Спустя неделю. Остров Сентикрит, главный штаб. Полковник Верманд Шеркин.
— Ситуация складывается… не самая приятная, — проговорил Себастьян, читая выкладки по снабжению, которые предоставил подполковник Курц Вихнер. Молчаливый криговец, которого приписали еще к моему ретроганскому полку после Тункар Минимис, а ныне — ответственный за организацию снабжения во всем полку, сейчас сидел слева от меня с идеальной осанкой и абсолютно отрешенным лицом, смотря в одну точку на стене палатки. Только приняв командование над этим полком, я решил назначить Курца именно на этот пост — все же в прошлом он был квартирмейстером в Корпусе Смерти Крига, а значит, опыт в организации снабжения имел немалый. Да и признаться честно, давать ему под командование какие-либо подразделения я тогда не рискнул — это могло привести либо к неоправданно большим потерям среди еще не самых опытных гвардейцев, либо к серьезным конфликтам с офицерами нижнего звена. Все же криговцы были слишком прямолинейны во многих вопросах, требовали от солдат четкого исполнения абсолютно любых приказов и при этом не особо различали криговских солдат от других — для них все были на одно лицо. Убийственная смесь, что тут еще скажешь. Да, в какой-то мере было тяжело командовать всем полком без заместителя, но я справлялся, а Курц тем временем с фанатичной упорностью занимался снабжением, выбивая из бедных планетарников все, что нужно, в точности со всеми бумагами, ни больше ни меньше. Количество жалоб на его поведение со стороны Администратума, дворян, губернаторского секретариата и прочих организаций было таким, что мне их уже девать просто некуда. Печь топить мне нужды в такую жарень никакой нет, а использовать эти бумажки вместо туалетной бумаги я не собирался — поберегу, что называется, свою задницу. И это ведь я еще не брал в расчет жалобы на комиссара Мерцелиуса ото всех тех дворян, которые не особо понимали, что я, в общем-то, ничего ему запретить не могу и вообще мы из разных иерархий. Дворяне, чтоб их. Теперь же нам необходимо было разобраться с той ситуацией, что начала возникать у нас в плане снабжения. Ведь согласно подсчетам Курца, все было не очень хорошо. — Это еще мягко сказано, — произнес майор Монтиас, чья голографическая голова, как и головы всех остальных майоров, сейчас парила над общим столом. Единственная причина, почему он сказал это настолько цензурно, было присутствие как магоса Финцельда, так и представителей СПО во главе с маршалом Монлартом и четырьмя генералами. И хотя магосу наверняка было плевать на сквернословие, а Гунарту — откровенно насрать на СПО, он все же помнил мою просьбу держать себя в руках. Не очень хотелось ударить в грязь лицом перед гостями. А то потом идут слухи про то, что в гвардии даже высшее руководство сплошь и рядом необразованное быдло. Иди потом, разубеди их. Ситуация же, которую описал нам подполковник, была «неприятной» по одной причине: ракеты. Для поддержки высадок десанта, за неимением других альтернатив, решили использовать ракеты, которые производились на кузне «Шивран», что специализировалась на производстве ракетно-артиллерийского вооружения и боеприпасов. Вот только с этим были немалые проблемы, на которые теперь и сетовал Курц. Проблемы доставки и расхода быстро дали о себе знать после начала контрнаступления, и следовало это решить до того, как ракеты на местах просто закончатся. — Придется серьезно сократить потребление, — предложил идею майор Ригарт. Здравая, конечно, идея, хотя и не без изъянов. — И оставить солдат без прикрытия? — посетовал майор Валиш, командующий десятым, самым необстрелянным, батальоном. Смешение новичков с обстрелянными солдатами не решило все проблемы отсутствия опыта в подразделениях, потому он постоянно думал, что любая операция может закончиться либо неоправданно большими потерями, либо вообще провалом, отчего постоянно пользовался стратегией «вначале разбомби, потом зачисти, что останется». Собственно, он и был самым большим потребителем ракет, а также причиной кучи жалоб со стороны артиллеристов СПО, которым не свезло с ним работать. — Учитывая отсутствие авиации и артиллерии, у нас возникнут серьезные осложнения при таком раскладе. — По-вашему, гвардейцы не справятся с возложенными на них задачами без ракетной поддержки? — спросил один из генералов СПО с легким оттенком высокомерия. Имени я его не помнил, но точно знал, что он из Дома Сихаулт и что его сына разжаловали за нападение на гвардейца. Оттого он и решил вставить свое слово, а может, даже и спровоцировать. — В некоторых случаях ракетная поддержка может серьезно переломить ход боя. К тому же это помогает снизить потери, что сейчас особенно важно, учитывая ситуацию с СПО, — с самодовольным спокойствием ответил Валиш, никак не обратив внимание на промелькнувшее оскорбление. Сам Валиш не был ретроганцем. Когда он был дворянином на Унгоше, то добровольцем попал в Сто Семнадцатый Ретроганский полк по окончанию нашей кампании, когда я сам еще в рядовых бегал. Так что он хорошо знал, как поднасрать дворянам словесно. Выходило у него вполне хорошо. — Однако, судя по выкладкам подполковника, основная проблема, которая назревает, заключается в количестве выданных нам ракет. Почему нельзя выдать нам больше? — спросил майор Вальцдун из восьмого батальона, решив пресечь назревающую демагогию. Он ее не переваривал и всегда задавал вопросы, каким бы банальными или даже оскорбительными они ни были, напрямую. — Причина этому заключается в поставочных обязательствах анклава Адептус Механикус на Акитос Прайм, майор Вальцдун, — сухо, как и всегда, без капли эмоций проговорил синтетическим голосом магос Финцельд. — Десятинный флот прибудет на планету через три месяца, и если мы изымем часть ракет, подготовленных для отправки, мы не сможем полностью восполнить пробел. Кузня «Шивран» работает на сто тридцать процентов своей производственной мощности в связи с ситуацией в секторе, вследствие чего восполнять дополнительные потребности местных сил в больших количествах, нежели в данный момент, не представляется возможным. — А разве орочье вторжение — это не весомый повод перераспределить поставки в нашу пользу? — задал вопрос майор Веркис. — Я отправил запрос в Пентаумвират Архимагосов Мартифоса для изменения поставочных директив. Ответа в данный момент не последовало. Без их личного разрешения я не имею возможности менять данные директивы. «А ответ на запрос в ближайшее время можно не ждать…» — понял я про себя. Остальные, судя по лицам, также это поняли. — Ясно, благодарю за ответ, магос, — сказал Себастьян. Все равно спорить о чем-то тут было бесполезно: у магоса связаны руки, а идти против директив, понадеявшись на принцип «победителей не судят», он уж точно не станет. Техножрецы подобным занимаются лишь в отчаянных случаях, а здесь у нас такого не было и близко. — Значит, будем работать с тем, что имеем, — сказал я, подытоживая все вышесказанное. Приятного было мало, но у нас хотя бы еще были ракеты, так что все же можно было утешить себя мыслью: «Могло быть и хуже.» Возражений не последовало. — И самое главное, что нам необходимо решить — это то, как мы перераспределим уже имеющиеся запасы. — Сейчас самые жаркие бои ведут мои парни, — начал майор Окингар, командовавший седьмым батальоном. — На архипелаге Гоарус орки имеют довольно серьезные силы. Ракеты нам хорошо помогают, хотя уже чувствуются перебои со снабжением. Несколько раз и вовсе уже даже приходилось отказывать в ракетной поддержке. Я отправлял подполковнику запросы, но теперь понимаю, что к чему. Так что заранее говорю, подполковник, все мои запросы до сегодняшнего дня можете выкинуть. — Принято, майор, — сухо сказал Курц, слегка повернув голову и посмотрев на майора. Через секунду он продолжил смотреть на стену палатки. В такие моменты он все больше напоминал мне магоса Финцельда. «Интересно, кто из них более безэмоциональный?» — спросил я сам себя, пытаясь подавить улыбку. Не стоило сейчас этого делать в присутствии остальных. Поймут неправильно. — При всем уважении к вашему батальону, майор Окингар, — начал майор Нимарт, командовавший девятым батальоном. — Однако тут я с вами не до конца согласен. Да, бои за архипелаг Гоарус идут довольно активные, однако сам архипелаг имеет в своем составе довольно крупные острова. Это позволяет активно использовать обыкновенную артиллерию в виде «Сотрясателей», «Василисков» и чего еще покрупнее. — Это еще как посмотреть, — проговорил Окингар. — Большая часть островов там — это крутые холмы, скалы и джунгли. Да и «Василисков» у нас совсем немного, чтобы обеспечивать пехоту артиллерийской поддержкой при продвижении вглубь островов. — Да, но у вас все же есть возможность для установки плацдармов и прикрытии артиллерии. Моему батальону приходится работать на десятках атоллов и мелких островах. И ладно бы еще первые можно зачищать с помощью корабельных «Гидр» или болтеров, тут проблем нет, но на вторых артиллерию разместить незаметно сложно, а если все делать в открытую, то сдержать контратаки зеленокожих без ракетной поддержки вряд ли получится, — продолжил объяснять Нимарт. Доводы у обоих были вполне серьезные, но, к моему счастью, никто тут не собирался орать друг на друга, брызжа слюнями — тут все друг друга хорошо знали, чтобы уладить все спокойно. — При всем моем уважении к вам, господа, — вклинился в разговор маршал Монларт. — И ко всей Имперской Гвардии, но Силам Планетарной Обороны ракеты необходимы едва ли не в больших масштабах. Гвардия хотя бы имеет немалую выучку и качественное снаряжение. Наши войска подобным, к сожалению, обделены. — Мы это понимаем, маршал, — произнес Себастьян. — Но стоит признать, что гвардия сражается на самых тяжелых участках. Тот же остров Такир, к примеру. Как выяснилось, одного батальона гвардии там явно недостаточно, чтобы зачистить все в приемлемые сроки, и ракеты нам понадобятся в еще больших количествах, чем раньше. Или Шульдамарские острова. Потери гвардии там уже не внушают оптимизма. Я сразу же заметил, как лицо майора Лекрима исказилось в гримасе злости. Именно его пятый батальон вместе со скитариями пытался вычистить эти Шульдамарские острова, в которых орки прочно засели благодаря холмистой местности. — Должен признать, что маршал, в какой-то степени, прав, — начал я, решив вмешаться до того, как тут начнется перепалка. Пускай она и будет проходить спокойно, так как и маршал, и Себастьян умели себя вести при переговорах, тратить на это времени я не хотел. — СПО действительно нуждается в ракетах больше гвардии, учитывая их подготовку. Однако участие гвардии на самых тяжелых участках уравнивает эти потребности. Потому перераспределять поставки в пользу лишь СПО у нас не выйдет, иначе гвардия понесет слишком серьезные потери и это затормозит общий ход наступления. — Можно перераспределить поставки в соотношении с количеством орков на острове, — предложил идею майор Хискен. — К сожалению, с этим наличествуют сложности, — начал я. — У нас нет достаточно надежных методов, чтобы вычислить количество орков перед высадками. Множество раз разведданные, предоставленные Адептус Механикус, оказывались либо неточными, либо совсем ошибочными. Как мне объяснил магос Финцельд, всему виной обильное количество растительности. Потому подобный вариант может оказаться недейственным. Нужно что-то другое. Наступило молчание. Даже генералы СПО молчали — видимо, они поняли, что начни они предлагать что-то в пользу СПО, их тут быстро с дерьмом смешают, причем так цензурно, что и пожаловаться будет некому. У меня самого конкретных идей не было. Точнее, не было таких идей, которые бы всех точно устроили бы и не привели бы к тому, что кого-то придется обделить. Да, я мог спокойно своей властью приказать отправлять ракеты кому-то конкретному, но тут стоило учитывать, что если я даю одному, то отнимаю у всех остальных, в то время как распределять все ракеты буквально поровну просто бессмысленно — их тогда вообще никому ни на что не хватит. И тот, и тот вариант серьезно ударяли по наступательному потенциалу. А этого сейчас нам совсем не нужно было. — Думаю, есть одна идея, — спустя где-то полминуты произнес майор Рамвер, до этого хранивший молчание. — Можно перераспределить поставки согласно площади островов. На маленькие острова отправлять ракеты, а на большие — простую артиллерию. — В этом есть смысл, — поддержал Рамвера майор Вальдцун. — С артиллерией, конечно, сложнее, но в нашей ситуации не выбирают. — Это вполне разумно, — продолжил мысль маршал Монларт. Уж его словам я не удивлялся, СПО зачищала маленькие острова десятками. — Только вот как нам быть? — спросил Окингар таким голосом, каким обычно люди язвительно напоминают, что они все еще здесь. — Без ракет с тем количеством артиллерии, что у нас есть, мы не то что далеко не продвинемся, мы просто застрянем. — Поддерживаю заданный вопрос, — сказал майор Лекрим. Ему тоже было важно узнать на него ответ. — Ваши операции пока что приостанавливаются, — сказал я, немного подумав. — Вы займете оборону и будете ждать прибытия артиллерийских подразделений СПО. — Тогда возражений нет, — сказал Окингар. — Аналогично, — сухо сказал Лекрим. — Кто-то хочет высказаться? — спросил я, обращаясь ко всем присутствующим, но возражений не последовало. Я знал, что это не из-за моего звания — эти люди могли мне высказать в лицо все, что они думают. Просто ни у кого не было варианта лучше. — Тогда решено. Подполковник Вихнер, батальонам один, пять и семь — наивысший приоритет на доставку артиллерии и боеприпасов. У них самих вывезти все оставшиеся ракеты и распределить по войскам гвардии, которые будут зачищать мелкие острова, приоритет батальонам с наибольшим количеством солдат, имеющим небольшой боевой опыт, в особенности десятый батальон. — Принято, полковник, — сказал Курц, повернувшись ко мне. Он ничего не записывал — память у него была великолепная, да и в случае чего он всегда мог запросить стенограмму совещания. Для него пометки были лишней тратой сил и ресурсов. Как-никак, бумагу и карандаш можно было потом использовать где-то с большей эффективностью. Криговец, что тут еще сказать. — Вот и хорошо. На этом совещание можно заканчивать. Все могут быть свободны, — произнес я, после чего все десять голов погасли. Маршал и генералы быстро встали и вместе с магосом Финцельдом направились к выходу. Я же, недолго думая, потянулся за пачкой сигарет. Еще одно совещание прошло. Еще один небольшой шаг к нашей победе.Спустя две недели. Остров Гангаши. Комиссар Августин Мерцелиус.
Вот уже две недели идет наступление на юг. Сотни тысяч солдат СПО, гвардии и скитариев продвигаются все дальше и зачищают остров за островом. Орки тем временем уже перешли к глухой обороне без какой-либо координации. Некоторые попытки контрнаступления с их стороны были пресечены еще в море передовыми эскадрами вооруженных судов, после чего прекратились окончательно. Расслабляться никто не собирался, было понятно, что зеленокожие, тем более ведомые такой личностью, как Корвуарский Орк, не будут сидеть сложа руки, но пока что можно было хотя бы воспользоваться этим и отвоевать как можно больше островов. Но вместе с наступлением начали поступать и раненые. Тысячи искалеченных, но живых, спасенных солдат, выбывали из строя. Доставлять их на Сентикрит было слишком далеко и затратно в плане занятости кораблей и шаттлов, а потому их решили переправлять сюда, на остров Гангаши. Перепаханный под сахарные плантации и сожженный огнеметными командами примерно на три-четверти, остров со своими равнинами стал хорошим пунктом сбора для всех раненых, которым нужна была длительная реабилитация. Всех, кому могли помочь своими силами, оставляли тут и потом возвращали на передовую, в то время как тех, кто нуждался в аугментации, отправляли на континент, в руки Адептус Механикус. Потому и неудивительно, что на этом острове уже возник еще один палаточный город, пускай и не таких масштабов, как на Сентикрите. Я же был здесь, к счастью, не по прямому направлению к врачам. Причина была другой и довольно важной — награждения. Несмотря на то, что количество жертв, раненых и преступников возрастало с каждым днем, количество тех, кто совершал подвиги и при этом выживал, но оказывался здесь, тоже неуклонно росло. Потому я решил их всех наградить лично: как-никак, надо было мотивировать других на такие же подвиги, да и самим раненым будет намного приятнее, что их награждает лично комиссар. Отличный показатель того, что твое достижение действительно стоящее. И вот теперь я стою в большой палатке, передо мной — сто шесть человек, которые были удостоены награды и выжили, и еще примерно столько же помощников или друзей. Многие раненые были на инвалидных колясках, еще больше были с костылями. На всех солдатах без исключения были бинты — где снежно-белые, где уже грязные, но они были на всех, отчего перед глазами буквально была мешанина из человеческих лиц, одежды и белых пятен бинтов на фоне зеленой поверхности стенки палатки. Все взгляды были прикованы ко мне. От этого было немного неуютно. К своему удивлению, я заметил, что выступать перед таким количеством людей мне еще не приходилось — все же выступление по вокс-связи считать нельзя было, а в бою тебе и вовсе похер, кто на тебя смотрит. — Приказом Официо Префектус в лице его уполномоченного представителя, комиссара Пятнадцатого Верлонского Пехотного Полка Имперской Гвардии, Августина Мерцелиуса, награждается… — говорю я четко поставленным голосом, смотря в папку с текстом приказа, под которой небольшая стопка бумаг с именами всех героев сегодняшнего дня. — Рядовой Абирт Горик, Серебряным Орденом Храбрости за проявленное мужество и уничтожение трех единиц вражеской бронетехники за один бой. Палатка взрывается аплодисментами. Вперед вышел парень без левой руки до самого плеча. Как выяснилось, он орудовал гранатометом, подбил две «Химеры» и одну «Гидру» во время орочьей контратаки, а затем орочья пуля ему отрубила руку и его отправили сюда. В глазах парня, которому было всего восемнадцать лет, горела гордость, радость и некоторое неверие во все происходящие. Он смотрел на меня так, словно я был каким-то призраком. Я приложил руку к виску, он сделал то же самое, после чего я пожал ему руку и выдал красную коробочку, поданную мне одним из кадетов-помощников, в которой и лежала медаль, а вместе с ней — заламинированный документ о выдачи медали с моей подписью и печатью, а также специальный пакет с разными подарками. С ними пришлось еще повозиться. И не в плане «достать», а в плане «придумать». Ведь было отлично понятно, одной медальки было недостаточно. Ведь что такое медаль, по сути? Кусок металла красивой формы, который напоминает тебе о твоих подвигах и показывает другим, что ты сделал что-то особенное. Вот только напоминать и показывать это тебе будет только тогда, когда ты уже вернешься домой после войны. А что, если ты погибнешь в следующем бою? Какой прок от этой медали? С такими мыслями я и начал думать, что и как делать. В итоге решил, что солдатам более чем приятно будет получить какие-то житейские радости: сладости, консервы, сигареты. Потому в пакеты я решил положить пачку печенья, пачку сахара и соли, танну, рекаф, сухое молоко, консервированную рыбу, икру, вяленое мясо, блок сигарет. И все дорогое, качественное, то, что сюда снабженцы либо вообще не завезут, либо завезут только для высшего офицерского состава. Это точно должно было скрасить их тяжелые, армейские будни. На мое счастье, губернатор также заботился о ветеранах: все, кто получал медали или ранение, получали пожизненную пенсию. Все же Ориси был бывшим лорд-генералом, и бросать солдат, прошедших войну, как это делали в моей прошлой жизни, он не собирался. Это радовало. — Так держать, Абирт, — проговорил я, смотря парню в глаза и похлопав по плечу, после чего приложил ладонь к виску. Глаза парня стали еще шире от переполняющих его чувств. Казалось, они сейчас у него выпадут. — С-служу Императору! — нервно ответил парень, после чего направился на свое место. Я же снова взял список в руки и обратился к остальным. — Рядовой Анорис Вихьянг, Серебряным Орденом Славы за убийство вражеского командира, повлекшее за собой бегство противника, будучи раненым. С первого ряда ко мне подкатили на инвалидной коляске двадцатилетнего парня с перевязанным правым глазом и правой рукой. Во время боя его ранили в руку, но он все равно смог убить вражеского босса, отчего атака орков распалась, а на следующий день парню влетела пуля прямиком в оптический прицел и попала в мозг. Это его не убило, но вызвало паралич левой стороны тела. Также отдав ему честь и пожав руку, я отдал ему коробку и пакет, положив их ему на колени. — Так держать, Анорис. — Служу Императору, — проговорил он уставшим голосом. Я был более чем уверен, что он сейчас находится под обезболивающими. Коляску откатывают, а я продолжаю. — Сержант Армит Кинор, Золотым Орденом Командира и присвоением звания «лейтенант», за проявленную стойкость и непоколебимость в обороне при командовании несколькими подразделениями против превосходящих сил противника. Палатка взрывается еще более бурными аплодисментами. Ситуация с этим сержантом вышла удивительной. Взвод «Василисков», в котором он служил, занял высоту и начал поддерживать огнем атакующих, что пытались зачистить захваченный орками порт. И тут вдруг произошло: мало того, что орки контратаковали и прорвали линию фронта, так еще и всем скопом направились к высоте, по-видимому, решив захватить орудия. Лейтенант, командовавший взводом, запаниковал, приказал отступать и дал деру вместе с отделением управления, в то время как сержант взял на себя командование и приказал держаться до подхода подкреплений, пока «Василиски» продолжали огонь. И таки продержался, а огонь артиллерии позволил взять штурмом порт. За это, правда, теперешний лейтенант заплатил тем, что был изрешечен орочьей гранатой, а из всего взвода осталось лишь семнадцать человек, которые также сидели здесь, в ожидании своей очереди. Сам Армит вышел ко мне на костылях — на такого героя не жалели медикаментов из запасов гвардии, потому он быстро шел на поправку. — Так держать, Армит, — сказал я теперь уже лейтенанту, похлопав по плечу. В его глазах, кроме безудержной радости и гордости, я видел еще и слезы. Он не мог их сдержать. — Служу Императору… — проговорил он, после чего ушел обратно. — Рядовой Бернард Роакус, Серебряным Орденом Храбрости за проявленную храбрость в бою и убийство вражеского командира, повлекшее за собой бегство противника, будучи раненным. Вперед, на костылях, с перевязанной левой ногой, вышел молодой, двадцати трех лет, парень. Во время марша он попал ногой в капкан из деревянных кольев, после чего на колонну напали облитые фиолетовой краской орки. Но мало того, что парень не запаниковал, так он еще и начал отстреливаться из лазгана по оркам, в конце концов умудрившись прибить вожака, что попытался на него пойти с топором. Это и спугнуло орков. — Так держать, Бернард. — Служу Императору! — бойко ответил парень, словно его нога не была превращена в кровавое месиво. Как только ему не назначили ампутацию с последующей аугментацией, я мог только догадываться. — Рядовой Бинол Холхот, Серебряным Орденом Храбрости, за уничтожение вражеского танка, повлекшее за собой убийство вражеского командира и бегство противника. Вновь аплодисменты. Откуда-то с последних рядов выбирается восемнадцатилетний парень. Во время штурма захваченного города орки ринулись в контратаку во главе с двумя «Леман Руссами» и одним «Махариусом». СПО уже хотели отступать, пока Бинол засел в окопе на пути командирского «Махариуса» и хотел уничтожить его мельтазарядом. Шальная пуля попала ему в плечо, сломала ключицу с лопаткой и перебила нерв, отчего правая рука отказала, но парень все равно смог забросить заряд ему под днище. Как итог, танк взорвался вместе с командиром, а два оставшихся «Леман Русса» сразу же начали выяснять, кто теперь главный, устроив танковую дуэль. По ее итогам оба танка были обездвижены, а один потом и вовсе уничтожен, но к тому времени СПО успели собраться с силами и контратаковали, после чего все же выбили орков из города. Сколько бы понадобилось сил на его освобождение, если бы не действие Бинола, даже представлять не хотелось. — Так держать, Бинол. — Служу Императору, — произнес он с улыбкой на лице. Дальше были еще имена, еще медали, еще подвиги. И читая все это со своего напечатанного секретарем списка, я все больше задумывался над всем этим. Эти люди, эти молодые парни, восемнадцати-двадцати лет, были готовы на все, лишь бы остановить врага, и даже ранения не были для многих из них причиной остановиться и попытаться перевязать раны. Они лишь сжимали зубы и сквозь боль шли дальше, следуя одной лишь цели убить врага, любой ценой, даже если эта цена — сама жизнь. И смотря на них, читая доклады про их подвиги, я спрашивал себя — смогу ли я так сделать? Смогу ли я, если это потребуется, отбросить от себя страх за свою собственную жизнь, и совершить нечто подобное? Ответ я дал себе, когда награждение закончилось. Нет. Я бы не смог так сделать. Приходилось признать самому себе, моя жизнь была мне еще слишком дорога. Да, я до сих пор не знал, для чего я здесь, я не знал, что мне делать дальше, я не имел для себя глобальной цели, ради которой можно было идти вперед несмотря ни на что. Моей целью было выжить, следуя зову инстинкта выживания. У этих людей была причина отбросить страх и пойти на все, лишь бы остановить врага, уничтожить его: они сражались за свою планету, за свой дом, за свои семьи, за будущее для своих детей. У меня здесь не было таких причин. Я лишь хотел жить, и именно ради этого, как бы парадоксально это ни звучало, я шел под пули, боясь каждую секунду быть убитым. Но одно дело — идти вперед, замаскировавшись под гвардейца с помощью маскхалата, слившись с толпой, чтобы просто по теории вероятности иметь меньше шансов, что кто-то из орков начнет стрелять именно в меня, и совсем другое — это броситься на врага и не смотреть на то, что это может быть последнее, что ты сделал в своей жизни. Я бы так не смог. Я был не таким, как эти люди. Они смогли бы так сделать еще раз. Черт, они сделают так еще раз, как только это потребуется, просто потому что по-другому они не могут. А вот я сделаю все, лишь бы спасти свою шкуру. Я так уже делал. Я уже однажды бросил множество людей, чтобы спастись, оставив их в рабстве у орков, зная, что их ждет страшная участь. Я это сделал, потому что по-другому нельзя было спастись, но в том-то и дело — в первую очередь я думал именно о себе и ни о ком другом. Даже когда я планировал все это с Аскиртом и Ниртом, я думал о том, что они мне нужны именно как помощники, как инструменты, без которых все это провернуть не удастся. Это уже потом я смог назвать их чем-то большим, чем инструментами и помощниками. Думая обо всем этом, я задавался другим вопросом — а имею ли я право награждать этих людей? Имею ли я право жать им руку, говорить им «так держать» и вызывать у них чувство трепета перед собственной персоной, в то время как сам уже больше похожу на красивый мешок, наполненный дерьмом из лжи, лицемерия и трусости? Наверное, все же нет, учитывая, что даже это награждение, в какой-то степени, делается не столько для того, чтобы поддержать моральный дух солдат, сколько для моей собственной репутации, которая помогала мне избегать выстрелов в спину. «Насколько же я мерзок…» — думал я, понимая, что с этим я ничего не в состоянии сделать. По-другому я не могу. Нет у меня причин для этого самого «по-другому». Я был загнан в угол с того самого момента, как оказался в этом теле, и цеплялся за жизнь любыми, даже самыми косвенными средствами. С такими мыслями я шел по медицинскому городку, пытаясь проветриться морским бризом, но вместо этого чувствовал лишь удушающий запах хлорки и спирта, от которого уже просто тошнило. Это было иронично. Когда-то я хотел быть врачом, а значит, должен был сталкиваться с этим запахом. — Господин комиссар! — крикнул кто-то слева от меня. Голос был достаточно громким и в какой-то мере злым. Остановившись и повернувшись, я заметил, что в одном из «переулков» между двумя рядами одинаковых палаток, ко мне шел санитар гвардии, ведя за руку молодого парня из СПО. В другой руке он держал флягу. — Что случилось? — спокойным голосом спросил я. Правда, некоторые нотки раздражения все же промелькнули. Не очень я сейчас был в настроении. — Вора поймал, господин комиссар! — громко ответил медик, на вид которому было уже лет сорок. То, что отвечал не совсем по уставу, меня вообще не удивляло. Это было следствием структуры верлонского полка — кроме ста тысяч именно гвардейцев в него входил еще и Санитарный Корпус численностью в десять тысяч человек, состоявший из хирургов, терапевтов, анестезиологов, санитаров и многих других медслужащих. Они проходили лишь базовый курс военной подготовки, из-за чего проигрывали в этом деле даже СПО-шникам, но были незаменимыми в том, чтобы поставить на ноги раненых гвардейцев и вернуть их в бой. Потому придираться к неуставному общению я пока не собирался — ему простительно. — И что украли? — задал я следующий вопрос. — Спирт, господин комиссар! — возмущенно продолжил медик. — Гаденыш спирт слил во флягу и попытался вынести! Я его с поличным поймал! Небось хотел разбавить и вместо самогона кому продать! — И как вы его поймать умудрились? — Да вот, знаете ли, спирт у меня закончился, — начал мужчина. — Я и решил к коллегам из СПО пойти. Захожу в палатку, а там этот как раз выходит. И такой духман от него, что даже у меня ноздри чуть не сгорели, а у меня десять лет уже стажа в больницах! Ну я и остановил его, осмотрел, вижу — фляга мокрая. Ну я и отобрал, а там спирт! «Почему я не удивлен…» — подумал я, понимая, что случаи, когда в СПО делают все, лишь бы достать или сделать выпивку, стали таким частым явлением, что это превратилось в обыденность. Сама ситуация была естественной — есть спрос, есть и предложение, но иногда мне казалось, что это выходит за всякие рамки. — Как ваше имя? — Иван Гицнари, хирургеон, — произнес медик с нескрываемой гордостью, при этом вытянувшись и вскинув подбородок. — Благодарю за бдительность, уважаемый, — ответил я. — Это будет занесено в ваше личное дело вместе с моей личной благодарностью. А этого я забираю с собой. — Служу Императору, господин комиссар! — громко и четко произнес Иван, после чего дернул за руку парня и передал его мне. — Можете идти, хирургеон. И верните спирт владельцу. — Есть. Медик развернулся и бодрым шагом направился дальше, пока я просто стоял и провожал его взглядом, думая о том, что мне теперь делать. — Ну, — начал я, решив немного поговорить с парнем. На вид ему было не больше двадцати. — И кому спирт хотел продать? — Да пошел ты, — ядовито произнес он. — А если нормально? — решил я дать ему еще один шанс. Ответа не последовало. Я посмотрел на парня, но тот лишь стоял с опущенной головой. Дальше пытаться завести разговор я не пытался. Смысл? Он решил украсть, он попался — что тут еще выяснять? Ладно бы он еще кричал о том, что все не так поняли, или просто пытался оправдаться, но нет — он молчал и своим молчанием подписывал признание. Потому я просто молча повел его к штабу этого санитарного городка. По дороге все удивленно смотрели на нас, но ничего не говорили — лишь провожали взглядами. Я был в своей форме, потому все видели, кто я такой, и знали, что можно от меня ожидать. И если уж я веду какого-то парня под руку, то мешать уж точно не стоит. Чревато. В штабе сангородка нас встретили еще более удивленными взглядами. Там сидел, попивая какой-то фруктовый сок со льдом, тучный полковник Минвис. Насколько я успел понять, своей должностью в качестве командующего такого своеобразного места он был более чем доволен — делать почти ничего не надо, враг далеко, только снабженцев бей по шапке, чтоб много не воровали. Сам же он был, к моему собственному немалому удивлению, чист, как стеклышко после мойки: ни откатов, ни воровства. Видимо, решил, что сидеть тихо и притворяться ветошью намного полезнее для здоровья, нежели пытаться утяжелить свой карман. Расстрелы всяких провинившихся на этой почве явно работали на пользу. Вокруг него сидела целая свора всяких помощников, писцов, бухгалтеров, связистов, и так далее, и тому подобное — все, что нужно для хорошей работы штаба. — Господин комиссар! — проговорил полковник, завидев меня и вынув соломинку изо рта. Все, кто до этого сидел, сразу же встали со своих мест и вытянулись, как на параде. Это раздражало. Я все больше замечал за собой, что чем больше на меня обращали внимания, тем мне больше хотелось на кого-нибудь наорать. И даже то, что где-то в глубине я чувствовал удовлетворение от «правильности» всего происходящего, не особо мне помогало. Раздражало — и все тут. — Вольно, — проговорил я. — Кто тут занимается военной полицией? — Эм… — промямлил полковник. — Да собственно, я и занимаюсь, господин комиссар. — Тогда принимайте, — сказал я, сняв с парня жетон на цепочке и толкнув к столу полковника. — Кража медицинского спирта. Приговор: штрафлегион с правом на освобождение. Приказ я пришлю к концу дня. Минвис посмотрел на парня с нескрываемым омерзением. То ли потому что он был вором, то ли потому что был простолюдином. Хер его разберет. Мне уже было плевать. — Будет сделано, господин комиссар, — проговорил полковник. — Всего доброго, — ответил я, развернулся и ушел. Чувствовал я себя прескверно. Снова это чувство, снова я себя чувствовал полным мудаком. Казалось бы, сделал правильно, отправил вора в штрафлегион, так и должно быть. Да вот только возникал вопрос — я его отправил туда для того, чтобы поддержать дисциплину, или же я это сделал точно так же, как с награждением, для репутации, для своей шкуры? Парень ведь наверняка не переживет штрафлегион, и в итоге что получается — его жизнь я променял на свою? В который раз я уже так делал за все то время, что здесь нахожусь? Заслуживал ли я подобной чести? Да и имел ли я теперь право решать подобное? Ответа на эти вопросы я не знал. И спросить было не у кого. Хотелось кого-нибудь ударить, но никто в округе не собирался у меня на глазах нарушать правила. Еще хотелось выпить. Точнее нет, не так. Хотелось напиться в дрова, чтобы хоть немного забыть про все это. Но и этого у меня не получится — алкоголя я тут точно не найду, а если найду, то репутация пойдет на дно быстрее, чем мое тело, если к нему привязать камень. И эти мысли меня раздражали еще сильнее. День был явно не моим.Спустя неделю. Безымянный остров. Рядовой Рингер Вимолт.
— Еще трое! — кричит Олигарт, наш новенький, и сразу же открывает огонь. Двое гретчинов, что выбежали из лачуги, падают замертво, а третий успевает скрыться за обломками вольера с дохлыми сквигами. Еще секунда, и оттуда доносится звук выстрела. — Готов, — говорит Рос, наш новый гранатометчик. — Смотреть внимательно! — кричит сержант раздраженно. — Эти твари умеют прятаться. Отвечать никто не стал — этого и не требовалось. Всем все было понятно. Особенно то, что, если пропустим кого-то, всем будет очень плохо. Сержант позаботится. Вот уже третий день наше отделение в строю, и вот уже третий день занимаем себя подобными мелкими поручениями от командования — уничтожаем все то, на что использовать ракеты слишком жирно, а посылать огромные отряды слишком долго и сложно. А таких объектов было много. Фермы с грибами и сквигами, вышки связи, рыболовные поселения, схроны с едой, техникой, топливом и боеприпасами — все это было разбросано по тысяче островов в этом бескрайнем океане. И именно нам выпадала честь все это дело разгребать. Маленькие, мобильные, профессиональные отряды, вроде нас, должны были плавать от острова к острову и зачищать, а затем выжигать дотла все это дерьмо, чтобы не оставить никаких спор. Скучная и муторная работа. За три дня это уже был второй остров и пятый подобный объект. Что иронично — опять сквиговая ферма, как и прошлые четыре раза. Возникало ощущение, что командование решило нас использовать только для этих целей. Это раздражало. Пока сотни тысяч человек плыли на юг, отвоевывая остров за островом и уничтожая орков тысячами, мы должны были заниматься подобной мелкотой, с которой и СПО справились бы. Ну, или хотя бы новички из числа гвардейцев. Им как раз была бы полезна такая разминка перед настоящей битвой, а нас можно было бы отправить на фронт. Но пока что выбора не было и приходилось просто выполнять приказ. Внезапно из горящей лачуги выбегает еще один гретчин. Он был практически голым, набедренная повязка на нем горела, отчего ублюдок громко и противно визжал. Один-единственный выстрел — и он сразу же умер. Огонь продолжил пожирать его одежду вместе с кожей и мясом, испуская едкий черный дым. — Всем — доклад, — приказал сержант. Все сразу же начали отвечать, говоря о том, что все чисто. Операция была закончена. — Общий сбор, — вновь сказал Гингаш. Через минуту все собрались вместе в центре поселения — небольшой, метров семь на пять, площади перед остатками большой лачуги из жестяных листов, которую в начале боя взорвали из гранатомета. Оттуда, правда, потом все же выбежал выживший ноб, единственный на все поселение, но он быстро лишился головы очередью из сержантского хеллгана и теперь лежал неподвижно на сухой вытоптанной траве. — Смена плана, — начал сержант, отчего настроение сразу же упало. Обычно это означало проблемы. — Череп обнаружил еще одно поселение. На северной стороне острова. Штаб приказал зачистить его, потому идем пешком — корабль ушел, вернется через двое суток. — Сэр, это бред какой-то, — перебил сержанта еще один новенький, Никон. От этого внутри начал расползаться жар. От страха. Перебить сержанта на брифинге — тут можно начинать бояться. И не зря. Сержант посмотрел на Никона взглядом, который однозначно говорил о его отношении к новенькому. Казалось, что еще немного — и командир ему просто врежет в лицо. Прикладом. А потом еще ногами добавит. Пару-тройку десятков раз. — Обоснуй. От голоса сержанта прошли мурашки по коже. Все в отряде переглянулись. Им тоже было боязно. Никон же и бровью не повел. — Сэр, это противоположная часть острова — туда сутки идти минимум. А у нас запасы еды и боеприпасов на исходе. «Ты бессмертный, что ли?» — хотел я спросить новенького, но сдержался, продолжая смотреть на сержанта. У того, казалось, возник такой же вопрос. — Понятно, — коротко сказал командир и из-за его голоса хотелось просто исчезнуть. — Отряду — передать все съестные запасы рядовому Хонгорту. Затем — зачистить поселение, построиться в походную колонну. Приступить. — Есть, сэр, — спокойно сказали все мы. После этого сержант достал свой съестной батончик, отдал его новенькому и ушел осмотреть поселение. Мы все последовали его примеру. — Приятного аппетита, — сказал ему капрал, и в его голосе было столько презрения, сколько воды в море, по которому мы постоянно плавали. Остальные, включая меня, отдали все молча, но парень, похоже, уже понял, как вляпался. Как-никак, теперь у него единственного есть еда, а вот мы не сможем теперь поесть до самого окончания миссии. Ну, или до тех пор, пока этот идиот не попросит прощения перед сержантом. Я лишь надеялся, что он догадливый. Подсказывать ему никто не станет. «И как он только с прошлым сержантом уживался…» — подумал я, пытаясь ответить для себя на этот достаточно интересный вопрос, одновременно идя к тайнику с огнеметом. Ведь если он так спокойно перебивает нашего сержанта, значит, и с прошлым так разговаривал, и это будучи рядовым. Скорее всего, они были очень хорошими друзьями. Или вообще братьями. Другого объяснения я не находил. Конечно, в какой-то мере он был прав касательно ситуации — мы действительно пришли сюда налегке, взяв с собой еды лишь на двое суток, и штатный запас боеприпасов, так как вначале мы сюда плыли именно уничтожать ферму и решили идти налегке, как делали это все эти дни на подобных заданиях. Теперь же нам надо было сделать суточный марш-бросок и зачистить еще один объект с небольшим запасом провизии и боеприпасов. Не самая лучшая перспектива выплывала. Но все равно это не давало парню права перебивать сержанта на брифинге. Как однажды говорил мой бывший сержант, Норвак Минкист, упокой Император его душу: «Даже если сержант будет ебать шлюху на брифинге, вы будете молчать и слушать, как ему хорошо!» Спорить с этим было сложно. Быстро добравшись до тайника, я нацепил на себя огнемет, после чего Олигарт зажег пламя на дуле ствола, которое должно было поджигать прометий. Уже через минуту мы вдвоем вернулись в поселение, я подошел к первому вольеру с десятью дохлыми сквигами, и нажал на спусковой крючок. Поток прометия вылетел из ствола, моментально загораясь от маленького огонька, и обволок своими объятиями трупы тварей. Еще один залп — и пламя заливает еще одну хижину. За ней еще одну. Когда все хижины и вольеры горят, чадя черным дымом, перехожу на трупы. Когда и они заканчиваются — начинаю сжигать траву вокруг поселения. Ничего не должно тут остаться от орков. Под конец топлива уже не остается, но задание выполнено: все поселение горит, а воздух наполнен запахом горелого мяса, травы и прометия. — Выдвигаемся, — приказывает сержант, холодным взглядом смотря на плоды моей работы. В глазах — ни радости, ни злости. У остальных можно прочитать веселье от вида горящих орков, но у него — ничего. Молча построившись в колонну по двое, мы все направились в лес за командиром. Нам предстоял долгий путь вперед. Спустя часов десять наступила ночь и сержант приказал остановиться на ночлег. Костер разжигать не разрешали, чтобы не выдать себя случайно, потому придется всухую жевать сухпайки. Никон тем временем сел на землю, расстегнул рюкзак и достал все сухпайки, протягивая один из них мне. — Отставить, — тихим, но холодным голосом сказал сержант. — Сэр? — переспросил новичок, застыв неподвижно с протянутой ко мне рукой. — Я сказал, чтобы все отдали еду тебе. Тебе она нужнее, потому остальные обойдутся, — объяснил сержант, смотря в его сторону. И хоть сейчас было довольно темно и его лица практически не было видно, я мог точно сказать, что он смотрит именно в глаза новичка. — Сэр, мне не нужнее. Тут всем уже есть надо… — попытался оправдаться Никон. Звучал он довольно жалко. Он вообще вряд ли знал, что нужно в такой ситуации говорить. — Обойдутся. Вы сами сказали, что вам не хватает еды, — продолжил сержант. — Сэр, я такого не говорил! — грозно, но при этом все же тихо ответил рядовой. — Говорили, рядовой. Вас так возмутило, что нужно будет идти на голодный желудок, что вы меня перебили, лишь бы сказать об этом. Повисло молчание. Никон, насколько я смог разглядеть, открыл рот, но ничего не сказал и закрыл его. Потом секунды три думал. — Сэр, я прошу прощения, что перебил вас тогда. Больше не повторится. — Надеюсь на это, — уже более спокойно сказал Гингаш. — Раздайте всем сухпаек, рядовой. — Есть, сэр, — бодро ответил Никон, а от всего отряда, включая меня, послышались вздохи облегчения. Парень оказался смышленым и быстро понял, что от него хотел сержант. Не став медлить, я быстро открыл батончик и жадно впился в него зубами, чувствуя, как по бокам челюсти противно жжет, а рот наполняется слюной. Потом, наевшись и выставив дежурных, мы легли спать. Проснулся я на рассвете, раньше остальных. Больше спать не хотелось, потому оставалось только лежать без движения и смотреть на картину из зеленых листьев и белых ярких пятен между ними, под которой мы находились. Красиво, что тут еще скажешь. В такие моменты начинаешь забывать, что ты на войне. Будто и нет ее. Нет орков, что пытаются тебя убить, нет никаких заданий и приказов. Только тихая, умиротворяющая обстановка дикой природы: шелест листвы, стрекотание насекомых, пение птиц… Но потом ты понимаешь, что на тебе броник, каска и маскхалат, на поясе запас батарей, гранат и медикаментов вместе с ножом, а в руках — лазган, который надо чистить по два раза на дню из-за долбанной влажности по приказу сержанта. От этого сразу же вспоминаешь то, что вокруг орки, что ты на задании и что у тебя есть приказы все того же сержанта, которые надо выполнить любыми средствами. Мысли прервало чье-то движение. Посмотрев в сторону, откуда он доносился, я увидел, как Харгас встал на ноги и направился в заросли. Ничего удивительного в этом не было, в туалет поутру всем хочется, потому я продолжил смотреть на небо, пытаясь насладиться последними минутами отдыха. Скоро подойдет время просыпаться, мы приведем мысли в порядок и направимся дальше, чтобы убить еще несколько зеленожопых ублюдков. Внезапно из зарослей, куда пошел Харгас, прозвучал громкий шелест листьев. Слишком громкий и слишком резкий. Я посмотрел на Филгаса и Гунсора, что сейчас были на дежурстве. Они сразу же взялись за лазганы. «Дерьмо!» — думал я, понимая, что это вполне могут быть орки. Недолго думая, я откинул москитную сетку, одновременно повернувшись к сержанту, что спал рядом, и зажав ему рот рукой, чтобы он спросонья не издал лишних звуков. Он вздрогнул, моментально проснувшись. Из-за сетки я не видел его лица, но точно знал, что он смотрит точно на меня. В ответ я лишь показал пальцем, чтобы он соблюдал тишину, после чего взялся за лазган и быстро встал на ноги. Гингаш все понял сразу и сделал так же. Остальные уже также проснулись и тихими шагами занимали круговую оборону. Сердце уже стучало, как бешеное. Если это орки, если они нас уже окружили, то мы в самой глубокой жопе со времен Сентикрита. «Блять-блять-блять-блять…» — говорил я про себя, сидя на колене и беря под прицел тот самый куст из огромных листьев, за которым и ушел Харгас. Если это были орки, то он, похоже, уже мертв. «Потом. Не сейчас. Сосредоточься», — говорил я себе, пытаясь не думать о том, что сейчас еще один мой сослуживец, возможно, уже зарезан этими уродами, и сейчас они готовятся ударить по нам. Остальные, я был уверен, так же пытались успокоиться. Прошло десять секунд. Ничего. Прошло еще десять секунд. Ничего. Никто на нас не нападал, никто не стрелял, никто не кидал гранаты, никто не кричал боевые кличи. Мы сидели на коленях кольцом в полном молчании, слушая трескотню насекомых. Так прошла минута. Императором клянусь, самая долгая минута в моей жизни. Звук «пс» слева от меня показался мне оглушительно громким. Повернув голову, я увидел, как на меня смотрит сержант. Пальцем он показал на меня, а затем ладонью в направлении куста, затем большим пальцем на себя и указательным на меня. Приказ был понятен сразу: идти туда, он прикрывает. Делать это самому чертовски не хотелось, но надо было узнать, что произошло. Встав на ноги, я направился вперед медленным шагом, внимательно смотря как в прицел, так и по сторонам. Зарослей тут было столько, что легко можно было не заметить какого-нибудь притаившегося орка или гретчина. Многие из них умели хорошо прятаться, имея просто феноменальный запас терпения. Вот прошел один куст. Затем второй, третий, четвертый. И в один момент оказался перед довольно большим деревом с толстым стволом, а на его ветке — тело Харгаса, свисающее на веревке и мерно покачивающееся из стороны в сторону. Петля вдавилась в его горло, шея была неестественно длинная, рот приоткрыт, язык вывалился наружу, вниз стекала длинная капля слюны, отбрасывающая блеск от солнца. — Император милостивый… — произнес я шепотом, опуская лазган. Теперь было понятно, что произошло. Это никакие не орки. Сзади послышалось тихое шуршание листвы. Рядом со мной встал сержант, смотревший на тело Харгаса холодным, слегка раздраженным взглядом. — Отбой. Все сюда, — приказал сержант по воксу. Его слова сразу же повторились у меня в ухе. Секунд за двадцать все собрались рядом с деревом и удивленно смотрели на труп нашего сослуживца. — Проклятье… — прошептал Гунсор, опустив взгляд. — Таки не выдержал. Это было больно осознавать. Все эти недели мы пытались поддерживать Харгаса, пытались помочь ему справиться с болью утраты друга. Мы думали, что это помогает. Да, он практически постоянно молчал, но в редкие моменты говорил, что с ним все хорошо, что надо жить дальше. Но, похоже, нихера не было хорошо. И можно было только себе представить, насколько ему было плохо, насколько сильно тоска по названному брату сжимала его душу, что он просто проснулся сегодня и вот так вот с ходу решил повеситься. У меня в голове это просто не укладывалось. — Вимолт, Гортун, снимите его. Снаряжение распределить между всеми, — раздал распоряжения Гингаш, и я вместе с Гвинхисом сразу же направились к дереву, чтобы попытаться снять Харгаса. — Трус, — вдруг послышался шепот Роса, наполненный презрением, после чего я услышал звук плевка. Норик сразу же остановился и посмотрел на новенького. — Что ты сказал? — проговорил капрал. От его голоса стало не по себе. Он был наполнен едва сдерживаемой яростью. На вопрос все отреагировали по-разному. Сержант смотрел на Роса холодным, ничего не выражавшим взглядом. Два других новеньких, Никон и Олигарт, смотрели на сержанта с явным вопросом в глазах, и что-то мне подсказывало, что вопрос этот был точно таким же, как у Роса. Норик и Гвинхис с ним заодно смотрели на Роса с такой злобой во взгляде, словно они вот прям сейчас были готовы броситься на него и выбить ему зубы парой-тройкой ударов сапог. Филгаст и Олигарт смотрели то на тройку, то на пару, то на сержанта, то даже на меня и не особо понимали, что происходит и что им надо делать. Я же почувствовал внутри какое-то противоречие. Вначале я разозлился на Роса, за то, что он такое сказал в адрес Харгаса, с которым я успел пройти столько дерьма, потом понял, что в он, в какой-то мере, прав, так как самоубийство — грех перед лицом Императора и, в принципе, считается трусостью на Верлоне, но потом я мысленно себя ударил и обматерил трехэтажным матом за то, что вообще такое подумал. Это ведь был Харгас! Сентикрит, Соктомор, Тринигарами — сколько всего мы успели с ним пройти плечом к плечу! Да, он наложил на себя руки, но пусть его за это будет судить Император, а для меня он оставался другом и товарищем, которому я мог доверить спину. — То и сказал. Он самоубийца, а значит — трус, — не стал молчать Рос. — Еще раз назови Харгаса Ромакарта трусом, и я… — Отставить, — резко перебил сержант, и капрал сразу же замолк. — Потом разберетесь. Снимите его, распределите снаряжение и выступаем. — Да, сэр, — сразу же ответил я, решив, что сейчас с сержантом лучше не спорить, после чего взял Гунсора за плечо и повел за собой. Тот, бросив просто испепеляющий взгляд в сторону Роса и получив в ответ точно такой же, развернулся и пошел за мной. Чтобы снять Харгаса, пришлось снять все снаряжение и залезть с помощью Норика на самую низкую ветку — самому туда было не взобраться даже при моем росте в метр восемьдесят. Смотря на веревку, становилось понятно, как Харгас умудрился взобраться туда. Вначале перекинул веревку через ветку, завязал петлю, взобрался, перекинул другой конец через еще одну ветку выше, завязал петлю на шее и сбросился вниз, сломав себе шею. Причем прыгал в полной боевой выкладке, чтобы наверняка — именно звук листвы на ветке от прыжка я и слышал. «Проклятье, как же ему хотелось умереть…» — думал я, доставая нож и начав резать веревку. Сделать это было не так уж и просто — она была сделана специально, чтобы выдерживать вес трех гвардейцев при полном снаряжении, так что пришлось повозиться. Гунсор вместе с Гвинхисом тем временем держал Харгаса за ноги, чтобы тот не рухнул плашмя. Делал ли он это, чтобы не повредилось содержимое его рюкзака, или просто из уважения — я точно сказать не мог. Скорее всего, второе. Через минуту веревка, наконец-то, лопнула, тело сложилось пополам под собственным весом и парни сразу же напряглись, пытаясь удержать его и аккуратно уложить на землю. Затем уже начали разбирать его вещи. У него нашлись четыре полные батареи, шесть пустых, две фраг-гранаты, фляга воды, стандартный набор медикаментов, набор для обслуживания лазгана, тесак и кое-что по мелочи, навроде сигарет, зажигалки, комплекта белья и прочего. На операцию мы все же шли налегке, так что много найти и не получилось бы. Все важное, включая веревку, распределили между всеми. — Выдвигаемся, — сказал сержант и развернулся к нам спиной, направившись вглубь леса. Спорить никто не стал, хотя в мыслях у меня бурлило все. Казалось, что это неправильно — вот так просто взять и оставить тело Харгаса гнить здесь, в джунглях острова, которому местные картографы даже не дали названия, но потом, уже идя вперед, вместе с остальными, стало понятно, что по-другому, собственно, и нельзя. Ведь что мы могли сделать? Ни похоронить, ни нести с собой мы его не могли: у нас все еще было задание и оно имело первостепенную важность. Хотя мысли о том, что мы бросили своего друга на съедение джунглям, все равно не оставляли меня и терзали мне душу. «Задание. Главное — задание, все остальное — потом», — повторял я себе каждый раз, как я начинал вновь и вновь об этом задумываться. Так мы прошли еще часа три, пока, наконец-то, сержант не сказал нам остановиться. — Итак, ситуация такая, — начал сержант практически шепотом, пока мы столпились вокруг него, смотря на его планшет с картой, на котором уже были нарисованы: — Шатер, шестнадцать орков, тридцать пять рабов-людей. Те собирают какую-то черную смолу из небольшого озера. Что это — непонятно. План такой: Я и Рингер, Норик и Ронт, Гвинхис и Никон, Гвинхис за старшего, Филгаст, Рос и Олигарт, Филгаст за старшего, распределяемся по этим точкам, по команде — атакуем, — объяснил все сержант, одновременно показывая на карте точки, которые должны были занять команды, пока я поймал себя на мысли, что только что я услышал так много едва знакомых мне имен. Словно и не в своем отделении. Затем он переключил карту на изображение с сервочерепа. Там мы смогли увидеть большой шатер из шкур и листьев, груду бочек рядом, а также орков, что распределились группками и о чем-то вальяжно болтали, и людей, привязанных цепями к ближайшему дереву и лопатами насыпающих какую-то черную смолу в бочки из такого же черного озера размером примерно пять на десять. На самих людей было больно смотреть. Все в набедренных повязках, грязные, мокрые, исхудавшие, что даже кости видны. Рот и нос были прикрыты у каждого тканью: по-видимому, эта смола имела запах. — Ублюдки зеленокожие, — проговорил Гвинхис. В его голосе так и сквозила ненависть. — Долбаные ксеносы, — поддержал его Никон. — Что они добывают — непонятно, но по бочкам не стрелять, — начал сержант. — По шатру тоже. Никаких гранат. Стрелять одиночными, на трехстах, вести огонь предельно аккуратно. Выдвигаемся. Недолго думая, мы распределились по названным группам и направились в разные стороны, окружая лагерь орков. И пока мы шли, я никак не мог выбросить из мыслей то, что нам пришлось оставить Харгаса там гнить в джунглях. Хоть он и наложил на себя руки, он оставался нашим товарищем, и оставить его вот так просто гнить в джунглях, без погребения, без панихиды — это нельзя было так оставлять. Хоть я и был знаком с Харгасом не сильно много, я был уверен, что он бы точно так все не оставил. — Сержант, разрешите вопрос, — набравшись смелости, сказал я шепотом. — Говори, — коротко ответил Гингаш, остановившись. К счастью, мы были еще достаточно далеко от цели, чтобы можно было разговаривать без опасности выдать себя. — Разрешите после боя забрать тело Харгаса, чтобы похоронить его рядом с Остиром. Он заслужил быть похороненным с ним, — попросил я. Харгас и Остир все делали вместе. Я был более чем уверен, что они хотели бы и лежать рядом вместе. Это было единственное, что я еще мог сделать для них обоих за все то хорошее, что они успели сделать для меня. Как минимум за то, что они были добры и приветливы ко мне, когда я только оказался в их отделении. — Разрешаю, — ответил командир, так и не обернувшись, после чего быстрым шагом продолжил движение. Я последовал за ним, не отставая. Это заняло еще час, так как пришлось огибать лагерь орков по широким дугам. Пускай у орков не было серьезного численного преимущества, нам все же было необходимо получить преимущество внезапности, а это можно было сделать, только подобной перестраховкой. И вот, наконец-то, мы были у цели. Впереди, за кустом — орки и люди. Присмотревшись, я заметил, что одна группа из четырех орков, как раз ближайшая ко мне и сержанту, разделывает тело человека, словно тушу, а один из них уже объедал оторванную руку, отгрызая от нее куски сочащегося кровью мяса. «Пиздец…» — проговорил я сам себе, чувствуя вскипающую внутри злость от того, что эти суки творят. — Приготовились, — едва слышно произнес сержант по воксу. Сняв лазган с предохранителя, я поднял его и направил в сторону группы из трех орков, что уже почти полностью разделили между собой тело человека, оставив только голову, верхнюю часть туловища и кишки. — Беру четверых. Твои — справа, двое. — Понял, — таким же тихим шепотом проговорил я, выбирая цель. Они сейчас были расслаблены и играли в кости, а из вооружения я видел только по топору у каждого. Легкая цель. — Всем, — вновь сказал сержант. Сердце застучало в предвкушении. Палец на спусковом крючке. Я готов. — Начали. Палец вжался до предела, и лазерный луч вылетел, прожигая листву кустарника. Первому орку выстрел попал прямо в голову, убив наповал. Второй орк дернулся в шоке и потянулся к топору, но сразу же получил два попадания в голову, отчего та взорвалась. В это же время огонь начали все остальные, в то время как люди в испуге побросали все и кинулись на землю. Сержант одиночными выстрелами из хеллгана успел прикончить всех четверых ублюдков. Остальные тоже быстро справлялись, убивая ксеносов одного за другим, пока те пытались хоть что-то сделать. Неожиданно для нас из шатра выбежала еще одна тварь, облаченная в кожаную броню и вооруженная стаббером. Прорычав что-то и осмотревшись, орк попытался направить на меня и сержанта свое громоздкое оружие, но залп трех лазганов Филгаста, Роса и Олигарта прямиком в спину убил его еще до того, как он успел выстрелить. На этом бой окончился. Быстро, меньше чем за минуту, как это уже бывало не раз за эти дни при подобных операциях. Хорошее исполнение. Повисла тишина. Рабы все еще продолжали лежать лицами в землю и боялись пошевелиться или издать лишний звук. — Вставайте. Все закончилось. Люди не ответили. Лишь несколько из них боязно подняли голову, осматриваясь по сторонам. Увидели нас, посмотрели так, словно не верили во все происходящее, и затем начали пытаться встать, подначивая остальных. Затем один из них, тощий мужчина со сгоревшей кожей, начал подходить к сержанту, смотря на него глазами, наполненными буквально шоком. Словно для него вся эта ситуация была чем-то немыслимым, чем-то, что не могло никак произойти. — Наконец-то… — прошептал он, подходя все ближе к командиру и позвякивая цепью, что отходила от ошейника на шее. Из его глаза начали идти слезы, что стекали по его розовым грязным щекам и впитывались в повязку на носу. — Наконец-то… Спасены… Мужчина упал на колени прямо перед Гингашом, склонился перед ним, схватился за его ноги и зарыдал. Только сейчас я заметил, что вся его спина была изуродована десятками рваных линий. Некоторые уже кое-как затянулись, другие все еще были свежими. Это были следы от плетей. — Встаньте, — сказал сержант спокойным голосом, пригибаясь мужчине. К моему удивлению, его голос был наполнен чем-то, что можно было назвать состраданием. Правда, мужчина его не слушал — у него уже была истерика. Он рыдал все сильнее, не отпуская ног командира. Было ощущение, будто он боялся, что командир уйдет, а потому пытался своими костлявыми, сморщенными руками с тонкими, грязными пальцами, удержать его, не дать ему оставить их всех. — Все хорошо. Все уже закончилось. Мы вытащим вас отсюда, — продолжил говорить Гингаш, пока все остальные пленники также начали благодарить гвардейцев, пожимать им руки, обнимать их. И все они плакали. Рыдали, выплескивая все свои страдания наружу. «Что же им пришлось пережить…» — подумал я, смотря на эту картину. Представлять себе рабство у орков я не хотел. — Что они заставляли вас добывать? — спросил сержант, присев рядом с мужчиной и посмотрев ему в глаза. — Это нефть, — сказал другой мужчина, лицо которого было изуродовано страшным шрамом, проходящим от левой щеки к правому глазу, отрезав часть носа. По всей видимости, ему досталось плеткой прямо по лицу. — И зачем оно могло понадобиться оркам? — задал Гингаш следующий вопрос. Мне это было также интересно. — Из нефти делают горючее… Да и сама она огнеопасна. Обычно ее добывают… Добывают с помощью буровых станций… Из-под земли… Но тут она прямо на поверхность вышла… Орки сказали нам добывать ее лопатами… А потом нести на корабль… — Ясно. Спасибо, — ответил командир. — Так, парни, освобождаем их от цепей и уходим к точке эвакуации. Рингер, бери Филгаса, и идите за Харгасом, ты за старшего. Гвинхис — займись ранеными. Выполнять. Все гвардейцы сразу же зашевелились. Никон сразу же убежал в лес, к спрятанному вещмешку, в котором был болторез — им можно было легко разрубить цепи. — Сержант, разрешите спросить, — спросил я, так как следовало кое-что разузнать. — Разрешаю. — Что делать с зачисткой? — Ничего. Сообщу командованию о месторождении, пусть сами решают. Огнемет заберем. Идите. — Есть, сэр, — ответил я, рефлекторно вытянувшись в струну, после чего вместе с Филгасом отправился за телом Харгаса. Надо было поторопиться и успеть к точке эвакуации до того, как стемнеет. Найти тело не составило труда. Оно все также было там, где мы его оставили — лежало на земле под кроной дерева. Внутри снова сжался узел из горечи и тоски. Еще один друг ушел. Ушел сам, не выдержав той боли, что душила его после смерти брата. Филгас молчал. То ли ему было нечего сказать, то ли он решил, что слова тут будут излишними — не знаю. Он лишь молча начал мне помогать. Руки и ноги Харгаса мы туго завязали той самой веревкой, на которой он повесился, а затем каждый перекинул свой конец через плечо — так получилось его нести, смотря вперед, одновременно держа свободной рукой лазган. На всякий случай. Единственное что — пришлось снять с него броню, так как иначе донести его быстро мы не смогли бы при всем желании — сам он и так был отнюдь не легким. Кое-как, но к вечеру мы смогли донести его к нашим. Там уже был развернут небольшой лагерь. Все пленники, уже чистые и перевязанные, сидели на берегу вместе с нашими и о чем-то разговаривали. Было даже странно видеть всех такими расслабленными, но сервочерепа сейчас несли дозор в лесу, так что можно было позволить себе отдохнуть хоть немного. Положив тело Харгаса на песок, я и Филгас присоединились к остальным, не прерывая беседы. — …и потом они его разорвали… Живьем… Отгрызли ноги… Руки… Кишки… А эти твари только смеялись… Им смешно было… — рассказывал один из освобожденных рабов, обняв себя за колени. Его глаза сейчас смотрели в одну точку и казались пустыми, словно это и не живой человек был перед тобой. Мужчина «смотрел в прошлое», как мы это называли. Я такие глаза уже видел множество раз. С такими глазами некоторые гвардейцы рассказывали о своих боевых похождениях, которые врезались им в память, словно клеймо. В основном, такие рассказы заставляли мурашки идти по коже. — Еще было однажды… — начал второй мужчина. В его голосе слышалось еще больше печали. — Двое тварей не поделили одного из наших… Они начали спорить, тянуть парня за руки, в разные стороны… Тянули-тянули… Пока ему руку не оторвали… Тот, которому только рука досталась, разозлился… Схватил бедолагу за ногу… Первый не отдавал, тянул за руку… В итоге и вторую руку оторвали… Они начали драться… В итоге победил второй и забрал все себе… И съел… А кости… Из костей украшения сделал… — Ксеносы… — проговорил Гвинхис с отвращением в голосе. Я с ним был полностью согласен. — А почему вы не сбежали? — спросил Рос с нескрываемым презрением. Презрением в сторону пленных. «Да как он смеет…» — подумал я. Эти люди пережили страшное, а он смеет их принижать за подобное. Это меня по-настоящему злило. Хотелось врезать этому Хорту. И за это, и за то, что он говорил про Харгаса, тогда, в лесу. Мужчин же в ответ съежился, словно ему было стыдно за все содеянное. — Не получалось… Некоторые пытались, но… Их ловили… Мучили… В назидание… А когда нас начали на цепи водить… То… То уже и думать об этом прекратили… Лишь была надежда… Надежда, что Император услышит нас… Услышит наши молитвы… И он все же услышал… — Мы, правда, слышали, что у некоторых получалось сбежать, — произнес еще один мужчина, которому на вид было лет тридцать. — Когда нас держали на одном из островов, где был рынок рабов, мы разговаривали с другими. Они рассказывали, что у некоторых получалось сбежать. Один раз это получилось на Сентикрите сделать сразу троим. Какому-то комиссару и двум СПО-шникам. Повисло молчание. Гвардейцы, включая меня, сразу же напряглись и подтянулись от услышанного. «Неужели…» — подумал я, но сразу же заткнул сам себя, боясь даже в мыслях подумать о подобном. — Комиссар? — серьезным, холодным голосом спросил Гингаш. — Да… Так рассказывали… Какой-то комиссар… И двое солдат СПО… Их всех там заставляли разбирать завалы… И в один из дней эти трое просто исчезли. Никто так и не смог сказать, как им это удалось… Просто когда все вернулись в лагерь, их уже не было… Орк-надсмотрщик так разозлился, что всех плетями избил… Пятеро умерли потом… Еще троих убили, так как они встать не смогли… Потом еще двое попытались сбежать, но их поймали… И освежевали… Заживо… Вновь повисло молчание. В голове одна мысль сменялась двумя другими, и так по нарастающей. Комиссар, два солдата СПО… Я пытался не думать об этом. Лучше этого не делать. Меня это не касается. — Все равно лучше попытаться сбежать, чем лизать жопу… — продолжил Рос, смотря на бывших пленников. — Заткнись, Хорт, — сказал капрал. — Это приказ, капрал? — язвительно спросил Рос, смотря Норику прямо в глаза. — Это охуительно полезный совет, — не остался в стороне Гунсор. Сейчас устав молчал — оба они разговаривали не как капрал и рядовой, а как два человека, у которых были противоречия. — Так, встали оба, — резко прервал обоих сержант. Те, не мешкая ни секунды, встали. — Разойтись, снять броню и оружие. Разберетесь друг с другом на кулаках. До падения. «Пиздец…» — сказал я мысленно, осознавая, что сейчас услышал. Сержант решил устроить им дуэль, чтобы больше не было каких-либо проблем. Причем еще и сказал им биться «до падения» — это означало, что они будут драться, пока кто-то не упадет и не сможет больше встать. Парни медлить не стали. Разошлись и сразу же начали снимать броню и оружие, складывая их на песок. Делали они это практически синхронно, словно пытались показать остальным, что они лучше соперника. Или же просто не хотели проиграть в этом своеобразном состязании. Остальные же начали рассаживаться в ряд, чтобы всем было хорошо видно. Толпа сидящих на песке гражданских тем временем волнительно шепталась. На лицах тех, кто сидел спереди, виднелось непонимание происходящего, но спросить что-то смелости ни у кого не было. — Ботинки тоже, — произнес строго сержант, когда парни почти одновременно выпрямились, готовые к драке. Как только ботинки оказались на песке рядом с уложенными вещами, оба гвардейца встали друг перед другом. — Ставлю пачку на Роса, — произнес Олигарт, обращаясь к Никону. Через секунду сержант врезал ему рукой по затылку, прикрытому шлемом, отчего тот, не ожидая, подобного, дернулся вперед, едва не поцеловав колени. Олигарт сразу посмотрел обернулся и увидел сержанта, недовольно смотрящего на него. — Понял, — виновато произнес гвардеец и развернулся обратно. «Потому что нехрен ставить на дуэль сослуживцев…» — сказал я сам себе. — Объясняю один раз. Бейте, как хотите, но чтобы без серьезных увечий. Нарушение — и неделя карцера вам обеспечена. Правила были вполне понятны, вот только мне хотелось узнать, как вообще нужно бить без серьезных увечий, если противник должен упасть и не вставать? Я отчетливо тут ощущал противоречия, но высказывать их не собирался. Сержант знает, что делает. Бывшие заключенные тем временем притворялись мебелью. От них не исходило ни единого звука — казалось, они даже дышать пытались очень тихо. — Начали. Вначале ничего не происходило. Оба противника встали в боевые стойки и начали ходить по кругу, внимательно смотря на соперника. Пытались изучить противника, найти сильные и слабые стороны. Оно и понятно — они слишком мало были в одном отряде, чтобы изучить все это. Бой проходил вслепую. Полная импровизация. Первым атаковал Рос, Норик парировал и ответил. Драка началась и сразу переросла в активную фазу. Оба соперника решили действовать агрессивно, поставив все на напор и физическую силу, пожертвовав хитростью и смекалкой. Или обоим хотелось хорошенько побить оппонента, хер знает. Бились, не жалея сил, это я мог точно сказать. После каждого удара у кого-то отлетали брызги крови. Уже через минуту драки лица обоих гвардейцев были в крови. Вот только у Норика была большая проблема — его лоб был рассечен. Сама рана не опасная, но из нее шло много крови, которая попадала в глаза и мешала обзору. Рос наверняка это сделал специально, и это был чертовски умный ход. Но он не сдавался. Он не мог себе позволить сдаться. Это был не просто бой между поспорившими гвардейцами. Для Норика это был бой за память Харгаса, за его имя. Еще минуту бой шел с удвоенной яростью. Капрал явно терял над собой контроль — он чувствовал, что проигрывает, и это злило его, отчего он совершал ошибки, получал за них от Роса, и это злило его еще больше. И так по кругу. В конце концов, капрал вновь атаковал и на этот раз Рос смог его схватить сзади, повалил на землю и стал душить. Норик попытался что-то сделать, но все было бесполезно — он выдохся и снять с себя тушу накаченного мужика было ему уже не по силам. — Сдайся! — прошипел Рос. Капрал действительно мог сдаться — постучать ладонью три раза, признавая поражение и тем самым заканчивая бой. Но Норик этого не делал. Он смотрел прямо на меня. В его глазах, на которые стекала кровь со лба, читалась душевная боль и разочарование от всего происходящего. В моих глазах он, скорее всего, видел печаль и сочувствие. Капрал уже не шевелился, не пытался сопротивляться, но и сдаваться не собирался. Он не станет. Гордость ему не позволит. И вот, его глаза закатились, после чего голова упала на песок. Рос сразу же отпрянул от него, пытаясь отдышаться. — Гвинхис. Рингер, — коротко сказал сержант. Я и наш санитар быстро встали и подбежали к лежащему капралу, после чего перевернули его на спину. Гвинхис побил по щекам Норика, и тот, спустя несколько секунд, открыл глаза, посмотрев на нас расфокусированным взглядом. — Проиграл… — прохрипел он и тяжело выдохнул. Было понятно, как ему сейчас больно. Не в физическом плане. В моральном. Он вышел защищать честь друга и проиграл. Мне и самому было от этого неприятно, но винить в чем-то Норика я ни в коем разе не собирался — он сражался достойно. К тому же для меня лично эта дуэль ничего, по сути, не значила. Я свое отношение к Харгасу не изменил и изменять не собираюсь, а если Рос снова начнет поливать его грязью, то на дуэль уже выйду я. Может, и проиграю, но молчать точно не стану. С этими мыслями я вместе с Гвинхисом подтащили капрала к остальным, вытерли его лицо от крови и стали ждать, пока за нами не придет корабль. Корабль, который заберет нас, чтобы мы могли продолжить эту войну.