Я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих. И. Бродский. «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…»
Флоран влетел в зал с третьим звонком. Он и не думал, что успеет хотя бы на второй акт, потому что самолет задержали, автобус в город ушел раньше, а такси встало в пробку. Весь день оборачивался против француза. Мот хотел увидеть бывших коллег из труппы, застать Дова. Но, конечно, прежде всего, он надеялся на встречу с Микеле. Почему? Фло сам не мог дать вразумительный ответ на этот вопрос. Про себя он бормотал, что хотел узнать, что за странный и неожиданный звонок поступил ему днем ранее. Флоран поднял трубку не сразу: он несколько раз перечитал имя контакта, слабо веря своим глазам. Но даже тогда из динамика услышал только дыхание, больше похожее на помехи: хриплые, приглушенные. Несколько раз Фло безрезультатно прошептал в трубку: «Алло». Но ответа не было. Тогда он умолк и двадцать минут слушал помехи, которые вдруг показались такими понятными, что, когда они прервались оглушительными гудками, Мот вздрогнул. Буквально через пять минут на телефон пришла короткая смс-ка: «Прости, телефон набрал твой номер, а я не сразу заметил». Но именно этот случайный звонок почему-то заставил Флорана отменить выступление и купить билеты на ближайший рейс в Корею. Теперь он не понимал, каким местом тогда думал, но знал, что иначе было невозможно. Билет на последнее место на балконе, откуда поразительно прекрасно было видно всю сцену. Флоран не знал, что отсюда может открываться такой вид. И он проклял этот вид в первые же минуты. Отсюда была слишком хорошо видна усталость человека, выпрыгнувшего на сцену с громким возгласом под крики девиц. Человека, светящегося и сверкающего даже среди ярких костюмов остальных персонажей. Человека, который – Фло знал – мог излучать позитив, даже когда остальные подавлены и сбиты с пути. Теперь Микеле будто был сломлен. Флоран приблизился к перилам перегородки, всматриваясь в резкие движения итальянца, во взмахи его головы с растрепанными светлыми волосами, в изящные мановения рук, тонких пальцев. Его фигуре, его манере невозможно было не подчиняться, и Флоран в очередной раз склонял голову, но теперь со скорбью, горем. Нет, он ожидал увидеть другое. Микеле играл все так же превосходно, зритель был в восторге, отзываясь на каждую эмоцию. Но это был не он. Локонте прятал от зрителя взгляд, делая несколько шагов вглубь сцены; слыша аплодисменты после очередной арии, он стремился скрыться за кулисами; на «Розах...», на своих любимых «Розах» он сбился, жалко оглянувшись, оборвал мелодию раньше и ушел в тень. Мот, глядя на изнывающего артиста, кусал губы, нервно шевеля ими, будто хотел помочь, поддержать очередную песню своим голосом. Он не мог вспомнить, чтобы за кого-то волновался сильнее. И вскоре явилась причина столь несвойственного Локонте состояния. Ее невозможно было не угадать. Высокий, статный, уверенный мужчина. Сальери – убийца Моцарта. Мот стиснул пальцы в кулаки, сдирая кожу на ладонях. Он ошарашено, с ненавистью смотрел на сцену, следя за актером. Все лицо Мота приходило в движение от негодования. Как он, этот?.. Почему никто не прекратит этот жалкий цирк? Флоран резко вскочил, чуть не сломав шаткую перегородку, и стремительно покинул зал. Он готов был выйти на сцену и за шкирку утащить оттуда Микеле. Но вовремя свернул в другой коридор. Улица встретила Флорана осенним холодом. В отчаянных попытках согреться он выкурил несколько сигарет одну за другой, пока сизый дым не заволок глаза. Дрожащие пальцы выкинули еще один окурок, снова не попав в урну. Мот растрепал волосы, неотрывно наблюдая за тлеющим угольком. Сырой асфальт быстро впитывал в себя тепло и свет этого остатка былого яда, сильнейшего на всей планете. Фло достал последнюю сигарету и, прикурив, закашлялся. Его легкие больше не могли наполняться густым дымом, а сердце не было способно биться без него. Что это? Жалость или?.. Француз покрутил сигарету в руках, слизывая с искусанных губ горьковатую кровь, и выкинул окурок, теперь даже не пытаясь попасть в урну. Флоран еще несколько минут стоял, содрогаясь от ледяного ветра. Он так долго проработал с труппой, что мог с точностью до слова определить, что происходило в этот момент на сцене. И именно поэтому француз не двигался с места. Он позорно трусил увидеть дуэт, услышать финальную песню, спетую не им, он бежал от этого действа. Только по окончании мелодии в голове и на сцене, Мот вернулся в зал, пробравшись ближе к сцене. Сотни фанатов скандировали что-то на незнакомом для Мота языке. Актеры же понимали их, улыбаясь и хлопая. Зритель просил зрелищ. Сальери подхватил Моцарта на руки, как дешевую девчонку. Лоран закружил Микеле, чуть подбрасывая его в воздух. На секунду в голове Флорана мелькнуло: «Как невесту, как шлюху богатенького папочки». Француз вытер о пиджак липкие руки, стараясь избавиться от грязи воспоминаний, налипшей на них. Когда-то касание (более легкое, более невинное, чем позволял себе Бан) было желаннее и драгоценнее любых богатств. Когда-то эти руки только с разрешения ласкали хрупкое тело. А теперь… отвратительно, мерзко. Теперь с них нужно было смыть этот деготь. Флоран скривился, делая шаг назад, к тени, к выходу. Но тихий, глупый смех-не-смех Микеле вдруг омыл смуглые руки. Его растерянный, несчастный взгляд, ищущий помощи хоть в ком-то вернул то неуловимое чувство восторга и благоговения. Он смеялся на потеху зрителям, но едва сдерживал дрожь отвращения к самому себе. Теперь Флоран все видел. Как Бан по-свойски обвивал рукой талию итальянца; как подхватывал, удерживая от падения, но оставлял свои руки на чужом теле дольше, намного дольше дозволенного; как заставлял смотреть в глаза, изводя этим не умеющего скрывать свои эмоции Локонте. Как Микеле крутил на пальце кольцо, поправлял волосы, высокий воротник, не зная, куда деть руки; как облизывал пересохшие губы; как оживлялся, только отдаляясь от Лорана. Цирк. Мот взбешенно выскочил из зала, забывая, что сигареты закончились, что зрителям еще предстояло прослушать речь Дова, что артисты будут исполнять песни во второй раз. Прочь.Поверь, я больше не буду зрителем, скрываясь в своей обители, до самых последних дней. Я прилечу с Юпитера, в квартиру твою в... Джио Россо. «Знаешь, Мэри…»
Шум театра спал, крикливые азиаты отправились по домам на желтых такси. Огромный холл быстро опустел, стал жалким, ненужным. Флоран поднял голову, всматриваясь в мелкие стеклянные кристаллы на огромной люстре, стилизованной под восемнадцатый век. Он оперся спиной на стену, погрузившись в собственные мысли, быстро наполняя их горькими воспоминаниями о подавленном взгляде Микеле. Мот изводил себя этими мыслями, но не мог выкинуть их из головы. Это разжигало в нем жажду несколько раз заехать кулаком по надменному лицу Бана. Но вдруг сладкие фантазии об окровавленном носе, синих губах Лорана прервал чей-то голос. - О, привет, Фло! - мужчина, весело спускаясь по ступеням, взмахнул рукой в приветственном жесте. – Не думал тебя увидеть. Узнав низкий голос, француз обернулся, но не увидел рядом с Лораном знакомой фигуры с растрепанными светлыми волосами. Однако хитрая ухмылка, вызывающий блеск глаз – все говорило, что еще несколько минут назад Микеле был рядом с мужчиной. Возможно, на тонких запястьях итальянца, таких легких, мягкий, беззащитных без миллиона браслетов, еще виднелись алые отметины. Возможно, черная тушь была размазана под карими глазами. Но Флоран с силой отшвырнул от себя эти образы, направляясь к Бану. - Где? – выплюнул Мот, смотря мужчине в глаза. - Кто? – все так же весело переспросил тот, но ответа не дождался. – Ах да, я забыл, что ты был заботливой мамочкой для этого неугомонного итальянца. Что ж, ребенок вырос. Лоран развел руками. Но даже этот его жест, обрамляющий язвительные слова не вызвал бури реакции – лишь холодное терпение, с которым Фло ждал ответа. Взгляд француза был тяжелым, ледяным, убийственно спокойным. Бан, раздраженный безразличием к едкой шутке, поправил лямку рюкзака и шагнул к выходу. - В общем, теперь мальчик сам решает, где и с кем ему быть. Лоран на прощание кивнул не двигающемуся с места Моту и направился к выходу для сотрудников, чтобы наконец покинуть театр и отдохнуть перед долгим перелетом во Францию. Мысленно он уже заказывал в гостиничный номер несколько порций лапши, чтобы съесть ее в одиночку. Как вдруг мужчину толкнули, прижав лбом к стеклу двери. - Не думаешь ли ты, что он сам выбрал быть с тобой? – зашипел Мот. На затылке сжались длинные сильные пальцы Флорана, схватившиеся за клок волос. Они вдавливали в ледяную поверхность ненавистную морду, заставляли мужчину слышать гудение стекла, готового треснуть в любой момент. Эти пальцы были готовы раздавить жизнь, язвительные мысли, надменные слова, как крошечного мотылька. Ярость француза ударялась в спину Лорана, прожигая ее, впиваясь в плоть, парализуя. Именно эта ярость держала накаченного Бана, заставляла его извиваться в неудобной, беспомощной позе. За плечи, шею цеплялось звериное дыхание Флорана, его болезненное желание отомстить. Его ревность. - Что ты делаешь? – Взвизгнул артист, пытаясь высвободить руки из крепкой хватки смуглых пальцев. – Совсем съехал?.. Мот с силой дернул за темные волосы Бана назад, будто готовясь разбить его голову о дверь еще одним стремительным ударом. Шея хрустнула, неестественно изогнулась. Теперь Лоран был слабым, беззащитным перед ударами по спине, в самое больное место. Его выдернули из комфортных четырех углов, в которые он с легкостью загнал Микеле, и швырнули на помойку, где роились другие коты, более сильные. Сильные не внешне. Лоран хрипло вскрикнул, дергаясь, но Фло прижал его к двери, лишая любой возможности двигаться. Сокрушительное чувство азарта, ужаса, страсти ударило с ледяной кровью в голову обоим. Мир треснул, заставляя мужчин замереть. Прислушаться друг к другу. - Держись от него подальше, - прохрипел Бану на ухо Флоран и, дернув ручку двери, толкнул ненужное тело, выдворяя его на улицу. Вой ветра пытался заглушить очередную фразу, но она все же настигла ушей Мота: - Псих, черт возьми. Флоран криво улыбнулся.