Трудное время 9: Новый мир

— Эй, Локи, ты как? — равнодушный, насмешливый и смутно знакомый мне голос доносился будто бы откуда-то издалека. — Что, совсем всё плохо? Чьи-то руки взяли меня за плечи и довольно-таки грубо усадили на пол. Однако я был слишком слаб, чтобы удерживать равновесие, и потому, едва меня отпустили, невольно упал вперед, уткнувшись носом в какую-то жёсткую ткань. — Ну вот, взял и пиджак мне кровью запачкал, — недовольно, но совсем не злобно проворчал мужчина, пытавшийся привести меня в чувство. — Совсем что ли страх потерял? — Мне плохо, а ты о своём пиджаке печёшься! — огрызнулся я, так и не сообразив, с кем же имею дело. — Да за такой пиджак троих как ты дадут. — Мужчина криво усмехнулся и протянул мне кусок чистой белой ткани. — Прижми к носу и поднимайся давай, нечего тут разлеживаться! — Не могу, Рэй. — Способность мыслить постепенно ко мне вернулась, и до меня, наконец, дошло, кто сидит рядом со мной на полу. — Ника высосала из меня все силы до последней капли. — Ника при всём желании не могла этого сделать, — сообщил мужчина, чуть дернув плечом. — У владельцев артефактов существует так называемый неприкосновенный энергетический запас, специально для подобных случаев. В тебе остались силы. А то, что их нет — простое самовнушение. — Ну я правда ведь не могу. — Я снова упал на металлический пол и закрыл глаза. — И что с тобой делать? Отнести на ручках в медицинский отсек, укрыть одеяльцем и поцеловать в лобик? — Рэй откровенно издевался, а этого вынести я уже не мог. Было б у меня побольше сил, я непременно бы врезал этому нахалу по носу, не взирая на его возраст и высокое положение. — Просто. Оставь. Меня. В покое, — чуть слышно пробормотал я, не потрудившись даже открыть глаза. — Тебе что, совсем заняться нечем? Так может тебя обратно отправить? А то я это запросто. — Прикусил бы ты язычок. — Рэй, услышав, как я хамлю в ответ, добродушно рассмеялся: разговор казался ему забавным. — Мне просто интересно, как Фригга готовит своих учеников к трудностям жизни. Вижу, она дико халтурила. Жалела тебя и не давала серьёзных нагрузок. Это было уже выше моих сил. Если оскорбления в мой собственный адрес я ещё мог стерпеть, то когда задевали Фриггу, становилось по-настоящему больно. — Халтурила, говоришь? — в одно мгновение я вскочил на ноги и нанёс Рэю сокрушительный удар по челюсти. — Жалела? Учёный вновь рассмеялся, как смеётся человек, когда разъяренный волнистый попугайчик клюёт его за палец. — Вот видишь, Локи. Стоит тебя разозлить, и жизненная энергия берётся из ниоткуда. Я хотел поднять тебя на ноги — я этого добился. — Поздравляю, — огрызнулся я, прислонившись лбом к холодной металлической стене. Мне и правда стало немного получше, но голова до сих пор гудела, а кровь из носа так и продолжала течь. — Но всё же советую тебе заняться делами более важными. Я мучился здесь вовсе не ради того, чтобы выслушивать твои насмешки! Моя мать… — Я в курсе о несчастье, постигшем Фриггу. — Голос Рэя вдруг сделался серьёзным и даже жёстким. — И пока не хочу об этом говорить. По крайней мере, с тобой. — А о Едином Галактическом Компьютере ты знаешь? — решив, что с Рэем лучше не спорить, я поспешно перевёл разговор на другую тему. — О да, наслышан. — Ученый мрачно вздохнул. — Когда же ты успел? — удивился я. — Ты же только что… — Нет, не только что. Я жив уже около двух часов. Мы с Никой успели поговорить о многом. Ты всё это пропустил, лежа без сознания. Я недовольно фыркнул: что там ни говори, а всё-таки обидно, когда твои союзники мило беседуют, в то время как ты без чувств валяешься на полу и истекаешь кровью. Но разве от лидеров «Чёрного Квадрата» можно ожидать другого отношения? — А потом Ника ушла работать, — продолжил Рэй как ни в чем не бывало. — Я тоже пошёл было следом за ней, но вдруг обо что-то споткнулся. «Ба, да это никак Локи!» — подумал я, поглядев вниз. — «Это закон: если в галактике что-то творится, он обязательно крутится где-нибудь поблизости. Ну, или валяется, как в данном конкретном случае». — И ты решил мне помочь? С какой такой радости? — я устало посмотрел на своего ни то друга, ни то врага. — А что я ещё мог сделать? Больше ведь никто бы не позаботился. — В голосе Учёного явственно прозвучала печаль. — Это тебе не база Агентов Света, где каждый готов поддержать и помочь. — И тебе не всё равно? — как бы ни издевался надо мной Рэй, но в этот момент я ощутил к нему прилив благодарности. — Ты должен понять одну вещь. Я сволочь, подонок и моральный урод. Для меня не осталось ничего святого. Почти ничего, — поправился он, задумавшись на пару секунд. — Но всё же я, в отличие от некоторых из присутствующих на Церере, человек. И у меня есть душа. На протяжении столетий я всячески истязал её, но так и не смог до конца уничтожить. — Спасибо, — кивнул я, поглядев в древесно-карие глаза Рэя, которые отчего-то блестели. Мужчина криво усмехнулся и, не сказав ни слова, направился к выходу. Я пошёл следом за ним: у меня не было ни малейшего желания оставаться в этом залитом кровью зале в полном одиночестве. Как оказалось, Рэй пошёл в главную лабораторию, чтобы начать работать над созданием лекарства для Фригги. Против моего присутствия Учёный не возражал, и потому я решил остаться с ним. В лаборатории стоял умывальник, и я первым делом смыл с рук и лица уже запекшуюся кровь. Свою собственную и… своей жертвы. — Тебе пришлось убивать? — Рэй словно бы прочитал мои мысли. — Я пока не хочу об этом говорить. По крайней мере, с тобой. — Я нарочно скопировал фразу Ученого, решив, что так будет доходчивее. — Да, зря Ника тебя во всё это втянула. — Рэй сокрушенно покачал головой. — Всё-таки этот ритуал — не детское развлечение. Эта, казалось бы, совершенно безобидная фраза почему-то меня взбесила. — А я и не ребенок! — резко выкрикнул я, ожесточенно закрутив кран. — Ты многое пропустил, Рэй! Я уже не тот мальчишка, которого ты знал раньше. — Ага, ты мальчишка на пять лет постарше. — Рэй равнодушно пожал плечами. — Не вижу особой разницы. — Да за эти пять лет я повзрослел на все пятьсот. Ты просто не знаешь, что я пережил. Я прошёл настоящий ад! — Ты о тренировках Фригги? — Рэй посмотрел на меня, как на полного идиота. — В таком случае должен тебя огорчить: ты не знаешь, что такое настоящий ад. И, быть может, даже к лучшему, что не знаешь. — Тебя просто не было там! — мне стало обидно, что Рэй не воспринимает мои слова всерьёз. — Ты не видел, что делала со мной Фригга. Она была безжалостна. Я истекал кровью, а она говорила: «Залечивай раны сам!» — Какой кошмар! — Рэй очень удачно спародировал ужас, и мне вновь захотелось ему врезать. Какое он имеет право смеяться над человеком, прошедшим такую жёсткую и суровую подготовку? — Почему ты насмехаешься? — я решил говорить прямо. — Потому что знаю: Фригга не могла устроить тебе ад. Она была осторожна и берегла тебя от всего, что могло по-настоящему навредить. — Почему ты так думаешь? — резко спросил я, не понимая, как Рэй может судить о том, чего не видел. — Хотя бы потому, что ты был у неё единственным. Твоя смерть означала бы провал её плана, вот она и носилась с тобой, как с писаной торбой. А когда я проходил подготовку… нас было пятнадцать. — Где это ты проходил подготовку? — поинтересовался я, приготовившись внимательно слушать. О жизни Рэя я знал лишь со слов Фригги, и потому был не против послушать историю из первых уст. — У своего отца. — На лбу Учёного залегла складка: я видел, что ему неприятно вспоминать эти моменты своей жизни. — Я не был его родным ребёнком. Он подобрал меня на улице, как и других детей. — Как ты оказался на улице? — Задай вопрос полегче. Я был беспризорником, сколько себя помню. Лет до трех я жил в приюте: ветхие стены, сквозняки, дырявая крыша, похлебка из помоев, но хоть что-то. А потом приют снесли, и все, кто там жил, оказались без крова. Мы лазали по свалкам и собирали объедки. Никому до нас не было дела. А потом пришел человек, выбрал из нас тех, кто здоровее и крепче, и увез к себе. — Это и был твой «отец»? — на всякий случай уточнил я. — Он самый. Один очень влиятельный человек нашей планеты сделал ему крупный заказ: ему нужен был раб, который умеет абсолютно всё. И цена заказа была приличной. Вот мой «отец» и взялся за работу. Заметь, раб нужен был всего один, а нас было пятнадцать. И мы были уже третьей партией — из первых двух не выжил никто. — А из твоей партии? — теперь мне стало понятно, почему мои слова вызывали у Рэя лишь насмешку. — В конце концов, остался только я один. Трое протянули ноги уже через неделю после начала «тренировок» — не выдержали. Самому старшему из нас было не больше шести лет, а нас гоняли, как взрослых. Чего с нами только не делали… Я убежден, что Фригга сначала обучала тебя тому или иному приёму, отрабатывала его с тобой, и только потом требовала его применения на практике. — Само собой, — не мог не согласиться я. — А у вас разве было иначе? — Мой «отец» не хотел тратить времени на все эти глупости и, не давая никаких комментариев, забрасывал нас в пекло. Чтобы остаться в живых, нам приходилось самим догадываться, что именно мы должны делать в такой ситуации. В отличие от тебя, у нас не было права на ошибку. Нашему повелителю было наплевать, сколько из нас помрёт в ходе обучения — беспризорников на нашей планете было как грязи, и он в любой момент мог набрать себе новую партию. Более того, он был заинтересован в том, чтобы все недостойные погибли — ему нужно было поставить заказчику продукт высшего качества. — То есть это была игра на выживание? — я серьёзно и внимательно глядел на Рэя. — Именно. Ты подобрал на удивление точное определение. Мы не учились, мы выживали. Я рос не человеком, а озлобленным диким зверем, который хочет только одного — дожить до завтра. Мои сверстники на цивилизованных планетах играли в машинки и запускали в небо воздушные шары, а я бегал по лесу с ружьем, в надежде добыть себе пищу. А как нас учили плавать, знаешь? Нас просто сбросили с обрыва в холодный бушующий океан, в то время как мы, напомню, были совсем маленькими детьми. Я как сегодня помню тот день: мрачные тёмные воды, далекий грохот ударяющихся о берег волн, соленые брызги и дикий холод, от которого сводило конечности. Хорошо, что я догадался сбросить с себя одежду и впиться ногтями в мышцу ноги, чтобы унять судорогу. И я был одним из тех, кто смог добраться до берега. И такие испытания были всё время, каждый день. Я рос в вечном страхе перед гибелью. Этот страх заполнял моё сознание целиком, вытесняя все другие мысли и чувства. Сам подумай, о какой доброте, справедливости и взаимопомощи может идти речь, если ты всё время балансируешь на грани между жизнью и смертью? Это были ужасные времена, Локи. Тебе вряд ли удастся даже представить те страдания, что я перенес. — Да, наверное. — Я опустил глаза вниз, подумав о том, что Рэй, в сущности, прав: по сравнению с его отцом, Фригга — добрая и чуткая наставница. — А сколько тебе было лет, когда ты… остался один из всей вашей партии? — Точно не помню, но где-то лет десять-одиннадцать. Нас к тому времени было пятеро, и «отец» пришел к выводу, что пора избавиться от лишних и оставить только одного. Того, кого он и продаст заказчику за нереальные деньги. — И как же погибли те четверо? — мне было страшно услышать ответ, но любопытство пересилило. — Я убил их. — Внешне Рэй выглядел абсолютно спокойным и даже расслабленным, но я каким-то образом чувствовал, что сейчас он заново переживает эти моменты, о которых говорит с напускным безразличием. — «Отец» загнал нас в огромную клетку и сказал, что выйдет из неё лишь один — победитель. Иными словами, чтобы получить относительную свободу, нужно было убить всех остальных. Если бы мы отказались сражаться, мы все сдохли бы в этой клетке от голода. Это понимал каждый из нас, и дрались мы с диким остервенением. Мы, три десятилетних парня и две девчонки постарше, дрались за право выжить. — И ты убил тех, кто бок о бок с тобой проходил страшные испытания? — мне было трудно в это поверить. — «Отец» не оставил мне выбора. — И после того, как ты вышел из клетки, ты… не почувствовал раскаянья за содеянное? — Честно? Нет. Я почувствовал удовлетворение и радость от того, что победил. Мне не хотелось умирать. Правда, в последствие мне иногда и казалось, что лучше бы я подох вместе с остальными, ведь с каждым днем моя жизнь становилась всё более и более невыносимой. И даже не пытайся сравнивать свои тренировки с моими. Твоя мать переживала все страдания вместе с тобой. Она всегда старалась морально поддержать тебя, я уверен. И уж тем более она не угрожала тебе смертью, если у тебя что-то не получалось с первого раза. У меня всё было иначе. «Отец» никогда не хвалил меня, даже если я справлялся с заданием идеально. Если я не получал хлыстом по спине, это значило, что я выполнил всё безупречно, но такое бывало крайне редко. А убить меня он грозился по сто раз на дню, и я понимал, что это не пустой звук — он может. — Если честно, даже не знаю, что тут сказать, — пробормотал я, бросив на Рэя быстрый взгляд. — Не надо ничего говорить. Просто послушай и постарайся понять, хотя бы поверхностно. Когда мы временно переехали в центральную галактику, чтобы я окончил Институт Точных Наук, жизнь у меня стала несколько легче. Учеба в университете была для меня глотком свежего воздуха. — И там ты познакомился с Фриггой. — Я не даже спрашивал, а утверждал. — Она мне рассказывала. — Да. Это, наверное, самое светлое воспоминание всей моей жизни. Она подошла ко мне в первый же день учебы. Я сидел со сломанной рукой, но не подавал виду, что мне больно: отец научил меня скрывать свои чувства. Но Фригга всё равно догадалась и… предложила мне помощь. Помню, что очень сильно удивился в тот момент. Фригга была человеком другого мира, более гуманного и цивилизованного, чем мой, и первое время мне трудно было её понять. Но прошла пара недель, и мы сблизились. Общение с твоей матерью было единственным, что радовало меня в этой жизни. Когда я видел, как она заходит в аудиторию, моё сердце начинало биться вдвое быстрее и становилось трудно дышать. Мне казалось, что и живу я только ради тех мгновений, что мы проводили вместе. Твоя мама была моим единственным другом в институте, да и с ней самой, по правде говоря, наши однокурсники не особо дружили. — Но почему? — эта новость меня удивила. — Думаю, им было трудно её понять. Все наши однокурсники были скучными, серыми и приземлёнными. Их интересовали только простые бытовые вещи, вроде покупки новой блузки или поездки в модный клуб. Они замыкались в своем тесном и примитивном мирке и не желали из него высовываться. А всё, что хоть как-то выбивалось из их представления о «нормальной жизни» они считали ненужным и даже опасным. Твоя мама была не такой. Её яркость и неординарность сразу бросались в глаза. Она была авантюристкой и известной фантазеркой. Она ненавидела всё банальное и привычное, ей хотелось выделиться, хотелось сделать что-то, чего до неё никто никогда не делал. Наши девушки-однокурсницы были в шоке, когда узнали, что Фригга в свободное время занимается стрельбой. По их мнению, это было сугубо мужской прерогативой, но твоей матери было плевать. И я… уважал её за это, ведь самому мне было мучительно больно, когда сверстники начинали шептаться за моей спиной о том, что я будущий раб. А в её комнате в общежитии жил метровый тарантул. — Рэй улыбнулся, вспоминая что-то забавное. — Как-то раз она из озорства притащила его в институт и начала пугать однокурсников, а тарантул взял и сбежал в суматохе. Весь университет стоял на ушах. Директор и педагоги в ужасе запрыгивали на шкафы, а студенты вообще вели себя так, словно началась ядерная война. — И чем все закончилось? — слушать Рэя было действительно интересно: когда мама рассказывала эту историю, она в такие подробности не вдавалась. — Подоспел спецназ, тарантула застрелили из бластера, а Фригге сделали суровый выговор, лишили стипендии на полгода и пригрозили выселением из общежития. — Как она полгода жила без денег? — Я отдавал ей всю свою стипендию, чтобы ей было, на что купить еду. Ведь у меня всё же был «отец», а ей никто не мог материально помочь. Мне пришлось солгать «отцу», сказать, что это я проштрафился и меня лишили стипендии. Он избил меня нещадно, но зато Фригга была спасена от голодной смерти. В общем, нас связывало с ней очень многое. Я не рассказывал ей всего, что творят со мной дома, чтоб не травмировать её психику. Фригга знала лишь о самых безобидных издевательствах, но всё равно прониклась ко мне глубоким сочувствием. Помню, рассказал я ей какую-то ерунду, а она вдруг разрыдалась и сказала: «Это неправильно! Несправедливо! Если бы я повелевала миром, в галактике не было бы таких несчастных людей, как ты. Я теперь знаю, чем хочу заниматься в будущем. Я хочу посвятить свою жизнь борьбе с несправедливостью!» — И она оказалась права насчет своего будущего, — с лёгким удивлением отметил я. — Да, но в то время это казалось мне пустыми фантазиями. Твоя мама всё время что-то сочиняла, за это её и не любили сверстники, не имеющие такого воображения. А мне нравилось слушать её выдумки: они были куда добрее, светлее и правильнее, чем то, что происходило в реальности. «Ты, главное, держись, Рэй», — говорила она мне, когда меня одолевало отчаянье. — «Я спасу тебя, обязательно. Стану королевой галактики и запрещу рабство на всех планетах. А если твой отец не послушает закона, я приду вместе с армией, и мы всё равно всех освободим и тебя тоже! Ты веришь мне?» «Верю», — с улыбкой отзывался я, в душе понимая, что этим мечтам сбыться не суждено. Она часто придумывала различные варианты, как меня можно спасти. Все они были неосуществимы, но мне всё равно нравилось её слушать. Она всем сердцем хотела помочь, и для меня это было главным. В наши времена ещё не было программ для виртуальных путешествий, и Фригга придумала, что можно погружаться в другие миры при помощи воображения. Однажды я ей сказал, что хочу улететь куда-нибудь далеко-далеко, где меня никто не тронет, а она мне в ответ: «Запросто! Закрой глаза и представь, что ты идёшь по белому морскому песку — чистому, мягкому и очень тёплому. Я иду рядом с тобой, тебе же скучно одному будет. Мы идем без портфелей и прочей ерунды — учёба уже давно позади. Тёплая светло-бирюзовая волна накатывает на песок, и брызги попадают на наши босые ноги. Перед нами расстилается бескрайнее море. Солнце припекает, но не печёт — оно ещё не достигло зенита. Мы садимся в тени пальмовых ветвей и наслаждаемся тишиной и покоем. Мы на этой планете совсем одни. Никого больше нет, представляешь, Рэй? Весь этот мир — наш! Мы можем делать всё, что захотим, нам никто не запретит. Мы идем купаться, брызгаем друг в друга водой, смеемся!» «А потом я уплываю на глубину, ныряю и достаю прекрасную морскую раковину!» — подхватывал я, погружаясь в этот придуманный мир. — «Внутри неё лежит сверкающая жемчужина. И я дарю её тебе». «Спасибо! Наверное, её тяжело было достать?» «Нет, что ты, я хорошо ныряю!»… И мы могли фантазировать до тех пор, пока звонок на урок не возвращал нас к реальности. Однокурсники, наверное, считали нас ненормальными, но нам было всё равно, ведь мы были счастливы. Особенно я. Виртуальные путешествия помогали мне хоть ненадолго расслабиться и перевести дух. А Фригга, к тому же, описывала всё в мельчайших подробностях, и было очень легко поверить, что всё это происходит наяву. Мы вместе создали около сотни вымышленных миров, где нам было бы хорошо. — Интересно… — выдохнул я, не отрывая от Учёного пристального взгляда. — А что ты ещё можешь о моей матери рассказать? — Она любила острые ощущения и экстрим. Часто совершала глупости. Помню, как-то она залезла на крышу высотного здания, подошла к самому краю и стояла, широко раскинув руки и весело смеясь. Её всегда манило небо, как, впрочем, и меня. Но когда она проделала этот трюк, у меня сердце в пятки упало. Впервые я волновался за чужую жизнь, и это было очень странно. И снова приехали копы, сняли её с крыши и сделали строгий выговор. А она даже не понимала, за что её ругают, ведь она никому не мешала. Она была уверена в том, что не упадет, и удивлялась, почему её поступок так напугал всех свидетелей. В общем, Фригга была для меня… Я даже не знаю, с чем это можно сравнить. Когда я находился рядом с ней и видел её улыбку, мне было очень легко поверить, что все её светлые мечты осуществятся, и всё у меня в жизни наладится. Но когда я возвращался домой, иллюзии рассеивались, словно дым, и я опять ощущал безысходность своего положения. В один прекрасный день я просто не выдержал и… Думаю, ты знаешь, что было дальше. Я коротко кивнул. Рассказ Рэя изумил меня до глубины души — впервые на моей памяти Учёный говорил со мной так откровенно. Интересно, с чего это он решил поделиться со мной своими воспоминаниями? Преследовал ли он при этом какую-то цель, или же это была его собственная человеческая потребность? От размышлений меня оторвал писк средства связи. Я достал прибор из кармана и глянул на экран. Вызывал меня Майкл.