Той ночью.
— Как я по этому скучал… — бормотал про себя мужчина в странной одежде, пытаясь одновременно попасть струей в цель. «Явно не местный…» — подумал Бармак, продолжая делать свои большие дела. В этот момент в туалет прямо-таки вломился второй мужчина, в точной такой же одежде. На ногах он едва стоял. Сделав несколько шагов и встав более менее устойчиво, он повернулся к первому мужчине. — Его звали не Ормас… — проговорил вошедший пьяным и злым голосом. — Что? — переспросил первый, уже закончив свои дела и развернувшись. — Коменданта… Звали не Ормас… Ты должен был… Помнить это… Но ты не помнишь… Потому что… Не знаешь… Ведь… — мужчина неожиданно полез к своему поясу и достал громоздкого вида пистолет. — Ты не Августин. — Что за хуйню ты несешь, Домиарт? — возмущенным пьяным голосом произнес первый незнакомец. — Я все понял… Долго думал… — начал объяснять второй, пытаясь удержать пистолет прямо. Рука его сильно дрожала, но все еще была направлена на первого. — Все уже видят… Что ты не такой… И это после… неполадок… во время полета… Августин… Он не был таким… Отстраненным… Холодным… Черствым… И он клялся… Клялся на алтаре… Что никогда… Не будет пить… Ты и близко… на него не похож… Ублюдок! — Домиарт… Если бы ты… — начал первый, пройдя несколько шагов вперед. — Ни шагу больше! — крикнул второй с угрозой, ровнее держа оружие нацеленным на первого. — Война меняет людей, Домиарт… Да, я стал другим… — Не стал другим! Ты и есть другой! Ты не Августин! В этот момент в дверь кто-то врезался с громким стуком. Второй дернулся и резко повернул голову туда, и первый, сделав еще шаг вперед, со всей силы ударил того в грудь. От удара второй отлетел назад и со стуком ударился головой о раковину, а затем упал на пол, больше не шевелясь. Дверь открылась, и внутрь буквально ввалился гвардеец. — О-о-о-о… Августи-и-и-и-ин… — протяжно сказал тот. — Ты как, нормально? — Нормально друг. Все прекрасно. — Ну вот и хорошо! Когда все прекрасно — это хорошо! После этого первый, посмотрев еще раз на лежащего второго, вышел, а через несколько минут за ним последовал и третий.Сейчас.
Бармак закончил говорить, и в машине повисла гнетущая тишина. Мне нечего было сказать. Наконец-то я понял, что тогда произошло. Наконец-то все сложилось. Я прокололся. После всего пройденного пути я все же прокололся перед человеком, который слишком хорошо знал Августина, и вот он результат. Напившись, Домиарт не выдержал, выставил все, как есть, и попытался меня убить, но я все же оказался быстрее. Я убил его и даже не заметил этого. Да, я защищал свою жизнь. Было понятно, что я находился на волосок от гибели в ту злосчастную ночь. Но при этом мне было жаль Домиарта. Он был прекрасным комиссаром, и, что самое печальное, он умер, по сути, за правду. За горькую правду о том, что Августина Мерцелиуса уже давно нет, а на его месте сидит самозванец, который пытается играть его роль, причем не очень-то и удачно. Это противоречие просто сводило меня с ума. Лишь спустя примерно минуту в голове возник еще один вопрос, который оставался без ответа. — Так… Ладно. С этим понятно. Но зачем вы приехали за трупом? Как он вообще оказался там? — спросил я, вновь уставившись на Бармака. — Я пьяный быть. И один быть. Закончить дела, подойти, посмотреть на него. Увидеть, много, что ценный. У меня дети, зарплата маленький, решить — взять себе, продать, деньги появиться, дети одежда купить. Но я пьяный быть. Забрать пистолет, а потом упасть и заснуть там. Друзья рассказать — прийти, увидеть меня, решить, что я убивать и грабить. Там решить, что нужно спасать меня, а то не поверить мне никто, потому что я гунараши, нам не верить никто из фолькотов. Вот они труп через в окно вытащить и возле закопать, чтобы никто не видеть. Утром я все узнать, все объяснить. Решить все вместе, что труп прятать надо хорошо. Взять фургон, чтобы прятать в лесу — там никто не найти никогда. И тут вы нас поймать. «Ебануться можно…» — подумал я, вновь не произнося ни слова. Удивление заволокло все мысли. И ведь в какой-то мере они мне умудрились помочь. Если бы труп Домиарта нашли в баре, не факт, что удалось бы все это скрыть. Вот только теперь вставал самый главный вопрос — что делать? И по сути, у меня был выбор между двумя вариантами. Самый простой — я мог просто обвинить всех шестерых в убийстве комиссара и расстрелять прямо здесь, возле стенки бара, пуская все концы в воду. Никто не сможет узнать правду, никто не сможет меня в чем-то обвинить. Просто убийство с целью шестью представителями этнического меньшинства в состоянии алкогольного опьянения, никто не сможет опровергнуть подобное. Точнее, никто не станет опровергать подобное. Вот только это означало убийство шести, по сути, невиновных человек. Да, они пытались скрыть все это, закопать труп комиссара где-то в лесу, но никто из них не убивал его. Я убил его, убрав единственного, кто понял слишком много, и то, что я был пьян, меня не оправдывало. Убить их было самым простым путем. Но все шестеро были простыми людьми, с семьями, детьми, которые по ошибки умудрились встрять во все это. Я шел на всякое ради себя, но пойти на убийство шести невинных людей только для того, чтобы скрыть собственное преступление… Я не собирался опускаться так низко. — Теперь послушай меня, — сказал я, обдумав все происходящее. — Сейчас ты возьмешь этот фургон и поможешь нам решить эту проблему. Потом вы все шестеро вернетесь домой и навсегда забудете все, что произошло. Этого не было. Никогда. И если где-то появится хоть малейший слух, в первую очередь я приду к вам. Ты все понял? — ДА! — резко и эмоционально вскрикнул Бармак. — Я все понять! Все забывать! Ничего не знать! Ничего не помнить! Спасибо! Спасибо большой! Я Императору молиться за тебя! Всю жизнь молиться! И за детей твои молиться! — Все, успокойся, — сказал я, убирая болт-пистолет. Этот мужик уже не представлял угрозы. — Теперь по делу. Тут где-то есть контора, что продает гробы? — Э-э-э… Да, есть такой, недалеко, — немного непонимающе сказал мужик, сильно задумавшись. — Утром открыто быть. — Хорошо. Тогда пусть те пятеро уходят домой, а ты поведешь фургон. Разберемся со всем этим. — Понять тебя. Спасибо тебе. Большой спасибо! Молиться быть за тебя Императору! Всю жизнь молиться! Дальше все пошло в волнении. Пятерых перваков отпустили, в то время как Бармак сел за руль фургона, я сел рядом с ним, а Рингер и Аскирт в кузов, охранять тело. А то мало ли что. Под утро удалось на оставшиеся деньги купить гроб и заказать самый простой памятник, влетев в немаленькую копеечку. Пришлось оформлять рассрочку. Но больше всего пришлось поволноваться на кладбище, где кое-как удалось очень быстро, в обход бюрократии, без множества бумаг, оформить Домиарта, чтобы его закопали на свободном участке, специально подготовленном для новых усопших. К счастью, обо мне здесь уже слышали, знали мою репутацию, а потому пошли на уступки. Я был безмерно рад этому, хотя и пришлось дополнительно платить за участок и похоронные услуги. Опять же в рассрочку. — Сегодня, по воле Его Божественного Величества, Бога-Императора, что зрит над всеми, мы провожаем к подножию Золотого Трона раба Божьего по имени Домиарт из рода Шамос, — вещал священник, стоя рядом с гробом. Он был закрытым, так как нужно было скрыть от всех, что он находился под землей. Официально он умер от сердечного приступа в ванне, отчего тело успело изуродоваться. Для священников это был достаточно весомый повод. — И последнее слово о нем предоставляется его командиру, комиссару Мерцелиусу. Для меня лично это выглядело как какое-то издевательство. Из присутствующих были только я, Рингер, Аскирт, священник и четыре работника кладбища, которые быстро успели вырыть могилу и должны были опустить гроб. Но правила есть правила и не мне сейчас было их менять или возмущаться по поводу их. Проще будет соблюсти все формальности и уехать. Так быстрее. — Комиссар Домиарт Шамос был образцом трудолюбия, упорности и исполнительности, — начал я. И при этом тут не было ни капли лжи. Я действительно так считал. — Он был великолепным солдатом и комиссаром, что посвятил свою жизнь служению Его Величеству. Работу, которую он проделал для Сил Планетарной Обороны, можно считать колоссальной. Несмотря на все трудности, что возникали на его пути, он стойко преодолевал их, исполняя свой долг. Покойся с миром, Домиарт Шамос. Мы не забудем ни тебя, ни твоих деяний. И после этого я встал по стойке «смирно», приложив руку к виску — последняя дань уважения человеку, которого я уважал и на которого возлагал столько надежд. Человеку, которого я убил, потому что он оказался слишком умным и слишком смелым на пьяную голову. «Прости, Домиарт», — проговорил я у себя в мыслях. Он меня не мог слышать. Но не сказать этого хотя бы так, чтобы никто не услышал ничего лишнего, я не мог. Это казалось неправильным. — И да будет раб Божий Домиарт из рода Шамос судим за деяния свои, хорошие и плохие, и да будет упокоится душа его, во веки веков. Аминь, — проговорил священник. — Аминь, — повторили все присутствующие. После этого работники кладбища в тишине начали опускать гроб в выкопанную яму. Солнце нещадно палило сверху, небо с редкими облаками светило разными оттенками голубого. Где-то пели птички. Никакого дождя и черных зонтиков, как того требовали кино-каноны — местной погоде было похуй на то, что тут происходило. Но вот мне не было до этого дела. Сейчас я смотрел на то, как четверо крепких мужиков в черной одежде и с синими повязками на левых предплечьях, закапывают мою ошибку, погребая ее под килограммами сухой черной земли. Ошибку, которую мне уже никак не исправить. Все, что я мог, это скрыть ее, и я это сделал. Так почему же я чувствовал себя, как последний кусок говна на этой планете?На следующий день. Остров Сентикрит. Объединенный штаб. Полковник Верманд Шеркин.
— Каковы ваши выводы, магос? — спросил я техножреца, что, как и всегда, стоял напротив меня. Отчет магоса касательно всей ситуации весь штаб ждал с нетерпением. Большая часть войск до сих пор находилась в сфере действия орочьей глушилки и теперь, когда самые важные вопросы были решены, а данные собраны, необходимо было решить, как от нее избавиться, с учетом наших возможностей. Не самых обширных, если так посудить. — По первичным данным, орочий скиталец, кодовое название «Цитадель», имеет обширную систему противовоздушной обороны. В нее входят немногочисленные орудия ПВО, оставшиеся от орбитального дока «Командор Сицмахари», крейсера «Месть адмирала Рунговича» и космической баржи «Стальных Койотов», «Молот Бури» и астропатической станцией «эм-би-семь-семь-три-дробь-два-шесть», а также множественные объекты ПВО и, предположительно, ПКО орочьего производства. Подробное описание включено в письменный отчет. — Благодарю, магос, — сказал я, чувствуя некоторую иронию. Мы несколько дней ждали ради этих нескольких предложений, которые можно было сократить еще сильнее: «мы в дерьме». Всего два слова, а сколько смысла. — Выходит, авианалет отпадает сразу, — начал маршал Монларт, решив высказать самые плохие выводы. — Шаттлов и так мало, каждый на вес золота, а если направим их туда, потеряем все до единого. — Значит, нужен другой способ уничтожить эту проклятую глушилку, — проговорил майор Лекрим. По голосу было слышно, как он злится. И немудрено. Сейчас вся ситуация располагала к тому, чтобы злость и гнев поглощали все остальное внутри. Глушилка продолжала действовать, связь с войсками поддерживалась только курьерами на шаттлах, узнать что-то можно было максимум спустя сутки после отдачи приказов. Одно радовало: организация зон ПВО шла по плану. Орки действительно не нападали ночью, потому корабли с «Гидрами» плыли вглубь глухой зоны, практически не неся потерь. Единственными, кого мы потеряли, были семь кораблей, у которых отказали двигатели ночью в открытом море — старые корабли не выдерживали форсажного хода, останавливались и днем становились жертвой для орочьих охотников. К счастью, потери были невелики, если смотреть на проценты, потому это было допустимо. Однако стоило уже сейчас задумываться над тем, что со всем этим делать. И все планы упирались в то, что глушилка не давала абсолютно никаких шансов для хоть какой-либо организации. А теперь Финцельд прямо говорил, что с этим есть немалые проблемы. — Может, диверсионный отряд скитариев? — предложил майор Окингар. — Они уже продемонстрировали свою эффективность в скрытных проникновениях в тыл к оркам. — Сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, — сразу же возразил Лекрим. — Если не считать того, что мы говорим о проникновении на огромный скиталец, нужно еще учесть, что этот скиталец находится в глубине огромного острова, покрытого джунглями и горами. Даже скитариям понадобится слишком много времени, чтобы все это провернуть, и еще не факт, что все удастся. — Слова майора Лекрима соответствуют действительности, — послышался синтезированный голос магоса. — Значит, придется разрабатывать варианты дальней атаки. И если боевой авиации у нас нет, а шаттлы не годятся, остаются только ракеты, — продолжил размышления уже майор Рамвер. — Это может сработать, — согласился я. — Магос Финцельд, у вас есть ракеты нужного радиуса действия? Или хотя бы возможность их производства? — На данный момент мы имеем три ракеты радиусом действия в пять тысяч километров, — обрадовал меня техножрец, — Мы начали их производство для удара по скитальцу или другим дальним объектам повышенной защищенности в случае возникновения подобной необходимости. Еще шесть ракет находятся на разных стадиях производства. Однако должен отметить, что система ПВО орков вполне способна отбить единовременный удар всех девяти ракет. — Сколько, по-вашему, нужно ракет для того, чтобы преодолеть их систему обороны и нанести необходимые повреждения орочьему глушителю связи? — Две тысячи четыреста пятьдесят шесть с учетом, что их система не будет усиливаться, — сразу же проговорил магос, явно заранее произведя все необходимые расчеты. Цифра ошеломляла. — И за сколько вы сможете произвести необходимое количество? — Шесть месяцев. «М-да… А надежда была…» — подумал я, осознав, что столько времени у нас точно нет. — Магос Финцельд, — обратился к техножрецу майор Окингар. — Я так понимаю, вот это число, две с лишним тысячи — это число необходимых ракет с обыкновенной боеголовкой? — Да, — коротко и емко ответил Финцельд. Я уже давно привык к его краткости и холодности. — А что, если использовать ядерную боеголовку? — предложил идею Хонгуш. — У Адептус Механикус нет в наличии ядерных боеголовок для имеющихся ракет. Как и производственных мощностей для производства ядерных боеприпасов. — Но у нас есть ядерные снаряды для «Сотрясателей». Возможно ли использовать их? — продолжил майор, и эта идея звучала довольно… многообещающе. — Возможно, — ответил магос. — Однако на подобное потребуется время. — И к тому же давайте не забывать, что у нас каждый снаряд — вещь стратегического значения, — вновь начал Лекрим. — Мы не имеем возможности использовать их все. — Я думаю, данная ситуация вполне располагает к тому, чтобы мы использовали все имеющиеся у нас ресурсы. В том числе и настолько ценные, — взял слово маршал Монларт. — В этом нет такой уж необходимости, — поддержал Лекрима Рамвер. — Одного снаряда вполне должно хватить, чтобы уничтожить этот проклятый глушитель связи. — Если они вообще долетят, с такой-то системой ПВО, — произнес до этого молчавший майор Нимарт. — Можно использовать каскадный удар, — предложил Окингар. — Одним снарядом снести систему ПВО, а вторым — ударить наверняка. — Слишком расточительно. Два снаряда. У нас их всего сейчас восемь, и то под рукой только пять, — возразил Лекрим. Он вообще был самым большим сторонником сохранности наших ядерных трофеев для самых экстренных случаев. Рисковать он ими не хотел. — Тогда можно использовать отвлекающий удар, — начал майор Рамвер. — Одна ядерная ракета и несколько десятков простых, для отвлечения внимания орочьих расчетов. Главное, чтобы ракета долетела достаточно близко. — Магос Финцельд, такой вариант жизнеспособен? — спросил я. — Да, полковник, — сразу же последовал ответ. — Однако нам понадобится время для создания минимально необходимого количества ракет для отвлекающего удара. — Сколько приблизительно? — Один месяц. В штабе воцарилась тишина. Один месяц… Это было слишком много. Однако, по всей видимости, другого варианта не было. Если магос говорил «один месяц», значит, ускорить что-то было уже нельзя. — Что ж… Во всяком случае, это не шесть месяцев, — подытожил я. — Действуйте, магос. — Принято, полковник. После этого совещание продолжилось, чтобы обсудить множество других вопросов. «Один месяц… Что ж, теперь главное — дождаться…»Аквилария. Цитадель Правосудия. Зал суда. Арбитратор-сержант Филгеирт Лонтисаль.
Уже который час мы ждали. В зале суда стояла практически полная тишина, прерываемая только шумом вентиляции. Все мышцы на спине затекли от долгого сидения на неудобном металлическом кресле. Хотелось встать, размяться, отдохнуть, но сейчас я не имел права на это. Сейчас я ни на что не имел права. Ведь сейчас я не был арбитром. Я был подсудимым. Обвиняемым. И кандалы, что неприятно сжимали кисти рук, были мне об этом постоянным напоминанием. А ждали мы вердикта суда. Нас обвиняли в том, что лейтенант приказал отступать под натиском орков вместо того, чтобы стойко держать оборону и дать возможность штрафникам искупить свои грехи кровью, в то время, как мы подчинились этому приказу который был признан преступным. Уже после боя нас арестовали и первым же шаттлом доставили в Аквиларию, в Цитадель Правосудия, где началось долгое разбирательство касательно всего произошедшего. Это было первое заседание суда. И, по всей видимости, последнее. Мы сказали все, что знали, все, что могли в свою защиту, и теперь наша судьба была в руках одного человека, чьего вердикта мы все так упорно ждали. — Всем встать! — провозгласил секретарь суда, и все, кто присутствовал, сразу же поднялись со своих мест. Цепочки кандалов, плотно сжимавших кисти руку, противно зазвенели, напоминая о своем существовании. И о моем статусе на этом суде. Позади места судьи, высокого трехметрового мраморного постамента, увенчанного золотым гербом Адептус Арбитрес, раздвинулась дверь, и в зал вошел арбитр-майоре Гундарг. Сейчас на нем была черная судейская мантия с золотой застежкой у горла, под ней виднелся черный камзол. Лицо же его, хоть и казалось спокойным, словно излучало какую-то злобу, горделивость и… высокомерие? Да, это можно было охарактеризовать именно так. От этого становилось не по себе. Это казалось неправильным. Арбитр не должен так смотреть. Окинув весь зал холодным взглядом, арбитр-майоре кивнул. — Вердикт вынесен, — провозгласил Гундарг, отчего сердце начало биться чаще, а по телу прошлись мурашки. От слов, что собирались произнести сейчас, зависело будущее всех тех, кто сейчас сидел на скамье подсудимых — лейтенант Мораши и все сержанты, что были под его командованием. Были и пережили тот бой на Соборной площади на острове Сактун. Всего четверо, включая меня. Арбитр-майоре открыл папку, и сердце заколотилось еще сильнее. — Именем Его Божественного Величества, Бога-Императора, — начал Гундарг мощным, четко поставленным басом, — после изучения всех улик и показаний, арбитратор-лейтенант Евгений Мораши признается виновным в трусости и некомпетентности на поле боя, повлекших за собой тяжкие последствия, и приговаривается к смертной казни. — Нет… — прошептал Орит, стоявший сейчас слева от меня. Он был в шоке. Как и я. — Арбитратор-сержант Орит Маграз, арбитратор-сержант Горат Мунз, арбитратор-сержант Филгеирт Лонтисаль и арбитратор-сержант Филик Кинсард признаются виновными в исполнении преступного приказа арбитратора-лейтенанта Евгения Мораши и приговариваются к пожизненному изгнанию из рядов Адептус Арбитрес с лишением всех наград, званий и пенсии. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. От услышанного ноги едва ли не подкосились, и лишь усилием воли я заставил себя стоять на ногах. Орит всхлипнул. По его щекам начали течь слезы. Меня взяли под руки и начали выводить из зала, у меня в ушах звенело одно и то же слово. «Изгнание». «Изгнание». «Изгнание». Даже в самых страшных мыслях я не мог себе представить, что приговор будет настолько суровым, как по отношению к лейтенанту, так и к нам. Я надеялся, молился о том, чтобы к нам проявили снисхождение, приняли во внимание все то, что мы сделали во время службы и особенно во время этой войны. Но арбитр-майоре был суров, как никогда. И теперь приговор вынесен. Уже сегодня лейтенант Мораши будет казнен — его привяжут к столбу, арбитратор-сержант даст команду и расстрельное отделение в черных как смоль доспехах даст залп из автоганов. Я это прекрасно знал. Я уже так делал. Мы же теперь должны были уйти из Арбитрес. Навсегда. «Десять лет…» — пронеслось у меня в мыслях, отчего на душе стало еще хуже. Десять лет я отдал служению Арбитрес, а до этого еще тринадцать жил в Схоле Прогениум на Тонгане. И теперь все было кончено. Нас изгнали. Не будет ни признания, ни награды за все то, что мы сделали. Наши имена вычеркнут и предадут забвению. Теперь мы не вестники закона. Мы никто. Отныне и навсегда. — Как же так… Как же так… — шептал про себя Орит, шедший позади меня. Он плакал. И я его понимал. Просто я держался из последних сил. Вскоре нас привели к одному из выходов из Цитадели и приказали ждать. Это был восточный, самый малолюдный выход. Большой холл, украшенный барельефами и высказываниями знаменитых арбитров, был практически пуст: тут было больше рядовых, стоявших на посту, нежели посетителей. Среди них мы выделялись слишком сильно. Четверо закованных в кандалы и одетых в серую тюремную робу осужденных. Посетители из числа гражданских кидали на нас удивленные взгляды и продолжали идти по своим делам, а работники Арбитрес, от вериспексов и административных работников до уборщиков, отводили от нас взгляды и обходили. На лицах у многих читалось презрение. «Изгнанные. Презираемые». Уже через пятнадцать минут к нам подошел арбитр-квартирмейстер в своей обыкновенной серой форме из плотной ткани — ему носить броню не было необходимости. Рядом с ним, по обеим сторонам и немного позади, стояли два рядовых в полной броне, державшие дробовики наготове, дулами вверх. Еще одно напоминание, кто мы и какое теперь к нам отношение. — Снять кандалы, — приказал квартирмейстер, и один из сопровождающих нас конвоиров начал ключом вскрывать замки, забирая кандалы себе. Как только грубый металл отцепился, кисти рук почувствовали приятный холод и облегчение. Кожа покраснела от раздражения и неприятно саднила, но сейчас меня это не волновало. Шли последние минуты нашего пребывания в месте, некогда ставшем для нас домом. И сама мысль о том, что эти минуты последние, терзали сердце Не говоря ни слова, квартирмейстер протянул мне четыре паспорта — простые маленькие книжечки, сделанные из картона. — На выход, — коротко, но с нескрываемым презрением произнес квартирмейстер. Вот так мы и должны были уйти. Никаких проводов, никаких речей, меньше, чем через час после вынесения приговора — просто взять паспорта и уйти. Нам не выдавали даже новой одежды — грязной тюремной робы для изгнанников было достаточно. Пересилив себя, я все же сделал первый шаг в сторону выхода. Все трое последовали за мной. Мы шли медленно, словно пытались насладиться последними секундами, мгновениями присутствия в обители Закона Бога-Императора. Вскоре мы преодолели холл и, сделав последний вдох, переступили через порог крепости. Нам повезло. На улице было тепло и потому тюремной робы было достаточно. Будь сейчас зима, нас бы все равно выгнали бы так — ведь мы были изгнанниками. Мы стояли даже ниже, чем простые граждане. За несколько минут мы преодолели пустую площадь между зданием крепости и бетонной стеной — сто метров полностью простреливаемого пространства на случай нападения. На КПП охрана даже не стала спрашивать у нас что-то — просто молча открыли ворота и ушли с дороги: говорить с нами было уже слишком для них. Металлические ворота КПП захлопнулись с громоподобным звуком, словно последний аккорд нашей долгой службы Лекс Империалис. Несколько минут мы просто стояли. Мимо нас шли прохожие, кидавшие непонятливые взгляды, но нам было все равно. Лишь в этот момент пришло полное осознание, что произошло. Масштаб произошедшего. Еще и получаса не прошло, как мы, служащие Арбитрес, ждали приговора арбитра-майоре, а теперь мы стояли на улице без гроша в кармане, в тюремной робе, а из вещей были только паспорта. — И… И что теперь? — спросил Филик. Я попытался обдумать вопрос, попытался найти ответ. Но я не нашел его. Я не знал ответа на его вопрос. Я не знал, что нам теперь делать дальше. Служба в Арбитрес была всем для меня, для всех нас. А теперь этой службы не было. Затем я вспомнил про паспорта и решил для начала раздать их. Открыв первый, я сразу же заметил красный, словно кровь, жирный штамп, одно единственное слово в рамке: ЭКСИЛИУМ. Изгнанник. «Клеймо», — понял я. Раздав паспорта, мы вновь начали стоять на месте, не зная, что теперь делать. Ведь идти нам было некуда и не к кому — все здесь были круглыми сиротами, привезенные с Тонгана, и именно Арбитрес было нашим домом и семьей. Домом, из которого нас изгнали. — Пошли, — сказал я, поворачивая налево. — Куда? — спросил меня кто-то сзади. Я не узнал голос. Да и разницы не было. — Крышу над головой искать, — ответил я. И мы пошли. Нищие, заклейменные, изгнанные, в поисках хотя бы места, где нас примут. Или хотя бы просто не выгонят.