— Смерть Аклогонской шлюхе! Смерть Аклогонской шлюхе!
Их так много. Они кричат, призывая своего властителя казнить меня. Холодный ветер нещадно колет кожу, не привыкшую к прохладному климату. Тонкое, разорванное платье не может защитить меня от него. Тело бьет дрожь, но это не от страха. Все плохое, что могло со мной случиться — уже случилось.
— Смерть Аклогонской шлюхе! Смерть Аклогонской шлюхе!
Под босыми ногами деревянные доски эшафота. Я, стараясь не потерять собственного достоинства, смотрю на людей, собравшихся внизу, вглядываюсь в их перекошенные от злобы лица.
— Смерть Аклогонской шлюхе! Смерть Аклогонской шлюхе!
Изо всех сил сдерживаю рвущиеся наружу слезы, переводя взгляд с людей на пики, на которые насадили головы моих верных друзей. Я обязательно отомщу за них, если останусь жива.
Брат давит мне на плечи, заставляя опуститься на колени перед толпой и перед моим мучителем. Я стягиваю края платья, стараясь не показать этому сброду наготу, тело, покрытое синяками. Даже униженная, стоя перед лицом смерти, я останусь принцессой. Я останусь дочерью императора Аклогонии и внучкой короля Нархольда. Избитой, униженной, но не сломленной
Как красив сегодня закат — играет розовыми цветами на горизонте, зазывая игриво к себе. Туда, где не слышно гневных криков врагов, где больше не будет человека, которого я считала почти божеством, где нет интриг и лжи. Я потерпела поражение. Я приму свою участь — больше мне все равно ничего не остается…
***
— Когда ты рисуешь узоры, то слишком напрягаешься, — жрец все еще пытался понять, почему у меня так редко, получается, вдохнуть в них жизнь. Дамир прикоснулся к моей ладони, но я отдернула ее, локтем опрокинув чернильницу. По столу расползлась безобразная алая лужа, запачкавшая белоснежные рукава одеяния жреца. Он брезгливо отодвинулся от меня подальше.
— Не понравилось зрелище в храме?
В животе что-то скрутило, а по спине пробежал неприятный холодок — Дамириэль словно читал мои мысли, знал, о чем я думаю, предугадывал мои действия. Может быть, он пользовался магией, о которой доселе мне не было известно?
— И ты постоянно думаешь об увиденном?
И вот опять он был прав. Я думала: о своем женихе, о жрецах в святилище Эды. Я думала об этом днем — когда ела, когда читала, я думала об этом ночью, силясь уснуть, а, когда сон все-таки брал верх, то даже в сновидениях навязчивые образы снова посещали меня, не давая покоя.
— Кажется, я начинаю понимать, почему у тебя ничего не получается. — Дамир задумчиво потер рубец на щеке, отчего тот сразу покраснел и налился кровью. — В твоей голове слишком много всяких ненужный вещей, ты не можешь сосредоточиться на чем-то одном, твое внимание рассеяно, а мысли где-то далеко, за пределами этой комнаты. А ведь магия требует к себе бережного отношения. Некий человек, очень давно, решил показать свое мастерство императору, сил у него было много, а глупости еще больше. Переволновавшись, он начертал неверный символ и вложил в него все свое умение. Как итог — превратил себя в обугленную головешку. Но зрелище и правда, было интересное. Ты в чем-то похожа на него — такая же несобранная, невнимательная. Если ничего не изменится, то можешь забыть о своей мечте.
— Что же мне делать? — Слезы подступили к глазам, помимо воли. — Я не могу забыть. Я не смогу не думать.
— У тебя есть два пути, — безразлично ответил Дамир, с досадой разглядывая пятна на рукаве. — Освободиться от гнета собственных мыслей или же, быть погребенной под ними. Ты можешь рассказать, что тебя так гложет, почему ужасает человеческое тело и все, что связанно, хоть как-то с соитием… — Меня покоробило от одного только грязного слова. — Или же, погрузиться в собственные мысли, остановиться на данном этапе, все время, вспоминая, стыдясь и жалея себя. Повременим пока с магией, все равно твой скудный ум не может воспринимать то, что я говорю. Разговаривать с тобой, все равно, что говорить с ветром… Расскажи мне, что именно ты видела в храме?
Рассказывать о таком? Дамириэль просто рехнулся. Неужели он действительно хочет услышать мой постыдный рассказ?
— Давай же, смелее! Освободи, наконец, свой разум! Или, ты рискуешь завязнуть в этих зыбучих песках и никогда не продвинуться дальше.
— Мужчину. И женщину. — Я говорила осторожно, тщательно подбирая слова. Надо было сказать хоть что-то, иначе бы жрец привел в исполнение свою угрозу и прекратил учить меня магии. Он мог это сделать, несмотря на приказ императора. Таков был Дамир.
— Без одежды?
— Без. Она сказала ее снять. Она заставила их это сделать. — Я не хотела рассказывать ему все, что видела, но, слова полились сами, помимо воли, не желая останавливаться. — Заставила жрицу лечь на алтарь, а мужчину… А мужчина… Они… Соитие. Грязное. Он осквернил ее. А ей это понравилось. Он делал ей больно, а ей это нравилось.
— Он не делал ей больно. — Оборвал Дамир мою бессвязную глупую речь.
— Но…
— Не делал, — с нажимом сказал жрец.
— Но он! В нее!
— Давай я немного посвящу тебя. Это должна была сделать Аюль, — с некоторым раздражением заметил Дамириэль, — но, похоже, из жрецов, только я ответственно отношусь к своей роли, которую должен сыграть в твоем воспитании. Ты слышала ругань вчера, между твоей старшей сестрой и Исканом? Как думаешь, из-за чего они ругались?
Я пожала плечами. Они любили друг друга, чтобы Дамир не говорил. Наверняка, ничего из ряда вон выходящего, просто громко спорили о чем-то.
— Все очень просто — ваша дорогая сестрица не пускает его в свою постель. О нет, даже не думайте об этом, принцесса! — спешно вставил Дамириэль, поймав мой понимающий взгляд. — Вы усмотрели мерзость в действиях жреца, но ведь он не делал ей больно. Это естественная потребность для мужчины. И для женщины тоже, — немного погодя добавил он. — Никакой боли нет. Действиями, которые совершал жрец, мужчины обычно дарят женщине свое семя, которое, падая в благодатную почву, взращивает новую жизнь. Оговорюсь — женщинам это действо не всегда приносит радость и удовольствие, но не из-за боли… Далеко не из-за нее. Причин может быть много, если рассматривать случай Нейридиэль — ей просто не нравится человек рядом с ней.
— Они любят друг друга.
— Допускаю мысль, что Искандариэль, быть может, и правда испытывает к ней какие-то чувства, но ваша сестра никогда не любила его, а теперь, когда он получил увечье, то и вовсе стал ей противен. Но так, к чему это я? Понимаю, вас шокировало зрелище, увиденное в храме, но вот она, любовь — неприкрытая ничем, срывающая все покровы. Чувства, трепет в сердце — все это ложь, истинная причина — только соитие, для какой бы цели оно не служило — продолжение рода или выражение своей привязанности. Аюль сделала все правильно, заставив вас посмотреть на все это. Просто представьте, в каком были бы вы потрясении, если бы ваш муж показался вам во всей красе. — Дамир закинул голову, громко рассмеявшись. — Боги!
Меня смущал этот разговор, но в чем-то он был прав, часто повторяя, что любое знание можно обернуть себе на пользу и если я не расскажу, хотя бы кому-нибудь о том, что увидела, это разорвет меня, погребет под собой окончательно.
— А что насчет мужчин?
— Что? — переспросил Дамир, непонимающе моргнув.
— Эльор. Мужчины не могут иметь детей. Каков тогда смысл в том, что они делали. В… соитие. — Я едва не подавилась этим словом.
— Вы невнимательно слушаете меня. Пропустили мимо ушей почти все, что я говорил вам. Таким образом, ваш жених и его друг демонстрировали друг другу свою привязанность. Они соединились в одно целое, сплетаясь телом и душой.
— Мне тоже придется так делать с Эльором?
— Здесь вы можете поблагодарить отца, спать вам с ним не придется. — Жрец скривил губы в кривой ухмылке, услышав мой облегченный вздох. — Подумайте вот о чем: каждый день вы пьете воду, она вам необходима, без нее вы попросту умрете. Как и без пищи. Но после этого вам необходимо уединиться, дабы облегчится. Это заложено в вас природой и ничего вы с этим не поделаете — вы просто свыкаетесь с ежедневной потребностью. Так же и здесь — надо просто привыкнуть. Отдохни пару дней, обдумай все, затем мы продолжим занятия.
***
— Госпожа, не гневайтесь на меня. — Лис коснулась губами подола моего платья.
— Где ты взяла это письмо? — Наконец мне выдалась возможность поговорить со служанкой наедине, без лишних ушей. — Отвечай.
— Юноша, он сказал, что это важно. Я испугалась, когда он схватил меня за руку в коридоре. Он приказал передать вам конверт, и я не посмела его ослушаться…
— Лжешь! — Я не верила ей. Шеро, как и Мишек, были не столь глупы, чтобы доверить тайное письмо служанке. — Лжешь!
Девушка вытаращила на меня круглые темные глаза.
— Госпожа, я…
— Если сейчас же не скажешь правду, я самолично выпорю тебя на городской площади. Может, это развяжет тебе язык. — Я слышала свой голос, но звучал он незнакомо, и на мгновение мне показалось, что я слилась в единое целое с Викариэлем. По спине прошла волна дрожи, и дыхание перехватило от волнения. Там, стоя в под священными сводами, перед верховной жрицей, он перестал быть человеком. Это был не мой брат, а божество, преисполненное силы и власти. Его голос охватывал весь храм, проникая в каждую щель, заставлял бояться и подчиняться. Слушая его жестокие слова и не смея шелохнуться, внимая ему, я забыла даже о святилище под храмом, о спрятанном письме и совсем позабыла, как дышать. В тот момент, в этом мире существовал только брат, стоящий в круге яркого солнечного света, проникавшего в храм из стеклянного купола. Сосредоточие золотой, искрящейся силы, которой нельзя было сопротивляться. Он действительно мог уничтожить всех служек или сравнять храм с землей. И сейчас, именно в этот момент, мне казалось, что он был способен уничтожить и саму богиню.
— Вы не боитесь гнева богов — вы страшный человек…
Я почти физически ощущала страх жрицы, взирающей на Викариэля затравленным взглядом. Она заметила меня, прячущуюся в тени колонны.
— Принцесса. — Аюль тихо воззвала ко мне, словно я могла ее спасти, защитить от гнева брата. Вик повернулся ко мне и замер, в молчаливом ожидании.
Мой маленький мир словно раскололся на две части: на одной из которых стояла служительница богов, молчаливо призывающая меня защитить их, прикрыть своим титулом, словно щитом. На другой же, стоял брат, олицетворяя тьму, угрожая богам расправой. И он сам был богом, ибо никто другой и не осмелился стоять в храме с обнаженным мечом. Шаг. Я сделала только один шаг, и они поняли, чью я выбрала сторону. Аюль опустила голову, признавая свое поражение….
— Богиня не простит вас, светлейший принц, — бросила ему напоследок жрица.
— Я ее тоже. — Она права. Жрица была права — он не боялся гнева богов и готов был свергнуть любого, кто встанет у него на пути…
***
— Простите, простите, простите!!! Мы должны были сказать вам об этом сразу! — Лис упала мне в ноги, напуганная до полусмерти. Ее страх…. Я ощущала его, могла потрогать — стоило только протянуть руку и коснуться ее кожи. И в этот раз я не испытывала стыда за резкие слова: они были моими слугами, но лгали мне. Хьёя, а теперь еще и Лис. Я что-то делала неправильно, раз заслужила такое отношение к себе.
— Ты ведь знаешь, как император карает лгунов, не так ли?
— Принцесса! — Лис затравленно посмотрела на меня, но ничего не шевельнулось в душе. Разве, что гнев охватывал все сильнее, с каждым словом, произнесенным ее лживым ртом.
— Он вырывает им язык и скармливает его псам, в назидание другим. Ты ведь знаешь, как мой отец карает тех, кто предал его доверие?
Этот взгляд — он был таким же, как у Аюль, осознавшей, что Вик может в любой миг привести свои угрозы в исполнение. Я тоже когда-то чувствовала то же самое, что и они. Когда Бардиэль пришел в мои покои, когда Викариэль впивался пальцами в мои волосы, больно оттягивая голову назад, заглядывая в мои, преисполненные диким страхом глаза.
— Госпожа, прошу, смилуйтесь! Я все вам расскажу, клянусь!
Я видела. Я видела мир глазами Викариэля — слуги, которые боятся гнева принца, люди, которые трепещут перед ним. Ему не надо было обнажать оружие, не надо было применять магию — его слова уже несли в себе силу.
— Ты знаешь, человека, который передал тебе письмо. — Я не спрашивала ее, а утверждала, не давая возможности увильнуть.
— Наш с Лили отец, знатный господин из империи Сонья, а мать простая служанка, истинная Аклогонка. Он приехал сюда на турнир в честь именин императора и влюбился в нее. Она тогда прислуживала господам за праздничным столом. Вскоре она понесла, а он вернулся в Сонью. Мать пыталась испросить милости у императора Натаниэля, просила помощи, но он сказал ей, что она сама виновата: не надо было раздвигать ноги, перед подданными правителя ми Сога.
— Ты смеешь в чем-то обвинять императора? — Ее слова несколько смутили меня, уже не в первой приходилось сталкиваться с пренебрежительным отношением отца ко всему, что касалось страны принца Мишека. Но, кто она такая, чтобы осуждать действия императора? Мой отец был справедлив ко многим, а Лис могла продолжать лгать!
— Нет! — поспешно воскликнула она. — Нет! Моя мать… она никогда не была святой! Она отдала нас в храм богини Эды, где меня и Лили воспитала верховная жрица. — Отец несколько раз навещал нас, привозил подарки….
— Кому ты служишь? — рука невольно легла на горло служанки. Зачем я это сделала? Словно бы, я ждала, что она вновь солжет мне и тогда я бы сжала его. Выдавила из него воздух.
— Вам, принцесса, только вам.
— Как ты получила это письмо? — Тонкая венка пульсировала в моих руках — как хрупкая нить жизни, которую можно было оборвать в любой момент.
— Мне дал его брат во время праздника в честь свадьбы светлейшего принца Искандариэля, сказал, что это важно, сказал, что вы обрадуетесь, простите меня, простите его! Он солгал, солгал!
— Твой брат, кто он? — Я не кричала на нее и больше не угрожала — это было ни к чему, теперь Лис говорила правду — не прятала глаз, не кривила губы. Она была обнажена передо мной. Пальцы разжались сами собой, давая ей возможность сказать то, что я хотела от нее услышать.
— Шеро… — мертвенно-бледными губами прошептала Лис. Я отступила на шаг, давая ей отдышаться.
— Завтра ты мне подробно обо всем расскажешь, а сейчас ты пойдешь, найдешь своего брата и ночью приведешь его ко мне.
— Принцесса, помилуйте! Я не знаю, как его найти, и никогда не знала. Он всегда приходил сам! Когда я служила в храме, он никогда не навещал меня там. Когда я ходила на базар, он внезапно появлялся передо мной, и я не знала, когда Шеро приехал и, как находил меня всякий раз, когда я оказывалась в городе.
— Ты найдешь его. — Прервала я ее жалостливую речь. — Найдешь и приведешь ко мне.
— Принцесса, пожалуйста! Госпожа, будьте милосердны ко мне!
— Без него можешь не возвращаться обратно.
Я отослала ее прочь из покоев и крепко их заперла двери, велев Хьёру не впускать ко мне никого. Пальцы дрожали, когда я разворачивала письмо. Два раза я уронила его, словно бы не хотела его читать. Оно было от принца, я могла бы это понять даже с закрытыми глазами. Даже пергамент впитал его запах: мускус и сандал, резкий, воинственный, щекотавший ноздри, он дразнил меня, заставляя предвкушать встречу с хозяином этого послания. Закрыла глаза, я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Я так ждала это письмо, а теперь, никак не решалась взглянуть на него.
Свечи почти догорели, комната медленно погружалась во тьму, а я все так же сидела на ложе взирая на белеющий пергамент, прислушиваясь к шуму, доносящемуся со двора и с коридоров дворца: снаружи все еще был слышен лязг оружия и глухие удары — с таким звуком вонзались стрелы в чучела. Быть может, это стражники отца все еще тренировалась, размахивая изогнутыми мечами, а может, Викариэль никак не хотел выпускать из рук свой лук.
Я вышла на балкончик, вдыхая свежий воздух во всю грудь, набираясь смелости. Не слишком ли жестоко я поступала с Лис? Теперь она будет бояться меня. Хорошо это или плохо? И, должна ли я вообще думать об этом? Викариэль на слуг вообще не обращал никакого внимания. Как и другие принцы, даже самые юные. И слуги отвечали им покорностью, не смеля перечить, как Хьёя или лгать, как Лис. Нет. Я поступила правильно.
Осознания верности своего решения придало мне сил. Я затеплила огарок свечи и наконец-то смогла развернуть письмо, но прочитать его с первого раза не смогла: нархолльдске письмена, выведенные на пергаменте аккуратным почерком принца ми Сога, сливались воедино. Надо было взять себя в руки. Успокоиться. Вдох. Вдох. Еще один.
Возлюбленная принцесса! Моя душа в печали от столь долгой разлуки с вами. Еда имеет привкус пепла, и вино не может согреть и развеселить меня и только ваш подарок помогает мне пережить время, проведенное вдали от вас. До меня дошли слухи, что скоро вы увидитесь со своим женихом. Я питаю надежды на то, что ваше сердце все еще свободно для меня, ибо мое занято только вами. К моему великому сожалению, я не могу сейчас навестить вас, но заверяю, что не было и дня, чтобы мыслями я не возвращался к вам, светлейшая принцесса. И я не сижу, сложа руки: занимаюсь делами империи, и, ко всему прочему, готовлю для вас покои. Они прекрасны и будут под стать вам — такие же красивые и нежные. Я нанял лучших художников — сейчас они расписывают потолок в виде звездного неба, швеи шьют балдахин для вашей будущей кровати, а ювелиры уже вставляют камни в украшения, которые я заказал для вас. Мое сердце сжимается от мысли, что вы можете передумать. Я буду ждать обратного письма. Шеро, мой телохранитель найдет вас в семнадцатый день лунаврат.
Если вы еще не передумали, найдите карту подземных ходов, и я увезу вас! Так же скажите Шеро, если хотите меня видеть. Скоро ведь день ваших именин, не так ли? Я впервые увидел вас на них и с тех пор лишился покоя. Мой телохранитель передаст вам еще одну вещь. Это ножной браслет, наподобие того, который и вы мне подарили. Примите его, в знак согласия нашего будущего союза. Это будет вашим ответом, что вы прибудете в империю Сонья не в качестве дорогой гостьи, а как моя невеста.
И прошу вас, не разбивайте мне сердце отказом. Навеки, ваш М.С.
Я положила руку на грудь, пытаясь приглушить неистово бьющееся сердце. Он не забыл о своих словах и готовит все к моему побегу. Ноги ослабли, и я рухнула на пол.
—
Вы прибудете в империю Сонья не в качестве дорогой гостьи, а как моя невеста.
Яркие образы снова вспыхнули в памяти, и я с ужасом откинула от себя пергамент. Нет! Я не стану такой, как та жрица. Я готова была сбежать с принцем империи, стать служанкой при его дворце, но только не быть женой!
— Служанкой? Да ты даже платье без помощи надеть не можешь!— От воображаемого голоса жреца, спина покрылась мурашками. Я закусила губу, в который раз осознав, насколько умен был Дамир для своих лет и, как он наставлял меня на правильную дорогу. Губы невольно тронула улыбка. Не стоило ему говорить о том, что я думаю о нем, иначе в его надменности потом рискованно было утонуть.
Я поставила свечу на стол и затеплила лампу, мне нужно было побольше света, чтобы написать ответ принцу. Мои обычно аккуратные буквы, в этот раз были небрежными, я пачкала пергамент чернилами, строчки шли наискось, не желая встать стройным рядом. Я старалась писать на языке империи Сонья, который учила с момента знакомства с Мишеком. Но принц все равно превосходил меня в этом плане, в совершенстве обладая языком Аклогонии, а теперь еще и Нархольда. Стоило приложить больше усердия, чтобы не показаться ему такой же глупой, как и Эльору. Я понемногу читала книги об истории его страны, но их было не так уж и много в нашей библиотеке, к тому же, приходилось прятать то, что я читала, дабы не вызывать ни у кого подозрений. С языком было сложнее — книг, хоть и было предостаточно, но учить меня было некому, некому было объяснить мне некоторые диалекты и различия в их речи. Но я не собиралась отступать: для того, чтобы жить в стране принца Мишека, мне надо было узнать об их традициях и обычаях. Дамир был не прав в одном — я была не так глупа, как он думал…
***
Лис привела Шеро за полночь. Он ждал меня в саду, не рискнув проникнуть во дворец. Прячась от стражи, несшей ночной караул, кутаясь в плащ, исписанный символами, я увела телохранителя принца вглубь двора. Туда, где среди высокой травы, надежно укрывшись средь старых деревьев, сокрытый от чужих глаз, стоял полуразрушенный алтарь безымянного бога. На секунду я остановилась у старого фонтана, вслушиваясь в звуки вокруг, боясь услышать нежный перезвон ножных браслетов, но слышала лишь шум колышущейся травы на ветру, да его песню, в высоких, старых, зеленых кронах. Я облегченно выдохнула, посмеявшись над собственной глупостью: откуда здесь взяться моему жениху? Он уже на полпути к родной стране.
— Здесь безопасно, мы можем поговорить. — Я надеялась, что меня не хватятся, сложно будет объяснить свое отсутствие. Но, кто кроме Викариэля мог прийти ко мне так поздно? Но визита брата можно было не опасаться, отец вновь запер его в темнице, узнав о том, что произошло в храме Эды.
— Госпожа! — Шеро запечатлел поцелуй на моей ладони, выражая почтение и уважение. Я вздрогнула, ощутив прикосновение ткани на своей коже, но руку не вырвала — мне удалось сохранить самообладание — я не должна показывать свой страх перед ним, иначе принц ми Сога мог узнать, как мне сейчас неприятны прикосновения. — Вы прочли письмо?
— Да… — Я коснулась конверта, запрятанного в глубоких карманов шелковых шароварах, колеблясь, отдать письмо Шеро или нет. — Лис ваша сестра?
— Да. — Он не стал отпираться. — У нас один отец.
— Она служит империи Сонья?
— Она никогда ей не служила, — пожал плечами телохранитель. Его темные глаза недобро сверкнули в свете луны. Наверное, мне это просто показалось. — Лис и Лили с малых лет была подарены в храм вашей богини любви. Они никогда не бывали на родине моего отца, никогда не клялись в верности императору ми Сога. Лис просто девушка, которой не посчастливилось родиться бастардом. И то, что она пошла вам в услужение — случайность. Если вы подозреваете мою империю, моего принца или меня самого в шпионаже, то в вашей власти поступить с девушками соответствующим образом: наказать, изгнать из дворца, из Аклогонии или и вовсе — казнить, а меня вы можете сдать страже своего отца, и я сдамся без боя, не смея возразить. Моя жизнь, как и жизнь моих сестер в ваших руках.
Можно ли верить его словам? Я сама позвала Лис и Лили к себе — мое собственное решением и никто не заставлял меня это сделать. Отчего же тогда душу гложут сомнения? Но я не позвала стражу, не выдала его присутствия здесь, только несмело протянула ответное письмо для принца ми Сога.
— Вы верите мне? — Он спрятал письмо в глубинах плаща и, достав оттуда украшение, протянул его мне. Ножной браслет. В душе все перевернулось. Я оглянулась, словно могла увидеть призрачных фландильцев на алтаре.
— Прочь из моей головы.
— Принцесса…
Я испуганно умолкла, поняв, что случайно сказала это вслух, но тут же взяла себя в руки.
— Передайте светлейшему принцу, что я делаю все, чтобы отыскать то, что обещала. Но его подарка я принять не могу.
— Будут ли еще какие-то особые указания, принцесса?
— Как я могу связаться с вами или с принцем?
— Никак, — Шеро поправил маску на лице, словно боялся, что она сползет. Но я ведь уже видела его лицо там, на празднике, почему он снова прячет его? — Это для вашей же безопасности. Не дайте никому понять, что поддерживаете связь с моим хозяином, иначе это может повлечь за собой множество вопросов. Император Натаниэль станет подозревать вас в шпионаже, охрану удвоят и принцу будет еще сложнее вывести вас из Аклогонии. Он сам найдет вас, когда придет время. Единственное, что вы можете — оставить мою сестру при себе. Если вам что-то понадобится, дайте ей знать, она постарается связаться со мной. Но, это только в крайнем случае.
***
Моего отсутствия никто не заметил. Я привычно забралась в свою комнату, через балкон, как делала это сотни раз. Только в этот раз мне было сложнее это сделать — тело стало тяжелее и неповоротливее. В последнее время я мало двигалась, слишком много читала, думала, училась, при этом нещадно налегая на сладости. Хьёя не раз предупреждала меня о последствиях — тело начнет расти вширь, я уподоблюсь евнухам во дворце — они все были тучные, не считая молодых, новоприбывших мальчиков и Дамира, высокого и худого. Надо было испросить совета у служанки, как мне быть, не хотелось становиться похожими на них!
В комнате было так темно, но выходить в коридоры дворца, чтобы зажечь свечи от факелов на стене, не хотелось. Я закрыла глаза, погружаясь в еще большую тьму, слушая свои мысли, видя яркие образы, которые они рисовали, словно безумный художник, мазок за мазком, накладывающий свои краски на чистое, нетронутое полотно. Они нагромождались друг на друга — воспоминания, собственная фантазия — люди, события, солнце, звездное небо. Нагромождение — и не пробиться сквозь этот хлам.
—
В твоей голове слишком много всяких ненужный вещей. Ты не можешь сосредоточиться на чем-то одном, твое внимание рассеяно, а мысли где-то далеко, за пределами этой комнаты.
Их действительно было много — они говорили на разные голоса, на разных языках. Я видела их глаза: золотистые, серые, черные, их волосы — длинные и короткие, их лица — разной формы, разные черты, но они все жили в моей голове и не желали покидать моих мыслей. Я с силой сжала кулаки — до боли, до хруста. Ногти впились в мягкую кожу, раня ее. Я заливала холст своих мыслей черной краской, не оставляя на ней никого, выгоняя навязчивые образы. Они вырывались из меня, отправлялись гулять по комнате — пляшущие тени, в дрожащем свете свечи, крадущиеся по стенам. Они становились безликими, испарялись, более не находя поддержки. И ничего не стало. Я растворилась в самой себе — в своем черном холсте, подобному ночному небу, на котором просвечивались лишь мелкие белые точки — как мерцание далеких жемчужных звезд, до которых невозможно было дотянуться, как ни старайся. В груди стало так больно — словно кто-то привязал к сердцу шелковую ленту и принялся тянуть ее изо всех сил. Рука сама поднялась вверх. Я чувствовала себя куклой, конечности которой привязаны к веревочкам и невидимый человек дергает за них, заставляя подчиниться своей воле. Я начертала в воздухе символ, показанный Дамиром, все еще не открывая глаз. Это было внутри меня — обжигающее пламя, которое я вложила в рисунок. Это был мой огонь! Мой личный огонь!
Даже сквозь сомкнутые веки я увидела голубоватое свечение. Я медленно открыла глаза, все еще не веря, что у меня получилось. Он был такой маленький — совсем крошечный, не похожий на тугой, непрозрачный светоч, созданный Дамириэлем. Тот, который создала я, был почти прозрачным, еле переливался, но все же, я видела его. Это я создала его!
Я так дрожала, так часто дышала, словно за мной была погоня, и мне едва удалось оторваться. Светоч мигнул мне на прощание, прежде чем погаснуть и вновь погрузить комнату в темноту прохладной ночи.
Я засмеялась так громко, что казалось меня, услышит весь дворец. Да, вот оно! Я нашла, то, что искала! Я могу, справится с хаосом, творящемся в собственных мыслях! Я могу это сделать!
На меня навалилась такая усталость, словно это не Викариэль, а я тренировалась с мечом весь день. И мне наконец-то, за долгое время, ничего не снилось.
***
Наутро я узнала три новости: Отец объявил о своей помолвке с принцессой Исадиэль и о начале войны с Ворском. И о том, что умер король Нархольда, Хлёдвиг Восьмой «Удачливый» и на престол взошла его старшая дочь, моя тетя, Марна, прозванная на севере «Бесстрашная».
