О, нет, это ни в коем случае не предназначено для книги и уж тем более не смейте принимать весь последующий рассказ за личный дневник или его скверное подобие. Я не склонен к романтизму, не обучен красноречию и не одарен, как Скрипт, властью над словом, какое способно обратить сухую реальность в приятный и захватывающий отрывок жизни. Чересчур вычурный и красочный отрывок, затмевающий порой значимостью красок изначальную точность, но привлекательный для пресыщенного читателя. И потому я разрешу лишь относиться к данным записям как к попытке внести некоторую ясность в мою жизнь и обуздать слово с той целью, чтобы наиболее отчётливо представить определенный отрезок моих ранних лет.
Довольно скромное и неубедительное оправдание, но я полагаю, что мне не перед кем объясняться, так как все эти записи вряд ли будут представлены чужому вниманию. Хотелось пригрозить фразой «только через мой труп», но на момент написания подобные угрозы не имели необходимой актуальности.
Ещё в детстве, в этом теперь практически до последней капли истлевшем отрезке памяти, я воспринимал окружающий мир, как застывшую данность, хаотичный набор предметов, голосов и лиц. Только строгие рамки условий, которые ставил кто-то другой. Другой, наглотавшийся пылью и оберегавший меня от опасных поворотов и ударов, чьё эхо могло дотянуться до взрослой жизни и изрядно её исказить…
Как заверяют многие, детство сродни кузнице, где всё, заложенное природой и генетикой (если, конечно, есть смысл разделять эти понятия) подвергается основательной обработке. Изгибается, чеканится, закручивается, обретает неповторимую форму и постепенно застывает, превращаясь в непробиваемый сплав характера, привычек, обид и амбиций. И лишь потом этот сплав истончается, обрушается, обтёсанный временем, как бугристая скала под тяжестью набегающих волн, но саму сердцевину, составляющую стержень сущности, не выбить ни одной сокрушительной силе.
Никогда не знаешь наверняка, чем годы спустя отзовётся порванная книга, случайно подпаленный магией ковёр или чрезмерное усердие в выдумывании наказаний, а факторы влияния за пределами семьи — целый ворох непредсказуемых последствий. Детство рассекается на тысячи нитей, из которых сплетается личность, полотно с набросками будущего, куда уже выстлана дорога каждым принятым решением, невысказанным словом, упущенным шансом, отнятой возможностью. Вероятно, никто не рождается с желанием перерезать чужие глотки и превращать других в послушные шахматные фигуры, но, впитывая мир, проталкивая в податливое сознание искажённые объяснения или вполне самостоятельно раскладывая вещи и понятия в произвольном порядке, каждый начинает мыслить иначе.
И нет причин винить моего отца в стремлении овладеть в совершенстве этим мастерством ковать и подбирать свои методы в моем воспитании. Во многом отнюдь не его стараниями из меня получился именно такой, каким я сейчас являюсь. Находящий спасение в одиночестве и смысл жизни в бесконечной погоне за ответом, бегстве по следам чужой крови, лабиринтам тайн. Привычке убегать прочь от самого себя, от единственной бесполезной, болезненной разгадки, которую невозможно стереть. В том, из какого я состоял материала и что за метаморфозы были мне подвластны, я разобрался слишком рано и прежде срока раскусил суть вещей, всюду натыкаясь на собственную глупость… но Скрипт старался убедить меня в обратном.
Странно. Я прекрасно помню, как долгое время не находил с ним общий язык, да и вовсе избегал общения. Мое восприятие отказывалось признавать его союзником, а детская ревность, постоянно борющаяся за внимание папы, вовсе не хотела его видеть. Скрипт - мой брат, но единокровный. Раньше для меня это означало только то, что кроме общего отца, нас вообще ничего не связывает.
Помню, я прятался за перилами лестницы, уходящей на второй этаж, и разглядывал гостиную с высоты. Отец читал газету. Мать Скрипта занималась вязанием, а брат играл с деревянными фигурками возле неё на диванчике, в общем занимался ерундой свойственной детям шести лет.
Я снова неуверенно взглянул на учебник в своих руках и, набравшись мнимой решимости, спустился на первый этаж.
— Пап, мне нужна твоя помощь, — опустив взгляд, промолвил так тихо, потому что вовсе не хотел ничего произносить вслух. — Помоги сделать уроки.
Чувствовал ли неловкость? Да, определённо да. Будто мне было недостаточно борьбы с напрасным, неуёмным ожиданием. Отец не подавал вида, не обратил внимание на то, как я вздрогнул от звука, когда у маленького Скрипта упала игрушка на пол.
— Ты уже большой мальчик, — ответил он мне, не отвлекаясь от чтения газеты. — Совсем взрослый. Неужели тебе не под силу решить данную задачу?
— Я могу, но…
Всё дело было в шрифте. Мой магический недуг с самого рождения не позволял мне в полной мере воспринимать слова в книгах. Я видел и записывал собственные буквы в виде необычных знаков и символов, заменяющие мне обычный алфавит. Уроки давались с трудом, ведь учебники не предполагалось делать под учеников с дислексией.
И только отец смог бы мне помочь с переводом задания и моего шрифта в домашней работе.
— Вот и славно, — он всегда так отвечал, когда пытался намекнуть на то, что я, по его мнению, и так достаточно смышлёный монстрёнок, чтобы справиться самостоятельно с глупыми школьными задачками. — Я и так часто пропадаю на работе. Мне необходим отдых, а также присматривать за твоим младшим братом. Ты же знаешь, что малые получают магию от своих родителей.
— Знаю.
В этот момент я так же прекрасно знал, что весь оставшийся вечер уйдёт на уроки. Перевод занимал непростительно много времени в моем случае. И помощь с ним существенно облегчила бы работу.
Мама Скрипта в этот момент подняла игрушку с пола, аккуратно протерла фартуком своего платья цветную вещицу и вернула в руки своему сыну. Я молча наблюдал данную ситуацию, не находя себя места, и уже ни один раз пожалел, что снова решил просить о помощи, выставляя себя настойчивым болванчиком в своей цели. Скрипт поймал мой озадаченный взгляд в его сторону и посмотрел растерянно, даже с некой тоской, что несомненно заставило скорее подняться наверх, будучи не готовым к любому проявлению чувств к своей персоне.
Мне неизвестно, почему эта сцена из неистового вихря воспоминаний врезалась мне в сознание.
Я вернулся в комнату, сел обратно за стол и открыл учебник, видя перед собой только странный вихрь знаков на страницах. Иногда мне удавалось различить отдельные слова и неким образом сложить в предложения, но я терял смысл предыдущего абзаца и заново пытался всё осмыслить. Бесконечный круг отчаянных попыток, и в итоге оценки ниже среднего… эти размышления не вывели меня ни к чему убедительному, я вынужденно признал, что нет смысла стараться, чтобы ожидать от собственной учебы весомый толк. Мне захотелось сдаться, отдать должность хорошего сына Скрипту. И в тот момент это казалось нормальным, что я посчитал себя лишним в этой идеальной семье, да и плюс внезапная мысль убежать из места, где всегда тебя ждёт вкусная еда, чистая одежда вместе с мягкой кроватью. Абсурдное решение, не подкреплённое логикой, а странным непонятным неуютным ощущением спрятанном где-то в душе уже долгие годы.
В детстве казалось, что родители, Скрипт и я сам окружены полупрозрачными сферами, главный принцип передвижения в которых - не коснуться своей сферой другой. Не нарушить невидимой границы. Предметы и животных огибать было не обязательно, но других монстров или людей, будь то семья или соседские дети, с которыми так и не сумел найти общий язык, я обходил по широкой дуге. Во избежание столкновения. Я не представлял, что же такого страшного может случиться, однако сама возможность спонтанно прикоснуться к другому, нарушить личное пространство или впустить в своё почему-то пугала.
Хотя мне хотелось, чтобы в этом самом личном пространстве промелькнула бы моя настоящая мать. Да, это действительно стало очень любопытно, посмотреть, как бы изменилась моя жизнь. Выучила бы она мой индивидуальный шрифт? Помогала бы с переводом? Подписала бы все надписи на баночках в доме, чтобы я не путал соль и сахар?
Я потерял интерес к урокам и не заметил как задремал за столом, сложив руки на тетради и положив на них голову.
Ночь подкралась в мою комнату, забирая солнце.
Очнулся от беспокойного сна я чуть раньше, чем услышал, как по коридору кто-то приближался к комнате. Не долго думая, закрыл учебник и спрятался под одеяло своей кровати, заранее решив отгородиться от возможных вопросов и взглядов. Притвориться спящим было проще.
Открылась дверь. Я услышал голос Скрипта и его матери, укладывающей сына в собственную постель. Затем моему слуху пристали другие шаги, по тяжести которых я понял, что отец решил тоже подняться в детскую комнату. Он встал напротив моего стола, стал просматривать школьные тетради и разочарованно вздохнул.
Может он и просто вздохнул, не вкладывая в это движение особого шарма безысходности, но я на подсознании решил, что отец был очень недоволен.
На душе стало тошно.
Я ещё долго бы лежал под одеялом в темноте без малейшего намёка на спасительный сон, но внезапно ужасное желание доказать что-то обратное представшее моему стыдливому чувству, разбудило и подняло с постели.
— Почему ты не спишь? — спросил Скрипт, обнимая подушку, получая в ответ только тишину (тогда я вообще не считал нужным отвечать на его вопросы).
Снова сев за стол, взял в руки кристалл и зажег его с помощью своей магии. Мягкий голубоватый свет залил поверхность моего рабочего места. Уверенно открыл учебник с поставленной целью закончить несчастные задания к утру и получить оценку хотя бы на уровне «хорошо».
Вы смело можете обвинять меня в излишней бессмысленности повествования, однако я бы не назвал это обвинение справедливым, поскольку для меня самого путь к обретению моего первого друга и Первого же последователя в будущем кажется стоящим подробного графического описания.
— Что ты пишешь?
Внезапно услышал я сквозь тягостные раздумья над переводом текста и испугался любопытного голоса вблизи, что аж дернулся в сторону и неловким движением уронил светящийся кристалл на пол. Противный звон. Маленькие осколки разлетелись по деревянному полу, оставляя мою душу в точно таком же состоянии наблюдать всё это.
— Дорогой, ты слышал?
Раздался женский голос в соседней комнате, и я понял, что мои мечтания о становлении в глазах родителей примерного ребёнка лежали сейчас острыми кусочками на дне моего маленького пространства, потому что у меня получилось опять что-то уничтожить (я уже упоминал о подпаленным магией ковре?).
— Не двигайся, — с гневом, отличавшимся разительной мягкостью, прошипел я и отступил к стене, жестом показывая Скрипту оставаться на месте, окружённым осколками разбившегося кристалла. — Стой там, где стоишь.
Я понятия не имел, что нужно было говорить, и есть ли в том вообще хоть какой-нибудь самый призрачный, едва уловимый смысл, что оправдал бы эту чудовищную нелепость.
Комната вспыхнула светом благодаря основному камню энергии на стене.
— Что произошло?! — её голос излучал волнение, которое в последствии передалось Скрипту в настоящем. — О, звезды! Какая жалость. Кристалл.
Она взглянула на осколки.
— Вы в порядке, мальчики?
Невыразимое предчувствие настойчиво принуждало застыть на месте, особенно в мгновения её усиленного стремления взять надо мной верх своей заботой. Отмечу же, что вовсе не страх угодить в её мягкие сети семейных ценностей велел мне уклоняться от визуальных контактов. Нечто, схожее с осторожностью, вынужденной мерой, указывало прятать встречи взглядами с родителями, которых уже стало двое в комнате.
— Кто это сделал? — отец точно посмотрел на меня. — Дингс?
Из дома меня естественно никто не выгнал бы за такую глупую нелепость, да и о физическом насилии речь вообще не идёт в моей семье. Я просто не рассчитывал на взаимную снисходительность и не хотел, чтобы список моих ошибок пополнялся очередной случайностью. В таком случае любые мои попытки отрицать вину выглядели бы жалким подобием самозащиты и свидетельством неискоренимого упрямства. Отец умело превращал моё отрицание в проявление слабости и неумение признавать собственные ошибки, которых скопилось слишком много и которые я не успевал исправить…
— Это сделал я.
Верное толкование странного резонанса пришло на ум гораздо позднее.
— Я увидел, как ты заглядывал в тетрадку, — заговорил Скрипт. — И мне захотелось посмотреть тоже.
Моё подлинное удивление застыло в душе острым подозрением, ведь в тот момент я совершенно не понимал, какую коварную цель видел мой брат в изложении неверных фактов. Обычная помощь почудилась слишком щедрой.
— О, мой дорогой, ты не порезался? Наступил на стекло? Нигде не болит?
Отец молчал, блуждая задумчивым взглядом по углам комнаты, и уже совершенно другой походкой, говорящей о непредвиденной, непривычной растерянности, направился к двери. Он не влезал в воспитание своей не первой жены его второго сына. Теперь его патологический интерес к условиям моего существования значительно спал.
Мне стало ещё хуже.
Разочарованной сокрушительной неудачей, я зашагал обратно к своей постели, ничего не ощущая в чахлом мерцании света. Разгадка данной ситуации казалась мне столь же далёкой и хрупкой, почти недостижимой. И это щемящее чувство начинало грызть изнутри, разожжённое опротивевшим неведением.
«Что за бессмысленный спектакль Скрипт вздумал разыграть?» - подумалось мне.
Каждая секунда ожидания, когда я вновь смогу остаться один, была на счету. Мне стоило большого терпения дождаться, пока мать Скрипта с помощью своей магии аккуратно приберёт осколки, уложит сына и окинет меня сомневающимся взглядом, когда на протяжении пятнадцати минут я уже лежал с закрытыми глазами. Она вышла, выключила свет.
— Зачем?
Мой вопрос среди ночи наверняка застал его врасплох, но я знал, что брат ещё не спал. И мне не выяснить детали произошедшего… сейчас уже непросто принять, что вся эта немыслимая чертовщина когда-то творилась на самом деле, стягивала наши судьбы в неразрывный узел. Возникало ощущение, что нам никогда не стереть годы, по-разному отразившиеся в памяти.
— Я на твоей стороне, — говорит Скрипт, сев на свою постель и всем своим видом показывая неловкость при общении со мной, но при этом он всё ещё хотел идти на контакт с недружелюбной персоне в этой комнате.
— Нет! Не старайся выглядеть смелее, чем ты есть, и испытывать мою натуру, искать в ней следы каких-либо родственных чувств. Я ничего не чувствую и не хочу сломать твои идеальные иллюзии прекрасной семьи, которая у тебя есть.
— Нет, Дингс, я…
— Я не твой друг, Скрипт, я не могу стать олицетворением твоего любопытства, рискованного шага вперёд находить общие слова, обмениваться историями или шутками - никогда! Ищи других подопытных. Да, находи верных друзей, но не в этой комнате.
— Дингс…
— И что ты хочешь? — мое рухнувшее терпение не слышало тихой мольбы брата, не видело жалостливых глаз. — Явно никак я всё стереть, удалить, словно никогда и не существовал маленьким жалким мальчишкой, мечтавшим стать королевским стражем, а потом в итоге сторониться лиц, окружающих меня, загонять себя в уютный, замкнутый угол, где могу быть по-настоящему живым со всем, что не имеет души: книги, тетради, препараты… поддерживать в себе бурление этой истинной жизни но, почти захлопнув ловушку, в которую охотно забираюсь сам.
Брат сохранял растерянное выражение лица. Мои растерзанные мысли впервые принадлежали кому-то, раскрытые так неожиданно, спонтанно.
— У тебя же есть все шансы не повторять моих ошибок… а ты вместо этого пытаешься меня спасти. Так кого же ты видишь?
— Я вижу своего брата и никого больше. Разве этого недостаточно?
— Достаточно!
Я, оглушенный собственной речью, схватился за ноющую от боли голову, прислонившись к голой, холодной стене, внутри неё билось эхо моей правды, которую я понимал так, как научился за всю жизнь.
Долго мучить гнетущей тишиной Скрипт не стал. Он поднялся с постели, поправил рукава своей пижамы и медленно стал карабкаться на мою кровать. Преодолев проблему маленького роста, передо мной сидел монстренок с очень большими любопытными глазами противоположными мне по цвету.
Скрипт опустил голову, и вдруг чуть подался вперёд, сжал меня в порывистом, отчаянном, перекрывающем обиды и ярость объятии, держал так сильно и больно, если бы мы оба повисли на краю бездонной пропасти. Я в раскаянии и накатившем ужасе прижал его к себе, вслушиваясь в бешеный ритм, подлинный звук истины, ответ, выбитый в глубине его удивительной души. В уголках моих глаз стала скапливаться вода, и такой метаморфоз выражение эмоций мне не был до этого знаком.
— Научи меня своему секретному шрифту.
— Хорошо.
Я улыбнулся, чувствуя прилив нежного тепла и радости, редкий, изумительный миг единения наших мыслей, и пропитанный этим восторгом мне безмерно захотелось оберегать это ещё маленькое создание. В голове проносятся ломаные линии горизонта, из которого вырастали массивные бесформенные горящие дома и глыбы, обретавшие черты горы Эбботт, упиравшихся в задымлённое серое небо первого дня войны…
***
— Дингс, не беги! Я устал! Пожалуйста!
Дома, деревья, оградки - все плыло в глазах. Оказавшись на площади, мы оглянулись. Наш дом пылал в ярком пламени, одна его половина уже развалилась, а в воздухе танцевали большие клубы дыма. Вокруг находилось множество таких построек, но маленький монстренок смотрел лишь на один из них.
— Мама, папа! — Скрипт уставился на жадный огонь, не щадивший ничего из нашего прошлого. — Где мама?
Мы возвращались со школы, когда нас застала данная весьма крупная неприятность на пути. Окружающую атмосферу охватила паника, я не понимал, что происходит. В этот момент к нам подбежала крольчиха в платочке и с испуганными глазами начала лепетать свою речь:
— Вам, нельзя здесь находится, детишки. Прячьтесь в замке. Все к горе Эбботт, поторапливайтесь!
Схватив за руку, я потащил Скрипта за собой.
— Нет! Отпусти! Мама!
Я не собирался отыгрывать скорбь или страх потери. Мне было честно все равно, где родители. Они же являлись достаточно взрослыми, чтобы справиться самостоятельно со своей задачей, как говорил мне отец. Успели ли они спастись, захотели ли они найти своих детей или же сразу отправились к горе… мне было не интересно, я должен был сохранить жизнь Скрипту, а волноваться за других мой разум не научился.
— Мы уходим, — холодно ответил я, не отпуская его руку из своей ладони. — Быстро!
Совсем рядом прогремел магический взрыв, заставляя брата выключить детские капризы и держаться за меня крепче.
Когда мы выбежали из подворотни, то оказались на перекрестке трех дорог. Две из них были частично завалены обломками зданий, а та, что была чистой, тянулась дугой и просматривалась очень плохо из-за росших там деревьев. И дальше произошло то, что конкретно поломало мои планы. Перед нами из кустов выскочил раненный монстр и, доживая последние минуты, прохрипел причину всего этого настигнувшего хаоса:
— Люди! Люди нападают! Берегитесь…
Нельзя сказать, что я запоминал каждого, кого видел: в те годы я с невероятным рвением продолжал заполнять свой досуг изучением разных отраслей знаний, что могли стать прочным фундаментом разума и моей твёрдой опорой, и потому какие-то сведения приходилось вытеснять, бессмысленные обрывки прошлого комкать и превращать в мусор (конечно, у меня есть проблемы с чтением, но я все равно мог получать новую информацию, не ограничиваясь временем, которое, например, давали на домашнюю работу). Вопреки любопытным странностям, заинтересовавшим меня, я не могу сейчас вспомнить лицо того самого монстра, который прямо передо мной рассыпался в прах. К счастью, время стёрло информацию в памяти о том очевидно жестоком убийстве.
— Ч-что? — отчасти глупый вопрос задал Скрипт, прячась у меня за спиной. — Что случилось с этим мистером?
Всем свойственно умирать, удивляться нечему - такова привычка, объединяющая население планеты в гигантское обреченное существо, и не всякий проходит через то, во что нас бросает проклятие.
Я почувствовал приближение агрессивной магии, быстро оглядел территорию, которая окружила нас словно опасный дикий зверь, и потянул брата в дыру в стене, выбрав самое доступное на тот момент укрытие.
— Четвёртый есть, — голос человека сказал ужасное. — Идём.
—Да. Осталась всего лишь сотня! — ответил второй голос другого человека (должен ли я давать личности этим людям подробным описанием после всего, что они озвучили, спрошу я?) — Зачем мы в это ввязались?
— Заткнись. Помни, что случилось с теми, кто отказался участвовать в атаке… на дне остались недостойные светлого будущего, которое пытается проложить король.
— Корабль потопил шторм, не внушай мне случайностью божественную силу определения сути!
— Ты идиот? Уже все знают, что тот корабль потопила не природа, а приказ короля. Наш повелитель не принимает своенравную волю слабого народа, который решил по воде бежать от конфликта с монстрами, а гроза простое магическое явление, вызванное придворными волшебниками его Величества. Так что просто не зуди, раз сделал выбор остаться и будь благодарен судьбе.
Знаете что… под влиянием весьма знакомых вам и мне цепочки фактов из настоящего я по-другому стал оценивать данный разговор, оставшийся в моей памяти и запечатлённый здесь словом. Даже сейчас вспоминая историю необыкновенной женщины, я не могу избавиться от болезненных мыслей, звенящих в голове.
Мы продолжали следить за людьми, не издавая звуков… как вдруг я почувствовал чьё-то дрожание усов, нервное шевеление хвоста и медленно повернулся на шорох позади себя. Белая испуганная мордашка котёнка поглядывала на меня с высока. Он забрался на шкаф и смотрел на нас, не моргая, и Скрипт (на мое ещё тогда неведение граней его личностей) оказался уж слишком впечатлительным. Увидев в темном углу горящие бликами глаза с вытянутыми зрачками, брат все же издал писк, прежде чем я успел закрыть источник его звуков ладонью. Нас заметили люди, а затем ручку деревянной двери несколько раз дёрнула сильная рука человека.
Мы все посмотрели на поврежденное взрывом окно, располагающееся на противоположной стене от входа в другой комнате.
Дверь шумно открылась, и покорёженный дом был явно привередливый к такой дерзости, что пол под ногами задрожал и опасно накренился. Деревянная балка перекрытия рухнула, и здание начало карточным домиком медленно рушиться. Стены задрожали.
— Дингс! — отчаянный крик младшего брата было последнее, прежде чем гул и треск противным звоном раздался в голове, пока мы бежали. — Мне страшно, нет!
Я успел помочь Скрипту забраться на подоконник, выбраться наружу, несмотря на его протесты оставлять меня одного по ту сторону здания. У меня был шанс поступить точно так же со своей жизнью, но забыть о третьем обитателе горе-убежища никак не позволяла совесть, когда из другой комнаты раздалось шипение. Коту понадобилось дополнительное время, чтобы спуститься, и человек схватил бедолагу за хвост прямо в прыжке навстречу к выходу.
Охарактеризовать мой магический потенциал в детстве будет опрометчиво и громко. Я правда совершенно не владел никакими особыми приемами, не знал все возможности уникальной волшебной энергии и даже не умел высчитывать цифры здоровья противника. Но папа всегда говорил, что моя магия по силе не отличалась от магии взрослого монстра уже на ранних этапах. Гордился ли он мной, произнося это, или же специально упоминал мне причину, послужившая смерти моей матери во время моего рождения (по словам отца, её душа не выдержала и разбилась в тот момент, как я впервые открыл глаза в точь точь как у мамы), я до сих пор не разбираю…
Я оттолкнул противника волной энергии, которую направил движением руки в его сторону. Освободившейся от цепкой хватки, котёнок отскочил, приземлившись на все четыре лапы где-то за моей за спиной. Затем я стал целиться в потолок из балок, и этот мой удар по крыше сыграл решающую роль в том, что дом рухнул раньше.
Но мы каким-то чудом успели выпрыгнуть из окна, встречая Скрипта из поднявшегося облака пыли, деревянной крошки и обломков. Земля ушла из-под ног, и, забыв на долю секунды, что такое равновесие, втроём упали на каменную крошку.
Нам понадобилось несколько минут, чтобы придти в себя.
— Спасибо! — напугав меня и брата, закричал котёнок, не сдерживая эмоций. — Я никогда этого не забуду! Я тебе жизнью обязан!
— Тише, успокойся! — увернувшись от внезапных объятий, я вскочил на ноги. — Ты мне ничем не обязан. Идти сможешь?
— Все равно спасибо! Я Кот Эфи, а вас как звать?
Персонаж Эфи, возникший в моей жизни по велению случая, которому я обязан быть благодарен. В моем настоящем я уже привык спасать чужие жизни и вряд ли когда-либо предполагал, что, спасение белого котёнка могло иметь столь неожиданные и необычные последствия, не иначе связавшие нас узами дружбы. История возникновения Второго последователя, обладавшего безграничной доброй и необычными мыслями, рассказана.
Как оказалось, я был не менее подвластен эмоциям, чем иные существа в детстве, с той лишь разницей, что я своевременно их обуздал, превратил в податливое средство, пользоваться которым приходилось крайне редко. Но появление Эфи также внесло изменения в мои крепкие, почти нерушимые убеждения…
***
Отчего-то мне дальше не хочется быть щедрым на краски, какими стоит вырисовывать эти осколки вспыхнувшей памяти, потому как нет в них хоть сколько-нибудь примечательного оттенка. Всё было окрашено в унылые, серые цвета, залито дождями и туго перевязано острыми мыслями, что почти ощутимо впивались в кожу, стоило только, в действительности же шагая вверх по склону, на мгновение вернуться в замок короля Азальхона, ставший в последствии целым государством выживших в тот день для монстров.
В большом бальном зале устроили пункт помощи пострадавшим. Выдавали еду и оказывали первую помощь. Детям соорудили спальные места из того, что было вокруг (сгодились даже шторы).
Я лежал на одной из импровизированных кроватей, чувствовал запах сожжённых поленьев. Запах отчаяния. Запах смерти и скорби, сочившийся в эту бесконечную ночь ожидания сквозь каждую щель старого замка. И теперь я ощущаю тоску, какой не собираюсь искать должного объяснения. Так странно и жестоко со мной обошлась предательская память.
Скрипт и Эфи, как и многие, в ожидании пребывали у входа и высматривали, кто же зайдёт в большое помещение. И может этот кто-то окажется мамой или папой… которых мы не сыскали в зале. Многие монстры тоже стояли около огромной двери, и их глаза сверкали надеждой найти родственника или друга в лице новоприбывший в замок.
Случилось так, что эмоции деформировали моё восприятие, переплавили ощущения, каким я доверял. Я никого не ждал. Мне было ужасно все равно, вернуться родители или нет.
Я сдавил пальцами яблоко, которое крутил в руках, сидя на постели. Есть совершенно не хотелось, но меня вынудили принять этот подарок, словно приз, потому что я выжил. Хотя на самом деле еду тогда раздавали всем просто так.
— Будете это есть?
Подняв голову, я увидел змееподобного земляного дракона. Возвышавшись надо мной, он внимательно смотрел на красное яблоко. Я без особого сожаления о потере продукта протянул его монстру, который взял фрукт в зубы, сделал шаг назад и лёг своей тушкой рядом со мной.
Нечто внутри кричало о какой-то опасности, хотя никакой странной или хотя бы сильной магической ауры в воздухе не было. Это оборвало всякое желание бесцельно откровенничать с незнакомцем. Я отвернулся на другой край матраса на полу. Прошло какое-то время прежде чем он снова заговорил со мной:
— Чтобы вы выбрали: прожить пятнадцать лет с одержимой женой и удивительными детьми или умиротворение одинокого старика-социопата?
Его присутствие и так сильно меня напрягало, чтобы последний вопрос не заставил развернуться и прямо в хитрую мордашку спросить:
— Ты вообще кто?
— Клавз. А в вашей голове сущий беспорядок! — с укором воскликнул дракон и опять обжег меня любопытным взглядом. — Я не представляю, за что мне зацепиться, вот и произношу с трудом разобранные вопросы!
Несколько секунд напряжённого безмолвия означали его блуждание в разбросанных хаотично мыслях? Кто знает…
— Приятно наконец увидеть вас, — спокойно вдруг ответил новый знакомый, посмотрев куда-то в пол. — Это большая честь быть в вашей истории.
— Моей истории? — непонимающе переспросил я, пытаясь понять подсказку.
Признаю, я прокручивал в голове раз за разом поразительные по содержанию реплики Клавза, и даже сейчас удивляюсь столь подозрительным совпадениям. Но с какой бы стороны ни подходил бы к загадке такого удивительного богатства сведений, с ужасом и раздражением понимаю, что объяснить эту странность Клавза значит лишь склоняться к признанию действительного существования дара. По сей день я не люблю делиться историей своей жизни (данные записи ни в счёт), но он видел меня насквозь во всех смыслах.
Тогда мне необходимо было поразмыслить без губительного воздействия глаз теперь уже Третьего последователя.
До скрипа зубов неловкую ситуацию разбавило возвращение Скрипта. Он вернулся ко мне, и по-печальному взгляду брата, я понял, что его надежда медленно теряла опору, начинала разрушаться прямо при мне.
— Эфи нашёл свою сестренку. И не только, — стал делиться своими новостями Скрипт, еле сдерживая слезы. — Мама не придёт, ведь так? Мы остались одни?
Я вновь смог заглянуть внутрь его неуемной, раздирающей боли, не сумев сберечь себя от новых мук цепенящего сочувствия, сострадания, что заскреблись в груди. Я, изображая щит, сам нуждался в защите, но мне не хотелось лишать брата светлого будущего, которое ему предназначалось с самого начала. Я уже решил, что нужно приложить любые усилия и сделать так, чтобы теперь все было иначе. И моя душа чувствовала, что у меня получиться это, в крепком объятии брата…
…Клавз молча лежал на холодной плитке пола рядом с нами.
Измотан, растаскан на куски, исчерпан, испит без остатка, но я так и не сумел заставить себя заснуть, хотя бы закрыть глаза и лежать в темноте без движений, что, казалось, до сих пор отдавались вибрациями из глубины, как подземные толчки битвы, происходящей где-то у подножья горы. Скрипт поначалу крутился, как запертый в тесном замкнутом пространстве в поиске выхода, что-то бормотал, но вскоре успокоился, уснул, подогнув ноги, устроившись мимо подушки. Я только наблюдал за тем, как утреннее, вялое солнце растворяло сон, играло светом и тенью на коже.
Сейчас я уже понимаю, что ещё тогда поймал одну безрассудную, мимолётную, неосознанную мысль, что выбилась из беспорядочного роя напрасных надежд: я, не раздумывая бы, умер за тех, кто был способен не сторониться меня, наглотался бы болью, принял удар, заслонил от когтей проклятья, если был способен, лишь бы не оставаться без ценного мне внимания. На всём моём жизненном пути мне просто необходимы были три встречи и три последователя, ставшие не только мне помощниками, но и незаменимыми друзьями. Здесь я уже не могу признать бессмысленность всех чувств, которые все же умел испытывать, сам того не ведая…
Я вдруг осознал, оглушённый эхом: я смог ужиться даже с Ли, делить с ней свою жизнь, втягивать в авантюры и расследования. Она и без особой помощи непременно куда-нибудь вляпывается вместе со мной в очередную переделку. Она не умеет жить без риска. Скрипт неустанно ворчал, у него вошло в привычку ругать нас за то, что мы продолжали искать короткий путь в могилу, увязываясь за сердцевину опасного бытия, когда он слышал все истории, в которых мне повезло являться одним из главных участников.
Должно быть, я нуждался в человеке, который мог бы видеть окружающую действительность иначе, спорить со мной и направлять мысль в те неведомые русла, какие я бы сам вряд ли сумел отыскать, а если б и смог, то, определённо, потратил гораздо больше усилий и не добился бы желаемого результата.
Я с подозрительной, нервирующей частотой стал заглядывать вглубь себя, пытаясь разобраться, кем я являлся на самом деле, что Ли оставила во мне, а что померкло, растворилось. В очередной раз ищу ответ, но не готов его принять, столкнуться с ним, выдержать удар… не могу принять то, что удивительной женщины больше нет и не будет в моей жизни.
Столько разных отражений, растекающихся форм, то переполненных до краёв, то почти пустых, прозрачных, столько рваных кусочков причудливого пазла, которые можно попробовать соединить… Вот только в итоге, склеивая обличие за обличием, я не узнавал себя в том, что последовательно выстраивалось в кипящем воображении. Чего-то явно не хватало, в пульсирующей сердцевине сраставшегося облика разверзлась чёрная дыра, я не находил детали, что накрыла бы её или заставила затянуться. Чего-то не хватало…
Только спустя годы я обнаружил последний фрагмент, заполнил пустоту и убедился: я знал себя слишком хорошо, знал с начала, с первого удара и всю жизнь прятался от настоящего отражения, не искажающего сути. Моё настоящее отражение, все его чёткие контуры, мутные блики, тёмные пятна навсегда запечатлелось в Ли. В глубине её раздирающего душу взгляда. Запечатлелось ещё в момент первой встречи в пещере, стоило нам, увязшим в одиночестве и изматывающем поиске, впервые посмотреть друг другу в глаза.
Отрезок жизни, проведённый с ней, насыщенный до краёв, трещавший по швам от переизбытка боли, свободы и отчаяния, закручивался по спирали. Мне стоит завершить рассказ, подаривший вам больше света на знакомство с теми, кто и по сей день дорог моей душе.
Но мы обречены помнить и терять.
Её смерть доказала мне это.
