***
— Решения короля неоспоримы, но ты не на моем месте, чтобы отдавать приказы. — Отец, мне сообщили, что в ближайший месяц люди планируют новую атаку, поэтому эвакуировать народ в раскрытые пещеры подземелья просто необходимо, — в его голосе сосредотачивалось всё яростное дрожание воспалённой, кипящей души, что жаждала выиграть снисхождение и получить согласие в течении долгого времени. — Они уничтожат это место оружием из металла, от которого раны сложнее залечить, чем от магического клинка. Принц хватался пустым взглядом за плавное волнение огня свечей, словно жуткий, откровенный разговор не имел к нему никакого отношения, и говорил с отцом, который даже сейчас казался непробиваемым. Неизвестная болезнь медленно, хоть и безболезненно, отнимала у правителя силы. Однако Азальхон держал королевство под своим контролем, не выпуская из своих могучих лап. — Да, война тебе не по зубам, а Доброта, переданная от покойной матери, не даёт уверенности в битвах. Это была первая ошибка, не учитывающая влияние цвета Души. Но даже при этой мелочи ты предлагаешь сдать позиции, оставить наше королевство, бежать в страхе прочь в норы… неужели это достойный первый ход для нового правителя? Я разочарован в тебе. Надменность и уверенность вдруг затрещали по швам, раздираемые непривычным отчаянной печалью: — Отец, прошу, выслушай, — едва принц успел набрать воздуха для обстоятельного ответа и начать говорить: — Твоя политика за последние годы ни разу не проявила мирной попытки воздействия на… — Всё просто, Азгор. Не в наших интересах, не в интересах нашего рода видеть людей и монстров вместе, — перебил его Азальхон с притворным безразличием, не прекращая смотреть на унылое освещение в его мрачных покоях. — Мне известно и без посторонней помощи, как напрасно многие монстры погибали ради призрачной идеи о мире, разбивались в дребезги в надежде дружно жить бок о бок. Но такова цена. Или ты возомнил себя способным лепить великое будущее, наплевав на постулаты твоих предков? Азальхон Дриммур уже прошёл сквозь грохот и жернова войны и знал, какой хаос может творить история. В пылу бессмысленной жестокости лишённый рассудка видел мастерство людей, рубящих закостенелое мировоззрение, вышедших из самых скверных фантазий в реальность, какая была ему неведома, и оттого пугала значительней, чем свист выстрелов над головой. Для короля возможная смена власти была просто неприемлема, а возможное появление конкурентов на трон было на грани плохой шутки. — Да, — вдруг ответил младший Дриммур и опустил взгляд, исчерпав всякие силы притворяться и не стараясь казаться непробиваемым. — Как наследник трона, как твой сын и сын принцессы людей, не увидевшей, какой ужас произошёл после сорвавшейся свадьбы, как… — Как ты ещё глуп и молод… — Ты не вправе так язвительно выражаться, — с нескрываемым, острым осуждением возразил принц, чем заставил повернуть голову и обратить на него внимание, секунда за секундой наполнявшегося злостью и скорбью. — Наверно, мне невозможно понять причины, побудившие тебя жертвовать утерянными, бесценными годами, и удерживаться за власть, используя людей и при этом их презирая… запрещая другим вступать в связь с ними, ограничивая всех и вся. — Пока ты не поймёшь, какой силой обладаешь… ты не сможешь оценить мою позицию, — король взглянул сурово и возмущённо заговорил, оскорблённый повелительным тоном: — Народ слеп, и у него должен быть единый правитель, показывающий всем правильный путь, иначе будет не за кем идти, и что же тогда случиться? Его уверенный тон, сквозь равнодушие которого прорывались эмоции, убеждали в том, что Азгор снова виновен в унизительной слабости неуверенности в своих действиях, пресекшей смелость и жажду свободы. — Что ты будешь делать, когда твоё слово не будет ничего значить, сын мой? И тогда принц не решился дать волю ожившему голосу и опустил голову, закрыл глаза. — Управление государством — занятие жестокое, и добрый нрав в таком деле лишь помеха, — Азальхон заговорил мягко, стараясь сгладить попытку бунта в лице его сына, сражённого тенью неудачи. Опять. — Чувствую, уже совсем скоро ты займёшь мое место, и тебе выпадет честь самому думать и заботиться об управлении государством… однако, чья это была идея с подземельем? Откуда информация про нападение? — У меня имеются проверенные источники. — Имя, — резко сказал Азальхон, заглянув в глаза, пристально, твёрдо, будто что-то сосредоточенно выискивал в бесконечных лабиринтах памяти, рассекая мысли незримым ножом, составляя из выхваченных обрывков ответы на вопросы, которые никогда не произносила вслух. — Дингс, — опустив глаза на сцепленные в замок пальцы, проговорил Азгор той же самой бесцветной, пустой интонацией. — Винг Дингс Гастер. Ученый, чью последнюю книгу о свойствах человеческой Души ты не признал. — Потому что она оказалась верной на детали, и весьма подозрительной, — Всё-таки разговор бередил его нервы, чувства клокотали под ухмыляющейся каменной маской. — Он уже давно превратился в сплошной повод для крайнего беспокойства, Азгор. Однако это мой просчёт, ведь я сам подпустил его к власти, позволив держать под контролем многие отрасли нашего государства. Главное не допустить появление претендентов на королевство… в связи его осведомлении о людской жизни я начинаю переживать, а ты же знаешь, что мне нельзя волноваться. — Да, отец. — Так что постарайся не тратить время, и найти причину моего подозрения, чтобы сгладить сегодняшнюю недостойное поведение, которое уничтожает все мое терпение и уважение к тебе. Азгор сидел в полузабытьи, свыкаясь с навалившейся, неподъёмной тяжестью решений. Тишина облепила, точно жёсткой, непроницаемой мокрой тканью. Пламенные искры свечей продолжали трепетать перед ним, сверкали пляшущими созвездиями даже за закрытыми веками. Он вживался в заданную схему, застрял, как беспомощное насекомое под стеклом. Выполнять чужую волю проще, чем нести ответственность за собственные решения. — Отец, ты обязательно поправишься. — Не нужно переживать, — король слабо улыбнулся. — Я знаю, что круг жизни не даст нам пропасть. Существует поверье, что в день смерти одного существа на свет появляется иное… не чувствуй скорби, я прожил достаточно долгую жизнь.***
— Привет, — прошептал Скрипт, глядя на новорожденных. На два спеленатых голубыми одеялами кулёчка. — Я ваш папа. Один монстрёнок заворочался на руках матери, стремясь прижаться ближе к источнику тепла, но второе дитя, почувствовав себя менее комфортно в ответ, тоже начало двигаться. Перси чуть подняла его, передавая мужу. Малыш открыл глаза и посмотрел на новую личность глубоким взглядом, но не нашёл причины для тревог в расплывчатом силуэте, уловив родную магию. — Очаровательно, — не смог удержаться Скрипт, когда за воротник его халата начали хвататься маленькие любопытные ручки. — Такой же цвет глаз, как у меня. Хотя больше детки похожи на тебя - два пряничных чуда. Но глаза! Точно такие же, ты только глянь, дорогая! Перси лежала в полудреме на мягкой подушке с улыбкой на лице. Она продолжала тихонько покачивать на руках второго ребёнка, и постепенно малыш успокаивался и засыпал, чувствуя, что мама рядом. — Как ты? — мягко спросил Скрипт. — Устала? — М? — протянула Перси, наслаждаясь каждой минутой отдыха. — Немного, но самое сложное уже позади, я думаю. Дальше только лучше. — Отдыхай как следует. Все что нужно я сделаю. Организация свадьбы будет на моих плечах, поэтому помогай только советом или идеей, а уж о воплощении задумок я позабочусь сам, как и о наших крохах. — Хорошо, но давай начнём с другого важного дела, — девушка-печенье с энтузиазмом услышала данную новость и открыла глаза. — Как мы их назовём? У меня столько было вариантов в голове о том, какое имя выпадет. Столько мыслей на протяжении всего времени, и вот этот миг наступил. — Имена - дело не совсем обычное, а самое главное непростое, торопиться нельзя, — уверенно произнёс он в ответ, внимательно наблюдая за малышом на своих руках. — Нестандартная традиция, но вполне под стать нашей с братом семье… традиция, которая, надеюсь, никогда не угаснет и будет идти через поколение в поколение. И… — Скрипт сдался, перестав тянуть время. — У меня не получается узнать шрифт, чтобы понять его название. Я смутно вник, как считывать данные, хотя Дингс не раз объяснял метод. Казалось, будет проще, ведь основой для определения шрифта является слово, звук… Первый последователь подался вперед, рассмотрев второго спящего ребенка, но он тихонько сопел во сне, его губы слегка двигались, как будто он кушал воздух. — Может Дингс и поможет? Да, боюсь, просьба не из простых, но тебе помочь он все равно не откажет, ты знаешь это. Она легонько провела пальцем по маленькому спящему личику и радостней заулыбалась, а затем посмотрела на мужа, но увидела лишь озадаченный взгляд. — Ты чего? Неужели не привык к его критике наших отношений? — Нет, — прямо ответил Скрипт. — Нет больше критики. Я видел его здесь с утра, несмотря, на то, что однажды имел честь услышать, как тот окрестил брак - смехотворным ритуалом закостеневшего сознания монстра, что мыслит навязанными планами заурядного будущего на этой проклятой земле. — И неужели что-то из сказанного выбивается из морали, составленной твоим братом? — спросила она со снисходительной улыбкой, которая помогала дальше поддаться напору откровению. — Даже я знаю, частью какой семьи мне повезло стать, и Дингс больше меня не удивляет, ведь за всеми его словами прячутся дела, которые говорят о его характере лучше, чем он сам. Это же твои слова о нем? Или что-то изменилось? Очень часто Скрипт приходил к выводу, что Дингс попросту не научился облекать поток всего своего безграничного сознания в чёткую, исчерпывающую словесную форму. Не научился делать это вслух. Привычка замыкать свою речь в строгие, неумолимо сужающиеся рамки пагубно повлияла на способность выражать мысли без внешнего катализатора, по некому внутреннему позыву, необходимости упорядочить процесс мышления, выговориться и отпустить скорбь, как запертого зверя, что обгладывал его изнутри слишком долго. Это отнюдь не означало, что Дингс не умел быть искренним; напротив, его неподдельное откровение всегда таилось между строк, между звуками, в молчании и глубоком вдохе. — Но ты не представляешь, сколько всего произошло, — нашёл силы продолжать он, хотя понимал, что полнота картины не может быть раскрыта из-за присутствия там человека. — Одна неделя отразилась в моей памяти как год по времени. До этого уже состоялись тревожные звоночки, но теперь Дингс сделал то, что просто разрывает копилку моих мыслей о нем. — И что же он «натворил»? — Он пришёл поговорить со мной с утра, о том, что все будет хорошо. Это ни в какие рамки понимая не лезет. Ни одного укора о моем волнительном состоянии, ни одного намёка о неправильности выбора жизненного пути, ни одной претензии к свадьбе. — Скрипт растерянно озирался, гадая о причинах, пока на него любопытно смотрел малыш, иногда издавая звуки, будто пытаясь поддерживать разговор из смеси эмоций. — Дингс больше не ночует на работе, а наоборот вовремя покидает лабораторное пространство и направляется домой, где по его воле поддерживается уют и порядок, закупаются продукты и даже готовятся полноценные блюда на ужин, вместо вредных перекусов, как раньше. — Нам определённо не хватает ещё одного звена в цепи для посвящения в разгадку, — напичканная несколько путанными объяснениями, сказала Перси, и на её лице отразился изнурительный мыслительный процесс. Переварить подобное на первых порах казалось затруднительно. Но она без проблем могла верить Скрипту на слово. — Над каким проектом он работает сейчас? Может у него кто-то появился? — Да ну не, вот кто у него мог появиться… — осторожно продолжил Скрипт, пока его жена, обдумывала каждый вопрос, каждое направление разговора. Он удивлённо наблюдал за тем, как она принялась с осторожностью потрошить прошлое, не зная о присутствии человека в истории. — Почему ты спрашиваешь? Даже если появился, это же Дингс! Проявить кому-то знаки внимания для него всё равно, что заковать себя в дурной, отравленной оболочке, а в отношениях с новой гостьей и так было слишком много дурного. — И тут ко мне приходит на ум только одна догадка о том, что поменяло его мнение и заставило научиться сопереживать. Понимаешь, к чему я клоню? Непробиваемое любопытство зрело и накапливалось слишком долго и теперь хлынуло наружу, загоняя его самого в угол. — Он смертельно болен?! — обескуражено отозвался Скрипт, ведь в его сознании ничего не вырисовывалось, в отличие от девушки напротив. — И в последние дни жизни Дингс решил не трепать мне нервы и вести себя по сценарию моих желаний? — Постой. Возможно, он влюбился? В новою гостью? — предположила Перси, продолжая анализировать с выработанной годами хваткой и скоростью, которая могла предложить её работа в газете. — Кто? Дингс? — в голосе Скрипта зазвучала странная паника. Во взгляде на мгновение промелькнуло сомнение, тень досадного предчувствия некого обстоятельства, с каким не хотелось мириться. — Не-е-ет, я его слишком давно знаю. И принимая это во внимание, могу быть твердо убежден в чем угодно, но не в такой невозможной догадке. — Мне ли не знать, как умеет менять любовь? — она с усмешкой указала ладошкой перед собой, мягко намекая на личные изменения в душе мужа. — Я даже вообразить подобное не могу. Чтобы Дингс, тот, кто много лет читал мне лекции о неполноценности и смехотворности чувств - поддался им! — Первый покачал головой. — Скорее солнце уйдет под землю, чем случится подобное. — Но это объясняет изменения лучше прочих причин. Не уходи в отрицание, Скрипт, попробуй, если не принять, то представить, — ее голос звучал мягко, а слова отрезвляли. — Даже будь это возможно, Дингс бы… — замешкавшись на мгновение, монстр словно поймал некое чужое металлическое ощущение, перевернувшее все с ног на голову в строгом ряду четких значений. Трудно поверить в то, что настойчиво подсказывало своеобразное шестое чувство, поскольку нелепый вывод с трудом соотносился с закостеневшим образом того Дингса, к которому он привык. — Он бы… пересмотрел свои взгляды. — Видишь? — с какой-то двусмысленной, торжествующей улыбкой проговорила Перси, будто уже чётко обозначив для себя занимательное значение этой новости и лишив возможности возразить и отстаивать собственное мнение противоположное её мыслям. Да и сам Скрипт понятия не имел, какие бы слова смог подобрать в защиту, да и стал ли вообще спорить. — Ответ очевидно проще, чем мог показаться. Ох, Скрипт! — уловив случайную мысль и вспомнив ее смысл, она встрепенулась. — Ты сказал, он пришел поддержать тебя. Возможно, он еще ждет снаружи? — Думаю… — не успев даже предположить привычное поведение брата, Первый вновь представил невозможное. Порой приходится скрепя сердце чествовать досадную победу того, что столь достойно отвергал. — Я проверю. Возможно он еще там. Вернув малыша в руки матери и быстро пройдя мимо столика к двери, Скрипт так и замер, слыша приглушенный голос брата. И все бы ничего, будь то упреки, недовольство, даже гнев, но нет; это был спокойный, полный дружелюбия и понимания голос. Что происходит? Кто-то из других последователей заглянул на огонек? Медленно, беззвучно потянув на себя дверь, Первый с искренним изумлением понял, что Дингс так по-непривычному вежливо беседует с врачом, что принимал Перси. С каких пор он любезничает с незнакомцами? По мере неспешного приближения к брату и ловли обрывков диалога, пришла некая ясность: врач благодарил за ценные знания, почерпнутые из книги о душах. Пропадала убеждённость в том, что чувства не могли нанести серьёзного урона Дингсу, которые, по его мнению, существовали отдельно в качестве бесполезных рудиментов, что вызывали одни только трудности и неудобства, находились под гнётом разума. — Не хотел бы отвлекать, но, Дингс, — голос выдавал остатки еще не прошедшего волнения. Он судил вполне логично, чтобы непременно удостовериться. В те минуты Скрипт на мгновение поменялся местами с братом, когда искреннее не желал менять свои убеждения, стараясь найти нить ошибочного суждения на счёт влюбленности. — Мне нужна твоя помощь. Кивнув коллеге по званию, Гастер незамедлительно прошел в палату, по пути интересуясь о здоровье будущей невестки. А узнав суть проблемы, согласился без лишних вопросов. Как же это непривычно. Поначалу Дингс смотрел на малышей с искренним непониманием и ощутимой паникой, вызванной полным незнанием того, как обходиться с новорожденными. — Возьмешь на руки? — улыбчиво поинтересовалась Перси. — Вынужден воздержаться… Скрипт облегченно вздохнул, увидев хоть что-то знакомое в его нынешнем поведении. Один из малышей принялся что-то бубнить сквозь дрему, вызвав к себе повышенное внимание. — Плохо понимаю значение, — прервав молчание, Гастер с неподдельным интересом вгляделся в ребенка, в то время как второй потянул ученого за рукав, опасно находясь рядом на руках отца. Заметив движение, хозяин одежды спешно попытался вырваться из цепких пальчиков, вызвав самую характерную реакцию: плач. И Дингс не нашёл подходящих слов для хоть какого-нибудь решения, что предполагалось в виде ответа будто не для маленького любопытного расстроенного создания, которого требовалось успокоить, а для кого-то неизвестной ему природы. Образ складывался из всего пережитого, прозвенел внутри, отзывался дрожью пальцев. Он, сжав губы в недоумении, смотрел и думал, что его бессилие в данной ситуации должно иметь брешь, чтобы можно было сквозь неё пробиться и суметь что-то сделать. Но все что удалось сделать - это замереть в растерянности. К счастью для него самого, Скрипт с лаской, на какую не был способен Гастер, успокоил кроху, укачав его в своих объятьях. Отчего-то вся эта крошечная сцена показалась очень смешной для девушки-печенья. И Дингс зачем-то улыбнулся тоже, как и она. Взрослые же часто улыбаются детям, полагая, что это - первый язык, который они прекрасно понимают с рождения… Малыш в руках Скрипта стал несвязно произносить звуки, заменяя плач больше гласными буквами. Можно было подумать, что кроха пытается высказать свою обиду на столь резкое действие со стороны ученого, но это казалось абсурдным умением для существа, которому меньше дня. Однако, осознавая тайный смысл расстроенной фразы, Гастер убедился в отсутствии шрифта… — К сожалению, у них нет собственного значения в буквах, — констатировал Дингс. — Магия и голос звучат синхронно, без помех. Шрифт не может быть подобран, его здесь нет. Молодого отца захлестнула досада от столь резкого объявленного приговора. Но руки лишь нежнее прижали безымянную кроху к груди, словно извиняясь за эту невыносимую оплошность. — Ничего, мы же предполагали оба варианта, — голос Скрипта всё ещё отдавал тоской, но он старался скрыть печальные мотивы несбывшейся семейной традиции, когда осознал, что его семья сегодня обрела новых жителей. — У нас готовы варианты на любой поворот событий, да, любимая? — Морис и Тарес, — объявила Перси с непередаваемой гордостью произнести первой имена их детей, а затем первой же озвучить забавную идею с непередаваемым замыслом: — А со шрифтом, как с чудной традицией, я не советую прощаться с концами в нашей семье. Просто теперь это забота Дингса продолжить историю. Она улыбалась так невыносимо и неуместно, что Дингс совершенно не мог разгадать её странную улыбку, которая перечеркивала его предположение о неудачной шутке или попытке осмеять его устоявшуюся позицию приверженца разума в пакостном сарказме. Уверенность, с какой она говорила, могла поселить мысль, будто у миссис Сериф были весомые причины обескураживать и отметать прочь всякие сомнения, но намеки, с которыми она работала, не находили почвы для утверждения… — Готов ли я стать отцом, который не загубит и не упустит? Притворяться и перекраивать себя до основания, чтобы быть достойным и правильным? — слегка растерянно поинтересовался Гастер, нервно усмехнувшись. Безусловно, каждый, отчаявшийся на спор, тайно или же открыто лелеял свою победу. — Извини, Перси, вынужден тебя заставить разочароваться во мне. Я не собираюсь заводить детей. — Может твоя влюбленность поможет пересмотреть свои взгляды? — Откуда ты… Что за бред? — с ледяной бестактностью, что обыкновенно выстраивала едва ли непробиваемую стену между вредным воздействием внешнего мира и бездонным колодцем его разума, Дингс отмахнулся от её попыток объяснить невероятную, но знакомую природу ощущений. — Так значит, я действительно права! — усмехнувшись своей сбывшейся догадке молодая мать блаженно вздохнула. — Вы с таинственной гостьей в куда более близких отношениях, чем кажется, верно? Гастер ничего не ответил на ликования, разоблачившие его напускное возмущение. Попытка раскрыть существование Ли могла исходить только от его братца, но выяснять какие ещё аспекты Первый поведал о человеке не хотелось именно при таком проницательном свидетеле. Слишком много времени уделялось Дингсу, не желавшему быть в центре обсуждений в этот знаменательный день, когда у новоиспеченных родителей должны решаться свои проблемы, а не его. — Так, Дингс, что происходит? — начал взывать к вниманию Скрипт, когда Дингс уже не различал никаких лишних звуков, в какие превратились его фразы до этого. — Или общение с Ли тебя конкретно испортило? В вопросе звучало не столько удивление, сколько разлом устоявшегося убеждения. — Не имеет значения, — ответил Гастер, чем вызвал хитрую ухмылку со стороны Перси. — Я просто должен был сделать то, что в силу определённых причин не сделал в нужный момент. Очистить совесть, так, кажется, выражаются обычно все. — И что же нашёптывает тебе совесть? — Если бы только шептала, я бы послал её к чёрту… она скорее, неустанно гудит о том, что ты должен знать: Ли никуда не уйдёт, — врать и выворачиваться наизнанку не было смысла, ибо потом опровергаться собственную ложь будет в два раза сложнее, но Дингс уже исчерпал момент для признания, истерзал сопротивлением опротивевшему ощущению чего-то грядущего и не наступившего. Понимал, что не станет задерживаться. — Скрипт, я объяснюсь перед тобой за это позже, обещаю. А тебя, Перси, попрошу не делать поспешных выводов. Пожалуй, на этом есть смысл завершить отрывок начала новой жизни, и Дингс поднялся со стула и посмотрел на тыльную сторону запястья, чуть отодвинув рукав рубашки. — О, который час! — удивился тот и без доли сарказма продолжил: — Прошу меня простить, но вынужден вас покинуть. Я и без того задержался, мне необходимо закончить дела, а у вас и без меня должно хватить тем для разговоров о свадьбе и о многом другом интересном. Перси не стала спорить и пытать его обострившимся духом сыщика, которым всегда хотела стать в журналисткой сфере, а вместо этого работала продавщицей газет. Статьи всегда требовалось подбивать под желания короля, творческой сферы мало, поэтому просто стоять на рынке и поддерживать связь со всеми жителями было тоже не плохо. Здесь и сейчас она смогла выведать целое интервью с громким поводом. Душа довольна, что нельзя было сказать о Скрипте, когда он кажется забыл как моргать, когда его брат спешно удалился за дверь. Скрипт не находил подходящих слов при таком раскладе, который складывался в итоге. — Он никогда не носил часы, — мистер Сериф выдержал паузу, вздохнул и выдохнул, начал безразлично констатировать факты: — Но на руке у него они есть. Нарисованные часы на руке. И я знаю только одну особу, которая могла это сделать ради шутки, которой он сейчас воспользовался, чтобы удрать. Он, уняв вспыхнувшие воспоминания, глянул на Перси, которая сквозь бодрые выяснения тайн личности его брата скрывала усталость и перенесенное время без минуты на отдых. Ей нужно поспать. Мысленно согласившись с Дингсом, что на сегодня выпало довольно много тем для обсуждения, и время следует уделять в равном количестве всем вопросам их семейной жизни, а не только странным интригам между монстром и человеком. Уложив в кроватку двух крох, он придвинул к ним стул и присел, наблюдая за их снами. — Да уж, безумец нашёл себе сумасшедшую подружку… если это правда, как мне к этому следует относиться тогда?