***
Храм богини Эды был одним из самых роскошных в столице: купола-габизы не уступали в размерах тем, что были на дворце императора, окруженное девятью башнями-минаретами, чьи стены были расписаны заветами богини, это святилище вселяло благоговение в любого, кто вступал на эту землю. Дамир снял с меня головной убор, расчесал волосы черепаховым гребнем и помог разуться. Так и надлежало входить в храм — с непокрытой головой и босой — дань уважения божеству. Охране и рабам, тащившим паланкин, пришлось остаться снаружи — в храм Эды имели право входить лишь женщины и жрецы — служители богов. Меня встретила верховная жрица Аюль, в небесно-голубой рубахе до самых щиколоток. Она лучезарно улыбнулась мне и отложила щетку, которой натирала золотое блюдо для пожертвований. Меня смутил ее вид, я привыкла видеть ее ухоженную, аккуратную, возвышенную. Сейчас она была похожа на рабыню за работой. — Какой светлый день, — женщина величественно поклонилась, — мы рады видеть здесь Ваше высочество! Могу я узнать, что привело Вас к нам? Хотите помолиться, внести пожертвование или прибыли с какой-то иной целью? Простите нас за неучтивый прием, если бы Вы сообщили заранее о своем приходе, мы бы успели все подготовить. В храме стояла суета — служки скребли полы, чистили чаши, алтари. — Бракосочетание Вашей сестры пройдет здесь, — Аюль пригласила меня присесть на край мраморного фонтанчика посреди храма. — Мы должны постараться и не ударить в грязь лицом. Надеюсь, Вы тоже будете присутствовать. Так все же, что привело Вас в храм? Для меня природную робость преодолеть было непросто, но я старалась держать себя достойно. Так, как и учила меня Аюль. — Я хочу взять к себе на службу Лис и Лилли, — Дамир за моей спиной усмехнулся. В моей душе моментально вспыхнула ярость. Почему он смеется надо мной? Я говорю так неуверенно? Может, со стороны смотрится, что я умоляю об одолжении? Ярость и злость на Дамира помогли мне произнести следующие слова более уверенно: — Моя служанка не справляется со своими обязанностями, Ваши прислужницы мне подходят. Они ведь еще не стали жрицами? — Не стали, — кивнула женщина. Сейчас она выглядела очень взрослой, мне показалось, что я видела седину в ее волосах. — Но эти девушки принадлежат храму, не императору. Я не против, если Вы заберете их, поступить в услужение принцессы — честь, но если они не захотят этого, я не буду их заставлять. Эти девочки не рабыни. — Мои слуги тоже не рабы. Они вольны покинуть меня, когда захотят. — Хорошо. — Аюль окликнула служку и попросила ее привести сестер. Лис и Лилли появились незамедлительно и, услышав мое предложение, расплылись в счастливых улыбках. — Вам приготовят комнаты рядом с моими покоями, — я не сомневалась, что отец отдаст мне их, крыло пустовало, и я могла разместить в нем еще пятьдесят человек. Через три дня жду Вас обеих во дворце. Дамириэль вышагивал рядом со мной с таким довольным видом, словно он только что лично достал топор «Праведный гнев» со дна озера. Именно жрец настоял на том, чтобы вернуться во дворец пешком, а не в паланкине. — Сегодня на улице прохладно, солнце прячется за тучами, работы во дворце нет — Викариэль отправился в погоню за рабыней, до нас никому нет дела, пока император не вернется и не наведет порядок. Так почему бы нам не прогуляться вместо того, чтобы предаваться унынию в четырех стенах? Откровенно говоря, возвращаться мне не хотелось, общество Дамира с недавних пор меня вовсе не тяготило, поэтому я согласилась. Ветер развевал полы наших платьев, и я с восхищением наблюдала, как двигается жрец — грациозно, словно плыл над землей. Я подняла голову, расправила плечи, подражая ему, подстраиваясь под неширокий шаг Дамира. Как это ему удавалось — передвигаться с грацией императрицы? И почему именно императрицы, а не императора. Я мысленно посмеялась над своими мыслями, но вслух говорить ничего не стала. Аюль учила меня подмечать мелочи, да я и сама была излишне внимательна с детства, никогда ни в чем не принимая участие, предпочитая быть сторонним наблюдателем. Наложницы из гарема отца плавно качали бедрами при ходьбе, императрица же шла, высоко подняв голову, с достоинством глядя на остальных. Дамир чем-то походил на покойную Айгуль, но по сравнению с ним бывшая императрица была похожа на слабую тень жреца и, казалось, была неуклюжа. Я часто не знала, куда деть руки — он прятал их в широких рукавах коричневой, повседневной мантии, это стоило взять на заметку. — Прикройте лицо, принцесса, мы идем в место, где очень много людей, в Вас без труда узнают принцессу. Не беспокойтесь, стража смотрит в оба, Вам никто не сможет навредить, но все же для безопасности Вам лучше не показывать волосы и лицо. Я послушно накинула тонкий шелковый капюшон и скрыла нижнюю часть лица за прозрачной газовой тканью. Я помнила эту дорогу, Мишек уже водил меня сюда — в сердце Ан-Арадона, западный базар. И было в этом месте нечто притягательное, совершенно непохожее на мир вокруг меня. И если Дамиру было привычно подобное зрелище, то мне хотелось осмотреть тут все: сласти на прилавках, игрушки из дерева, выточенные искусными мастерами, но жрец упорно тянул меня за руку все дальше и дальше, не позволяя остаться подольше, послушать крикливых торговцев, приветливых, тучных женщин, протягивающих горячие булочки. — Ты не могла бы идти быстрее, — кинул мне Дамир, не оглядываясь, упорно сжимая мою ладонь, словно от этого я могла увеличить шаг. — Скоро закроется лавка, в которую я непременно хочу попасть. Я обиженно надулась, оставив бесплотные попытки рассмотреть диковинные вещи, которые предлагали торговцы, покорилась Дамиру, позволяя ему тащить меня за собой, как козу на жертвоприношение в храм. — Отлично! Еще открыто. — Среди открытых лавочек, укрытых от солнца тонким полотняным балдахинов, выделялось несколько павильонов, стоящих вплотную друг к другу, расписанных лазурью и золотом. Жрец галантно приоткрыл дверь, приглашая меня войти, и я, лишь переступив порог лавки, застыла в изумлении. Неискушенному человеку показалось бы, что это просто комната с хламом, но те, кто имел даже поверхностные знания в магическом искусстве, наверняка, застывали на пороге так же, как и я, впервые попав в такое чудесное место. В помещение от курильниц стоял густой дым, но я широко распахнула глаза, стараясь рассмотреть и запомнить каждую мелочь: книги в грубых переплетах, пучки трав, развешанных под потолком, латунные масляные лампы, четки из нефрита, кораллов и жемчуга… Я вертела головой и никак не могла остановиться. Так вот, значит, где приобретаются все эти вещи, необходимые в начертании узоров, амулеты и прочая атрибутика. — Закрой рот, ты похожа на простолюдинку. В любой ситуации помни, что ты все-таки принцесса. И прикрой лицо, да что ты за неумеха. Дамир поправил мою маску и обратился к продавцу: — Кисти, пергамент, краски и белого сукна два танаба. Это все. Я была несколько разочарована, ожидая чего-то большего — покупки амулетов, демонстрации артефактов, но Дамир казался обрадованным, когда ему озвучили сумму покупки. — Зачем идти так далеко за подобными вещами? Разве ваши нужды не оплачивает императорская казна? — Иногда императору не следует знать о моих тратах, — подмигнул мне Дамир, упаковывая покупки в мешок. — Зачем это? — Скоро увидишь, думаю, обратно стоит отправиться в паланкине, ты выглядишь утомленной. Я не привыкла так долго ходить, но, впрочем, мне понравилось, я затаила надежду, что на этом все не закончится. Наконец обнаружив вокруг себя огромный мир, возвращаться в четыре стены не хотелось. Я даже на какой-то момент забыла о грядущем замужестве, мысли о котором мучили меня с момента визита фландильцев. Было приятно возвращаться назад немного уставшей, похоже, я даже задремала, но была вырвана из объятий сна громкими криками. Рабы остановили свой шаг и опустили паланкин, но едва стоило мне выйти, на меня накинулся Искандариэль с обвинениями: — Где тебя бесы носили? Викариэль уже хотел отряд высылать за тобой. — Принцесса молилась за здравие императора в храме, — ехидно заявил Дамир, глядя на наследника сверху вниз. И сейчас в его чертах не было ничего женственного, он показался мне высоким и величественным по сравнению с царственным братом. Искандариэль же, минуту назад пылающий гневом, сжался, словно ребенок, которого отчитывает родитель. — Викариэль поймал пленную рабыню, — наследник смущался Дамира и запинался через слово. На душе стало весьма неприятно. Вероятно, так выглядела я сама со стороны, разговаривая с кем-либо: жалкой и беспомощной. — Он велел найти тебя и жреца и сопроводить на главную площадь. — Ступай, принцесса скоро присоединятся к процессии, — холодно молвил Дамир, и Искандариэль подчинился, совершенно позабыв о том, что это его приказы, а не жреца, должны выполняться беспрекословно…***
Я думала, что меня отведут в залу, где в прошлый раз казнили беглую рабыню, но вместо этого мне подали лошадь и сопроводили на центральную городскую площадь. Я всегда знала, что там, но никогда не ездила туда со всеми. Довольно часто, в назидание другим, отец проводил публичные казни, оборудовав городскую площадь в место боли и страданий. Толпы зевак расступились, пропуская процессию, открывая взгляду помост с высоким деревянным сооружением на нем — смертоносное ложе. Я никогда прежде не видела это орудие в действии, но Дамир на своих уроках многое рассказывал о пытках и казнях. И я прекрасно знала, что дыба приносит людям невыносимые муки. Палача не было, лишь тело на «ложе» и Викариэль, натягивающий веревки. Девушка кричала, молила о пощаде. Мои внутренности словно обожгло огнем, в горле пересохло, в глазах помутилось. Я стояла так близко, что могла рассмотреть каждую деталь — вывернутые руки над головой жертвы, сквозь ее крики я слышала скрип веревок. От безжалостного взгляда Викариэля мурашки шли по коже. Я вцепилась в гриву своей кобылы, опасаясь упасть и опозориться перед толпой простолюдинов. Я не имела права отвернуться или закрыть глаза, просто беспомощно смотрела, как мучают совсем юную девушку, как вращающиеся металлические шипы раздирают ее тело, как капает ее кровь на черные доски. Я почти чувствовала на себе эту чудовищную боль. И когда стихли крики и тело безвольно обмякло, более не поддерживаемое веревками, я вздохнула с облегчением. Я знала, что палачи могут мучать свою жертву довольно долго, но брат не был палачом, он убил ее быстро, хоть и очень болезненно. Но больше всего меня поразило, с каким невозмутимым видом он доставлял ей боль, словно для Вика это было обыденным делом. — Несмотря на твой потрясенный вид, держалась ты хорошо, — хмыкнул Дамир. — Впервые вижу Викариэля в таком гневе. Собственноручно казнил ту, что осмелилась навредить тебе. — О чем вы говорите? — Ни о чем, забудь. По дороге во дворец Викариэль не смотрел на меня, он унесся вперед, не соблаговолив подождать остальных. Но стоило мне въехать во внешний двор, нас с Дамиром попросили пройти в малую залу. — И где ты шлялась все время, пока я загонял преступницу, — с порога накинулся на меня брат. — А ты тоже хорош, вывел ее за пределы дворца после покушения, чем ты думал? — Принцесса сама изъявила желание сходить в храм, — ухмыльнулся Дамир, ничуть не страшась гнева Викариэля. — Я лишь вызвался сопровождать ее. — Она должна была ждать в моих покоях, — вновь взорвался гневом Вик. Я неосознанно спряталась за спиной Дамириэля, словно он мог меня защитить от брата. — Я не давал позволения ей покидать их. — Насколько я помню, Аэль не Ваша собственность и вольна ходить, где захочет. А что до всего прочего, это уже второе покушение во дворце, поэтому вопрос безопасности весьма спорный. — Выйди вон, оставь нас наедине. Уходя, Дамир подмигнул мне. Его холодное спокойствие по отношению к Вику вселило в меня уверенность. Я мысленно приготовилась к обвинениям, но, на мое удивление, Викариэль просто устало опустился на высокое кресло под балдахином. — Ты эгоистка. Ни о ком, кроме себя, не думаешь. Пока я выслеживал служанку, ты прохлаждалась вместе со жрецом. Я наказал ее за содеянное и не услышал от тебя ни слова благодарности. Я растерялась, не зная, как отблагодарить брата. Выражая благосклонность своим слугам, я дарила им поцелуй. Но сомнительно, что Вик ждал этого. — Я не просила Вас этого делать, — лишь произнеся подобное, я спохватилась. И вот опять. Мне не следовало произносить вслух собственные мысли. — Но я благодарна Вам за это. Надо было как-то выбираться из этого щекотливого положения. Викариэль спасал меня не в первый раз и отчего-то мне пришло в голову, что лучше бы он обращался со мной, как прежде. Так легче было ненавидеть его, прятаться и не искать слов благодарности. Брат выжидающе смотрел на меня. — Скажите, как Вы хотите, чтобы я выразила благодарность, и я постараюсь исполнить это. — Будешь помогать мне с подготовкой к свадьбе брата. Этого пока достаточно, ступай…***
— Сильно испугалась? — Не очень. На этот раз. В тишине учебной комнаты я с Дамиром чертила узор за узором, тренируясь выводить их волосяными кисточками — бессмысленное занятие, однако оно успокаивало. Изредка мы перебрасывались короткими фразами. — Как вам это удается? Быть таким спокойным в опасных ситуациях? — Все очень просто — потому что мне плевать. На Викариэля, Искандариэля, на тебя. Все, что имеет значение, это благосостояние страны, в которой я живу. А вы — лишь пешки на игральной доске. Вещи, которые помогут улучшить положение Аклогонии. — Как ты можешь так говорить! — я была потрясена его словами до глубины души. — Семья — это вторая важная ценность после государства. — Вы — не моя семья. Ты — не моя сестра. Вы мне никто. И не надо корчить такое обиженное лицо, готов поспорить, ты и сама того же мнения. Ответь честно, думала ли ты обо мне или о своих сестрах, как о родных людях? Ну же, давай, не стоит стесняться. Здесь нас никто не слышит. Считаешь ли ты меня своим братом? — Нет. — Он был абсолютно прав. И не стоило на это обижаться. — Однако, если тебя это утешит, — добавил жрец, — ты мне нравишься больше остальных. Твоя наивность, глупость, неискушенность пока еще не так раздражают меня, как чванливость других отпрысков императора. Даже жаль, что ты скоро покинешь страну. Я предпочла не отвечать, принялась вновь выводить узоры лечебного заклинания, которым меня спас Дамир от укуса скорпиона. Обычно аккуратные письмена выходили небрежно, края расплывались, краска разбрызгивалась во все стороны. Дамир отложил свою кисть и принялся пристально смотреть на мои бесплотные попытки что-то начертать. Я хотела было прекратить, но он не позволил. Мои пальцы устали, я не понимала, к чему все это. И даже когда из-под кисти разлетелись золотистые искры, не сразу это заметила, лишь когда пергамент занялся огнем. — Как я и думал, — Дамир поднял загоревшийся лист хартии и покрутил, внимательно рассматривая, прежде чем потушить. — Наконец-то, я уж думал, ты еще долго не выдашь себя. От изумления у меня пропал дар речи, я не понимала, что произошло и как такое вообще возможно. Я поднесла к глазам пальцы, перепачканные черной краской, пытаясь понять, в чем дело. Дамир же довольно посмеивался, подсовывая мне очередной лист пергамента. — Давай еще, попробуй. Хочу убедиться, что меня не одолели галлюцинации. — Нет! — Я оттолкнула от себя лист. Признаться, напугана была я больше, чем стоя перед братом. — Трусиха, — фыркнул жрец. — Но поздно прятаться. Меня не проведешь. Я всегда знал, что ты что-то скрываешь, но доказательств не было. — Я ничего не скрываю! — Излишне поспешно воскликнула я, скрывавшая слишком многое за последнее время. Слезы подступили к горлу. Из-за чего? Я не знала. Дамир прекратил свои попытки засунуть мне в руки пергамент и присвистнул. — Да быть не может, так ты не знала? Приятный сюрприз, я думал, ты просто старательно прячешь ото всех свои способности. — Какие? — Я ненавидела в эту минуту собственный плаксивый голос. Неужели это у нас в крови, у королевских отпрысков — выглядеть жалко перед людьми, которыми нам надлежало управлять? — К магии, тупоголовая. Хотя, если ты говоришь искренне, мне становится понятным твое удивление. В последнее время ты вела себя очень странно, я был уверен, что ты уже обнаружила это в себе, поэтому так превознеслась. И раз мы все выяснили, будь хорошей девочкой и попробуй начертить узоры еще раз. Я машинально подхватила кисть. Руки дрожали от волнения, в горле пересохло, в голове роилось множество мыслей, путаясь, не желая сплетаться воедино. Я с раннего детства мечтала о подобном — читала десятки книжек, сначала сказок, затем более реалистичных. Мне грезилось, что однажды это произойдет, и все покорятся моей необузданной силе. А теперь вдруг меня обуял страх. Я вновь рисовала узоры, один за другим — простые, сложные, которые выходили из-под моей руки по-разному: ровные, прямые, косые и расплывшиеся, но ничего не происходило, как я не старалась. — На сегодня хватит, ты и так постаралась на славу. — Меня отправят служить в храм? — Что за глупости? Тебя, дочь императрицы? Не смеши меня. Подобная судьба уготована лишь детям рабынь да наложниц — безродным и безымянным. Но мне не ведомо, что будет с тобой, когда император и остальные узнают, что в тебе проснулась дремлющая магия. — Что же мне делать? — Неизвестность пугала больше предстоящего брака. Дамириэль наклонился ко мне так близко, что стало неуютно. Его длинные волосы неприятно защекотали ухо. — Все очень просто. Это будет нашей общей тайной. Я ничего не скажу об этом императору и ты тоже молчи. Если будешь изучать узоры с другими жрецами, придется скрывать свои способности. Я буду лично обучать тебя. — Но ведь ты же увидел это, значит, и другие смогут. — Голова просто шла кругом. — Успокойся и не кричи так громко, нас могут услышать. Есть некоторые уловки, — хмыкнул жрец, — которые помогут скрыть очевидное. — И, немного подумав, горько добавил: — Жаль, я не знал их раньше. И еще одно... Жрец с недоверием покосился на черную змею с глазами-изумрудами на моей шее. — И ни слова о нашем разговоре и о ситуации в целом Викариэлю. Хоть вы и достаточно близки, но обмолвитесь ему хоть словом, это сразу станет известно императору. Ты меня поняла? Я кивнула, но на всякий случай уточнила: — Я не близка с Виком. — Это хорошо. Будь осторожна, ибо его сердце — выжженная пустыня. Полюбишь его, и он тебя погубит. Запомни это. Через три луны вернулся император и отовсюду поползли слухи, что он заключил Викариэля в темницу. Еще через две луны он вызвал меня к себе...