«Я не вижу смысла… не вижу смысла!»
Чем ярче разгоралось пламя пережитых минут прошлого, тем труднее становилось: каково это вдруг узнать, что смог подпустить отравленное острие сострадания и симпатии слишком близко к умолкнувшему разуму и к тому, что принято называть душой, олицетворению чувственной составляющей монстров и людей?
Каково это, из-за ужасной настойчивости в собственном мнении, веления глупых предсказаний незнакомого голоса, позволить заново заковать девушку серыми цепями, куда ей так долго удавалось не впутываться?
Что за ощущение последовало за её мучительным осознанием своего бессмысленного существования, когда она поняла, что с ней легко готовы расстаться, лишь бы она не лезла, не надоедала и не создавала проблемы?
Гастер не мог уснуть. Вопросы не давали покоя, терзали мысли и не позволяли расслабиться ни на минуту. Он безумно злился на себя за то, что вредная привычка скрывать тайны и сохранять молчание не искоренилась за годы, а лишь крепче вросла в его жизнь. Злился и на своё упрямство, ослепившее его, затмившее невольные подсказки, тень которых маячила у самых глаз, ведь ранее он признался себе, что Ли ему нужна, необходима. Так почему он не смог признаться ей, когда это могло спасти ей жизнь?
Без Решимости девушка долго не протянет в этом мире… учёный сам сказал ей этот факт у водопада.
Он отвернулся к стенке, закрыл лицо подушкой, но это не помогло заглушить мысли и добиться тишины в собственной голове.
Разрушил его мучение скрип двери, и на секунду Дингс замер, включая прилипчивую насторожённость, коей любой обзаведётся в военное время; но сейчас в его с братом квартире есть только он сам. Возможно, это сквозняк небрежно открыл дверь и сыграл на тонких струнах нервов. Королевство монстров расположено на горе. Ветер гуляет здесь только так.
Скрипт предпочёл остаться у своей подружки, и Дингс впервые не стал читать тому нотации о бессмысленности любовных интрижек. Гастер бы отмахнулся и объяснил данное новшество тем, что больше не видит в этом смысла, но эта мысль бросала его душу в холод и твердила, что дело не только в том, что учёному надоело говорить брату о трате времени на бесполезные романтические вещи, разлагающие и развращающие естество монстра; дело было в том, что изменился он сам, а новые нотации ещё не придумались под строящиеся правила молодой Вселенной…
Выглядывая из-под подушки и осматривая столь скудное сочетание мебели, Дингс тихо удивлялся, как он сохранил здравый рассудок в свои почти тридцать лет, довольствуясь этим безмолвным одиноким сумраком собственной спальни.
Он бы снова закрыл глаза и предался забвению мыслей, но внезапно почувствовал, как что-то ползёт по его кровати. Это нехило напугало и заставило резко подняться на локтях, взглядом ища невидимую угрозу. Он зажег огонек магии в ладони и тут же онемел от открывшейся картины.
— Как ты здесь оказалась? — только и смог спросить Дингс. Душа больше не ныла — она воспламенилась, отчаянно горела и терпела нанесённую рану. Именно тогда присутствие данной женщины ранило его. Беспощадно ранило. Он не понимал, как она смогла преодолеть пространство между его тайным кабинетом в башне и официальной квартирой, выданной королём за былые заслуги.
— Прости, — вымученно прошептала Ли, почувствовав его взгляд, изумлённый и полный вырванного из глубин сознания сожаления. — Я решила занести тебе пальто и…
Содрогаясь всем телом, девушка сделала вдох, едва проталкивая воздух в грудь. Самое нелепое и противоречивое скрывалось в темноте обыкновенной ночи. Она обняла себя за плечи, носом прячась в поднятый воротник его пальто, надетого на её худые плечи.
— Мне страшно, Дингс, страшно засыпать, делать сознание уязвимым для когтей хищника, — Ли с трудом выталкивала связные, разборчивые звуки. — Думаешь, возможно быть чужим одиночеством? Я почувствовала, что ты остался один, а я только попыталась изобразить физическую форму этого неистребимого уединения, но поняла, как мне больно думать, что я тебе больше не нужна. Почему ты позволил мне уйти? Ты действительно ненавидишь меня? Почему?
— Не надо, Ли, — ощутив пресный вкус от произношения её ненастоящего имени, Дингс сжал её плечи и, склонив голову, уткнулся лицом в её волосы. Её безумная, лихорадочная дрожь словно передалась ему, и он старался унять это безобразное чувство, то сдавливая плечи Ли, то скользя ладонями по её напряжённым рукам. Ему было просто необходимо выговориться, сдаться. — Это моя вина. Мне не хватило сил признаться, что ты оказалась права. Я не позволил тебе выиграть и вместе с этим заставил проиграть, потерять Решимость. Ты мне нужна…
Он опустил руки, сцепил их вокруг её талии и крепко прижал к себе, как если бы она в следующий же миг исчезла, растворилась в ужасах прошлого.
— Извини, что заставил тебя сомневаться в этом, — сдавленно прошептал Дингс, касаясь её спутанных волос. Он будто говорил на другом языке, который прежде был ему неизвестен, чужд, но вдруг зазвучал наперекор волнам и разуму. — Я сам себя не могу простить за свою ошибку, так что я пойму, если тебе это тоже окажется не под силу. Пойму, если не захочешь остаться со мной, хоть поступишь весьма разумно, учитывая непродолжительное знакомство с монстром…
— Я боюсь остаться ненужной в этом мире, где я не могу умереть, но я не боюсь тебя, Дингс, — Ли подняла голову. В её глазах застыло отражение давнего страха и искрилась надежда. На бледных щеках играл румянец. — Я нахожусь перед тобой в одном пальто, а ты даже не знаешь, что со мной делать. Разве стоит тебя бояться?
Она тихо засмеялась сквозь хлынувшие слёзы, что так долго душили её.
Дингс прикоснулся к её щеке, следуя за скатывающимися капельками, провёл вдоль шеи, припал к пульсирующей артерии и замер, не опасаясь, что его в следующую же секунду утянет прочь притяжение сумасшедшей галактики. Лишь ощутив холод от гладкой ткани её одежды, он понял, что худоба человека, острота заточенных голодом и хищником черт, жуткий узор шрамов — были скрыты всё время за тёмным пальто.
— Я… Наверно, я постоянно возвращалась к этим пыткам и отвергала мысль покинуть этот мир не потому, что после настоящей смерти моё место займёт Серая, а лишь потому, что ждала особенного человека, за которым мне захочется пойти, — произнесла она чуть слышно, словно все силы пропали. Ли провела ладонью по его груди и сжала её там, где находилась его душа. — Я хочу остаться с тобой.
Но только Гастер хотел ответить на её мольбу, девушка резко обхватила его ладонь, снова прижала её к щеке, унимая разрывающий плач. Этот неожиданный, странный жест вызвал обездвиживающее недоумение, но монстр не отдёрнул руку. Затем она вдруг подалась вперёд и поцеловала его, отчаянно и крепко. Он чувствовал этот удивительно сладкий, пьянящий, неповторимый вкус, какой пронизывал его сознание с каждым мучительным движением её осмелевших губ. Дингс сомкнул веки и, обнимая девушку в неясном порыве на пределе разбитого рассудка, начал медленно подталкивать лечь её на подушку, упиваясь смертельным для разума ядом его первого поцелуя.
Голова опустела: ни мыслей, ни вопросов, ни переживаний, ни опасений.
Дингс то в мучительном исступлении обхватывал, прикусывал её губы, сдерживая порыв безумства, то вдыхал её попытки произнести хоть слово, обрывал стоны, но не опускал рук, упираясь локтями в косые складки простыни. Разум ещё бунтовал, противостоял изматывающей осаде, тщетная сдержанность и надлом угадывались в грубых горячих поцелуях, что становились порывистыми и долгими.
— А если хищник вырвется на свободу? — вдруг спросила девушка, и можно было уловить чужие очертания в её интонации. — Меня теперь вполне можно считать одержимой демоном.
— Тогда и проверим, кто из нас сейчас более одержим, — он оставил след от поцелуя на ямочке между ключицами и посмотрел в её глаза цвета холодной стали. — Ли?
—
Ох, мистер Вселенная, рассказать, что означает твой проигрыш?— сказала она с хитрой усмешкой, отвлекшись от вскрытия недр его сознания. —
Ты правда не понимаешь, что после того случая у неё не может быть решимости? Ты действительно недооцениваешь мою работу?
Дингс отпустил девушку без имени. Вдруг его оглушила неожиданная мысль:
— После того случая, — он не смог спустить с языка иное слово. — У тебя нет Решимости, но тогда ты бы не решилась прийти ко мне. Как ты здесь оказалась..?
Догадка обездвижила, закрутилась ножом в спине:
— Ты не она.
—
Согласись, мы оба умеем вживаться в роль, — на её губах мелькнула хищная усмешка. —
Поэтому я с лёгкостью сделала вид, что ты успел тронуть меня своими невзначай брошенными признаниями. Я же справедливо позволила себе в ответ осквернить твою чистую душу возмутительной чушью, чтобы твоё недоумение звенело еще большим безрассудством. Сказать, что означали твои действия?
Человек позволил сделать себе небольшую паузу, сел напротив монстра и с коварной улыбкой застегнул пуговицу пальто.
—
Тебе нравилось то, что я делала.
— Нравилось ли мне, как ты нагло воспользовалась ситуацией? — сдержанно спросил он, избавившись от недавней слабости. Злость выдворила прочь всякое помутнение.
Гастер резко поднялся с кровати, не желая больше быть объектом такой унизительной шутки со стороны Хищника. Второй раз его проводит Серая, позволяя снова и снова совершать ошибки. Она хитро усмехнулась, надеясь, что обезоружила монстра, одержала безоговорочную победу.
—
Почему ты меня ненавидишь? Ты услышал только одно мнение обо мне и о моих способностях. Позволь мне рассказать больше о своих истинных целях, и тогда уже решай, кому ты разрешишь остаться в этом мире, — смотря прямо в глаза, произнесла аномалия. Злость монстра резко сменилась сосредоточением, и ему почудилось, будто холод внезапно опалил его лицо. —
До инцидента с крушением корабля была обычная маленькая девочка с душой Справедливости, но несчастный случай заставил её поменять свои приоритеты, спасаться самой с тонущего судна, став Решительной душой. Это событие послужило отправной точкой для небольшого конфликта личностей в ее крошечной головушке. Спустя огромное количество смертей она всё равно решила двигаться дальше, сохранять Решимость и не возвращаться к прошлому, потому что ей было ужасно стыдно за ту личность, которую она якобы испортила, став уже взрослой. Новое имя, новая жизнь и никаких обид, ведь это так легко. Но нас испортил этот ужасный мир, который заслуживает справедливого суда, и я желаю его обеспечить. И однажды у меня это получилось, наши обидчики получили по заслугам, но у "Ли" внезапно появилась способность всё сбрасывать. Испортила приговор, но я смогла остаться благодаря нестабильной временной линии. Я всё ещё помню! Ни один откат, сброс, не заставит меня простить их! Родители давно мертвы, не перед кем пытаться быть «хорошей девочкой»!
Возмущение её отличалось такой яростью, что Дингс впервые ощутил угрозу в её персоне.
—
Я лишь хочу вернуться к Справедливости, но для этого мне нужно выйти из серой тени и избавиться от Решительности, понимаешь? — девушка уставилась на монстра в приступе раскалённого безумия. —
Мне нужна твоя помощь! Люди тоже терзают, мучают твой народ годами! Это невыносимо терпеть!
— Помочь в убийстве дорогого мне человека во имя жалких попыток мести? — Дингс старался достучаться до её ослепшего разума, желая спасти обе стороны её сумасшедшей натуры. — Я помогу тебе, клянусь, непременно помогу. Я вспомнил всё, что было между нами, и отказываюсь от прежних намерений, и не отказываюсь от тебя, Ли. Мне не под силу изменить прошлое, но вместе мы сможем изменить настоящее. Ты и другие люди, которых я встретил благодаря тебе, дали мне надежду, что можно остановить бессмысленную войну между нами. Многие заслуживают пощады, и разве это не будет справедливым решением, если мы подарим мир тем, кто просто пытается выжить любой ценой так же, как и "Ли"?
Он вцепился в её худые плечи, искал в тусклых глазах отсвет немыслимой женщины, что перекроила всю его жизнь и удумала навсегда исчезнуть, поддаться безрассудной слабости обиды, лишив недостижимых ответов и наслаждения высказать ей всё, что неизменно злило и возрождало остывшие чувства.
—
Ах, Ли? Да, Ли… — забулькало в её горле, будто расцарапанном чернильной ручкой. —
Долгое время она действительно хотела жить, особенно после того, как познакомилась с невыносимым, удивительным учёным… Но это невозможно после всего, что ты натворил. Подумай, захочет Ли с тобой остаться теперь? Ты хочешь помочь ей вернуться к прежнему состоянию, выбираешь её сторону? Но вдруг она захочет уйти, сбежать от твоего наглого предательства, и тогда что?
Дингс продолжал держать её за плечи, был готов слепить из слов любую речь о любви и исцеляющей надежде, лишь бы подобрать нужный рычаг, чтобы под давлением на живые чувства она не причинила себе вреда.
—
Выбери мою сторону или хотя бы не вмешивайся, взамен я смогу гарантировать тебе, что буду рядом, когда восстановлю Справедливость. Тебе же понравились мои действия? Ты же хочешь, чтобы она была твоей женщиной? Не так ли?
— Прекрати! — это был звон предпоследнего аккорда. — Чем бы ты ни было, не смей убивать её руками!
Остекленевшие глаза, в последний раз пронзившие его душу отчаянной мольбой, почернели, налились кровью. Сеть проступивших вен, будто перевязавших шею и испещривших руки, обратилась тёмными извилистыми линиями, длинными царапинами, точно трещинками. Она дрожала и напоминала натянутую до предела струну, что в любой миг могла лопнуть и хлестнуть по лицу.
—
Ты, — издала «мисс Ли» едва внятный звук, и продолжила произносить слова чужим, трескучим голосом. —
Отчего же этим рукам ещё раз не выскрести чью-то жизнь?
Аномалия находилась слишком близко. Это и позволило ей резким движением вцепиться в монстра и вырвать незащищенную белую душу, питавшую безграничное доверие. Гастер скривился, захрипел и обмяк, безвольно сползая вниз, а затем с леденящим изумлением уставился на ухмыляющуюся аномалию. Ей бесспорно доставляло наслаждение ощущать в своей руке биение чужой жизни.
— К-какого чёрта, — еле слышно пробормотал Дингс, чувствуя клокотавшую в груди пустоту.
—
Смотри глубже, мистер Вселенная, — она, как металл, притянутый магнитом, очутилась возле монстра и заставляла посмотреть в свои одурманенные, горящие пламенем жестокости глаза. —
Это моё первое и последнее предупреждение… не вмешивайся.
И когда с вежливой прелюдией было покончено, девушка жестоко сжала пальцы вокруг хрупкого белого сердца, рассыпая сущность в порошок…
***
«Меня никто никогда не спасал. И я подумала, что… он увидел во мне то, что другие не понимают. Я подумала, что я ему нужна, поэтому он спас меня… просто в последнее время у меня всё меньше поводов возвращаться после смерти и…»
Она вдруг замолчала, чтобы с осознанием свежей новости в голове, дрожащим голосом продолжить:
«Он не мог… нет-нет-нет…»
Она закрыла лицо, хотя вокруг неё было слишком темно, чтобы был смысл прятаться.
«Я-я просто хочу к маме, папе… я просто хочу умереть…»
***
Гастер отмахнулся от звона собственной смерти, рождённой отравленным воображением, и проснулся. Неподдельное беспокойство больно толкнулось в душе, поддело её острой иглой, и Дингс, приложив ладонь к груди, почувствовал биение.
Он жив.
Это был сон.
Несмотря на поздний час, тревожное опасение согнало учёного с кровати. Он покинул квартиру, не закрыв дверь на ключ. Он быстро преодолел сто десять ступенек на пути к тайному кабинету, где беспокойным сном гостила нерешительная девушка.
***
— Ли, тебе просто приснился кошмар. Всё хорошо… всё будет хорошо…
Дингс прикоснулся холодной ладонью к её лбу, с которого стекали капли, и нахмурился, обнаружив его аномально горячим, а затем снова положил кусок ткани, смоченный холодной водой. Такая температура противоречила обычным нормам человека, по его мнению. Монстр не знал, лихорадка ли это или какой-либо иной приступ. То, что он обжёгся о её лоб, не давало ему подсказку о том, как лечить девушку.
Дингс разбирался в магических болезнях, потому что монстры болели
только магическими болезнями, но она человек. У неё не наблюдалось переизбытка магии, кожа не покрывалась кристаллами, а вещи в комнате не летали под действием неконтролируемой энергии. Вдобавок ко всем проблемам, Ли отказывалась показать свою душу, чтобы можно было установить какой-никакой, но диагноз. Она вообще ничего не говорила.
Данный недуг, вызванный недавним переохлаждением на пляже, коснулся физической составляющей её здоровья, нарушая правильную деятельность организма. Чудовищная дрожь трясла её тело, и девушка сильнее прижала белое одеяло к груди. Она судорожно вдыхала через приоткрытый рот, терзаемая высокой температурой и сильным кашлем. Сухие губы вздрагивали, дыхание участилось, а в её горле путались тихие несвязные звуки — подобие каких-то нераспознаваемых слов.
— Тебе нужно попить, — Дингс дотронулся до девушки, но этот жест не привлёк внимания. — Сначала ты губишь себя голодом, а теперь изнашиваешь организм отказом от воды?
В уголках её зажмуренных глаз сверкнули слёзы. Звучание его голоса явно действовало пагубно на её сознание, и она сильнее закуталась в одеяло. Ли хотела остаться одна, но Дингс не мог выполнить её беззвучное желание.
— Ты же любишь воду. Я могу отдать тебе свою кружку. Что скажешь?
За его настойчивым зовом последовал нужный результат: она открыла глаза, болезненные, усталые и отражавшие охватившее её безразличие к жизни. Лицо становилось более измождённым. Жалостливый взгляд молил только о покое.
— Тогда, как насчёт… — Дингс не сдавался заинтересовать девушку, и взглядом осмотрел привычный беспорядок в комнате, стараясь придумать, что же делать. — Книг? Ты же любишь сказки, да? Да. Подожди секунду…
Учёный поднялся со стула и подошёл к одному из шкафов. Он давно заприметил, что на третьей полке снизу девушка складывала все самые интересные на её взгляд предметы: книги, перья, карманные часы, безделушки. Ей приглянулся сборник со сказками, и Дингс мог понять почему: там были очень красивые иллюстрации почти на каждой странице. Однако сами истории из книги казались ему глупыми…
Когда он вернулся, девушка уже сидела на постели, ожидая обещанную вещь. Первым делом он вручил ей стакан воды и осмелился сесть на кушетку рядом. Ли предпочла сама раскрыть книгу, полистать страницы и вновь рассмотреть картинки. Только вот она пыталась отвернуться от него и спрятать строчки из букв: девушка не желала получить критику её читательского вкуса, ей просто нравится сказка и какой смысл объяснять почему…
Ли продолжала сидеть к нему спиной, а Гастер не мог нащупать тему для разговора. Обычно это делала она, а он лишь раздражался от её болтовни. Теперь учёный понял, что прежнее открытое, любопытное, весёлое, бесценное состояние девушки было потеряно. Вспомнились слова Серой. Будь Ли здорова, она бы сбежала?
— Не питая страсти к сказкам в детстве, я имел забавную и глупую мечту стать великим и известным королевским стражем, но она спустя годы отмерла, предстала в ином свете времени, полном изъянов, — искренне начал Дингс, обдумывая ещё одно объяснение своему странному упорству в нелюбви к обычным детским историям. — Просто мне всегда казалось странным, что принцесса обретает счастье, просто ожидая спасения, сидя в башне. И приезжает принц на белом коне, и говорит, что заберёт эту везучую особу к себе в замок, спасая от дракона или… монстра. Почему принцесса решает уйти, по сути, с первым встречным, покинув монстра, который честно выполнял свою работу, охраняя башню? — Дингс закрыл глаза, продолжая неосознанно жестикулировать каждому своему слову, словно защищаясь от столь двусмысленных сравнений, которых он невероятно смущался. — Да, не спорю, монстр часто вёл себя как идиот, считая, что принцесса была его обузой, не понимая, что он останется один — без цели своего существования, но он поступал, как считал нужным, как умел, как обычно делал… что, конечно, не оправдывает его поступок… даже сейчас он всё ещё полный идиот и не понимает, что делать…
Спустя минуту Гастер услышал, как девушка закрыла книгу. Она протянула её обратно и вложила учёному в руки. Дингс открыл глаза и печально уставился на цветастую обложку, пока Ли вдруг не укрыла его частью своего одеяла. Она осторожно подвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Блики от мутного света отражались в её чистых, задумчивых глазах, высвечивали нечто, лишающее покоя, выскребающее из глубокой тени сознания страсть, загубленную и неизведанную. Он ощущал доверие Ли в каждом затаённом вдохе. Дингс почувствовал облегчение и счастье от такого простого действия и обнял её в ответ, теперь уже держа её грядущий сон под своей защитой…
Две последующие ночи ему приходилось дожидаться подле неё того бесценного мгновения, когда она наконец засыпала, а не ворочалась, снедаемая болью, сотрясая хриплым кашлем тишину. Дингс садился рядом и точно оберегал её от приступов паники, отгонял страхи, что грызли несчастное, настрадавшееся сердце: выдержав удары известных происшествий, сознание уцелело, но едва ли окончательно оправилось от потрясений. Она не решалась сказать ни слова, а болезнь всё ухудшала её состояние…
И Дингс знал, кто займёт её место, если Ли погибнет…
***
— В смысле ты идёшь в город? — проговорил с кипящим возмущением Скрипт. — Ты с ума сошёл?
— Я должен узнать у людей их методы лечения и найти лекарство. Она дрожит, будто её мучает ужасный холод, но при этом у неё высокая температура. И магия здесь не причём.
— Хорошо, но спросить-то можно у неё самой? Другие люди как тебе помогут? Или ты будешь к каждому подходить в своём неряшливом прикиде и просить о помощи?
Дингс поправил капюшон её синего плаща. Его лицо прятал красный шарф, а руки покрывали перчатки идентичного цвета.
— Это "боевой прикид", — попытался оправдать Гастер выбор своей маскировки. — Или ты хочешь, чтобы меня раскрыли?
— Я хочу, чтобы ты не шёл в город, полный людей! — снова возразил Скрипт. — Хорошо, хорошо. Ты никогда меня не слушал, но вот тебе последний аргумент, который ты сам мне однажды сказал. Она бессмертна!
— Нет. Она уже мертва. Из-за меня. И я должен исправить последствие своих ошибок...
— Тогда… тогда, если ты решил угробить себя, то я пойду с тобой, чтобы убедиться, действительно ли ты воспользуешься шансом выжить.
— Это не обсуждается. Мне нужна твоя помощь здесь. Кто-то должен присмотреть за ней, — какая-то ядовитая, удушливая тоска смыкалась вокруг горла. — Я вернусь…
