***
— Это верховная жрица храма Эды, богини любви и плодородия, Аюль Лиен. — Женщина с мягкими, каштановыми локонами низко поклонилась. Она была весьма красива — с гладкой светлой кожей, большими карими глазами. Сложно было определить, сколько ей взаправду лет. На ее лице не оказалось ни одной морщины, но она была уже немолода. Возможно, ей далеко за тридцать. В волосах серебрились белые нити, да и грудь, едва прикрытая полупрозрачной тканью, была как у взрослой женщины, а не как у девушки. — Рада служить Вам, принцесса. Если Вы не возражаете, ваша служанка должна покинуть покои. Все, что я буду рассказывать Вам, не должно покинуть пределов этой спальни. Это тайны и мудрость, что предназначены только для Вас, принцесса. Хьёя не сдвинулась с места. Она покинула мои покои лишь тогда, когда я дала ей знак, оставив в комнате книги и свитки, которые принесла с собой. — Поразительная верность, — мягко улыбнулась Аюль, грациозно присаживаясь на резной стул напротив моего ложа. — Итак, приступим? Как Вы знаете, теперь Вы стали женщиной и скоро вступите в брак. Мало кто в таком возрасте представляет, что это означает. Быть опорой своему избраннику, помогать ему править, дать ему потомство… Такие абстрактные понятия, расплывчатые, нечеткие. Как дать мужчине это потомство? Об этом я Вам расскажу, это довольно легко. Но главная обязанность — сохранить его страсть к себе на долгие годы. Вы должны придти к мужу уже опытной женщиной. Будь то император или же рыбак, никто не хочет себе неумелую любовницу — слишком много мороки с ней. Полагаю, Вы и понятия не имеете, что это значит? Ответьте мне, принцесса, знаете ли Вы, чем занимаются женщины, прислуживающие в храме Эды? Я задумчиво потерла переносицу, стараясь припомнить хоть что-то. — Все жрицы храма — это невесты для жрецов, — это все, что пришло мне в голову. Я действительно не ведала, чем они занимаются, занятая изучением мистической литературы, совсем позабыла о вещах, которые окружали меня в повседневной жизни. — Не смущайтесь, в этом нет ничего зазорного. В вашем возрасте мало кто знает о подобном, ведь это одно из великих таинств! Я поерзала на кровати, принимая удобную позу. Мне нравился голос жрицы — грудной, глубокий, тягучий словно мед. Он завораживал меня, заставляя слушать, ловить каждое сказанное ей слово. — Этим миром, как ни крути, правят мужчины. У власти стоят императоры, короли или иные правители. Даже семья — этакое маленькое государство, даже там мужчина главенствует. И в большинстве случаев это действительно так. Но есть великие женщины, которые затмевали даже правителей мужчин. Мудрые и хитрые, они добивались своего любой ценой, правили страной от имени мужа или вставали во главе дома. Я расскажу о многих вещах, о которых Вам больше не поведает никто. А вот как применить эти знания, Вы уже решите сами. Сначала я расскажу Вам о нашей богине и жрицах. Богиня Эда, которой мы служим, была седьмой из младших богов, покровительствовала плодородию, оберегала людей от поры неурожая. Так ей и оставаться в младших богах, если бы не один случай. Местом своего обитания Эда избрала провинцию Лей, самую западную часть территории страны Аклогонии, что славилась своим мягким климатом, прекрасными цветами и прохладными реками. Каждый год в деревне устраивали празднества, чествовали свою богиню, приносили ей в жертву самые спелые гроздья винограда, самых упитанных овец. И Эда каждый раз с радостью благословляла их урожай. Однажды, на тридцатый день лунаврат — когда природа понемногу замирает и увядает, солнце уже не так обжигает кожу, начинают дуть холодные ветра, а небо беспрестанно плакать — в деревню пришел странный юноша. Он был худ, изможден, одет в лохмотья и сильно ранен. Он не чтил наших богов и языка нашего тоже не ведал. Его волосы были белы, как снег в северных горах, а глаза голубее, чем вода в акульем заливе. И сердце Эды забилось сильнее при взгляде на его утонченные черты. Она умоляла младших богов, чтобы они разрешили ей побыть простой человеческой девушкой целую неделю. Она выхаживала юношу, очищала и зашивала его раны. Эда спасла его. Каждую ночь она смотрела, как он спит, любовалась его лицом, и с каждым разом в ее груди возрастало все большее волнение. Стоило ей взглянуть в эти прекрасные глаза, как сердце ее охватывала необычайная нежность. Так Эда впервые испытала чувство влюбленности. И это чувство было так сильно, что она не захотела возвращаться к своим братьям и сестрам богам. Она вымолила старших богов забрать ее божественную сущность. И они забрали. Эда начала обучать юношу языкам, давала ему свои познания. Он был очарован ей, полюбил ее, и вскоре она понесла его ребенка. Но с уходом покровительницы случился неурожай и засуха. Во всем люди обвинили прекрасного юношу-чужеземца. Они возвели его на костер, чтобы ублажить свою богиню. Эда кричала, умоляла пощадить своего возлюбленного, но жители винили во всем его и не слушали простую девушку. Вне себя от горя Эда прокляла жителей деревни и взошла на костер к любимому. Позже она возродилась как старшее божество, ее нарекли богиней любви, красоты и плодородия. А на месте деревни, которую она так любила, образовалась пустыня. Деревья перестали плодоносить, климат стал жарче, дожди перестали поить почву, и вскоре жизнь в ней совсем вымерла. Вот такая грустная история, моя принцесса. Я подняла на жрицу глаза, полные недоумения. Почему такая трагическая и глупая концовка послужила становлению культа богини? Но жрица ничего не заметила, а продолжила свой рассказ. — Теперь мы служим во славу Эды, несем таинства любви, как сохранить с мужем долгий и крепкий союз, как сделать его неравнодушным к себе. И в этом деле Вам не надо полагаться на магию. Лишь на свои собственные силы. Признаться, я была несколько разочарована. Все, что было связано с магическим искусством, вызывало у меня неподдельный интерес. — Я не буду сегодня углубляться во все, к тому же, о некоторых вещах я поведаю Вам лишь перед замужеством, но понемногу я буду рассказывать Вам, принцесса, о таинстве любви. Скажите, испытывали ли Вы ее когда-нибудь? Вам немного лет, но именно в таком возрасте девушки начинают обращать внимание на противоположный пол. Билось ли ваше сердце сильнее при взгляде на какого-либо юношу? Билось ли оно сильнее когда-нибудь? Однозначно. Но сомнительно, что при этом я испытывала чувство влюбленности, о котором писали великие поэты Аклогонии. И к тому же, я в своей жизни видела не так уж и много мужчин. Я вообще мало обращала на них внимание. Но мое сердце и правда иногда билось сильнее при взгляде на некоторых: при Викариэле оно часто замирало от страха. Когда я видела Мишека, его красивое сражение на поле, оно наполнилось восторгом. А когда Дамир погружался в раздумья и рассказывал о мире магии, то все мое нутро пело от счастья, словно я оказывалась в прекрасной сказке. Хьёр… Я действительно испытывала к нему чувства. Привязанность, большую, нежели к любому из своих братьев. — Можете не отвечать, я уже вижу, что нет, — промурлыкала жрица, прикрыв красивые глаза, — но на вашем месте я бы не беспокоилась об этом. Однажды и Вы испытаете это чувство. Обязательно. Однако об этом еще рано говорить. Простите, что упоминаю о таком, но до нас доходили странные слухи: во дворце живет проклятая принцесса, те, кто посмотрят ей в глаза, примут это проклятье на себя, а кого коснется ее черная длань, немедля погибнут страшной смертью. Я не верю сплетням, но теперь понимаю, откуда они идут. Ваш вид немного… необычен. Но знаете ли, принцесса, в этом есть некое очарование, которое при желании Вы могли бы использовать себе во благо. Я лишь горько усмехнулась в ответ. Она была так красива, что не ведала, каково это носить имя «Уродливая Аэль» и с детства быть изгоем в собственной семье. — Может, чувство любви Вам и неведомо, но вот скептицизма уже через край. Сами подумайте, принцесса, что скажут люди, глядя на вечно угрюмую, нелюдимую девушку, которая глядит на всех исподлобья, одним своим видом предвещая беды и ненастья. Пробовали ли Вы когда-нибудь приветливо улыбаться? Посмотрите на своих сестер, для гостей их улыбки сверкают подобно солнцу. Вам волей-неволей, а придется этому научиться, ибо так подобает вести себя настоящей принцессе. Прежде чем полюбить кого-то, Вы должны полюбить себя. Такой, какая Вы есть. И тогда ваши недостатки превратятся в достоинства. Я приду к Вам через три солнца и хочу, чтобы Вы встретили свою гостью, как подобает императорской особе. С достоинством и приветливостью. Моя задача не только в том, чтобы научить Вас великим таинствам между женщиной и мужчиной, но помочь наконец расцвести вашей красоте… Нелюдимая. Угрюмая. Верно, такой я и была. Просто привыкла прятаться от чужих глаз, скрывая все свои эмоции за маской неприязни и холодного безразличия. Могла ли я улыбнуться Бардиэлю, который пришел, чтобы меня убить? Невольно мои пальцы коснулись безобразного рубца на шее. Улыбаться Викариэлю, казнившему совсем юную девушку, сестрам, что ненавидели меня всей душой, Дамиру, что раздражался, стоило взглянуть на него. Наложницы в гареме отца часто смеялись и улыбались, бурно обсуждая что-то, и иногда я завидовала их беспечности. Я пришла к выводу, что лучше всего испросить совета у человека, которому доверяла больше всего на свете. Хьёя, она всегда говорила мне правду. Какой бы она ни была. — Вы и правда редко улыбаетесь, принцесса. И только нам. Может, в чем-то эта жрица и права. Если Вы не хотите всю жизнь прожить затворницей в собственном доме, Вам надо перестать бояться разговаривать с людьми. Ходите по дворцу открыто, не прячась за колоннами… — и, помедлив, она прибавила. — Но кинжал на всякий случай держите наготове. Зеркало в золоченой оправе отразило мое лицо. Я внимательно изучала его, стараясь запомнить даже мелкие детали — глубокую черту на нахмуренном лбу, глаза, в которые даже самой было смотреть немного жутко — и понимала правоту слов жрицы Аюль. Растянуть губы в приветливой улыбке оказалось не так уж и просто — она вышла кривая, больше похожая на звериный оскал. Я испуганно отвернулась от своего отражения. Нет, я не смогу этого сделать. Как на такое отреагируют те, кому я улыбнусь? Будут избегать меня еще больше? Я постаралась вспомнить все эмоции, что отражало лицо Викариэля, и не смогла. Улыбался ли он когда-нибудь? Брат всегда был серьезен. И все же, недаром жрецы храмов обучали только императорских отпрысков, передавая им мудрость, накопленную годами. И отвергать ее было бы неразумно. Может, со временем у меня получится и это. Дни мои снова потекли серой чередой. Ко мне приходили лекари, посмотреть, как я иду на поправку, заставляли меня пить горькие отвары. Я снова начинала различать запахи, но глаз видел все так же плохо. И если вблизи мне это не мешало, то рассмотреть далекие объекты я была уже не в состоянии. Так же, спустя три дня, меня вновь посетила жрица Эды и, как я и предполагала, ее покоробила моя неумелая попытка изобразить дружелюбие. Однако она выказала удовлетворение. — Все приходит с опытом. Вы сделали первый шаг. Не сомневаюсь, что со временем Вы добьетесь успеха. Ее второй урок был не менее скучен, чем первый. Женщина рассказывала много историй о трагической любви, и почти все они заканчивались одинаково — гибелью обоих. Из этого можно было почерпнуть лишь одно: чувство, про которое так много говорят и пишут, не такое уж и светлое. Из-за этих историй я плохо спала. К тому же, наступало время дождей, и духота в воздухе становилась все гуще. Единственной моей отрадой была возможность спать, не закрывая ни двери мушараби, ни окна…***
Что-то тяжелое навалилось на мою грудь. Стало так тяжело дышать, но я никак не могла пробудиться. Сначала мне показалось, что вернулся Викариэль и вновь пьяным залез в мою постель. Но его руки были всегда нежные и мягкие, эти же — в мозолях и слишком грубые. Я распахнула глаза, и мое сердце замерло от страха. Надо мною навис неизвестный мне мужчина. В неверном свете луны спросонья я не могла четко рассмотреть его. Тем более, половину его лица закрывала плотная тканевая маска, и лишь его глаза зловеще блестели в полумраке. — Не кричите, не двигайтесь, не делайте шума, — он говорил с сильным акцентом, язык Аклогонии давался ему с трудом. — Я пришел просить Вас о помощи. Полуночный визитер убрал руку с моих губ, и я наконец смогла свободно вздохнуть. Руки и ноги онемели от страха и не желали меня слушаться. Я уже была в подобной ситуации, но не кричала, когда Бардиэль приставил кинжал к моему горлу. И я снова повторяла ту же ошибку, безвольно лежа на кровати, подобно тряпичной кукле. — А теперь прошу, выслушайте меня. Мой господин утверждает, что только Вам он может доверять. Вы знаете, что это за вещица? — Мужчина вложил в мою ладонь тяжелый серебряный браслет, который я подарила принцу Мишеку в день его отъезда. Я осторожно кивнула. Неужели Мишек ми Сога попал в беду? Мои опасения тут же подтвердились. Незнакомец говорил тихо, но быстро. — Отлично. Не зажигайте свечи, не поднимайте панику. Оденьтесь, возьмите с собой то, что можно продать у купцов — серьги, браслеты, неважно. Есть ли у вас украшения, которые не знакомы никому, в случае продажи которых никого не обвинят в краже? — Я… я не могу покинуть дворец. — С трудом выдавив из себя пару слов, я испугалась своего скрипучего голоса больше, чем, возможно, преступника, тайно пробравшегося ко мне в покои. Почему-то именно в этот момент мне вспомнились слова жрицы о том, что однажды мне придется покинуть свой маленький мирок и узнать, что за пределами моих покоев существует огромный мир, и в любом месте я стану изгоем, коли не научусь говорить с людьми. Я принцесса, а не пастушка. Каждое слово, сказанное моими устами, должно нести в себе мое величие и достоинство, которых никто из смертных не сможет принизить. Лишь переступив через себя, можно поменять свою жизнь. И пусть сейчас я плохо понимала, чем мне помогут советы прекрасной жрицы, я решила слепо следовать им. Все равно терять уже было нечего. Я даже удивилась, с каким трудом дались мне первые слова и каким гладким ручейком полились из моих уст следующие за ними. — Если мою пропажу обнаружат, пошлют ищеек. Пропажа императорской дочери повлечет за собой множество проблем. Расскажите мне, что произошло с достопочтенным принцем, и я подумаю, смогу ли я ему помочь. — Это была самая длинная речь с незнакомым мне человеком за всю мою жизнь. — Мишек ранен, но к лекарю его вести нельзя. Мы остались без денег, мне не на что купить лекарства и повязки для моего господина. Он умрет, если Вы не сможете ему помочь. Вы, как особа королевских кровей, с раннего детства изучаете искусство врачевания. Я верну Вас во дворец до рассвета, так что никто не прознает, что Вы покидали его. — У меня нет магических способностей. — Мой голос теперь звучал куда увереннее. — Все, что я могу — сменить повязки и обработать рану, больше я ничего не могу сделать. — Я откинула крышку шкатулки, вынув пригоршню украшений. В голове роилось множество вопросов, которые я не отважилась задать: что именно произошло, почему нельзя привести Мишека к нам во дворец? В прошлый раз отец радушно принял его, и в помощи принцу чужой страны он бы не отказал. — Мишек сам Вам все объяснит. Идемте со мной. — Мужчина преклонил колени, припав ниц к полу. — Я умоляю Вас, не дайте ему так бесславно умереть. Мне вспомнилась его битва в день моих именин, плавные, завораживающие движения, искрящиеся золотистые глаза, обращенные лишь ко мне. Он дал мне на какое-то время почувствовать себя не Уродливой Аэль, а настоящей принцессой. Могла ли в час беды я бросить такого человека? Я взяла с собой несколько украшений из Нархольда, что можно было продать по выгодной цене. Все, что были подарены мне отцом или принесены в дар, не годились, хоть и стоили куда дороже. Каждое изделие, даже самое простое, заносилось в книгу учета, помечалось специальным клеймом. Если бы его попробовали продать, вора бы сразу поймали, отсекли ему руку и послали работать на рудники. Но те, что мне присылал дед, не шли в учет, и я могла распоряжаться ими по своему усмотрению. — Я имею честь быть Шеро, личным телохранителем принца Мишека ми Сога. Если Вы сможете ему помочь, клянусь своей жизнью и честью, я исполню любую вашу просьбу. А пока наденьте это. Мужчина накинул на мои плечи длинный плащ, укутавший меня словно мягкое облако. Рукава его были расшиты алым мерцающим орнаментом, переливающимся под серебристым светом луны. И лишь когда мы вышли на балкон, я увидела, что маска, скрывающая нижнюю часть его лица, покрыта подобными узорами, в которых легко угадывался магический след. — Просто доверьтесь мне. Вам надобно забраться ко мне на спину. Держитесь как можно крепче и Вы не упадете. — В мои покои так легко было попасть — стоило только подняться по плющу, обвившему стены дворца плотной стеной. Раньше мне и в голову не приходило, что одной прекрасной ночью в мою опочивальню может явиться враг, который бродит среди этих стен, который уже отравил жену императора, меня и маленькую принцессу. Стоило бы вырубить его. Я не смогу больше так легко пробираться на крышу, но оно и к лучшему. А еще стоило бы удвоить количество стражи и вырубить цветники, в которых мы так легко скрывались от патруля. В те моменты, когда стражники проходили мимо розовых кустов, позвякивая алебардами и изогнутыми мечами, узоры на одежде переставали мерцать и сливались воедино с чернотой ткани и этой ночи. Высокая стена с охранными башнями, в которых уже мирно дремали лучники, тоже оказалась не преградой для телохранителя принца. Ближе ко второму дворцу, где жили дети императора, он сдвинул незакрепленную кладку, обнаружив за ней просторный лаз, через который мы и выбрались наружу. Второй раз я оказалась за пределами дворца. В сопровождении незнакомого мне человека я шла, сама не зная куда. Комнатные туфельки на тонкой подошве были не предназначены для твердой земли — ноги саднило, мы почти бежали, плутая по узким улочкам города. Оставалось четыре часа до рассвета. Человек по имени Шеро привел меня в ветхий, глинобитный дом. В стенах его гулял ночной ветер, а на полу лежала лишь ветхая циновка, застеленная пальмовыми ветвями, да стоял хлипкий стул. В последний раз я видела Мишека почти год назад, в день своих тринадцатых именин. Я запомнила его блестящим юношей с прекрасными глазами и сильным телом. Но сейчас на циновке лежал раненый, изможденный мальчишка в грязной рваной рубахе. Шеро затеплил огарок свечи и указал мне на распростертого на полу принца. — Его судьба в твоих руках. Я опустилась на колени и приложила руку ко лбу принца, покрытому испариной. Он горел, метался в бреду, что-то непрестанно шептал, хотя невозможно было в этом бессвязном бормотании различить, что именно. — Мне нужна вода. Чистая, — жрец Ривитта обучал не только магическому искусству, но и обычному знахарскому делу. Я невнимательно слушала его рассказы о том, как помочь человеку в той или иной ситуации, какие травы надо собрать и настоять, чтобы снять жар, утихомирить боль. Теперь я поняла, что его слова были не пустым звуком. Я не знала, что мне делать, как помочь Мишеку, ведь все, что меня интересовало — это магия. Я лихорадочно старалась вспомнить, что рассказывал мне жрец: перво-наперво надо очистить рану, остановить кровотечение — лучше всего прижечь. Я разрезала ткань тонкой рубахи, обнажая рану, с которой непрестанно сочилась кровь. Диметрий говорил: чтобы рана хорошо затянулась, лучше полить ее горячим вином. Но здесь не было ни вина, ни огня, где можно было бы его вскипятить. Только бурдюк с питьевой водой, да пара лоскутов чистой ткани. — Вы не поможете ему, если не примените свои умения. Кожа вокруг его раны потемнела, ему становится хуже. Он не дотянет до восхода солнца. Клинок, которым ранили его, вероятно, был отравлен. Неужели Вы так и будете смотреть, как умирает человек на ваших руках? Но что я могла сделать? У меня не было никаких сил. Дрожащими руками я налила воды на рану, криво стянула ее лоскутами. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Я помнила каждую черточку узора, что мог бы помочь Мишеку, снял бы боль, и чертила их один за другим, старательно отображая их на коже сажей. Но ни один не вспыхнул, не заискрился — я лишь испачкала принца еще больше. Страшно осознавать свою полную ничтожность, когда на тебя возлагались такие надежды. — Я отведу Вас обратно, скоро начнет светать, — мои глаза были полны слез. Я в последний раз взглянула на Мишека. Черты его лица заострились, он тяжело, с хрипотой дышал. Я почти физически ощущала на себе эту боль. Ему было не больше лет, чем Викариэлю. Почему-то в этот момент я представила брата на месте чужеземного принца. Он будет так же лежать, в чужой стране, на кучке жалких листьев, и ему никто не поможет. Телохранитель принца вел меня обратно за руку, тянул, словно на поводке. За пеленой слез я не разбирала дороги. Я абсолютно бесполезна — не могу ни заштопать рану, ни вылечить ее. — Старайтесь ступать тише, — еле слышно произнес Шеро, — иначе мы рискуем привлечь внимание. Он ловко провел меня обратно, все тем же путем, забрав плащ и веревку, по которой мы спускались, и, не попрощавшись, он ушел. Я спрятала комнатные туфли, покрытые грязью и пылью, и нырнула в постель. Я забыла о том, что даже не переоделась. Просто бегала в ночной рубашке по улицам Веха. Узнай кто об этом, скандала было бы не миновать. Но двери спальни были заперты, и в мои покои никто не заходил, никто не поднял тревогу, не обнаружил мою ночную отлучку. Я плакала и никак не могла успокоиться. Стоило мне вспомнить Мишека, лежащего в хибаре, как к горлу снова подступали рыдания. До того, как солнце окрасило горизонт в нежно-розовый цвет, я дала множество обетов и зароков богам, не молившись прежде, я взывала к богам Аклогонии, Нархольда о помощи, просила их сохранить жизнь принцу.***
— Он был так близко… Это моя вина. Я не выполнил твоего поручения. Я замерла, спряталась за широкую колонну, боясь даже вздохнуть лишний раз. Крыло, где находились мои покои, почти всегда пустовало. Все остальные опочивальни императорских детей находились в правой части дворца. Моя же располагалась в левой части, на самом последнем этаже, где комнаты были почти всегда пусты и заперты на ключ, кроме тех, что были подарены мне. Две я отвела для Хьёра и Хьёи, чтобы они всегда находились рядом, одна, самая большая, стала учебной, где жрецы давали мне свои уроки. Редкие гости бывали здесь, лишь рабыни поднимались наверх, дабы убрать пыль, начистить полы, да и то старались поскорее убраться, боясь встретить в бесконечных коридорах ту, что была проклята. Шаги и голоса все удалялись, и я не могла разобрать дальнейших слов. Одно мне стало ясно: Викариэль вернулся, а значит стоило вести себя, как можно более осмотрительней. Вечером того же дня Хьёр рассказал мне, что Дамир тоже вернулся. — Я видел его, во время тренировки, он покидал дворец, видимо, направлялся в свой храм, и на лице его была широкая повязка. Я поняла лишь одно — этот дворец был шкатулкой с тайнами, конца и края которым не было. И посреди всего этого я оказалась совершенно одна. Но меня не покидало предчувствие, что я попала в самую середину паутины интриг, которая однажды могла поглотить меня...