Путь королевы

      Длинное небесно-голубое платье, что сшили для меня к празднику, было украшено по краям орнаментом, вышитом золотой нитью, как и широкие шаровары в тон к нему. Полы платья развевались при каждом шаге, словно крылья хрупкой экзотической бабочки. Лис и Лилли закрепили черепашьими гребнями накладные пряди и помогли закрепить на голове головной убор — тяжелую шляпу без полей, с длинной вуалью, свисающими с нее тонкими цепочками, золотыми монетами. В уши мои вдели длинные серьги с агатами, на руки и ноги — парные широкие браслеты, а на шею — высокое ожерелье-ошейник, почти полностью закрывающее кожу. Хьёя помогла надеть мне на ноги мягкие сафьяновые туфельки.       Голове было очень тяжело, хотелось сорвать с себя этот неудобный наряд, обнажить перед всеми остриженную голову, но тогда бы меня точно наказали, возможно, даже прогнали, как и старшего брата, Бардиэля. Простые люди должны видеть перед собой лишь то, что императору угодно им показать.       — Вы очень красивы, принцесса, — застенчиво произнесла Лилли, окинув меня взглядом, и слова ее звучали искренне. Я никогда ранее не проводила время со сверстницами и мне было приятно, что эти девушки не боятся и не чураются меня. Они выразили надежду, что я возьму их в свою личную свиту.       Быть жрицами считалось честью. Люди, обладавшие способностями к магии, и правда могли достичь тех или иных высот, получить сан или же пользоваться разными благами, что даровало им их положение. Но тех, что были либо подарены храму, либо взяты в рабство, либо по каким-то другим причинам попадали в храм и не имели способностей, ждала иная судьба. Мужчины работали служками: целыми днями скребли полы, очищали подсвечники, полировали статуи божеств, наводили порядок в уборных. Женщины, в частности те, которых отдавали в дар в храм богини Эды, становились невестами жрецов. Аюль уже успела объяснить мне, что это значит. Вместо одного мужа у них их было много, усталые жрецы приходили в храм, чтобы удовлетворить свою естественную потребность, выбирали себе девушку, и она не имела права отказать служителю божеств.       Вступая в свиту, они освобождались от многих унизительных занятий, в том числе они освобождались от статуса «жена жрецов», но я не торопилась принять их к себе в услужение, мне казалось, они любезны со мной лишь из-за желания уйти из храма. И все же благодаря этим девушкам я чувствовала себя более уверенно. Кроме них меня сопровождали Хьёя в парадном платье из Нархольда и Хьёр в форме императорского гвардейца, вооруженный клинком с изогнутым лезвием.       Мои ладони взмокли, пальцы слегка подрагивали, мне многого стоило упрятать в глубины своей души природную робость и смущение, чтобы выйти во внешний двор, где отпрыски императора ожидали начала шествия. Хьёр подвел ко мне сиглави, серого жеребца, на котором украшений была навешено больше, чем на мне самой, мой слуга помог мне взобраться в седло и незаметно от других крепко сжал мою ладонь, вольность, но все же ему удалось ободрить меня.       Думаю, со стороны это было довольно красивое зрелище: во главе процессии на белоснежных жеребцах шествовал сам император, и кобыла без всадницы, ибо императрица была отравлена, принцы, следом, на серых, принцессы. Законные дети императора. Далее, в цветных паланкинах, за плотными занавесками, скрывались жены правителя и его фаворит, наложник, которого отец приблизил к себе. Он свысока смотрел на всех, усмехался полными губами, выставляя на показ свое высокое положение.       Его подарил отцу правитель западной страны Сайлим, как знак мира между двумя государствами. И сейчас он был отцу дороже всех его любовниц вместе взятых. Во дворце болтали, что император наконец смог влюбиться и следующей императрицей станет мужчина. Глупцы да и только, эти слуги. Наложник был слишком низкого рода, он не мог войти даже в совет, а уж о том, чтобы он сел на трон, не могло быть и речи. Положение наложников недолговечно — фавориты и фаворитки сменяются один за другим, но отчего-то каждый из них думал, что его не коснется эта участь.       Простолюдины уже встречали королевскую семью у самых ворот, кидая под копыта лошадям сорванные розовые цветы. Мужчины поднимали детей на плечи, дабы они могли хорошенько рассмотреть процессию. Всюду были липкие взгляды, под которыми было так неуютно, но все это было лишь иллюзией, я ничем не отличалась от остальных: накладные пряди и головной убор скрывали черные с белым волосы, тонкие перчатки — несовершенную кожу, а моих глаз они попросту не могли узреть.       Я постаралась отрешиться от всего, но стало еще хуже. Мой взгляд снова и снова возвращался к Викариэлю. Сегодня он сверкал. Сверкал так ярко, что глазам становилось больно. И дело было вовсе не в его парадном светло-сером мундире, расшитым золотой нитью, переливающемся в лучах заходящего солнца. Сейчас он выглядел старше своих лет, словно молодой воитель, собиравшийся на войну. Женщины махали ему белоснежными платками, улыбались ему. Мое сердце пропустило удар, но тут же забилось с удвоенной силой, а от мысли, что всю ночь он прижимал меня к себе, лицо запылало. Кажется, он почувствовал, что я смотрю на него, так как обернулся на мгновение, словно невзначай, и я сразу вспомнила, как облачая меня перед выходом, Хьёя рассказала пугающие вещи:       — Утром Викариэль разговаривал с императором. Он отказался от брака с Регенвидэль…       — Но почему? — Моя сестра была хороша собой, обучена грамоте, она была изящна и мила, обладала наследственной семейной внешностью, к тому же, именно она должна была выйти за Вика, по очередности, установленной издревле.       — Он не хочет ее. Он просил Вас себе в жены. Я думаю, что принц питает к Вам определенные чувства.       — Зачем я ему нужна? — Я не понимала этого. С самого детства он проявлял ко мне неприязнь — таскал за волосы, толкал так сильно, что я падала, разбивая колени. — Вик никогда не любил меня. И если он попросил меня в жены, то лишь для того, чтобы и дальше издеваться надо мной.       Хьёя одернула платье, расправляя складки на нем.       — Принцесса, откройте наконец уже глаза и узрите правду: жрица Вас посвятила уже в отношения между мужчиной и женщиной, и не надо краснеть. Все эти его поступки — не более чем выражение собственной извращенной любви, которую он не знает, как правильно выразить, его раздражает это чувство, поэтому он старается уничтожить его. Сейчас он переживает пору взросления, не может понять, что ему действительно нужно. Будьте осторожны, ибо однажды он поймет. И его не сдержат ни стража, ни толстые двери.       Мне не хотелось об этом думать. К тому же, со слов Хьёи, отец отказал Вику, сказал, что мне уже подбирают подходящую партию. И все же трудно было не заметить, как Викариэль вырос за год, его женственные черты лица ужесточились, на лице стала появляться растительность, которую он тщательно сбривал. Скоро будет свадьба, на которой он заключит союз с Регенвидель и оставит меня в покое.       Чтобы хоть как-то отвлечься, я вновь принялась без конца представлять в голове магические узоры, красиво вписанные в страницы Истаделиона. Я дошла до места, где страницы были лилового цвета, словно подкрашенные чем-то. Заголовок я смогла перевести с трудом, он читался как «Псионное управление». Сложно прочитать, а понять еще сложнее. Книга учила, что можно управлять чужой волей, заставить человека совершить то или иное действие, например, шаг с высоты в пустоту или вонзить кинжал в собственный глаз. От этого мурашки шли по спине, и мне становилось не по себе. Однако я прекрасно понимала, что такие знания могут мне пригодиться, даже несмотря на отсутствие каких-либо способностей. В первых главах также говорилось, что способности к магии можно вызвать искусственно, с помощью некоторых предметов. Люди называли их талисманами, артефактами, апротопеями. Созданные сильнейшими магами, эти предметы таили в себе великую силу. Отец владел одним из них: его корона-обруч с высокими зубцами, выделанная жемчугом, алмазами и яшмовыми подвесками, лентами-инфулами, свисающими до самых плеч, была сегодня на нем. Официально считалось, что корона способствует принятию императорами важных решений в государственных делах. Но меня одолевали сомнения: зачем тогда отец носил ее постоянно, даже сейчас, выезжая на празднество, где не надо было принимать важных решений. Видимо, сила короны заключалась в чем-то другом. Но что именно — держалось в тайне.       Артефактов было не так много, во всяком случае, известных. В книге описывалось около тридцати, слабых и сильных, но раз короны отца не было в книге, значит, были и другие, что неудивительно, книга была древняя, к тому же, насколько я поняла, с трудом переводя сложные слова, в ней велась речь об артефактах севера, и один меня особенно заинтересовал. «Лунный Осколок», он описывался совершенно неприметным: серебряный кулон с длинным осколком, из-за чего так и был прозван, напоминающим необработанный аквамарин, ничем не инкрустированный, он наделял владельца немыслимой силой. Даже тот, у кого способности не только не дремали, но их и вовсе не было, с помощью кулона мог воплотить в реальность любой узор, даже самый сложный, который был доступен только самым искусным кудесникам.       Он принадлежал одному из первых королей Нархольда, Хродгейру Могучему. В Истаделионе не говорилось, откуда он его взял, но в одной из сказок все же упоминался «Лунный Осколок». По преданию, в океане, подле порта Ансарад, поселилось невиданное чудище, огромное, с зубами острее меча. Оно топило корабли, нападало на рыбаков, держало в ужасе весь город. Много героев пало в схватке с ним, пока наконец на охоту за монстром не отправился сам король. Он собрал самых лучших магов-кузнецов, дал им самую чистую руду, и они выковали ему топор, названый «Праведный Гнев». В Истаделионе он упоминался тоже, считался третьим по силе артефактом, дарующим воину бесстрашие и силу, человек не мог промахнуться мимо цели, покуда орудие в его руках. Король одолел ледяного змея и вырвал ему зуб, который позже вставил в амулет, но, отрубив голову чудищу, он не смог удержать в своих руках орудие, что помогло ему в победе, и оно оказалось навеки похороненным на дне океана. Не знаю, равноценная ли была эта замена для короля, но время его правления было мирным и умер он в глубокой старости, передав кулон своей дочери, унаследовавшей власть после его смерти.       С того момента, как король понял, в чем сила зуба змея, на севере начало активно развиваться магическое искусство. В рукописи «Кровавый император» говорилось, что Миса Мие ми Сога, кроме книги, искал и артефакты, в том числе топор и «Осколок». И в обоих случаях император потерпел неудачу. Север не пожелал расставаться со своими сокровищами, погубив множество людей, которые пытались найти их.       На именины, бывало, император спрашивал у своих дочерей, что они хотят себе в подарок. Я всегда просила повидать север и ответ всегда был отрицательным. Хьёя, зная мое желание, не раз предупреждала, чтобы я не забивала свою голову глупостями, не строила планы побега. Все равно меня бы нашли и вернули обратно. Но мечтать мне никто не мог запретить. И я продолжала таить надежду, что однажды я поеду на север, отыщу «Осколок» и смогу наконец воплотить все узоры, что выучила. И тогда никто больше бы не умер от моего бессилия.

***

      Шествие завершилось в амфитеатре, который к празднику по всему периметру украсили цветами и соломенными чучелами. Императорская семья расположилась на самом высоком месте, наблюдая, как внизу собираются актеры, дабы представить свой новый спектакль правителю и горожанам, которых было в разы больше, чем на моих именинах.       Юноши, одетые в белоснежные хламиды, изображали богов, рассказывая зрителям историю богини Эды, ее любовь к чужеземцу и их смерть. Маги Ривитта создавали вокруг антураж, расписывая огненными узорами пространство вокруг, и я смотрела больше на них, чем на скучное представление. Фигуры, нарисованные в воздухе, вспыхивали и рассыпались мелкими искорками по песку, словно большие извивающиеся змейки.       Раньше подобная магия использовалась в битвах, теперь слабая тень ее служила развлечению для толпы. Но остальные члены семьи казались довольными представлением. Нерейдиэль и Регенвидэль улыбались послам из Фландилии, недалече как вчера они прибыли в столицу. Натянутые отношения между империями были известны всем. Сестры не видели дальше своего носа, Нерейд и Реген видели перед собой красивых статных иноземцев с белоснежными улыбками, я же видела в них угрозу. Послы не приезжают просто так, тем более такой пышной процессией, вместе с кронпринцем, чтобы поглазеть на народные гулянья. Всегда есть причина, и она состоит отнюдь не в налаживании торговли. Стоило присмотреться к ним и можно было понять, что они настроены осторожно и немного враждебно, хотя и улыбались в ответ императорским дочерям. Но я с детства привыкла видеть то, что скрыто от других: кронпринц нервно играл с золотистой кистью, приделанной к эфесу его сабли, и часто оглядывался вокруг, словно хотел что-то увидеть.       — Ты тоже это заметила? — Я вздрогнула, совсем забыла, что Викариэль сидит совсем рядом. Настолько, что его одежды касались моей руки. — Умная девочка. Хочешь расскажу, зачем они приехали? По лицу твоему вижу, что поняла. Сейчас смутное время. Да еще и это отравление. Грядет война и отцу нужны союзы. Боюсь, что они приехали по твою душу, сестрица. Вопрос лишь в том, захотят они заключать помолвку с такой, как ты, или нет. — Хотя это было вполне ожидаемо, меня затрясло. Я всегда знала, что такое случится, но не думала, что так скоро. — Не плачь.       Я едва не отпрыгнула назад, растеряв все свое самообладание, когда почувствовала, как рука Викариэля сжимает мою. Он говорил жестокие вещи, но прикосновение его не было жестким. Я бы расплакалась у всех на глазах, не сделай он этого. Ко мне так редко кто-либо проявлял доброту, что от неожиданности я просто онемела. Совсем забыла об окружающей толпе, представлении и огненных змейках на песке, лишь слушала стук своего сердца: такой быстрый, что казалось, орган вот-вот проломит грудную клетку. Я мельком взглянула на Викариэля и тут же потупила взор. Он улыбался.       — Может быть, если ты научишься делать так, чтобы мне не было скучно, я упрошу отца оставить тебя тут. Сделаю тебя своей игрушкой, буду делать с тобой, что захочу. Может, даже убью, если надоешь мне. Как тебе такой вариант? Предпочтительнее быть проданной чужеземному принцу, как заложница?       Теплота в его взгляде исчезла, он до боли стиснул мою ладонь, и я с трудом подавила крик боли. Как же я могла подумать, что Вик относится ко мне как-то иначе, чем другие. Его напускная заботы была лишь очередной игрой, чтобы развеять скуку.       — Если император велит мне выйти замуж, дабы заключить союз, я повинуюсь ему, таков мой долг, — еле слышно прошептала я, но Викариэль все равно услышал.       — Ну уж нет, после таких слов я точно оставлю тебя при себе.       А после его подобных слов идея отца о том, чтобы услать меня подальше из Аклогонии, не казалась такой страшной. Может быть, там ко мне будут относиться лучше. Мишек говорил, что в его стране не презирают таких, как я. Если отец подпишет союз и брачный договор, я не буду упорствовать и противиться этому. Просто уеду как можно дальше. Дальше от Викариэля и душевной боли, которую он причинял мне.       На улице уже смеркалось, когда закончилось представление и императорская семья прошествовала к последнему месту. На возвышенности, откуда был виден почти весь город, раскинувшийся внизу, жрецы уже начали зажигать священные костры из высушенных ветвей оливы, дуба и тавра, и вскоре улица озарилась светом и наполнилась приятным запахом. Жрицы Эды в прозрачных платьях, едва прикрывавших тело, начали исполнять свои танцы, умоляя богов быть милостивыми к людям, и все внимание мужчин было приковано к ним. Простолюдины вереницей потянулись в коридор из костров. Считалось, что дым очистит их, подарит благословение богини.       Искры летели высоко в небо, пение жриц завороживало неискушенных людей, а жрецы подводили овец, дабы принести их в жертву. Сегодня и простолюдины, и царственные особы разделяли одну и ту же пищу, воду и вино. Я опасалась Викариэля — он уже успел опустошить один кувшин и принялся за другой. Он был опасен трезвым, а пьяный вдвойне. Но он казался спокойным: ушел любоваться танцовщицами, забыв обо мне. Можно было на какое-то время вздохнуть с облегчением. В темноте было уютно. На меня никто больше не пялился, даже Хьёр ослабил охрану, больше не следовал за мной по пятам. Если бы не пышные одеяния и украшения, я могла бы смешаться с толпой. Присоединиться к пляскам вокруг костров, забыть о грядущей помолвке, постоянных угрозах. Я понемногу отделалась от толпы, укрывшись в темноте и отблеске костров. Такова была моя извечная роль — стороннего наблюдателя.       — Принцесса! — Этот легкий шепот мог быть схожим с шелестом листвы или с треском костров. Я огляделась, но никого не увидела поблизости. Моя семья с величием принимала участие в празденстве, Хьёю увлекла танцующая толпа, Хьёр стоял недалеко от меня, в пол оборота, чтобы я попадала в поле его зрения, Викариэль уже обнимал полураздетую жрицу, что хихикала у него на коленях. — Принцесса!       Отчего-то мне стало жутко, я хотела вернуться туда, где огонь не позволял теням подкрасться к тебе незаметно, где не было шепота листвы, очень похожей на мужской зов.       — Принцесса. Не уходите!       И я наконец увидела ЕГО! Бледный и осунувшийся, но живой. Мишек сейчас походил больше на нищего попрошайку, что часто приходили к воротам дворца в надежде, что их покормят обьедками с императорского стола — в грязной залатанной рубахе, со следами крови, со спутанными, давно нечесаными волосами, чумазым лицом, но живой.       — Принцесса, смотрите прямо, я не хочу, чтобы кто-то увидел, как мы разговариваем. — Мишек укрывался за деревом, прислонившись к нему, словно с трудом держался на ногах. — Просто послушайте. Сегодня под утро я приду к Вам. Оставьте открытым балкон. Я хочу поблагодарить Вас за спасение.       Я приложила к лицу платок, словно чтобы защититься от дыма, щиплющего глаза, Хьёр смотрел на меня, и я боялась, что он увидит, как шевелятся мои губы.       — Нет. Не смей. Тебе нельзя приходить. Покинь Аклогонию, сохрани свою жизнь. Беги отсюда.       — Не беспокойтесь об этом, Широ проведет меня во дворец незаметно. Все будут спать, утомленные праздником. Но Вы не спите. Прошу.       И я не смогла произнести слово: «нет».

***

      — Открой мне дверь, немедленно! — Викариэль был пьян, он колотился в мою дверь, не в силах ее открыть. Накануне Хьёр приладил к ней крепкие засовы, чтобы я могла чувствовать себя в безопасности, когда у него не было возможности нести караул, как, например, сегодня. После празднования мой страж спал беспробудным сном, а засов и толстая дверь не позволял брату войти в мои покои. — Аэль, прошу тебя, открой мне. Тебе же будет хуже, ежели ты не сделаешь этого, я сейчас выломаю эту сраную дверь.       Я сжалась в клубок на своем ложе в надежде, что дверь выдержит. И она выдержала, стук прекратился, и я услышала удаляющиеся шаги. Непременно, брат мне припомнит еще не раз это, но я не могла сейчас впустить его, слишком велик был риск, что он увидит Мишека, пообещавшего придти ко мне.       Во дворце настала почти оглушающая тишина. Только изредка в коридорах была слышна поступь стражников, совершавших очередной обход. Мое сердце замирало от страха, я не хотела, чтобы принц ми Сога появлялся здесь. Он должен был бежать, как можно дальше из Аклогонии. Раз даже меня вызывали на допрос, дело было серьезным. Отец говорил, что он опасен, несет угрозу для империи и нашей семьи. Но что представляла собой моя семья? Это те люди, что с раннего детства презирали, унижали меня, пытались убить, унизить, измучить. Отцу не было особого дела до одной из множества своих дочерей, он проявлял интерес лишь в тех случаях, когда того требовал долг перед страной или этого требовали правила приличия.       Я без зазрения совести лгала отцу, не желая выдавать Мишека. Взгляд его теплых, янтарных глаз не оставил меня равнодушной. Это было глупо, я платила проявление доброты предательством отца, рисковала навлечь на себя гнев императора, но я не жалела об этом, лишь боялась быть уличенной в преступлении.       Вопреки моим опасениям, Мишек так и не явился, но за час до рассвета ко мне пробрался Шеро. Маска по-прежнему скрывала нижнюю часть его лица и голову, но теперь я отчетливо рассмотрела то, что не было скрыто тканью: его кожа была смуглой, но светлее, нежели у многих жителей Аклогонии, черные жесткие волосы выбивались из-под маски, прилипая к высокому лбу.       — Принц еще слаб, он не может придти к Вам, но таит надежду, что Вы сможете нанести ему визит, скоро полная луна исчезнет с небосвода, настанет час глухой ночи, и я смогу вывести вас из дворца. — Юноша пал ниц, целуя край моей ночной рубашки. — Благодарю Вас, что сохранили ему жизнь, принцесса.       — Я не сделала ничего, — от такого проявления чувств мне становилось не по себе.       — Еще как сделали, — Шеро отпустил подол, преклонив колено. — Мне надо покинуть дворец до рассвета, я вернусь за Вами.       С балкона я могла наблюдать, как ловко юноша спускается по растительности, что оплела стены дворца, как скрывается в тени деревьев и розовых кустов, двигаясь так тихо, что до меня не доносилось ни звука.

***

      Церемония приема послов или высокопоставленных особ всегда проходила пышно, в присутствии семьи императора, его жен и детей, дабы продемонстрировать силу и могущество. Совсем недавно кронпринц Вестана мог наблюдать эту картину, покуда еще был жив. Теперь же этим зрелищем наслаждались фландильцы. Они лежали на подушках, лакомились виноградом, наблюдая за факирами, заклинателями змей, танцовщицами и певицами, услаждавших слух гостей игрой на мандолинах и тихим пением своих мягких голосов.       Я уже видела всех этих мужчин на празднике богини Эды и, наблюдая за тем, как им прислуживает Дамир, назначенный императором быть в этот день церемониймейстером, я лишь уверилась в своих подозрениях. Они приехали не просто так, а чтобы найти какую-то выгоду для своей страны.       Оставалось лишь одно — ждать. Ждать, когда окончится официальный прием и меня вызовут в малую залу. И не приходилось сомневаться, что так оно и будет.       Так и вышло — по окончанию пиршества за мной явился Хьёр, чтобы отвести к отцу, в его приемную, где послы и кронпринц Фландилии распивали вино. Хьёя помогла мне переодеться к приему, сменив праздничный наряд легким платьем. Настолько прозрачным, что его прозрачная ткань совсем не скрывала грудь, становившуюся с каждым днем все более выпуклой. Обычно в таких одеяниях ходили наложницы и фаворитки императора. Мою стыдливую наготу скрывала лишь тонкая накидка, но и ее я лишилась, стоило мне войти к отцу.       Хьёр провел меня в приемный зал, дабы я предстала перед послами, он забрал накидку, в которую я вцепилсь, как в свое последнее спасение. От взглядов мужчин, устремленных на меня, хотелось убежать, но я не могла. Они должны были оценить «товар» и решить, стоит ли он заключения договора.       Кронпринц Фландилии Эрмор, худощавый мужчина лет тридцати, поднялся со стула, разглядывая меня со всех сторон. Узкая ладонь легла на мою грудь, ощупывая ее. Меня бил озноб, слезы подступали к горлу, но я не могла выказать своих чувств, таков был обычай представления невесты — она должна была предстать перед сватами такая, какая есть — без украшений, с распущенными волосами, почти обнаженная. Словно символ рабыни на невольничьем рынке.       — Сколько ей лет? Она не слишком юна? — В темных глазах не было эмоций, передо мной стояла словно пустая оболочка без души. Так, наверное, принц смотрел на дорогие вазы и другие безделушки. Он оценивал, прикидывал, стоит ли вещь тех денег, что за нее просит продавец.       — Она скоро достигнет брачного возраста, — молвил отец.       — У нее дурной глаз. И волосы. Что за странный цвет? — кронпринц так и не отнял руки от груди, вторую же он запустил в мои волосы, отросшие почти по плечи, но все равно слишком короткие, чтобы быть достойными звания принцессы. Но насколько мне было известно, во Фландилии не было обычаев носить длинных волос членам правящих семей. Но хуже всего мне было от взгляда горящих глаз Викариэля, который подобно верному стражу стоял за спиной отца. — Слишком она странная.       Принц Эрмор ущипнул мой сосок с такой силой, что на моих глазах невольно выступили слезы. Я подавила крик, только ниже склонила голову. Его рука соскользнула с моей головы, проходясь по бедрам.       — Слишком узкие. Сможет ли она дать потомство моему брату?       — Не сомневайтесь. Мой род весьма плодовит. К тому же, мы можем включить в брачный договор еще один пункт. Если в течении пяти лет принцесса не родит ребенка, союз будет расторгнут.       — Сомнительно, что мой брат обрадуется такой невесте.       — Другой не будет, — в голосе отца слышались едва сдерживаемые нотки гнева. — Все остальные дочери либо помолвлены, либо слишком малы. Или Вы хотите сказать, что пятая принцесса недостойна союза с Вашей страной?       Темные глаза задумчиво вперились в меня, на лице принца Эрмора не дрогнул ни один мускул. Аюль говорила, что невест подобным образом представляют сватам, дабы разжечь в них интерес, но дать им усладу для глаз. И сейчас я усомнилась в правдивости ее слов. Даже к лошадям относились с большим трепетом, нежели к живому человеку.       — Быть посему. Мой брат прибудет в столицу в кратком времени, чтобы познакомиться со своей невестой. А когда она достигнет брачного возраста, мы заключим союз и подпишем договор.       Ладонь кронпринца в последний раз с силой сжала мою грудь, прежде чем он убрал ее и меня отослали прочь. Сегодня был судьбоносный день, решалась моя дальнейшая судьба. Но я больше не желала выходить замуж ради союза. Я просто молча плакала в своих покоях.