Не бечено!
Я обыскала опочивальню; заглянула в каждый угол, в каждую щель, но так и не смогла найти корень страстоцвета, подаренного мне Аюль, как и шаровар, в кармане которых он остался. Я хотела спрятать его глубоко в сундуке, но он пропал. Служанки хором утверждали, что никто из них не видел и не брал мою вещь. И в другом случае я всё списала бы на собственную растерянность, но не в этот раз, ведь я точно помнила, что бросила их под кровать — не было времени перепрятать корень. А теперь они бесследно исчезли.
— Кто был в моих покоях, пока меня не было?
Лили виновато понурила голову.
— Светлейший жрец Маиала заходил к вам. Но уважаемый Дамириэль ушёл очень быстро, не думаю, что он мог взять что-то в ваших покоях.
— Оставьте меня, — служанки поклонились и спешно покинули опочивальню, притворив за собой дверь.
Что понадобилось Дамиру в моё отсутствие? В левом крыле уже подготовили для него опочивальню, но он ещё не перебрался туда, оставаясь в своих старых покоях на нижних этажах.
Я распахнула створки из цветного стекла, разделяющие опочивальню и балкон. Холодный ветер ворвался в покои, всколыхнув шёлковые занавеси, и погасив свечи. Он словно только и ждал, когда его впустят во дворец, чтобы поозорничать внутри. Из-за дождя я совершенно не могла разглядеть, что творится вокруг. Мир погрузился в кромешную тьму, которую я так любила — верный союзник, надежно скрывавший меня от глаз стражи, патрулирующей внутренний двор.
Пальцы знали каждый выступ в камнях, ноги сами находили нужные выемки. Я взобралась на крышу без особых усилий. Тело, наконец, вновь стало лёгким. Хьёя сказала правду — если не налегать на сладости, то тяжесть его быстро уйдёт. Но всё-таки ступать приходилось осторожно — легкие туфли скользили на мокрой крыше. Одежда насквозь вымокла, неприятно прилипая к телу, сковывая движения, однако я без труда находила путь, по которому и раньше проникала в правое крыло.
Из-за шума дождя было тяжело понять, есть ли кто в оранжерее — это место не запирали на ночь, и через него можно было проскользнуть на первые этажи по винтовой лестнице. Я надеялась, что Дамир ещё не уехал исполнять поручение, данное ему Викариэлем, и я застану жреца в его маленькой обители.
Подошва заскользила по мокрой поверхности, я взмахнула руками, всеми силами пытаясь удержать равновесие, но запуталась в платье, прилипшем к ногам, и упала, покатившись по крыше. Я судорожно пыталась зацепиться за неровности и выступы, нещадно обдирая ладони о шероховатости крыши, обжигая руки о холодную поверхность. Сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда я, докатившись до края, всё же смогла зацепиться за зубцы карниза. Я боялась сдвинуться с места, посмотреть вниз. Мне казалось, сделай я хоть какое-то движение, то непременно сорвусь. Но надо было снова подняться — дождь усиливался, превращая крышу в плоское зеркало. Я вскинула лицо, подставляя его под холодные капли. Я просто дурочка. Глупая и наивная. Я ведь могла просто прийти к Дамиру в сопровождении стражи. Не таясь, не прячась, но старые привычки взяли верх надо мной. С губ сорвался нервный смех, тут же поглощённый шумом дождя. Если я сейчас не заставлю себя двинуться дальше, то руки быстро устанут и я упаду.
Зубы вновь застучали от холода, руки и ноги дрожали, но я упорно карабкалась вверх. Осталось пройти совсем немного. Возвращаться назад уже не было никакого смысла — ещё чуть-чуть, и я спущусь в оранжерею через балкон. Я крепко вцепилась в растения, оплетавшие дворец сплошной стеной. Может от тяжести воды на толстых стеблях, может от того, что я стала выше и тяжелее, они оборвались, и я рухнула вниз, ударившись о мраморный пол балкона.
В глазах потемнело, разум затуманился от резкой вспышки боли во всём теле. Я лежала, силясь вздохнуть, и казалось, что кости мои превратились в труху. Даже вздохнуть было больно. Никто не пришёл на шум, значит, оранжерея была пуста. И я рассмеялась своим мыслям, позволяя боли понемногу отступать.
С трудом заставив себя подняться, я проникла внутрь. Подол длинного платья разорвался в клочья, испачкался в грязи. Как только я поговорю со жрецом, надо будет спрятать одежду, чтобы никто не догадался о моей очередной ночной отлучке.
Правое крыло, где жили отпрыски императора от жён или императриц, было совсем не похоже на место моего обитания; такой роскоши и пышности, можно было только позавидовать. В длинных коридорах на стенах висели портреты всех правителей Аклогонии, принадлежавших семье Руани, чтобы сыновья нынешнего самодержца могли лицезреть бывших монархов. Мне всегда хотелось как следует рассмотреть их, но я никогда не решалась задержаться в правом крыле чуть дольше, чтобы не быть случайно застигнутой кем-то из братьев или сестёр. И сейчас, когда я услышала приближающиеся голоса, то перепугалась. Никто не должен был увидеть меня здесь, да ещё и подобном виде. Я нырнула под узкую кушетку, надеясь, что покрывало с бахромой до самого пола, надёжно укроет меня от чужих глаз.
Вдалеке мелькнули две фигуры. Их длинные тени расползались по стене, закрывая изображения на портретах. Вытяни я руку, то могла бы дотронуться до этой тьмы, разлившейся чернильной краской от двух людей, шагавших так тихо, практически бесшумно. Но я умела слушать, и осязала тяжёлый аромат мускуса и сандала, видела, как полы длинного белого одеяния развеваются от ветра, гулявшего в стенах дворца. Даже если бы я не узнала его, то учуяла бы точно этот запах — один из тех, которые остались для меня ещё осязаемы. До меня доносился его голос, но я не слышала, что он говорит. Забывшись, я едва не выдала себя, подавшись вперёд, чтобы посмотреть с кем он разговаривает, но лицо его собеседницы было скрыто за широким капюшоном, с которого капала вода, словно она гуляла на улице под этим проливным дождём.
Дамир протянул ей розу, и она приняла её, спрятав под плащ. Внутри что-то сжалось — я увидела то, чего не должна была. Дыхание перехватило. Я так боялась, что Дамир почувствует моё присутствие, что даже дышать не осмеливалась. Но жрец прошёл мимо, разметая пыль вокруг полами белоснежного одеяния. Женщина вздохнула и направилась в другую сторону. Туда, где находились опочивальни венценосных детей императора…
***
Я никогда до конца не доверяла Дамириэлю. Что-то в его поступках было странное, как и в словах. Он мог говорить со мной уважительно, но в следующую минуту дерзить, выказывать полное пренебрежение ко мне. Он мог спасти меня, как тогда, при ужине с императором Фландилии, или же мог сказать что-то такое, ставившее меня в неловкое положение. Жрец что-то скрывал, лукавил, ничем не выдавая истинных целей и намерений. Он умело вызнавал мои тайны, вуалируя всё праздными разговорами. Я едва не обмолвилась ему о принце ми Сога, но вовремя прикусила язык. И теперь я только утвердилась в своих подозрениях. Тайные встречи на то и тайные — скрывают то, чего их хозяева не хотят показывать при свете дня. Я знала, я сама была такой, пытаясь пробраться сегодня ночью к жрецу.
Прийти к нему сейчас было бы крайне неразумно. Я могла случайно проговориться об увиденном, но мне хотелось это скрыть. Я не покинула своё убежище, так и осталась лежать под кушеткой, прислушиваясь к мёртвой тишине, царившей в правом крыле, где его обитатели давно погрузились в сон. Веки всё сильнее слипались, несмотря на дрожь, бившую тело. Но что, если Дамир всё ещё где-то здесь, затаился в полутёмных путанных коридорах и ждёт, когда я покажусь? Лучше было немного выждать, и никем не замеченной вернуться к себе. Мир вокруг становился всё расплывчивее. Я решила лишь на мгновение закрыть глаза, и тут же погрузилась во тьму — такую же чёрную, как и тень Дамириэля на стене.
***
Я парила над землёй, окутанная теплом. Мне хотелось погрузиться туда с головой. Под израненными руками было что-то мягкое, нежное. Я хваталась за это, в надежде сохранить жар, исходящий от ткани.
— Будешь так брыкаться, я тебя уроню, — голос Викариэля быстро вернул моё сознание.
Я распахнула глаза и замерла, заключённая в кольце рук брата, нёсшего меня куда-то. Я спрятала лицо у него на груди, стыдливо скрывая глаза. Как глупо было уснуть там, где пряталась! Какая оплошность с моей стороны! Кто ещё меня мог видеть там спящую, в разорванном платье?!
— Откройте дверь, — приказал он стражникам, — И если кому хоть словом обмолвитесь о том, что видели сейчас — я вашими головами мигом украшу стены дворца.
Викариэль опустил меня на своё ложе очень осторожно, даже бережно. Я закрыла лицо саднящими ладонями, словно так могла полностью спрятаться от него. В голове пульсировало только одно: если его ярость падёт на меня, никто не встанет на мою сторону.
— Ты принцесса, но никак не можешь этого запомнить, — брат потянул к себе мои руки, открывая лицо, — В таком виде… Я нашёл тебя в таком жалком виде, — он оглядел исцарапанные ладони, поглаживая кисти большими пальцами, — Хорошо, что именно я тебя нашёл, иначе беды не миновать, — Викариэль укутал меня в чёрное шёлковое покрывало, небрежно сорвав его с постели, — Дождись меня, никуда не уходи, — Он кинул мне длинную рубаху и коротко приказал: — Надень.
Я с трудом избавилась от мокрого, разорванного платья. Не зная, как снять его, я просто разрезала ткань, бросила её на пол и облачилась в рубаху Вика — такую длинную, что она закрыла мне даже колени, однако теплее от этого не стало. Оглядев себя в зеркале, я ужаснулась; лицо было вымазано в грязи, а волосы сбились в колтун, в котором застрял мусор. Разве была я сейчас похожа на умми Исадиэль, с её величественным образом? С трудом мне удалось немного привести себя в достойный вид: я умыла лицо и руки водой из серебряного таза, причесала волосы гребнем, не до конца распутав их, и вновь укуталась в покрывало.
Викариэля не было долго; свечи начали гаснуть одна за другой, а сон снова овладевать мной. Но он вернулся раньше, чем мне удалось уснуть, и принёс вино и сладости.
— Пей. Так ты быстрее согреешься.
Рука нерешительно застыла на полпути к чаше. Мне нельзя было пить вино, а тем более с Викариэлем — Дамир разозлится… Стоило мне вспомнить об этом, как злость проснулась во мне самой. С кем он виделся в правом крыле? Последние красные розы… Следующие зацветут только на десятый день солнцеврат. Он отдал её женщине. Что это было? Подарок? Знак глубокой привязанности или нечто иное? Я яростно выдохнула; Дамир служил мне, но лишь пока это было в его интересах. Так, почему я должна его слушать? Я выхватила чашу из рук Викариэля и залпом осушила её. Вино разлилось внутри, и в груди стало теплеть. Тело перестало трясти, в голове немного прояснилось, и я почувствовала себя немного лучше.
— Может, расскажешь мне, что привело тебя сюда? Я уже не спрашиваю, каким образом ты сюда проникла, миновав стражу. Не думаю, что мне хочется знать подробности, но, какого дьявола ты завалилась спать в галерее? Совсем умом тронулась?
— Я искала вас, — лихорадочно пыталась я придумать, что ему ответить и при том не выдать истинной цели своего нахождения в правом крыле дворца. В последнее время мне приходилось лгать очень часто, и с каждым разом ложь давалась всё легче и легче, становилась всё более правдоподобной.
— Для чего? — в чёрных глазах Викариэля отразилось недоверие, — Ты могла прийти ко мне открыто, не прячась по углам, подобно вору.
— Не могла, — я отвела глаза, выдумывая на ходу, и заметила, что Викариэль ещё не сменил одежду — значит, он только возвращался в опочивальню, завершив дела, когда нашёл меня, — Дамир говорит, что слишком много слухов ходит во дворце, и это может повредить моей помолвке… И вы в этом виноваты.
— Мне плевать на эти слухи, и тебе должно быть тоже, — рассмеялся Викариэль, — Итак, зачем ты меня искала?
— Я прошу у вас дозволения посетить храм богини Эды, — я должна была выяснить некоторые подробности о Дамириэле, и только там я могла их узнать.
— Нет, — брат даже не раздумывал над ответом, — Туда ты не пойдёшь без особого приказа императора. А, так как сейчас на троне сижу я, то я не позволю тебе идти в этот храм.
Стоило ли ожидать другого ответа? Но, похоже, он поверил в мою ложь, и прекратил расспросы.
— Тогда, разрешите мне удалиться, — я поднялась, но Вик стиснул моё запястье, усадив обратно.
— Останься ненадолго. Я хочу немного отвлечься, отдохнуть. И, раз уж ты оказалась здесь, то поможешь мне развеять скуку, — он скинул жилет и рубаху на пол рядом с моим платьем, и остался в одних шароварах, — Я устал. Ты знаешь, сестрица, от императорской короны у меня болит голова.
Брат залпом осушил чашу и, опустив её на стол, приблизился к ложу. Я замерла, не зная, что он хотел сделать. Надо было мне уйти, пока была такая возможность. Викариэль опустился на постель и положил голову мне на колени. В горле сразу пересохло, а ушедшая было дрожь вернулась в тело. Я не знала, что мне делать, и просто застыла, подобно каменному изваянию, не смея даже шелохнуться и потревожить его.
— С момента отъезда отца, я практически не спал; люди постоянно чего-то хотят, совет старейшин пытается указывать мне, что делать, какие решения принять… Они считают, что имеют полное право показать своё превосходство перед «неразумным юнцом». Регенвидель ходит за мной хвостом, и вечно скулит, умми Исадиэль от радости, что её во всеуслышание объявили невестой, тратит монет больше, чем ей положено, — брат устало закрыл глаза, — Искандариэлю впору благодарить отца за то, что он избавил его от повседневной рутины. Расскажи мне сказку, сестрица, может у меня получится немного вздремнуть и увидеть во сне что-то красивое.
Его ресницы стали ещё длиннее. Лицо расслабилось, приняв безмятежное, умиротворённое выражение. Я ощущала на ногах его волосы — длинные, гладкие, и не смогла противостоять искушению потрогать их. Викариэль распахнул глаза, и я отдёрнула руку, словно меня поймали на преступлении.
— Продолжай, — приказал он, и я подчинилась. Сначала лишь легко коснувшись шёлковых прядей, а потом и вовсе погладив его по голове, и Вик, кажется, был не против. Он просил рассказать сказку, но я никак не могла вспомнить хоть одну, прочитав при этом их больше сотни. Я не могла сосредоточиться, когда его лицо было так близко ко мне.
В отличие от меня он не лгал, рассказав о думах, одолевавших его. На плечах Викариэля теперь лежала забота о государстве. Мало кто бы справился с этой задачей, но он пытался хоть что-то сделать. Я вспомнила одну из сказок, которую читала очень давно. Она могла прийтись по душе брату.
— Эта история о мальчике — Харрике, который не хотел быть королём, — я поймала себя на том, что бессознательно зарылась в волосы Вика, и перебирала их, подобно тончайшей драгоценной пряже, массируя пальцами его голову. Я едва не столкнула его с себя, смутившись на столько, что забыла о том, что хотела ему рассказать.
— Почему он не хотел быть королём? — тихо спросил Вик, возвращая меня к исходному моменту.
— Его манило море и не нравилась суша. Каждый раз, засыпая в королевском чертоге, через открытые окна до него доносились песни морских ведьм, зовущих его к себе. Отец-король, зная страсть Харрика, велел сжечь все корабли до единого, чтобы единственному сыну не на чем было убежать от него. Харрик с каждым днём угасал, печаль и тоска, поселившиеся в сердце юного принца, сжигали его душу. Корона тяготила его чело, призрачная королевская мантия давила на плечи. Его король-отец решил, что если подыщет сыну невесту, то развеет его печали, и тот забудет о своей мечте. И он нашёл ему девушку редкой красоты, с волосами белыми, как снег в их краях, и с глазами, подобными двум чистейшим сапфирам.
— Она была похожа на тебя? — Викариэль умел задавать вопросы, сбивающие с толку.
— Вовсе нет. С чего вы это взяли?
— Ты тоже с севера. И в волосах у тебя есть снег, — он говорил, не открывая глаз, но мне всё равно казалось, что он смотрит на меня, — И у тебя есть голубой…
— Если вы будете перебивать меня, я не буду рассказывать дальше, — я ведь старалась вспомнить, что происходило в сказании о Харрике, а он слышал в моём пересказе что-то своё.
— Прости. Мне не терпелось узнать, что будет дальше. Так что же, он полюбил эту девушку?
— Полюбил. Но не сразу.
— Почему он её не полюбил? Ему удалось сбежать?
— Да. Узнав о том, что его намерены женить, он ночью сбежал из чертога, и бросился в холодное море.
— Он был просто слаб. Решил сбежать от своей судьбы? Просто утонуть, вместо того, чтобы любить такую красивую женщину?
Пальцы впились в шёлк этих длинных волос, с силой оттягивая их. Я сделала это неосознанно — на краткий миг гнев затмил мой разум.
— Мне больно, — Викариэль перехватил мою руку, я отпустила волосы и пряди упали ему на лицо, скрыв облик брата от меня. Викариэль сплёл свои пальцы с моими так крепко, что я не смогла вырваться, — Почему ты всегда причиняешь мне боль?
— Это вы причиняли мне боль, — воздух стал вдруг таким густым, тяжёлым, давящим на грудь. Я задыхалась. Моё сердце, раньше стучавшее либо от страха, либо от восторга, теперь стало колотиться слишком часто, не в силах понять, из-за чего моя душа рвётся на части.
— Я знаю, — спокойно ответил Вик, — Я просто делал то, что мне нравилось.
Однажды он наступил на подол одного из моих платьев, и я упала. Тогда Викариэль переступил через меня, смерив холодным взглядом. Но потом он смог противостоять Бардиэлю, сёстрам. Он защищал меня, но и запугивал. Брат совершил столько странных поступков, которые я не понимала… И делал он это просто, чтобы развеять скуку? Он ещё грязнее, чем те жрецы при храме Эды. Но почему я не вижу эту грязь на пальцах, на своей коже, которой он касался? И даже сейчас я восхищалась им; он остался один, отец не просто уехал поохотиться на краткое время, передав бразды правления в руки сына — он доверил ему свою корону.
— Но сейчас всё иначе. Когда я тебя вижу, у меня постоянно болит тут, — Викариэль с силой прижал мою ладонь к своей груди, — Но я буду продолжать делать то, что мне нравится. То, что поможет мне избавиться от этого гнетущего чувства внутри. И закончи уже свой сказ, будь ты неладна…
Настроение Викариэля, всегда было подобно морю, в которое кинулся Харрик — из спокойного, оно вмиг могло разбушеваться и утопить тебя в своих прозрачных водах.
— Едва только море окутало его тело, сердце Харрика наполнилось радостью и счастьем. Солёная вода наполнила его горло и внутренности, но он не боялся смерти, он боялся лишь одного — стать королём. И, когда он уже готов был проститься с жизнью, то почувствовал на своих губах холодный поцелуй, — мои щёки против воли залил румянец, — Харрик увидел перед собой женщину. Кожа её блестела, покрытая перламутровой чешуёй, а в зелёных глазах полыхал неистовый огонь. Зубы и ногти её были остры, как лезвие клинка, а лицо белое, как у мертвеца.
— Он встретил морскую ведьму? — Вик чуть крепче сжал мою ладонь, — Это ведь была она? Я пару раз встречал подобное описание этих коварных женщин.
— Да это было она, — оставалось только смириться с тем, что брат совсем не умеет слушать, — Она не утащила его за собой на дно, а дала ему вторую жизнь, чтобы ему не нужен был корабль для путешествий — теперь он стал единым с морем. Дни напролёт он плавал с морскими ведьмами, не зная забот и волнений…
— Разве это не скучно? Вечность находиться под толщей воды, не имея цели в жизни?
— Да. Харрику стало тоскливо, и захотелось ощутить дуновение ветра на своём лице, пройтись по твёрдой земле, погреться в лучах летнего солнца, услышать девичий смех, увидеть улыбку отца. Но над ним была только холодная вода и пустые глаза морских ведьм. Он просил их отпустить его хотя бы на день, но они были глухи к его мольбам.
— Разве он не мог просто покинуть их, сбежать обратно?
— Он пытался, но стоило ему покинуть море, как он начинал задыхаться. Воздух, которым раньше он дышал, стал для него ядовит. Каждую ночь он смотрел на чертог, в котором когда-то жил, но не мог больше зайти туда. Однажды на берегу он увидел девушку, некогда предназначенную ему в жёны. Каждую ночь она приходила на берег, а он приплывал, чтобы послушать её пение. Она стала для него единственной связующей ниточкой, между прошлым и настоящим. И в эти моменты его одинокое сердце заполнялось любовью. Но он не мог подойти к ней, а лишь наблюдал, прячась за рифами. Морские ведьмы заметили, что он пропадает по ночам, и, проследив за ним, разъярились. И они решили исполнить его мольбу, и вернуть ему ноги. Они подарили ему ещё один поцелуй, и выбросили на берег. Утром, очнувшись ото сна, он увидел две ноги, и радость обуяла его. Он немедленно отправился к отцу, чтобы сказать, что теперь он согласен быть королём, согласен взять в жёны ту девушку. Но в королевских чертогах его ждали лишь горькие известия; отец, опечаленный исчезновением сына, слёг с тяжёлой хворью, а невеста не вернулась — её забрало море. И тогда Харрик занял престол, которого так не желал. И каждую ночь ходил к воде, играя на лютне, и веря в то, что где-то там, за серыми скалами, его песню слышит невеста…
— Он стал королём?
— Самым лучшим, когда понял суть вещей — обретая что-то, ты что-то теряешь. Возможно, даже больше, чем приобрёл. И иногда лучше поступиться своими желаниями, обдумать всё наперёд…
— Глупая сказка, — Викариэль резко сел на постели, я не успела даже отпрянуть.
Тяжёлая ладонь легла мне на горло, и жесткие пальцы сомкнулись вокруг него, причиняя боль, не разрешая сделать отчаянный вздох. В чёрных бездонных глазах я увидела своё отражение — словно моя душа оказалась внутри них, и не могла вырваться. Лицо Викариэля не выражало никаких эмоций — только холодное спокойствие и пробирающая до глубины души улыбка, с которой он душил меня. Он был так красив, вновь возвратившись в своё истинное обличие божества… Принять смерть от его руки — это было бы благословением. Он надавил сильнее, наваливаясь на меня, и я упала навзничь, тут же оказавшись придавлена тяжестью тела брата, утопая в его длинных волосах. Моё сердце билось быстро, в глазах темнело, но совсем не от страха, и я не сопротивлялась ему, лишь безвольно коснулась его лица, покорная его власти и силе.
Хватка ослабла, Викариэль убрал руки с моего горла, и я жадно, с хрипами вобрала в себя воздух.
— Убирайся, — выдохнул он, и упал на ложе, словно силы покинули его тело.
А теперь он лгал, сейчас я была уверена в этом; он не хотел, чтобы я уходила, и не питал ко мне ненависти. Брат мог придушить меня, и спокойно лечь спать, но не сделал этого. Может он тоже потерялся, погрузился с головой в собственное смятение, творившееся в душе? Я обхватила его руками, прижавшись щекой к сильной спине, и решила, что никуда не уйду. По крайней мере, сегодня. Одиночество Вика было осязаемо — оно заполонило всё вокруг, подобно серому туману, связавшему меня оковами безысходности, и я ещё крепче прижималась к нему, словно подобным образом могла бы развеять его тоску.
— Ответь мне, — голос Викариэля звучал надломлено, выражая всю его усталость, — Какую сторону ты примешь, если что-то случится?
Я не понимала, о чём он говорит, и что может случиться, но вспомнила храм богини Эды и без раздумий ответила:
— На вашей.
Он развернул меня к себе.
— Никогда не забывай об этом…
И даже сейчас я не сопротивлялась, принимая его поцелуй.
***
Храм старшего бога войны Гаалира, отличался от остальных; здесь не было богатого убранства, шелков и драгоценностей — только щиты и мечи украшали стены из серого камня, да жаровни дымились на каждом шагу. И людей было совсем немного, но все они были разными. Кто-то был одет в шелка, кто-то в обычные лохмотья. Жрецы разговаривали с каждым — для богов не было разницы между простолюдинами или знатными господами, они принимали всех.
Умми Исадиэль решила отправиться туда, дабы помолиться за успех императора в войне, пригласив гарем и дочерей императора присоединиться к ней. Я пыталась последовать её примеру, но не могла вспомнить молитвы, чувствуя на себе тяжёлые взгляды жён императора, и обжигающий своей ненавистью — Регенвидель. Утром умми послала слугу, чтобы предупредить меня о походе в храм. Стражники, обнаружив мою опочивальню пустой, подняли тревогу. И весть том, что я провела ночь в спальне Викариэля, очень быстро облетела весь дворец. Даже Хьёя об этом узнала. Переодевая меня, она со слезами на глазах вопрошала:
— Что же вы натворили, госпожа? — я и сама знала, что совершила нечто недозволительное. Когда Вик приходил в мои покои, и спал пьяный в моей постели, всё было по-другому, но всё поменялось именно вчера. Неужели вчера я добровольно принесла ему клятву верности?
Склонив голову, я делала вид, что произношу свою безмолвную молитву, тогда, как с губ рвался смех — Викариэль, ранее пугавший меня одним своим видом, сейчас был мне ближе, чем кто-либо, чем даже мои слуги, с которыми теперь даже поговорить мне не удавалось так, как раньше. Лис и Лили для меня были просто служанками, через которых между мной и Мишеком появилась незримая нить. Дамир? Ему я никогда не доверяла и не верила. В любую минуту он мог отвернуться от меня и уйти в услужение к кому-то другому. Может, он уже нашёл себе такого человека, и я видела его вчера? Викариэль же… Я не чувствовала отвращения, когда он прикоснулся ко мне, я не стала грязной, он не оставил на мне следов. Кроме тех, которые проявились на шее на утро. Я закрыла их высоким ожерельем, как и безобразный шрам, подаренный мне другим братом.
— О, Гаалир, вложи удачу в руку нашего императора, сделай путь его лёгким, даруй ему победу в битве, во славу имени твоего! — лысый жрец занёс жертвенный нож над горлом белоснежной козочки, приведённой умми специально для ритуала, — Да восславь, да возвеличь род его!
Кровь брызнула на белый мрамор алтаря, окрасив его багрянцем. Коза упала на колени, дёргаясь в предсмертной агонии. Жрец начертал в воздухе круг; он вспыхнул и рассыпался по алтарю мелкими, сверкающими искрами. Бог принял его жертву, как и монеты, которые наложницы кидали в блюдо для подношений.
Даст ли Гаалир для отца победу? А что, если Ворск тоже молит его о том же? Как боги выбирают, на чью им сторону встать, кого из смертных одарить своей милостью? Тот, чья жертва больше придётся ему по нраву? Или же, те, чьё подношение больше? Я думала об этом всю дорогу назад, всё больше запутываясь в божественной воле.
— Аэль, дорогая принцесса! — я инстинктивно отстранилась, когда умми Исадиэль хотела поправить мою прядь волос, выбившуюся из-под серебряного венца, — Я бы хотела узнать тебя поближе, дитя, — её улыбка была приветливой и голос ласков, но за ним таилась скрытая угроза, — Как только вернёмся во дворец, я велю подать сладости и прохладительные напитки. Слышала, что тебе нравятся засахаренные фрукты?
— Верно, матушка.
Дождь барабанил по паланкину, убаюкивая своим звуком. Я всеми силами пыталась подавить зевоту, чтобы не оскорбить будущую императрицу.
— К сожалению, пребывая доселе в лазурном дворце, я не имела удовольствия узнать принцев и принцесс поближе, и теперь хочу исправить эту оплошность. Я надеюсь, ты не откажешь мне, и отобедаешь со мной?
Мне стало любопытно, о чём она хотела поговорить, и я согласилась, пребывая в полной уверенности, что умми заведёт речь об утреннем происшествии.
Она уже перебралась в покои императрицы, занимавшие с добрую треть дворца — с большим балконом, гостевой комнатой и собственной баней. Здесь, когда-то жила и моя мать. Нравились ли ей эти золотисто-голубые комнаты, затянутые парчой и шёлком, или она предпочла бы вернуться к себе, в земли, укрытые снегом? Туда, где она провела бо́льшую часть своей жизни. Была ли она счастлива, находиться подле моего отца и носить каждый день тяжёлую корону, длинные лучи которой стремились высоко вверх? Смогла бы защитить меня? Смогла ли бы полюбить? Глаза увлажнились помимо воли, и я с трудом смогла направить мысли в иное русло, чтобы умми не поняла, о чём я думала в момент разговора с ней.
***
У невесты императора было много привилегий. Умми прислуживали девять служанок и три евнуха, выполняя любые капризы своей госпожи. Они суетились, стараясь угодить ей и заслужить поощрение. Наверное, никто из них не посмел бы ей перечить, как это любили делать те, кто прислуживал мне, в особенности Хьёя и Дамир.
— Итак, — умми красиво сложила руки на коленях. Каждый её жест был плавным и аккуратным. Она словно всегда знала, что станет женой императора и долгое время готовилась к этому.
— Амариаэль, наконец-то я могу поговорить с тобой с глазу на глаз. Я столько слышала о тебе, что невольно заинтересовалась. Надеюсь, ты не сочтёшь меня грубой. Но, раз нам придётся часто видеться во дворце, я хочу, чтобы мы стали добрыми подругами. Узы семьи Руани должны быть крепки.
— Да, матушка, — своим мягким говором она напоминала жрицу богини Эды.
— Мне сказали, ты очень редко покидаешь дворец, отдаёшь предпочтение старым книгам, так ли это, или слухи не верны? Прости, моя милая принцесса, я просто не хочу, чтобы у меня сложилось неверное мнение о тебе.
— Нет, матушка. Те, кто вам это сказали, правы.
— Очень хорошо, потому что у меня есть для тебя подарок, — умми протянула мне большую резную шкатулку с затейливым орнаментом по краям, — Внутри труды фландильского отшельника Крона. Ты найдёшь здесь много интересного для себя, ведь тебе предстоит многое узнать об этой стране.
— Благодарю. Но у меня для вас ничего нет, — я приняла её жест.
— Ничего страшного, — мелодично рассмеялась умми, — Я знаю, как тяжело тебе — жить с мыслью, что скоро придётся выйти замуж, и уехать навсегда из дворца.
— Моей матери однажды пришлось покинуть север, чтобы заключить союз с Аклогонией. И она стала достойной императрицей для моего отца. И я сделаю то, что послужит на благо стране.
— Речи достойные принцессы. Прочтите книгу, может, поймёте что-то полезное об обычаях Фландилии. Знаете, о чём ещё я хотела поговорить? До меня дошли слухи, что вы очень дружны со вторым принцем…
Что это были за слухи? О том, что я была всю ночь в покоях брата, умии Исадиэль узнала первой. Именно это она имела в виду, или намекала на что-то другое?
— Может, посоветуешь мне, что подарить и ему?
Я не сдержала облегчённый вздох, вырвавшийся помимо воли. Сейчас я бы не выдержала расспросов о вчерашней ночи. На горле всё ещё пульсировали следы — отметины рук Викариэля. Они горели так сильно, словно он поставил на коже пылающие огненные метки, и, казалось, умми увидит их даже сквозь ожерелье. И я не знала, как можно объяснить их появление, а тем более странное ощущение в животе, словно внутри расцветал жгучий красный цветок, и больно жалил меня изнутри.
— О, моё милое дитя, не стоит так краснеть, я не хотела тебя ничем смущать.
— Викариэль любит оружие, — поспешно ответила я, чтобы не выдать себя с головой, — Любит лошадей и сладкое вино…
— Вино? Великолепно! Лошадь или оружие — слишком дорого. Светлейший принц и так обвинил меня вчера в излишней расточительности, но, может, вино от Ворских виноделов немного смягчит его сердце?
— Не думаю, что его бы обрадовал напиток, изготовленный теми, кто вторгся в Аклогонию.
— И правда, — покачала головой умми, — Как я сама об этом не подумала? А ты умна… Даже умнее, чем кажешься на первый взгляд. Я едва не совершила такую ошибку… Мои отношения с принцем, и без того натянуты, и подобный подарок только усугубил бы всё.
Умми Исадиэль откинулась на подушки и глубоко задумалась.
— Для звания второго принца Аклогонии, у светлейшего Викариэля слишком маленький гарем. Я думаю, любая из моих девушек с радостью согласится войти туда, чтобы служить молодому господину. Как ты думаешь?
— Я думаю, это лучше, чем вино из Ворска, — что-то неприятно кольнуло внутри. Как будто тот красный цветок стал ещё больше.
— Я думала, что вы близки, но, похоже, ты совсем не знаешь, что может порадовать светлейшего принца, — вздохнула умми, — Жаль, я рассчитывала на твою помощь. Может, принцесса Регенвидель сможет помочь мне? Она ведь его невеста, я не ошибаюсь?
— Нет, матушка, — я наклонила голову, чтобы она не увидела мою усмешку. Моя сестра точно не сможет помочь ей в подобном вопросе, — Прошу простить меня, матушка, но я должна покинуть вас. Викариэль ждёт меня…
— Я рада, что мы смогли поговорить. Надеюсь, моё милое дитя, ты и дальше будешь навещать меня. И ещё; если ты сможешь убедить брата оставить всё, как есть, я буду очень благодарна тебе, и наша дружба сразу окрепнет. Ты ведь понимаешь меня, не правда ли?
***
— Мой принц, смею оспорить ваше решение, — крамрин Джума, императорский казначей, поднялся со своего места, — Император будет недоволен, если узнает, что вы в чём-то ограничиваете будущую императрицу. И, к тому же, вы можете испортить с ней отношения.
Я старательно заносила всё происходящее на бумагу. Умми, словно знала, что этот вопрос поднимет сегодня совет. Викариэль действительно отдал приказ урезать содержание будущей императрицы.
— Меня меньше волнует её отношение к моей персоне, а больше, почему вы встаёте на её защиту. Эта женщина тратит деньги на всякие безделицы, тогда, как началась война. И я думаю, нет нужды рассказывать вам, сколько золота уходит на содержание армии.
— Его величество император…
— Поймёт мои действия, когда вернётся. Моё решение не подлежит обсуждению. Если вы закончили возражать мне, то перейдём к более насущным вопросам.
Советник недовольно умолк и вернулся на своё место.
— Вчера купцы жаловались, что Талихалла более не хочет покупать их специи.
— Так и есть, светлейший принц.
— И, какова же причина их отказа?
— Они говорят, что цены на них слишком высоки. Ворск привозит их вдвое дешевле. Мы проверили, и нам показалось, что цены Аклогонских купцов действительно высокие. Но сейчас сезон дождей, да и, как вы сказали, война — они не могут продать их дешевле…
— Передайте купцам, что, в таком случае, они и вовсе ничего не продадут. Наши торговые отношения с Таллихаллой пошатнулись. До тех пор, пока император не одержит победу, придётся идти на какие-то уступки. Как только Ворск потерпит поражение, мы наложим на них торговый мораторий, и сможем диктовать свои цены. А пока, нам стоит подстроиться под условия торгового соглашения с Талихаллой. Что-то ещё?
— Да, светлейший. В наших портах вспышка «любовной хвори». Из Вестана прибывает много шлюх, и они разносят заразу.
— Вестан, — гневно произнёс Викариэль. Вторжение вестанцев было лишь вопросом времени, раз их союзная страна напала первой, — И если матросы знают, что эти шлюхи больны, то почему они ходят к ним?
— Всё по той же причине, светлейший, — отозвался крамрин, — Они берут всего серебряную монету, тогда, как аклогонки просят шесть.
— Пошлите гонца к морскому начальнику, пусть отправит шлюх к морским ведьмам, и те разносят свои болезни среди них.
— Да, светлейший.
— На сегодня мы закончим. Но есть ещё одно дело — начинайте готовить дворец к встрече королевы Марны. Однако, никаких излишеств. Блюда не должны быть слишком острыми, и пусть повара кладут поменьше пряностей в вино. Подготовьте ей сиреневые апартаменты — они просторные, хорошо обставлены, достойны королевы. Мы не должны ударить в грязь лицом, к тому же, союз с севером, сейчас крайне необходим для нашего государства…
***
— О чём вы говорили с умми? — Викариэль сделал ход, и открыл своего правителя. Он сделал это специально, или просто не подумал, что император, да к тому же безумный — лёгкая мишень для меня?
— Она подарила мне книгу. И интересовалась, что бы могло понравиться вам. Она хочет вашей дружбы, думает, что вы её недолюбливаете, — не стоило передавать брату мой разговор с будущей императрицей, но мне не понравились её слова. Она пыталась вызвать во мне какие-то чувства, и я пока не знала, для чего. Я сделала свой ход, направив трёх вельмож против императора Викариэля.
— Ну, ещё бы. Она, раее жившая в лазурном дворце, получила в свои руки, хоть и небольшую, но власть. Умми далеко не дура и знает, что долго без сильных союзников её удержать не удастся. И она быстро станет марионеткой в более умелых руках, если не заручи́тся поддержкой тех, чьё слово имеет вес во дворце. В этом ничего плохого нет — без поддержки со стороны очень трудно выжить при дворе, имея такое количество соперниц, — Вик сделал свой ход, прикрыв императора шестью подданными, которые, впрочем, вельможам не были помехой.
— Чьё слово имеет вес, — задумчиво повторила я фразу брата, перекатывая её по губам, — Но не моё.
— Верно подмечено, — Викариэль рывком снёс вельмож всего одной принцессой. Я лишь тихо ахнула, потеряв в мгновение ока половину своей арми, — Ты ей ни к чему.
Я опять проиграла. В который раз Вик обманными ходами громил меня, оставляя в дураках.
— Ты не умеешь проигрывать, — рассмеялся брат, глядя, как кости разлетаются во все стороны, когда я скинула их со стола, — Тебе стоит спокойнее воспринимать свои поражения. В жизни их будет не мало. Сейчас ты, подобно своим фигурам, ставишь себя в невыгодное положение, позволяешь другим управлять тобой. Посмотри, как я ловко всё забрал у тебя из-под носа, сделав обманный ход, приманив тебя безумным императором, как наживкой. Власть не сосредоточена лишь в одних руках. Не имея за спиной надёжной стены, всё может рухнуть в одночасье. Умми поняла это, когда вступила в игру на пути к трону и власти. И ты ей не нужна. Ей нужен я. И теперь она прощупывает почву, кто для неё более выгоден — ты или Регенвидель, чтобы сделать одну из вас связующим звеном со мной.
— Что же мне делать?
— Выбрать. Настал тот день, когда шаг на одну из сторон может решить твою дальнейшую судьбу. Пойдёшь против умми — рискуешь нажить врага в её лице, — Викариэль на секунду замолк.
— Если я приму её правила игры?
— Сама подумай, что тогда будет. И реши. Может, ты зря открыла мне дверь сегодня? — внутреннее чутьё подсказало мне, что он придёт вечером. Поэтому, когда я услышала его лёгкую поступь, даже не удивилась, и сама впустила брата к себе в покои.
— Что ты думаешь по поводу сегодняшнего совета? Верны ли были мои решения?
— Вы велели отправить шлюх к морским ведьмам. Вы велели утопить их?
Викариэль поперхнулся вином и громко закашлялся.
— Боги, сестрица! Ты хоть знаешь, кто такие шлюхи, что с такой непринуждённостью говоришь об этом? Так я тебе расскажу. Шлюхи — это женщины, которые делают то же самое, с мужчинами, что ты видела в святилище. Только они получают за это звонкую монету. Я иногда забываю, какое же ты, по сути, ещё неразумное дитя.
— А как же умми? — в спешке я увела разговор в другую сторону, — Почему вы решили пойти против неё?
— Я просто стремлюсь ограничить её влияние на отца, и не хочу, чтобы власть ударила ей в голову. Если она поймёт, что я поступаю ей же во благо и смирится с некоторыми вещами, то мы сможем найти с ней общий язык. Но, если она будет жаждать власти, тогда придётся поставить её на место. Что-то я засиделся у тебя, сестрица. Хорошая вышла партия. Правда, играть лучше ты не стала…
***
У меня снова ничего не получалось. После того дня, как мне удалось вдохнуть жизнь в свой узор и создать сферу, больше ничего не происходило. И виной этому был Викариэль. Мысли разрывало от обилия навязчивых образов, Вик только всё усугубил, а Хьёя подлила масла в открытый огонь.
— Как вы могли, принцесса?! Вы ведь уже помолвлены, и ваш жених рассчитывает на вашу чистоту…
Впору было горько рассмеяться. Хьёя не понимала происходящего вокруг меня. И не знала ничего ни об Эльоре фландильском, ни о цели моего брака.
— Вы даже не понимаете, что теперь говорят. Вы вернулись в свои покои в одной рубашке, без платья, проведя всю ночь у Викариэля… Как вы можете быть такой беспечной? Ваш брат уже мужчина, а не мальчик. И игры для него приобрели иную форму. Только вы до сих пор предпочитаете ничего не замечать. Боги! — ахнула служанка, увидев посиневшие следы на шее, — Это… Это сделал Викариэль?
— Принц Викариэль. Ты говоришь о моём брате, но называешь его по имени, как простолюдина, что недозволительно для слуги.
— Принцесса… Слышать от вас подобные речи… Вы ведь раньше избегали принца, а теперь проводите с ним столько времени, совсем забыв о своём долге.
— Я никогда не забывала о своём долге — каждый старается мне напомнить о нём. И я хочу напомнить тебе о твоём. Вскоре в Аклогонию прибудет королева Нархольда. И ты отбудешь назад на север вместе с ней… — я была к ней жестока. Хьёя была со мной рядом уже много лет, и я всегда прощала её излишнюю дерзость, слушала её и уважала, пока она не перестала вести себя, как слуга. Какое право она имела мне выговаривать?
Я глубоко вздохнула, пытаясь сосредоточиться на узоре, но все усилия ушли впустую — никак не получалось очистить свой разум, как это произошло в прошлый раз. Я не могла найти себе места; вставала, ходила кругами, пытаясь успокоить тревогу, разбушевавшуюся внутри. Приезд королевы, тайны Дамира, разговор с умми, с Викариэлем, письмо от принца ми Сога… Я разрывалась, терялась, не могла заснуть. И не было рядом того, кто прочёл бы мне сказку, чтобы веки сомкнулись, чтобы не снились тревожные сны. Вот почему Вик хотел хотя бы на какое-то время отрешиться от всего мира. Его действия в совете, решения — всё оставляло свой особый след в душе, поэтому вчера он не мог заснуть, измученный тяжёлыми мыслями. Он был одинок вчера, удерживая мою руку. Он был одинок сегодня…
Холодные капли струились по тёмному стеклу. Дождь рвался внутрь, умолял, чтобы его впустили, но все окна были закрыты — во дворце ему было не место. Ночь давно вступила в свои права, но я знала, что Вик тоже не спит. И я знала, где он сейчас.
— Принцесса… — Хьёр нёс ночную караул у моих дверей.
— Проводи меня в библиотеку, — я не буду прятаться в коридорах дворца, с затаив дыхание, бояться, что меня увидят. Я пройду открыто, как принцесса, даже если Регенвидель будет потом ненавидеть меня ещё сильнее, и появится новая почва для слухов. Я осознала, почему она так смотрела на меня — Реген увидела тот свет, исходивший от Вика, намного раньше меня. Но приблизиться и прикоснуться к нему не могла — брат отталкивал её. И она не понимала, что именно ему было нужно. А я поняла. Я всё поняла.
— Аэль? — Викариэль оторвался от бумаг. Под его глазами залегли глубокие тени, лицо выглядело ещё более измождённым.
— Я здесь, чтобы разделить с вами тяготы. Если вы мне это позволите.
Вик отложил кисть в сторону.
— Ты ведь осознаёшь, что встав на мою сторону, наживёшь новых врагов? И будущая императрица тоже будет настроена против тебя, ведь я не собираюсь давать ей поблажек. Ты понимаешь, что всё станет намного сложнее? Что ты будешь беспрекословно исполнять мои поручения и приказы, что ты станешь принадлежать мне душой и… — Вик осёкся на полуслове, — Я просто дразнил тебя. Играл с тобой, втягивая в дворцовые распри. Хотел посмотреть, что ты из себя представляешь. Я не стану твоим врагом, если ты решишь и дальше прятаться от мира, отсиживаясь в своих покоях. Я ничего от тебя не жду. Поэтому, уходи…
Уже дважды он пытался прогнать меня. Уже дважды моё сердце наполнялось решимости идти по новому, незнакомому мне пути. Я села напротив Викариэля и он молча протянул мне кисти. Для меня это был очень большой, серьёзный шаг, ломающий жизнь, которой я жила раньше, пребывая в неведении, не зная практически ни о чём, что творилась во дворце. И у меня никогда не было той стены за плечами, о которой недавно говорил Вик. И я не знала, верно поступаю или нет, но сомневаясь во многих своих решениях и своём выборе, сейчас я была уверенна, что хочу этого.
— Завтра ночью, — сказал Викариэль, когда мы закончили с письмами для Талихаллы, — Приготовь свои покои. Теперь я буду бывать у тебя намного чаще…
