***
Я знала, что во дворце скоро будет полно людей. Приближался первый день солнцеврат, начало отсчета нового года; по всей стране люди пили вино, поднимали тосты за здоровье императора. В столице же устраивалось пышное празднество, когда даже рабы могли отложить свой ежедневный труд. Наложницы могли выйти в город, чтобы повеселиться вместе со всеми, пусть и под охраной, но все же для них это был хоть какой-то глоток свободы. Для меня этот праздник был подобен пытке. В этот день люди не скрывали своих лиц и не покрывали головы. Члены императорской семьи распускали свои длинные волосы, как признак высокого положения, как гордость. И все они, красивые, статные, среди которых я, словно чужая, не принадлежащая этому миру. На меня будут глазеть, меня будут сторониться и с восхищением глядеть на моих братьев и сестер. Но даже зная это, жрица богини Эды повторяла бесконечное число раз, что на празднике я должна улыбаться, держать голову высоко и с достоинством пройти через собственные страхи, от которых я уже привычно сбегала на крышу. Меня успокаивало приятное сияние ночного неба, усыпанного звездами. Смотря на него, я понимала, насколько ограничена моя жизнь. Я не могла просто уйти, чтобы узнать, жив ли принц империи Сонья. Мое пространство было ограничено стенами дворца да прекрасного сада. Но мне было мало этого. Я протянула руку к небу, и темная кожа моей кисти почти слилась с чернотой ночи. Эти бескрайние просторы были для меня так же недосягаемы, как и мир, лежавший за высокими стенами. Даже то, что происходило во дворце, обходило меня стороной. Прошло уже четыре дня с момента возвращения Викариэля, а я так и не узнала, какое поручение ему давал отец, с кем разговаривал он, удаляясь в пустующую часть крыла, что произошло с Дамиром. Я не видела их и не могла расспросить. О таком лучше бы вообще было молчать.***
На следующее утро Хьёя привела двух прислужниц, присланных жрицей. Она настояла, чтобы все мои остальные занятия временно отложили для того, чтобы как следует подготовить меня к выходу в свет. Близняшки представились как Лис и Лилли. Они были старше меня всего на год, но двигались с такой непревзойденной грацией и изяществом, что любая королева позавидовала им. — Мы прислуживаем в храме уже очень давно, воспитывались в нем с рождения. — Они хоть и относились ко мне настороженно, но все же старались вести себя дружелюбно. С ними мне было куда легче, ведь я не ощущала на себе строгий взгляд жрицы. Мы ходили по комнате, удерживая на голове книги. Сначала они непрестанно падали, стоило мне сделать шаг. Девушки хихикали, показывали, как надо правильно держать равновесие, и вновь посылали меня идти по белой линии. И в этот раз почему-то все давалось легче, хоть и тяжелые мысли никак не желали покидать мою голову. Еще и часы — подарок отца — сломались. Я все время засматривалась на них, словно искала в этой вещице ответы на свои бесконечные вопросы. И только книги, вновь падающие с моей головы, возвращали меня обратно в комнату, залитую солнечным светом. Я никогда прежде не обращала внимание, как люди переставляют ноги, держат осанку, как поворачивают голову, обращаясь у другим. Эта наука оказалась для меня намного сложнее, нежели искусство письма, исчисления, насколько легко мне давалась письменность, настолько тяжело я управлялась со своим телом. — Вы привыкните скоро, — хихикнула Лилли. Черноглазая, темноволосая, она была отчасти похожа на моих братьев и сестер. Я не исключала возможности, что она была одной из побочных дочерей императора от какой-нибудь рабыни, что была отдана храму в младенчестве. Император часто подобным образом избавлялся от ненужного наследия. — Просто Вы мало двигаетесь, принцесса, поэтому Вам сейчас так сложно. В храме мы каждый день чем-то занимаемся — ухаживаем за садом, скребем пол, обучаемся движениям, поэтому нам это так легко дается. И снова, водрузив книгу на голову, я пыталась идти по белой линии, аккуратно переставляя ступни, как они мне показывали, чувствуя себя при этом глупее некуда. И все же, наблюдая за плавными передвижениями сестер, которые, казалось, скользят по воздуху, подобно легким перышкам, я диву давалась, как же красиво и синхронно у них это выходит. У меня так никогда бы не получилось. — Великая жрица хочет, чтобы праздник Вы встретили во всей красе, — шептала Лиса, — она придет, чтобы убрать Ваши волосы, нарядить Вас. Лучше бы они оставили меня в покое.***
— Вы уверенны в этом, принцесса? — Да, помоги надеть мне платье. Хьёя помогла облачиться мне в летний наряд, присланный дедом из Нархольда: шелковую хитон-рубашку, длинную юбку из плотной ткани, полностью скрывавшую ноги и жилет из тонкой, расписной кожи. В уши мои она вдела серьги из меди, звенящие при каждом шаге, а шею украсила ожерельем-воротником из золотого фаянса. Я взглянула в зеркало и осталась довольна — я выглядела так же, как и нарисованные женщины из книг такой далекой северной страны. Отец был бы не слишком доволен, узнай он об этом, для него север был больной темой, которую лишний раз никто при нем не поднимал. — Скажи Хьёру, что я готова. Мы выдвигаемся немедленно. Раньше я никогда не покидала стен дворца, за исключением той ночи, о которой никто не знал. Детям императора, в отличие от его наложниц и рабынь из гарема, не возбранялось выходить в город при соответствующем сопровождении. Сестры часто посещали храмы, демонстрируя свою набожность жрецам. Я никогда не верила в богов, уж слишком их было много: в Аклогонии поклонялись старшим и младшим богам, которым не было счета. В Нархольде были совсем другие, хоть жертвы им были схожи. Но все же не стоило пренебрегать помощью, ведь другие верили, что боги защищают их, дарят свое благословение, помогают. Я была в отчаянии от своей беспомощности, не в силах ничем помочь принцу, мне ничего не оставалось, кроме как попробовать помолиться. Королевская стража беспрекословно открыла ворота. Они не спрашивали, куда я иду и зачем. Несомненно, императору доложат об этом, но ведь я не делала ничего запретного. Прежде я видела храмы лишь на гравюрах, теперь же могла лицезреть все воочию. Храм бога Ривитта, где служили жрецы, изучавшие знахарское мастерство, представлял собой периптер, окружённый белоснежными колоннами, с треугольной крышей и ступенями, на которых простолюдины оставляли свои дары: гроздья винограда, розовые апельсины, спелые персики. Поднимаясь по этим ступеням, уставленными плетеными корзинами, я ощутила нечто благоговейное. Словно входила в покои к императору, дабы предстать перед его строгим взором. Хьёя и Хьёр остались снаружи, дожидаясь меня. Я осторожно зашла внутрь, ступая по мозаичному полу. Посреди храма возвышалась статуя Ривитта, который был изображен как мужчина в набедренной повязке, нагрудном доспехе, держащий в руках щит и копье. Вокруг дымились жаровни, сновали жрецы, окутанные повседневной рутиной: кто-то начищал пол, кто-то очищал жаровни, они не обращали внимания на людей, шепчущих свои мольбы безжизненной статуе. Поставив у ее изножья шкатулку с самоцветами, я закрыла глаза. Пред взором моим вновь возникло лицо Мишека. Такое изможденное, измученное. Слезы вновь подступили к горлу, я воззвала к старшему богу мольбу, тихо нашептывая слова первые, что пришли мне в голову. Я глубоко ушла в себя, словно впала в транс, вдыхая аромат благовоний. — Никогда бы не поверил в то, что принцесса посетит храм. О чем же или о ком Вы так горячо молитесь? Первым порывом было — бежать. Но я так испугалась, что ноги не слушались меня. Из-за полутьмы храма я не сразу узнала того, кто заговорил со мной. Дамир стоял прямо передо мной, смотря сверху-вниз. Я едва подавила крик ужаса, рвущийся наружу. Его красивое лицо было обезображено — на щеке зияла рана от лезвия. Я отвела глаза, не в силах смотреть на него. — Что, настолько страшно? — Усмехнулся Дамириэль. — И все же, может, соизволите ответить на мой вопрос? Непривычно видеть Вас вне стен дворца, да еще и за молитвой. Так о ком Вы молитесь, принцесса? Подавив жгучее желание спрятаться под мраморной скамейкой, я гордо вскинула голову, взглянув ему прямо в глаза. Жрица богини Эды была права: надо осознать собственное высокое положение, титул. Похоже, Дамир был удивлен моим поведением. Он пожал плечами и, прихрамывая, побрел прочь. Однако я успела приметить одну странную вещь: порез на его щеке был не так глубок, такие раны жрецы бога Ривитта могли залечивать без всякого труда, отчего после не оставалось даже шрама. Так почему они до сих пор не залечили эту рану, пока еще не поздно? Но задавать таких вопросов я не стала. Этим же вечером меня вызвали в малый зал, дабы предстать перед императором.***
— Подойди. — Приказал мне отец. Малый зал служил императору для проведения советов среди узкого круга, для решения незначительных проблем, касающихся устройства дворца, которые требовали присутствия правителя. Сейчас он был практически пуст, в зале было всего лишь два человека: отец, чинно восседающий на высоком месте, и Викариэль, нервно расхаживающий взад-вперед. Завидев меня, он остановился и занял место подле отца. Я несмело подошла к трону и склонила колено в почтительном поклоне, выказывая свое уважение родителю. — Я слышал, сегодня ты посещала храм Ривитта… — внутри у меня все похолодело от страха. Я не могла взглянуть на отца, вся моя смелость куда-то улетучилась. — Ответь мне, о чем ты молилась? — Я молилась, чтобы ко мне вернулось зрение, — каждое мое слово было пропитано ложью. Но мои колени не дрожали, и я даже нашла в себе силы взглянуть в лицо императору. Отец хмурил лоб, задумчиво разглядывая меня. Поверил ли мне он? — Не забывай, что перед тобой не только твой отец, но и император, — да, как же про такое можно было забыть? — Поэтому ты не должна лгать. — От взгляда Викариэля мурашки бежали по коже. — Ответь мне, помнишь ли ты принца Мишека ми Согу из империи Сонья? — Я кивнула головой, стараясь ничем не выдать обуревавших меня эмоций, хотя мое сердце стучало так сильно, что мне казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Может, он узнал о ее ночной отлучке? Может, уже по всей стране разнеслись известия о гибели принца и теперь Аклогония втянута в войну? Отец тем временем продолжал задавать вопросы: — Скажи мне, после того, как он отбыл из столицы, пытался ли он как-то с тобой связаться? Быть может, присылал письма или подарки через слуг? Я отрицательно качнула головой. И отчасти это было правдой. Мишек посещал столицу почти год назад, на мои тринадцатые именины, и больше не появлялся, окромя события не так давно минувшей ночи. — Я хочу знать, о чем вы говорили, когда выходили в город. Расскажи мне все без утайки, дочь моя, и не бойся ничего. Это плохой человек, не надо защищать его из-за того, что он уделил тебе немного своего внимания. Он кое-что украл у меня недавно и скрылся. Если ты что-то утаишь от меня, это будет тяжким грехом и государственной изменой, ежели расскажешь мне что-то полезное, я исполню любую твою просьбу. Я не знала, что мне делать. С самого раннего детства мне говорили, что я должна служить государству тем или иным способом, это должно стоять во главе всего. Даже выше своей семьи. Меня учили этому с детства… но я все равно солгала. — Он рассказывал о своей империи, — слова вновь давались мне с великим трудом. С каждой произнесенной фразой силы покидали меня, мне хотелось только одного: вновь оказаться в стенах своей комнаты и больше никогда не выходить оттуда. — Это все? — Я поежилась, мне казалось, что я стою перед ними голая, обнажив свой срам, свою черную душу. Сейчас они уличат меня во лжи и прикажут казнить. Я была на грани того, чтобы рассказать отцу, что принц Мишек здесь, совсем рядом с дворцом, хотя, возможно, уже мертвый. — Дитя мое, если ты увидишь принца, получишь от него письмо или он попытается связаться с тобой тем или иным способом, сразу расскажи об этом либо мне, либо Викариэлю. Брат проводит тебя обратно. Идти с братом было сродни мучению. Он безотрывно смотрел на меня, словно ожидая признания. Вик не верил мне, как и не верил отец, что, впрочем, Викариэль и озвучил. Он дернул меня за руку и припер к стене. Его глаза блестели в темноте, словно два черных бриллианта, а длинные волосы щекотали мне лицо. — Я чую, что ты что-то скрываешь. — Я чувствовала биение его сердца. Чувствовала, как кровь бурлит в его жилах, чувствовала его горячее дыхание на своей коже. — Он ведь пришелся тебе по нраву, этот заморский принц? О, я видел, как ты на него смотрела. И он на тебя. Если я узнаю, что ты ему помогаешь, я тебя убью. Слышишь меня, я перережу тебе горло. Ты будешь обвинена в измене и даже отец не станет спасать тебя. — В это раз я не чувствовала страха. Что-то иное. Викариэль не злился, он был в отчаянии. — Этот человек опасен. Он враг нашей семьи. Нашего государства. И я не смог его поймать. Он где-то здесь, рядом, ранил Дамира, члена нашей семьи. Поэтому не скрывай ничего от меня. Не стоило труда понять, что он пьян. Викариэль… Это был образец мужественности и силы. И лишь когда вино охмеляло его, он раскрывал свои слабости. И сейчас он был слаб. Вика бил озноб, грызла вина за то, что он не выполнил задание отца, и я чувствовала себя виноватой, защищая Мишека. Я практически никогда не проявляла каких-либо чувств. Только Хьёе и Хьёру выражала я свое расположение. Но в этот раз, сама не зная, почему, я обхватила брата за талию и положила голову на его грудь. — Что… ты… делаешь? — Викариэль дернулся, но не оттолкнул меня. Я и сама испугалась своего импульсивного поступка, да так и застыла, прижавшись к брату. Мои конечности окаменели, я никак не могла разжать рук. Мне казалось, что Вик сейчас опомнится и ударит, он ненавидел меня, как и все вокруг, но вместо этого брат подхватил меня на руки и, ногой распахнув дверь в мои покои, приказал Хьёру нести стражу снаружи всю ночь… Проснулась я от ощущения тяжести. Солнце уже встало, а Вик еще спал, раскинув черные длинные волосы по подушке, и выглядел так безмятежно, словно ему не приходилось выносить тяжелые приговоры и править от имени отца в его отсутствие. Этот его образ надолго запал в мое сердце. До праздника я более не видела ни его, ни Дамира, ни других жрецов, кроме Аюль. Каждый день меня обучали, как правильно себя вести при подданных, как ходить, кушать и говорить. Лис и Лилли посещали меня каждый день, помогая, давая нужные советы. Накануне, перед празднеством, Хьёя принесла мне платье, которое мне надлежало надеть на торжество. Я волновалась больше обычного. Моя служанка это волнение не разделяла, ее беспокоило нечто другое. — Ваш брат, принцесса, с каждым днем становится все более неуправляемым. Его ничто не способно сдержать. Держите с ним ухо востро, — строго-настрого наказала она мне. Лишь многим позже я поняла, что именно она имела в виду.