут же закинул его пузом на своё плечо, а Юра завопил: — В рот, в рот одно возьми, вон там, в траве! Я их что, собирал зря! — почему-то дико хотелось смеяться. Видно, Отабеку тоже: он быстро нагнулся, хоть это было сложно с Юрой наперевес, взял одной рукой яблоко в рот, зубами в него вгрызся, как конь, Юру подбросил на плече, а потом как понёсся! Вслед им кричали, скорее всего, хозяева. Кричали, что как так вообще можно, кто вас только воспитывает, суворовского училища на вас нет! — Куркули! — Юра свирепо пригрозил им кулаком. С его положения на Отабековом плече, да ещё и во время спасительного бега, это было не очень устрашающе, ну и ладно. Рука справедливости должна быть действенной, а не устрашающей. Через забор Юра перелез уже сам, впопыхах даже про шлёпанцы забыл. — А это чё такое? — удивлённо спросил Юра. — Где взял? — У Олега одолжил. Ну, в смысле, не одолжил, а… — Отабек не договорил, откусил сочное яблоко, потом оседлал резво старющий «Юпитер», завёл ключом. Загремело адским крематорием, который Юра ещё слышал там, на дереве. — Садишься или нет? — Ну ты, блин! — Юра улыбнулся, сразу же сел, схватившись за Отабеков пояс, а второй рукой крепко придержал награбленные сокровища. — Спиздил что ли? Угнал? — Одолжил, — Отабек не выдержал, тоже улыбнулся как-то что ли с насмешкой. Ага, так вот какое у тебя обличие! Вот и у тебя в экстренной ситуации корни проснулись, подумал Юра. Отабек словно сам перед собой решил оправдаться или, может, перед Юрой даже, потому что добавил: — Я ему пирожки оставил, что мы на перекус брали. За аренду. — Пирожки? Так это ж баб Нинины! Обратно им принёс что ли, получается? — Юра звонко рассмеялся. Всё обошлось как-то само собой, и даже те мысли, которые Юра там думал, на дереве, тоже обошлись. И это он увидел, наверное, как опасность надвигается, и сразу же попёрся к Олегу, «Юпитер» этот его пиздить… Ради друга, ради него, Юры! Вот это, наверное, и есть самая классная дружба — когда за друга не жалко даже и моцик спиздить. Олег их всё-таки встретил по дороге. Стоял прямо посреди улицы с тем же самым запакованным в тыщу газет клуночком с масными пирожками бабы Нины. Юра сразу же сказал, что они могут ему отплатить парой буржуйских яблок или накосить завтра-послезавтра для кролей баб Нины травы. Ему ответили, что настолько наглого человека, как ты, Плисецкий, он ещё не видывал и что правильно он делал, когда отжимал у тебя в былые времена картриджи на денди. В общем-то, стороны сошлись на наиболее взаимовыгодных условиях, а именно — на траве для кролей бабы Нины. — Так вы с ним и раньше знакомы были? — спросил у Юры Отабек, сидя перед ним в ногах с мокрым полотенцем. Рядом с ним стояла бутылка с уксусом, бинт — лежал на подлокотнике кресла. — Блядская оса… — зло шипел Юра, потом только ответил: — Да, было дело… Он же тут рядом, а мне мелким было скучно самому. Да и деда с бабой Ниной часто был, меня к Олегу приставили, он-то постарше, — Юра морщился от жжения в ноге. — М-м, — протянул задумчиво Отабек. Помолчал, а потом добавил: — Что, жжёт? Сейчас промою, потом уже всё остальное, — сказал спокойно он, а потом принялся вытирать пыльные Юрины ступни. Юра глядел на него из-под растрёпанной чёлки и не знал, что тут сказать: вроде, если Отабек сам за это взялся, то и перечить ему нечего, а с другой стороны… Как-то это совсем нехорошо получается: мало того, что Юра по собственной вине полез на вражескую территорию, самостоятельно ширнулся осиной жопой в ногу, так ещё и Отабек вот теперь сидит перед ним и… Да и вроде нет тут ничего такого унизительного! Все друзья так делают, если уж на то пошло, и это абсолютно нормальная процедура для раненных. Так и есть. Юра засопел, напрягся, поёрзал нервно. — Я и сам могу, — буркнул себе под нос и попытался отдёрнуть ногу. — Сиди, — Отабек придержал Юру за щиколотку, а Юра и сам больше не сопротивлялся. Но помрачнел заметно. — Я — ебанько. — Отрезал угрюмо Юра, утолокся в кресло, как будто вообще хотел с ним слиться и исчезнуть с глаз долой. Позорище. — Есть такое, — утвердительно кивнул Отабек, аккуратно обтирая Юрины ступни влажным полотенцем. По голосу было слышно, что он слабовато улыбается. — Чего ты ржёшь? — у Юры голос был всё таким же мрачным. Но сам-то Юра понимал, что это всё дело напускное, лучше поворчать и убедить самого себя, что ты сейчас недоволен, чем вот вслушиваться в чужие прикосновения. А он ещё так аккуратно это делает, что аж живот в узел вяжется и дыхание перехватывает... Но Юра суров и угрюм. По крайней мере, пытается таким казаться. — Да смешно потому что было, — сказал Отабек, потом полотенце себе на плечо закинул. Взял бинт, разворотил его, промокнул уксусом. В ноздри резко ударило химически-кислым. — Весело в какой-то мере, — и улыбается всё так же. Вот голота! — Я вообще-то ранен! — начал уж было возмущаться Юра, но всерьёз у него это сделать не получилось, как и не получалось каждый раз, когда он видел, что Отабек находится в хорошем расположении духа. Самому сразу быть таким хотелось. — Нет, я серьёзно… Извини и вообще, — сказал он негромко, шмыгнул потом носом искусственно. То ли было тяжко и хотелось спрятаться от того, что Отабек занимается вот таким вот делом, когда Юра и сам может это сделать, слишком уж это интимная вещь для друзей, какие бы мысли для оправдания в голову не приходили. То ли хотелось позорно спрятаться от того, что Юре-то и не сильно хотелось оправдывать вот эту всю ситуацию. Он решил, что самому-то себе в мыслях можно признаться, а потом и признался: нравится. И за всё время он настолько близко рядом с ним ещё не был, поэтому хотелось подняться, ещё раз ноги в грязи измазать и обратно усесться. Ага, а потом и обкончаться позорно, потому что выдерживать нет сил, и… Прекращать всё равно не хочется. Внутри всё тепло, мягко и сладко настолько, что складывается чувство обогретого грелкой одеяла в животе. Позорище-позорище-позорище… — Юр? — взглянул на него снизу-вверх Отабек, прикладывая к отёкшей ступне смоченный уксусом кусок бинта. — Ты сонным что-то выглядишь, — заключил таким выводом свои наблюдения он. — А я сказал тебе, что я перед тобой виноват? — Сказал. Я же ответил, что всё хорошо, не помнишь? — Отабек закончил, поднялся. — Неплохо бы холодное приложить. У тебя аллергии на осиный яд или на что-то подобное никогда не было? — Нет-нет, не было… — Юра озадаченно замотал головой и не мог вспомнить эпизод, когда ему отвечали. Действительно уснул, что ли… Или настолько разморило от этого вот всего, что он и не соображает уже толком ни черта. Нет, ну, это уже ни в какие ворота. Отабек взял бутылку с уксусом, бинт, потом в дом ушёл. Отнёс, наверное, назад на кухню, подумал Юра. Подниматься с кресла совсем не хотелось — тело было каким-то грузным, как свинец, а вечерний воздух, казалось, делал всё только хуже. — Николай Владимирович спит, — Отабек вернулся обратно к Юре, руку подал. — Что, не встанешь? Может, тоже поспишь? — А ты? — Не хочу пока. — Тогда и я, — Юра взялся за Отабекову ладонь, поднялся на одной ноге, второй чуть прихрамывал — сильно отекла. — Слушай, давай «Хауса» смотреть? — уже взглядом поживее посмотрел он на Отабека, а тот кивнул. — Я тогда пойду найду планшет и остальное, пока ты тут доковыляешь, — улыбнулся и Юрину руку отпустил. — Ну ты! — зашипел Юра на него, но Отабек уже скрылся за белой шторкой, что висела над порогом. Вечер продвигался гораздо спокойнее, чем день: они лежали вместе на кровати с одними на двоих наушниками, потому что Николая Владимировича никто не хотел разбудить, Отабек придерживал на своём животе планшет, Юра — пытался не уснуть. В первой серии был сюжет, главной героиней которого была какая-то учительница младших классов, шизоидная что ли, думал Юра, а потом на эпизоде, когда из-за, кажется, аллергии у неё закрылись какие-то дыхательные пути, то врачам понадобилось даже продырявить бедняге горлянку, чтобы она смогла снова дышать. Юра сделал страшное лицо. Задумался, что, в случае надобности, смог бы он вот так же взять и… вот это — с Отабеком? Если он бы не смог дышать или ещё что-то… Если бы был в опасности. Сперва Юра сказал самому себе, что да, смог бы. Потом упомянул, что с самим собой нужно быть максимально честным и откровенным, а то не годится… И снова повторил, но твёрже: да, смог бы. И если бы с дедушкой. Если бы с дедушкой что-то такое случилось, а Юра смог бы его спасти, что-то сделать, то быть врачом — это самое классное, а не стоять в стороне… Почувствовал, что уже, наверное, минут пять как минимум со всеми этими раздумьями лежит с закрытыми веками — глазам так тепло-тепло и совсем не щиплет. Хотел было разомкнуть, но не смог — как будто по две гири было сверху. И не скажет ничего, словно всё силы организм на восстановление отёкшей конечности тратит… У-у-у, чёртова оса! Юра почувствовал плечом, как рядом с ним заворочались. Сериал в ухе умолк, а когда Отабек аккуратно отодвинул пальцами волосы Юры, чтобы вытянуть у него с уха наушник, то тут же всё стало наоборот: захотелось глаза разомкнуть, но вот Юра терпел — нельзя, нельзя! Только на вопрос, почему нельзя, Юра сам себе так и не ответил. Решил, что разберётся с этим попозже. Сердце тут же загупало, как предупредительная сирена, Юра затаил дыхание, надеясь, что если будет дышать помедленнее и потише, то и сердце тут же успокоится. А вот чёрта с два! Оно бесновалось в груди и гнало по телу напряжение, из-за этого хотелось вскочить с кровати и кинуться в побег. В траву, чтобы спрятаться. Юра мысленно попытался имитировать для сердца вдох и выдох, но оно не верило. — Мен сені жақсы көремін... — Прошептали ему над ухом, а потом Юра почувствовал, как его висок целуют. Захотелось вжаться в постель, но одновременно с этим захотелось и залезть на потолок тоже. Видать, форточка была открыта, и поэтому дуло немного прохладным, но Юра этой лёгкой прохлады и не почувствовал бы, если б не его собственные пылающие уши и, в общем-то, всё остальное. В голове зашумело, в горле — пересохло, дышать стало трудно, а имитирование спящего сейчас для него казалось самым сложным занятием в мире. — Қайырлы түн, Юра. — Снова он услышал шёпот, а потом почувствовал, как тяжесть тела Отабека покинула кровать. Он ушёл. Юра долго ещё не открывал глаз, надеясь, что это был сон, и если ещё долго полежать с опущенными веками, то он обязательно вернётся.