Путь королевы

275 год с момента начала правления династии Руани. — Не дотрагивайся до её руки, она проклята, на ней метка нечистых, — Ахан, моя старшая сестра, первая своего имени, крепко ухватила Викариэля за рукав. — Кто коснётся её, на того падёт проклятье этой ведьмы. — Хватит нести вздор, женщина, — Вик стряхнул её руку и вцепился в мои волосы, заглядывая в глаза, больно оттягивая голову назад, чтобы я не смогла отвести взор от его красивого лица. — И где ты так долго пряталась? Неужели боишься меня? Я боялась. Очень боялась и старалась лишний раз не попадаться на глаза третьему сыну императора. Раньше все они обходили меня стороной, но едва мне исполнилось двенадцать и детские наряды перешили, сделав их более открытыми, и заставили меня носить громоздкие украшения, Вик стал вести себя иначе; он мог ущипнуть меня, дёрнуть за волосы, толкнуть. И никто не мог защитить меня, даже Хьёр — мой страж и слуга, единственный друг. Ибо тот, кто осмелится поднять руку на члена императорской семьи, будет немедленно казнён. — Прекрати её трогать! — Ахан в гневе топнула ногой. — С чего бы мне это делать? Она моя сестра, а значит, принадлежит мне с рождения. Я буду делать с ней, что захочу. И не смей мне перечить. — Никакая она нам не сестра! То, что у неё священное имя, ещё не делает её принцессой. — Делает её принцессой то, что она была рождена в законном браке. Как и ты. А теперь прочь с глаз моих, я ещё не наигрался со своей куклой. — Поступай, как знаешь, — Ахан отступила, побоявшись связываться с Виком, разбив мою последнюю надежду на спасение. Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы не мои верные слуги. — Умоляю, господин, не причиняйте боли нашей госпоже! — Хьёя и Хьёр упали ниц перед принцем, на коленях прося его о милости. — Скука с вами смертная, — Вик пренебрежительно оттолкнул меня и удалился, позвякивая тяжёлыми ножными браслетами. — Простите, госпожа, я не смог защитить вас, — Хьёр помог мне подняться с пола и отряхнул мою одежду. — Ты не виноват, — мой голос дрожал. Я старалась приободрить их, но тщетно — я была ребёнком, не способным защитить ни себя, ни слуг, но уже понимала многие вещи. Как же больно им сейчас было - они унижались ради меня. Ради той, из-за которой их вырвали из лона семьи, привезли в страну с климатом, от которого они страдали. Солнце обжигало их нежную кожу, люди сторонились их, называя чужаками, но на протяжении семи лет, которые они провели со мной, брат с сестрой ни разу не отвернулись от меня, стараясь облегчить мою ношу, как могли. — Простите меня, простите. — Госпожа, прошу вас, не плачьте. Негоже принцессе просить прощения у своих слуг. Хьёя вытерла мои слёзы, нежно укачивая на руках, пока я перебирала пальцами её тонкие светлые волосы, понемногу успокаиваясь, потихоньку рассматривая ее лицо из-под опущенных ресниц. Она уже превращалась в привлекательную девушку, которая притягивала взгляды окружающих своей необычной красотой. Я уже тогда понимала, что однажды Хьёя захочет покинуть меня, чтобы создать собственную семью. В отличие от слуг прочих венценосных детей, она не была рабыней. Дед сразу предупредил меня: если кому-то из них захочется вернуться на родину, я должна буду отпустить их. Но как же я могла это сделать, когда лишь они были моей спасительной соломинкой в море ненависти и людской неприязни. В этот же вечер в мои покои пришли Аханимаэль, Ивариэль и старший сын-наследник императора — Бардиэль. Раньше никто из сестёр не навещал меня, не ходил в полупустое крыло дворца, где я жила одна, оторванная от их мира. — Пошли прочь отсюда, — приказала Ахан моим слугам. — Нам надо поговорить с сестрой. Хьёр схватился за рукоять топора, но я дала им знак выйти. Сердце заколотилось в нехорошем предчувствии, я знала: сёстры что-то задумали. Несомненно, Хьёр и Хьёя кинулись бы на мою защиту, рискуя собственными жизнями, и непременно бы их лишились. — Посмотри на неё, Ива. Она — позор нашей семьи. Считает себя полноправной принцессой, ходит с высоко поднятой головой. — У неё есть имя наших предков, — усмехнулся Бард и на его щеках появились ямочки. Ранее он никогда даже не заговаривал со мной, и я старалась не смотреть в его сторону, если мы случайно встречались. Он был самым взрослым из нас, достиг шестнадцати лет и отец уже готовил его помолвку с Аханимаэль. — Но она никто. Просто зазнавшаяся особа, которая забыла, где её место. Мне ещё никогда не было так страшно. Я не понимала, чего именно они хотели, но явно задумали нечто недоброе. Но и убежать я не могла — все пути к отступлению были перекрыты. Я лишь могла сидеть и смотреть в их чёрные, полные лютой ненависти глаза.       У Ахан был огромный жёлтый питон. Один раз я наблюдала за его кормлением, как он поглощает свою жертву, которая не в силах даже пошевелиться. Что-то сейчас в облике брата мне напомнило того питона. И даже когда в его руке сверкнул кинжал, я не смогла сдвинуться с места. Значит, вот так я умру? Такой будет моя смерть? Пасть от руки родного брата? Сёстры подхватили меня подмышки, поднимая с пола. — Твои волосы, боги, — Бард схватил мою косу, взвешивая её на ладони. — Не носить тебе знак королевской власти. — Он отсёк мою косу под корень и отшвырнул ее в сторону. — Я думаю, красные шрамы на твоём белом лице будут достойным украшением. Или же… твоя проклятая рука! Может, стоит её вовсе отрезать? Холодное лезвие коснулось моей кисти в том месте, где кожа резко меняла цвет, и скользнуло по руке, распарывая запястье. Кровь закапала на пушистый белый ворс ковра, оставляя на нём бурые пятна. Я не молила о пощаде: плакала молча, вслед за капельками крови роняя на пол слёзы и достоинство принцессы. Я не звала на помощь, ибо пришли бы только Хьёр и Хьёя, и в попытке защитить меня бесславно погибли бы. Бард почти с нежностью приставил кинжал к моему горлу. — Надо было задушить тебя ещё в колыбели. Но отец слишком слаб, чтобы сделать это. Никто не пожалеет о твоей смерти, отродье проклятых богов, — он усмехнулся. — Даже не кричишь? Да ты и говорить не умеешь. Я окажу услугу отцу, избавив его от надобности вечно прятать тебя. Ноги дрожали, голова кружилась, но я так и не проронила ни слова. Я никогда не заговаривала с братьями и сёстрами, и сейчас упрямо сдерживала вопль, рвущийся наружу — они не были достойны слышать мой голос. — Что здесь происходит? Двери в мою опочивальню распахнулись. Я не видела, кто пришёл, но по голосу сразу поняла — это Викариэль. Почему он здесь? Пришёл помочь моим убийцам? Дрожа, я молилась о быстрой кончине. — Убирайся отсюда! — Бард направил кинжал на брата. — Не смей мне мешать. Сёстры отпустили мои руки, и я безвольно свалилась на пол. Зажимая кровоточащий порез на горле, я всеми силами старалась не потерять сознание. В дверях позади Вика толпилась отцовская стража. Хьёр стоял рядом с ними, обнажив клинок. — Именем моего отца, императора Натаниэля третьего, приказываю вам бросить в темницу этих троих! Я всегда была одинока, не разговаривая ни с кем из них почти семь лет. Проводила время лишь со своими слугами, да уединялась в императорской библиотеке, читала книги, откуда и почерпнула множество знаний. Ранее, до того как к власти пришла династия Руани, трон не передавался по старшинству: на престол восходил сильнейший и умнейший — тот, кто мог повести за собой людей, позаботиться о стране, способный выстоять в битве. Но из-за этого в стране процветала междоусобица - брат убивал брата в стремлении захватить власть, и на престоле зачастую оказывался не мудрый и справедливый правитель, а жестокий тиран. Таким и был император Людвик, казнивший людей за любую провинность самыми изощрёнными способами. Мой далёкий предок — Эль, сверг его и сам сел на трон, узаконив очерёдность престолонаследия от старшего из рода к младшему. И сейчас я видела перед собой не просто брата, а того, кто уже был монархом, пусть и негласным. Вик был третьим сыном. Всего лишь третьим! Юношей четырнадцати лет от роду. Но он лишь приказал страже, и они повиновались, не смея ему перечить. Я смотрела на него сквозь пелену уплывающего сознания и почему-то была твёрдо уверенна — именно он вскоре сядет на трон. Даже сёстры отступили в страхе, позабыв о том, что перед ними стоит не правитель, имеющий над ними власть, а обычный принц и их брат. — Немедля доложите обо всём императору, — голос Викариэля был спокоен и холоден, и пробирал до самых костей. Он пересёк комнату и, опустившись на колени, подхватил меня на руки. — Ты, служанка, со всех ног беги к лекарю! — прикрикнул он на Хьёю. Вик всегда был таким; своевольным, сильным и никто не смел ему противиться. Он никогда не боялся ни слухов о проклятии, ни меня саму. Это я боялась его, но сегодня, чувствовала себя в безопасности, пока он нёс меня на руках к лекарю. От него не веяло враждебностью или ненавистью. Я боялась почувствовать что-то ещё, ведь я столько раз обжигалась, принимая вежливость слуг за доброжелательность, пока мне не раскрыли глаза — они все ходили в страхе. И если бы они обидели меня словом или делом, их бросили бы на съедение львам… Может, и у Вика были причины спасти меня? Но мне, почему-то, всем сердцем захотела его отблагодарить. Меня ненавидели, унижали, но я хотела жить. Я так хотела жить! *** — Принцесса, просыпайтесь, император призвал вас в малую залу. — Меня? — я была очень удивлена. Я редко видела отца. Несколько раз в год: на праздники — он ужинал со всей семьёй, и на мои именины он проводил со мной несколько часов. Сегодня был не праздничный день, а до моих именин ещё три полных луны, значит, случилось что-то серьёзное. — Думаешь, это из-за меня? — Несомненно, — коротко ответила Хьёя. Наедине мы разговаривали на языке Нархольда, на людях же не разговаривали вовсе. Они научились понимать меня без слов, общаясь со мной жестами. — Я помогу вам облачиться. Сегодня было особенно жарко. Служанка помогла мне надеть широкие шаровары и лёгкий жакет, украсила мои руки и ноги золотыми браслетами по семь штук в ряд, расписанными голубой лазурью, и закрыла раны на шее высоким ожерельем. Остриженные волосы она уложила в высокую причёску, укрыв их расписным покрывалом с причудливым орнаментом, дабы скрыть мой позор, и прикрепила к голове сарпечи. Она нарумянила мои щеки, которые после потери крови стали ещё белее. Из-за того, что большее количество времени я проводила в своих покоях, такие наряды были мне не привычны и казались слишком тяжелыми и неудобными: круглые серьги с бирюзой оттягивали мочки, а ожерелье больно задевало незажившую рану. Но предстать перед отцом в непотребном виде я не могла. Хьёр опустился на колени, надевая на мои ноги лёгкие сандалии с вышивкой из речного жемчуга. — Госпожа, пусть храбрость наполнит ваше сердце. Я не позволю, чтобы с вами что-то случилось. Сердце в моей груди болезненно сжалось. Он был так верен мне. Не смея поднять руку на императорских отпрысков, Хьёр, наплевав на гордость, нашёл остальных сынов императора и на коленях умолял их спасти меня. Но пришёл только Викариэль. Пришёл и спас меня от смерти. — Прости меня, Хьёр, — я сквозь слёзы заставила себя улыбнуться. — Принцесса не должна просить про… Я запечатлела поцелуй на его челе — знак своей привязанности и благоволения. — Когда-нибудь, я обязательно отплачу вам за всё то, что вы для меня сделали. — Вы отплатите тем, что выживете и станете счастливой. — Обещаю, — я вытерла слёзы, позволяя Хьёе нанести пудру на моё лицо, чтобы скрыть следы недомогания. Тогда я была тогда всего лишь девочкой. Девочкой, которая еще не понимала всю жестокость своего непростого мира. *** В малом зале император принимал только чиновников — выслушивал их прошения и отчёты о состоянии дел в Аклогонии. Но в этот раз никого из них не было видно. На троне восседал отец рядом с императрицей Айгуль. На ступени ниже расположились три его жены: Гёзде, родившая ему первого сына и наследника, Ирмак, мать первой и второй принцессы Аханимаэль и Ивариэль, и Лайле, мать второго сына, Искандариэля. Ещё ниже — три любимые наложницы, имён которых я не помнила — отец менял своих фавориток довольно часто.       Все отпрыски императора — и законные дети и бастарды рожденные рабынями, стояли на коленях, прямо на мраморном полу. Поначалу я растерялась, не зная, что делать, и преклонила колени вместе с ними. Что теперь будет? Викариэль заключил в темницу первых детей своего отца. Его могли сурово покарать за это. Несмотря на все обиды, я не желала ему подобной участи. — Дитя моё, подойди поближе, — отец обратился ко мне почти ласково, и я повиновалась ему. — А вы все, встаньте и смотрите. Амариаэль, сними свой головной убор. Я нерешительно застыла под сотнями тяжелых взглядов, прикованных ко мне, и обнажить перед ними свой позор, было всё равно, что пройтись нагой по улицам города. Я много читала и знала об обычаях разных стран. В каждой были свои особые символы королевской власти. Различия, которые подчёркивали принадлежность человека к тому или иному сословию. В Аклогонии первыми отличительными чертами, по которым можно было определить твою принадлежность к семье императора, были имя и волосы. Окончание «Эль» давалось в честь первого императора с начала правления династии Руани. Только дети, рождённые в законном браке, имели право его носить. Исключение составляли отпрыски с врождёнными магическими способностями. Ещё одной особенностью были длинные волосы — чернь, как женщины, так и мужчины, стриглись очень коротко, и чем выше был титул человека, тем длиннее ему разрешалось носить волосы. Те, кто принадлежал семье императора, не стригли их с рождения. И я сегодня их лишилась — величайший позор для принца или принцессы. — Ну же, не заставляй меня ждать, — отец пригладил всклокоченную чёрную бороду. — Сними головной убор. Покажи нам, что с тобой сделали. Я послушно стянула ханву, к которой крепилось покрывало, обнажая голову, являя свой позор на всеобщее обозрение. По зале пронёсся шепоток, насмешки и откровенный смех, когда мои чёрно-белые остриженные волосы выпали из-под убора, скрывавшего их. Я склонила голову, чтобы никто не мог видеть моего лица, пылающего от стыда, и глаз, в которых скопились слёзы. Я не должна была плакать. Слёзы — удел слабых женщин, сильные же всегда борются со своими эмоциями. Так говорила Хьёя. — Вы все видите, что сделали с моей дочерью недостойные дети, — голос Натаниэля Третьего был спокоен, но в нём было столько скрытой ярости, что кровь стыла в жилах. Видимо, то же самое почувствовал каждый человек в зале, ибо настала гнетущая тишина. — Амариаэль была рождена не от простой жены, а от принцессы северных земель, нареченной императрицы. Она — законная дочь. Над ней надругались мои собственные дети, и они понесут наказание. Аэль, душа моя, назовёшь ли ты мне их имена? В ответ я лишь ещё ниже склонила главу, продолжая хранить молчание. Я могла свободно разговаривать с Хьёром и Хьёей, даже на неродном мне языке, но в присутствии отца, а также всех, кто считался мне кровными родственниками, мои губы слипались, а горло сдавливало колючими шипами, и я не могла издать ни звука. Во дворце давно ходили слухи о моей немоте и прочих увечьях. Многие братья и сёстры так думали, и даже отец в последний раз слышал от меня слова на мои пятые именины, когда дед привёз мне с севера в подарок двух слуг. А теперь все смотрели на меня, словно ожидали чуда, которого так и не произошло, ибо с уст моих так не сорвалось ни единого слова. — Викариэль. - Быть может молчаливость передалась мне по наследству от отца. Ему не требовалось лишний раз что-либо прояснять, достаточно было лишь многозначительного взгляда, чтобы брат понял, чего от него требуют. Принц поднялся с колен и, окинув меня презрительным взглядом, громко, на весь зал, произнёс имена первых детей императора, включая и его наследника. Я чувствовала кожей тот безмолвный ужас, в котором застыли присутствующие. Это было не простое собрание венценосного семейства, это был настоящий суд, где тем, кто произнесёт приговор, был сам император, от которого не стоило ждать пощады. — Свидетелей сему делу предостаточно. Бардиэль, Аханимаэль, Ивариэль, выйдите вперёд. Я хочу, чтобы все узрели и запомнили ваши лица, — отец и сам поднялся с трона. — Узрите же, узрите моих первых детей. Бардиэль, что должен наследовать после меня, и недостойные дочери, которые решили зарезать свою сестру под покровом ночи. Властью, что дана мне богами, властью, что дана мне людьми, я выношу вам свой приговор. Бардиэль, я лишаю тебя имени. Отныне ты не имеешь право носить его. Ты лишаешься права на престол, а также всех титулов и званий. На тебе оставят клеймо преступника, срежут волосы и вместе с матерью изгонят прочь. Гёзде, первая жена императора, упала без чувств у подножья трона, но император даже головы не повернул в её сторону, продолжая спокойно провозглашать приговор. — Что же касается вас, дочери мои, я не могу применить к женщинам столь суровое наказание. Вы в краткие сроки выйдете замуж за тех мужей, которых я сочту достойными. Вы лишаетесь права находиться в лоне семьи. Вы никогда не вступите в брак с моими наследниками. Вы никогда не вернётесь в Аклогонию. Дабы искупить свой грех, вы будете верой и правдой служить на благо империи. А если ещё раз решитесь на предательство, вас немедля казнят. А теперь ступайте и навсегда запомните: никто не имеет права причинять вред моим детям. И если кто-то посмеет ещё раз посягнуть на жизнь принцессы Амариаэль, тот не найдёт милосердия в моем сердце. *** Вечером, когда солнце погасло, и тьма укутала землю, отец пришёл в мои покои. Он сел на ложе, ласково проведя рукой по моим коротким волосам. — Покажи мне своё запястье. Я протянула ему руку, на которую лекарь наложил повязки. Император нежно погладил её, и я едва удержалась, чтобы не расплакаться, ибо так редко ко мне проявляли доброту. — Судьба была жестока к тебе, дитя, наградив необычной внешностью, но послушай, что я тебе скажу: многие будут ненавидеть тебя, желать зла, но ты должна быть сильной и умной. Не верь никому, надейся разве что на себя. Я расскажу тебе то, чего никогда и никому не говорил. Ты послушаешь и забудешь это навсегда. Согласна? Я кивнула в ответ. — Знаешь, моя дорогая Аэль, мне иногда очень хотелось услышать твой голос. В особенности, когда проводил с тобой время, дарил тебе подарки — я хотел услышать хотя бы сухую благодарность из твоих уст. Но теперь я понял, что глазами ты можешь сказать красноречивее любых слов. Твой взгляд — вот твоя речь. И будучи уверенным, что ты никогда и никому ничего не расскажешь, я поведаю тебе о твоей матери. Ты ведь знаешь, что она стала третьей императрицей Руани? Конечно знаешь. Она прибыла ко мне во дворец через полгода, как умерла мать Викариэля. Поначалу я был смущён её необычной красотой, сторонился её. Но в итоге очень полюбил, хотя старался ничем и не выказывать свою привязанность к этой женщине. Она была смелая и своевольная. Даже я не смог совладать с силой её характера. Я мог лишь восхищаться ею. И кто бы и что не говорил, я печалился о её безвременной кончине. Я смотрел на тебя в колыбели и ужасался. Тогда — да, но не теперь. С каждым годом твоя красота расцветает всё ярче и ярче. Скоро ты превратишься в ослепительно прекрасную женщину, и, быть может, однажды твоя красота покорит этот мир. Никогда не позволяй себе думать, что ты ниже, чем другие мои дети. Ты и сейчас так не думаешь. Я прав? Я вижу в твоём серо-голубом глазу непокорность и ярость, что горела и в твоей матери. Вижу в чёрном глазу страсть и необузданность. Я не знаю, с какой целью боги наградили тебя этой внешностью, но верю, что всё это неспроста. Император запечатлел поцелуй у меня на лбу и удалился. Это был первый и последний раз, когда он разговаривал со мной как с ребёнком, утешал меня. И закрывая глаза в полутьме, когда тучи сгущаются над головой, я до сих пор вспоминаю его рассказ о незнакомой мне женщине-воительнице, которая умерла, так и не покорившись никому… В тот же вечер Хьёр подарил мне обоюдоострый кинжал. — Я лично буду вас учить, как им пользоваться, чтобы вы смогли защититься. Я больше не допущу, чтобы с вами что-либо случилось… После произошедшего, оставшиеся во дворце братья и сёстры, бежали от меня, как от чумы, даже не бросая вслед привычных оскорблений. Для них проклятье, которое прежде только словесно витало надо мной, стало явью. Но я не страдала от этого — мне было, чем заняться. Каждый день, после того, как жрецы заканчивали свои уроки, я брала в библиотеке пару книг и уходила в свои покои шить. Хьёр всегда рассказывал мне, как на севере люди выражают свою благодарность. Они делают какую-нибудь вещь своими руками и дарят её тому, кто тебя выручил. Не одну бессонную ночь я провела с иголкой в руке, изранив все пальцы. Но в конце даже Хьёя похвалила сделанный мною кушак с ремешками для ножен. Оставалось только отдать его Викариэлю. Я не видела его с момента изгнания кронпринца хотя прошло уже четыре месяца. И мне и не хотелось показываться ему на глаза и дальше, но обычаи северной страны велели лично вручать подарок. Однако я решила, что благоразумнее будет попросту оставить его в покоях брата. После того, как Вик стал вторым наследником, отец давал ему множество поручений, заставляя заниматься государственными делами, вникать в систему правления. Я знала, что он не возвращается в покои раньше, чем за полночь, поэтому решила потихоньку пробраться в них. Я была словно призрак: с детства боясь натолкнуться на слуг или братьев с сёстрами, научилась передвигаться бесшумно и легко. Я тихо скользнула к покоям Виктариэля в надежде быстро оставить у порога подношение за мою спасённую жизнь и уйти, но дверь оказалась не запертой. — Аэль? Боги, он был у себя в опочивальне — лежал на кровати в одних шароварах, готовый отойти ко сну. И я даже не знала, кто был больше удивлён: я или же он сам? — Пришла убить меня? — Викариэль поднялся. Я не знаю, отчего у брата возникли подобные мысли. Он выхватил из ножен изогнутый меч, направляя его острие в мою сторону. Я лишь склонилась перед ним в почтительном поклоне, протягивая свой дар. — Что это? — принц грубо выхватил у меня из рук свёрток, стремительно разворачивая его. — Что за тряпку ты мне принесла? Что за ужас? Это что, подарок? Так-то ты оцениваешь свою жизнь? Даёшь мне за неё клочок ткани? — жёсткие пальцы впились в мой подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть на него. — Если ты хочешь меня отблагодарить, будь любезна сказать об этом. Не отводи взгляд, пока я с тобой говорю и не притворяйся немой. Я слышал, как ты болтала со своими слугами. Меня не проведёшь, как остальных. Давай же, — он сильнее сжал пальцы, заставив моё сердце замереть от страха. — Скажи мне! — его крик обжёг мои уши, и я не посмела противиться его воле. — В… В… Вик… Викариэль, — всё, что я смогла вымолвить. Его хватка ослабла, и я в мгновение ока выпорхнула в коридор, стремглав сбегая в свои покои. Я и не думала, что говорить с людьми так трудно…