Остров Унараши. Комиссар Августин Мерцелиус.
— Нас перехватили истребители орков и сбили, но мы успели катапультироваться. Честно, я даже не знал, что так можно было, — говорил я в трубку телефона полковнику Шеркину, с которым мы наконец-то смогли связаться. На наше счастье это небольшое поселение, которое я видел, имело кабельную связь с Центральным Штабом, а потому о том, что я выжил, удалось сообщить. Не сильно мне хотелось, чтобы меня снова признавали мертвым. Последствия подобного я уже знал. — Я распорядился установить системы катапультирования на всех шаттлах, которые перевозят пассажиров. Как раз на такие случаи, — ответил мне Верманд. Голос у него сухой и без всякой радости. Видно было, что он уже выдыхался на поприще командующего, но ничего с этим сделать было нельзя — как раз сейчас он был нам нужен. — Раз так, могу вас поблагодарить. Это спасло нам всем жизни. Я у вас в долгу, получается, — попытался я хоть немного пошутить. — Это лишнее, комиссар, — без хоть какого-то намека на веселья ответил мне Шеркин. Шутка не удалась. Хотя из меня и так шутник не очень. — Ну, с этим разберемся. Какова сейчас ситуация на Соктоморе? — задал я вопрос. Все же стоило отвлечься и узнать последние новости. — Все плохо. И будет хуже, — еще более серьезно произнес полковник. От его голоса по спине прошелся табун мурашек. Я, конечно, предполагал, что новости будут не самыми хорошими, но не настолько же. — Орки шлют на нас подкрепления и продвигаются все дальше вглубь острова. — Однако все идет по плану, так ведь? — спросил я, особенно делая акцент на слове «план». Он знал, про какой план я говорю. — Не так хорошо, как хотелось бы, но ситуация в целом под контролем. Причин для больших беспокойств нет, а маленьких слишком много, чтобы я вам пытался все это разъяснить сейчас. — Ясно, полковник. Я прибуду на Соктомор ночью — здесь есть несколько моторных лодок, которые смогут меня доставить. — Хорошо, комиссар. Войска в доках будут предупреждены о вашем прибытии. — Благодарю, полковник. На этом все. Конец связи. Ответа не последовало — полковник уже знал, что в этом нет необходимости. Послышался протяжный гудок, и я положил трубку на дисковый телефон. — Я распёряжюсь, стёби подгётёвили лёдку, — произнес с сильным акцентом Якунур Моласкис, местный гинцурн, то есть — то ли мэр, то ли староста деревни. Как оказалось, деревня эта была заселена перваками, теми самыми первыми колонистами, которые когда-то первые начали заселять Акитос Прайм, но деградировали из-за изоляции. И готик тут знал только Якунур, так как он все же был работником Администратума и обязан был его знать. — Спасибо, — сказал я, кивнув. Но через секунду решил добавить. — Вообще за все спасибо. Без вас нам было бы сложно, тем более с ребенком. — Ни стёить благёдярнёсти, кёмисяр, — выдавил из себя гинцурн, чем заставил меня приложить силы, чтобы подавить улыбку. Его акцент — это было что-то с чем-то. Но проявлять к нему такое неуважение не хотелось. Ему и так было сложно говорить на готике, это было хорошо видно. — Поверьте мне, Якунур. Я не забуду того, что вы сделали, — более серьезно сказал я. Да, пускай он бы помог в любом случае, потому как выбора у него попросту не было, однако все-таки я был ему благодарен. Хотя и не знал, как вернуть долг, но об этом можно было бы потом подумать. — Если что, я буду со своими людьми. — Кёнецьно, кёмисяр, — кивнул в ответ местный староста. Он был довольно немногословен, что вполне понятно. Не став больше ждать, я встал с деревянного стула и направился к выходу. Двери тут не было — только шелковая гардина с гербом Администратума. Сам дом был полностью деревянный, одноэтажный и с соломенной крышей. Стоял он на деревянных сваях. Оно и понятно — на песке особо не построишь, а тратиться на бетонный фундамент никто не станет. Выйдя из дома, я ненадолго задержался на небольшом своеобразном балконе перед лестницей. Вся деревня состояла всего лишь из двадцати четырех домов, включая этот, выполнявший роль местной мэрии, и одного склада рядом с деревянным пирсом. Население тоже, как говорится, внушало — по словам Якунура, аж целых двести семь человек. Все эти дома расположились вдоль одной-единственной дороги. Каждый дом имел небольшой участок с домашней птицей и коптильнями с сушеной рыбой. Из цивилизации тут было, как я успел увидеть, три вещи: телефон гинцура, большой вокс, запертый в металлическом ящике на невысоком столбе, и электрогенератор в мэрии, который сейчас тихо гудел, явно позволяя работать и тому, и другому. В общем, Зажопинск тот еще. Тело все ломило. После пережитого хотелось просто лечь и просто нормально поспать. Да и жара была сейчас в самом разгаре, как-никак полдень начинался, и стоять на улице желания не было никакого. Потому, постояв еще немного и послушав шум волн, я спустился по скрипучей лестнице и пошел к дому, в котором нас поселили. Это был дом брата гинцура, Марута, который жил там с женой и тремя детьми. Он кое-что понимал в готике, но предупредил, что пока что только учится, потому как: «Брат хотеть я учиться язык работать большой деньги получать семья кормить». Я ему мог только пожелать удачи. У него еще много работы. На улице было мало людей. Скорее всего, сейчас они были или на рыбалке, или на плантации сахарного тростника. Те, кого я видел здесь, были или детьми, что иногда резвились группками, или стариками, которые за этими детьми следили. Хотя казалось бы, что в этой деревне вообще может произойти, что нужен надзор за детьми, но с другой стороны — это ж, блин, дети, за ними где угодно следить нужно, а то мало ли. «Когда-то и я таким был…» — подумал я с грустью. Да, были времена, когда оббегал все дворы и гаражи на районе и расшиб себе все коленки и локти. Но эти воспоминания сразу же улетучивались, когда я видел взгляды людей на себе. В них не было никакого гнева или презрения. Наоборот, старики улыбались и кивали, дети удивленно смотрели, разинув рты, перешептывались и показывали пальцем. И как раз в этом всем и было дело. Само наличие этих взглядов, улыбок, кивков и перешептываний напоминало мне, кто я такой. Комиссар. Комиссар полка Имперской Гвардии в «Вархаммере». И каждый раз это осознание не давало мне покоя. Я должен был работать. Постоянно, где бы я ни находился, я должен был быть комиссаром, носить эту маску, которая, как мне казалось, уже и маской, как таковой, не являлась — ведь маска, что срослась с твоим лицом, и есть твое лицо… Наверное, да. Я не был уверен точно. Я вообще ни в чем не был уверен. Однако кое-что сейчас меня радовало — на этом острове можно было немного отдохнуть. Здесь не было гвардейцев или СПО-шников, за исключением моей «группы поддержки». Здесь можно было расслабиться и побыть… человеком? Да, именно человеком. Потому как комиссар — не человек. Он машина, механизм, что является частью еще большего механизма под названием «Имперская Гвардия». У этой машины должен был быть хорошо поставленный голос, ораторское мастерство, писательские способности, безукоризненные знания в уставе и обширные — в богословии. И вот с этим набором способностей машина должна была следить за тем, чтобы другие машины, гвардейцы, шли выполнять поставленную задачу без каких-либо погрешностей, которые возникали из-за сбоя в психике, из-за желания жить. Да, такова была эта война. И такова была моя участь. Пускай ее я никогда не желал и уже устал от нее. А конца видно не было. Пускай был план полковника, но казалось, что это что-то отдаленное, что-то эфемерное. Что-то, чего ждать придется непомерно долго. С такими мыслями я и дошел до дома. Поднялся по лестнице и отворил дверь, сделанную из каких-то тонких веток, чем-то напоминавших бамбук, только тоньше и с большим количеством колец, деливших стебель на сегменты. Внутри я сразу же увидел Оникиру — жену Марута, у которой под платьем из простой серой ткани был округлый живот. Она была минимум на восьмом месяце, это уж точно. Сейчас она была занята тем, что резала какую-то рыбу, а рядом уже был котел, наполненный водой и всякими ингредиентами. Как только я вошел, она сразу же посмотрела на меня. Ее глаза снова расширились от удивления, после чего она, бросив кухонный нож рядом с недорезанной рыбой, повернулась ко мне, сложила руки в аквиле и начала что-то говорить, при этом постоянно кланяясь. Готика она не знала, как я успел понять, так что пришлось просто улыбнуться самой безобидной улыбкой, какую могло выдать нечто с двумя искусственными глазами, искусственной рукой и слуховым аппаратом на левом ухе. Сомневаюсь, что из этого что-то путное вышло. К работе она не вернулась и лишь продолжала что-то шептать на своей тарабарщине. Я не стал ее как-то останавливать — сама остановится, когда поймет, что у меня к ней дел нет. Пройдя мимо нее, я направился к месту, которое выделили нам всем. Тут уже были Аскирт, Рингер, Филгеирт, Дима, Антуан и оба пилота, которые также выжили и смогли доплыть до острова. Антуан сейчас спал под действием снотворного, что дал ему Дима — все же ему надо было поспать после всего произошедшего. Мне, в принципе, тоже, а вот остальные, к моему удивлению, держались бодрячком — и не скажешь, что всего пару часов назад мы были сбиты, катапультировались на парашютах, немного утонули и выплыли на берег. Особенно удивлял Филгеирт. У этого качка вид был свежайший. — Ночью мы отплываем на Соктомор, нам все организуют, — сообщил я новость. Все посмотрели на меня понимающе и кивнули. Пилоты, к моему счастью, оказались понимающие и не пытались вставать по стойке «смирно». Видимо, понимали, что мне сейчас не до этого. — Что вообще произошло? Откуда эти уроды вообще взялись? — произнес заинтересованным голосом Аскирт. Говорить тихо он не пытался, хотя вряд ли это было нужно — Антуана сейчас и пушкой не разбудишь. — Орки начали продвигаться все дальше и применяют авиацию. Нас предупредить не успели. Потому и придется уплывать ночью — чтобы нас не прибили штурмовики. — То есть все становится только хуже, — произнес мой лучший друг. Правда, это был не вопрос. Он просто делал вывод. — Становится только хуже. Но все по плану, — фраза эта была адресована больше пилотам. Их лица выражали едва скрываемый шок от услышанного. Все же мои парни уже привыкли к той правде, что я говорил, Филгеирт был, как я понял, тем еще флегматиком и на все реагировал по принципу «не мое это дело», а Дима… Ну, а Диме просто похуй, с этим ничего не сделаешь. Но самое важное — я понимал, что оба пилота потом будут долго рассказывать о том, как они с комиссаром разговаривали и что слышали. Так что пусть слышат правильную информацию. Это потом еще может помочь. — Надеюсь, ваш полковник знает, что делает, — задумчиво произнес Аскирт. — Знает, — сразу сказал Рингер. — Сержант говорил, что полковник опытный… командир. — И в этом твой сержант был прав, упокой Император его душу, — ответил я. — Если что, я спать, иначе прямо на полу лягу. Если что, зовите. — Хорошо, — произнес Аскирт. Я же немного прошелся к своему месту на полу, на котором была лишь подстилка из ткани и подушка — кроватей тут вообще не было, к моему удивлению. «Прямо как в Японии…» — подумалось мне на минуту. Хотя меня больше удивляло то, что я еще помню названия стран из своей прошлой жизни, историю, культуру, при этом пытаясь удержать у себя в голове огромное количество информации о «Вархаммере» вообще и о здешних реалиях в частности. Это давалось мне с трудом. Сняв ботинки, я улегся прямо так, не раздеваясь. Одежда уже почти высохла от солнца, а в такую жару это даже было приятно — хоть какая-то прохлада. Отключив глаза, я лег на подушку. Слуховой аппарат я тоже выключил, чтобы не разряжать батарею. Мне еще повезло, что Дима хранил его в специальном герметичном футляре как раз на случай форс-мажоров, а уже когда мы дошли до деревни, отдал мне. Предусмотрительный он человек, что тут еще сказать. Не зря взял его с собой в команду. Оказавшись в полной темноте и тишине, чувствуя приятную прохладу от немного влажной одежды, я и погрузился в сон.Остров Унараши. Рядовой-адъютант Аскирт Винкон.
Августин, пацан и два пилота спали, Дима внимательно следил за мелким, а мы втроем решили, что можно немного прогуляться. Все равно делать было абсолютно нечего — спать не хотелось, сидеть в доме тоже. Конечно, на улице тоже делать было особо нечего, но это было лучше, чем вообще ничего. И первым делом мы решили пойти к местному начальнику, именуемому гинцурн. Имени я не запомнил, все же с ним Августин занимался, вот только сейчас он был мне очень нужен — все же только он тут знал готик. Его брат был не в счет — лучше бы он даже не пытался говорить на нем. Малявки из детдома, в котором я вырос, и то лучше говорили, чем он. К счастью, никакой очереди к нему не было. Хотя меня бы удивило наличие тут таковой. Деревня была настолько ущербной и убогой, что городишко, из которого я вылез, казался мне просто гигантским теперь. — Извините, гинцурн, не отвлекаю? — спросил я, при этом постучав два раза по стенке рядом с дверным проемом. Я попытался быть очень вежливым. Пускай настроение было паршивым, я отлично помнил наущения Августина о том, что нужно хорошо себя вести в его отсутствие, так как: «Земля круглая, никогда не знаешь, когда и как снова встретишь человека, и лучше оставить у него хорошие впечатления о себе». Правда, я без понятия, о какой такой «земле» он говорил тогда. Может, имел в виду планету — она ведь круглая… Эти его словесные обороты часто выносили мне мозг. — Гёспёдинь Аскирть, — ответил гинцурн. — Штотё слуцилёсь? «Только не смеяться. Только не смеяться», — повторял я себе. Нельзя было этого делать, Августин такое мне явно не простит. — Та нет, ничего такого. Просто решили отдохнуть. Спросить хотел, у вас нигде нет ничего спиртного? — Спирть… Ви имиете в видю алкогёль? «Боже-Император, дай мне сил не засмеяться…» — Да. Отметим, так сказать, наше спасение, — с улыбкой произнес я. Мне хотелось выпить. И плевать, если меня разнесет на солнце и к вечеру у меня будет похмелье. Пройдет. — О, дя, конецьнё! — довольно радостно произнес гинцурн. — Идёмьте, я вась отведю. Дель неть сецясь никакихь. С нескрываемым воодушевлением местный начальник встал из-за стола, который, как мне кажется, был сделан кое-как из того, что было под рукой, и вышел из своего кабинета. — Вы оставляете документы без присмотра? — спросил вдруг Филгеирт, когда мы вышли из дома гинцурна. — Туть никтё не умееть цитать на гётике. И к тёмузе пропаза бистрё будит найденя. Потёмю я не вольнююсь, — ответил гинцурн. Я посмотрел на Рингера — тот закрыл себе нос рукой и, похоже, очень старался не заржать во весь голос. Как же я его понимал. — Ясно, — коротко ответил наш бывший арбитр. Я успел уже заметить, что по разговорчивости он был даже ниже Рингера, но при этом все еще выше Димы. Того перепрыгнуть в этом было нереально — разве что если вообще онеметь. На всю жизнь. Пройдя мимо нескольких домов, мы остановились рядом с одним, из которого, к моему удивлению, торчали кирпичные трубы. Островной начальник поднялся по лестнице, постучал и, дождавшись ответа, вошел внутрь. Мы последовали за ним. Внутри оказалась женщина, лет сорока уже, наверное. Как и та, в доме которой мы жили, она была в положении, хотя живот был и поменьше. Но что меня сразу же удивило — это то, что в доме был большой котел с разными трубками. «Так они самогон варят…» — понял я быстро. Учитывая, что тут была еще и сахарная плантация, наличие тут дома, в котором варили самогон, меня не удивляло. Скорее, удивляло, что тут это не делают в каждом доме. Может, нельзя было, Император только знает. Женщина, завидев нас, сразу же начала что-то лепетать на своем языке, сложив руки в аквиле. Язык ее мало что имел общего с тем, на котором говорили перваки в столице. Оно и понятно. Перваки вообще довольно сильно отличались друг от друга. Я особо не разбирался в этом, но я точно знал, что их разделяли на лесников, городовых, островитян, горцев и пустынников, и у каждого из них был свой язык и культ Императора, да еще и внутри этих групп они различались в зависимости от того, где жили, и вообще, тут нужно было долго в этом всем деле разбираться. Сейчас меня волновало совсем другое. Гинцурн начал ей быстро что-то рассказывать. Женщина внимательно слушала, потом ее глаза расширились и она начала что-то радостно и громко говорить. После этого она походила по дому и принесла нам две самодельные фляги темного цвета, закупоренные пробками. — Вамь двюх хватить или нузно тли? — спросил меня гинцурн, протягивая фляги. — Нет, думаю, двух достаточно. Спасибо большое. — Оня сецяс дасть вамь закюскю. Инаце плохё будить. — И снова большое спасибо. И ей тоже, — сказал я. Тут уже я был искренен. Я даже как-то не ожидал, что нам еще и закуску дадут. Все же нас тут уважали, это было сразу видно. Всего через минуту женщина принесла шесть вяленых рыбешек. То, что нужно, это уж точно. — Передайте ей спасибо от нас, — сказал я, легко кивнув гинцурну и улыбнувшись. — Рязюмеиться, — ответил тот, кивнул и произнес несколько слов женщине. Та вновь распахнула глаза и начала что-то говорить, кланяясь с аквилой. Это было довольно странно, но раз уж у них так принято, то что уж тут поделаешь. Втроем мы вышли из дома, после чего я вдруг задумался — а где вообще нам выпить можно? Дома, если можно так сказать, нельзя — там люди спят. К гинцурну не пойдешь — слишком нагло будет и Августин потом выскажет мне много хорошего. К кому-то завалиться тоже не выйдет — мало того, что никого тут не знаю, так еще и никто языка не знает. Лишь через несколько секунд сообразил — берег. Просто сесть на песок и пить. Почему бы и нет, притом еще и море рядом. Красиво. Все решив, я повел парней за собой. Хотя как повел — я просто пошел, а они пошли следом, ничего не спрашивая. Идти пришлось всего пару минут, после чего я просто взял и уселся на песок. Впереди было бескрайнее море и несколько мелких островов. На самом море сейчас виднелось несколько рыболовецких лодочек. Местные вовсю добывали еду. Недолго думая, я достал свою флягу, которая все еще была при мне, вылил оттуда воду, а затем откупорил «бутылку», что нам дали, и принюхался. В нос ударил такой убийственный запах самогона, какого я уже давно не чувствовал. — Боже-Император милосердный… — прохрипел я, пытаясь привести мысли в порядок. — Отличный они самогон варят, точно из своего же сахара. Кое-как удалось перелить немного во флягу, чтобы получилось ровно три емкости — а то две на три человека не принято. В детдоме меня и не такому учили. — Ну что ж, парни, давайте выпьем за то, что живы остались, — произнес я, отдавая первую самодельную бутылку Рингеру. Тот ее молча взял и сел рядом на песок. По его лицу было видно, что ему точно нужно выпить. Уж слишком он был уставшим. — Я не пью, — коротко произнес Филгеирт, когда я протянул ему еще не открытую бутылку. — Та ладно, хоть за спасение можно один раз глотнуть. — Нет. Я не буду пить, — вновь произнес Лонтисаль без какой-либо злобы. — Ладно, тогда просто возьми, чокнись и пролей, вместо того, чтобы пить. Так можно. — Серьезно? — удивленно спросил Рингер. — Наши традиции, — сказал я в ответ. Филгеирт все же спорить не стал и взял бутылку. — Ну что ж. За то, что живы остались, — произнес я, вскидывая свою флягу вверх для остальных. — За то, что живы остались, — повторили Рингер и Филгеирт, после чего чокнулись со мной. Арбитр отлил немного на песок, как я и советовал, а я и Рингер сделал глоток. Пойло оказалось убийственным. Горло обожгло со страшной силой — такое ощущение было, что в меня вливали кипяток. — Ох ты ж бля-я-ять… — выдохнул я, быстро хватаясь за вяленую рыбу и вцепившись в нее зубами. Рингер взял себе вторую и повторил то же самое. — Хороший самогон, — прохрипел Рингер, проглотив рыбу. — Поддерживаю, — кое-как произнес я в ответ. По телу прошлась теплая волна. Становилось как-то легче. И это мне нравилось. Давно я уже себя так не чувствовал. — Так, Филгеирт… — начал я, подняв голову на все еще стоящего арбитра. — Ты ведь не местный, так? — Да, — коротко ответил Лонтисаль. То, что он не с Акитос Прайм, мне и так было понятно. Одномирца я узнаю всегда и везде. — А откуда вообще? Да ты присаживайся уже! — произнес я громче, постучав по песку пару раз ладонью. — Чего ты как не свой… Лонтисаль посмотрел на меня, приподняв правую бровь, словно в удивлении, но все же сел рядом с нами, скрестив вместе ноги в странной позе. Вроде ему было удобно. — Я с Горнара Секундус, — ответил бывший арбитр. — Обычный мир, на Акитос Прайм похож. — Вас, арбитров, ведь как Августина… Ну в смысле, как комиссаров в Схоле готовят? — спросил я дальше. Хотелось расспросить его получше. Одному Императору ведомо, когда еще удастся вот так поговорить. Может, уже завтра днем, прибыв на Соктомор, и умрем от чего-нибудь. — Я не арбитр. Я изгнанник, — довольно серьезным голосом произнес Филгеирт, чем меня даже слегка удивил. Похоже, для него разница в словах была очень сильной. Надо будет учесть. — Ну, ты понял, вообще, о чем я, — быстро поправил я себя. — Да, нас всех учат в Схоле Прогениум, просто на разных факультетах. — Августин говорил, что туда только сироты попадают. Знаешь, кем были родители? С Рингером понятно, работяги обычные. Я вообще в детдоме вырос и родителей в глаза не видел, подкинули. — Мои родители служили в СПО Горнара. Отец лейтенант, мать — санитарка в его батальоне. Когда я родился, на планете шла гражданская война. Лет тридцать уже как шла. Губернатор и дворяне не поделили власть, потом за губернатора вступилась гвардия, дворяне впали в ересь… В общем, там сущая бойня была. Я с сестрой при матери всегда были, помогать пытались в госпитале. Вдруг пришла похоронка — отец погиб. Не помню, как. Потом как-то ночью прогремел взрыв. Мы с сестрой спали, а мать работала — много раненых было в тот день. Говорят, какой-то смертник проник к ним в палатку и подорвал себя. В общем, нас с сестрой вначале отправили в военный детдом в столице, как детей погибших военных. Оттуда уже забрали в Схолу Прогениум, на Тонган. Это не очень далеко отсюда. Где-то недели три пути на корабле. Во всяком случае, мы столько летели. Там всего один улей, но это та еще выгребная яма. В общем, меня отправили на факультет Арбитрес, а вот сестра… Она загорелась желанием отомстить за смерть матери. Отомстить еретикам, всем тем, кто отринул свет Бога-Императора. Потому она отправилась на факультет Сороритас. Рингер присвистнул. Видно было, что он удивлен. Я же был без понятия, о чем он. — А это еще что? — Адепта Сороритас. Сестры Битвы, — сразу же сказал Рингер. — Никогда не слышал? — Я до этой войны и про комиссаров ничего толком не знал, хотя у нас один был даже, пока не помер. Так что да, не слышал. Про Астартес — слышал, а про них — нет. — Это женский боевой орден при Экклезиархии, если покороче. Они посвящают свои жизни тому, чтобы бороться с ересью. Теперь среди них и моя сестра. Ее приняли в орден Золотой Хризантемы на год раньше, чем меня в Арбитрес. Надеюсь, она все еще служит Его Божественному Величеству. — Да уж… Я и раньше знал, что на других мирах и жизнь другая, но чтобы настолько… — задумчиво проговорил я. Столько всего нового узнать я не ожидал. — Ты это о чем? — Женщины с оружием. Ты это скажи кому-нибудь здесь — так над тобой очень громко будут ржать. Тут даже дворянки с оружием не ходят, у них охрана есть, а про простых и говорить нечего. — У нас Горнаре в армию шли все, и мужчины, и женщины, — проговорил Филгеирт. — На Верлоне примерно то же самое, что и здесь, — продолжил мысль Рингер. — Ясно. Так ты, Филгеирт, потом сюда перебрался? — Да. Как только был зачислен, меня сразу же отправили сюда. То в Аквиларии служил, то в Мангарнасе, так пять лет прошло. Потом отправили на Бевест, в Детентиус Протопсайканус. Там еще пять лет прошло, пока орки не напали. — И ты, выходит, десять лет пробыл в рядовых? — удивленно спросил я. — Да. Это норма у нас. Некоторые рядовыми всю жизнь прожили, пока на пенсию не ушли. — М-да, душевненько, — внезапно в голову пришла одна идея. — У меня созрел тост. — Меня это даже не удивляет, — саркастично проговорил Рингер. — Надо ведь продолжать бухать. — Культурно выпивать, — с таким же сарказмом произнес я. — Итак, предлагаю выпить за наш карьерный рост. Кем мы были? Гвардеец, СПО-шник и арбитр. А теперь мы кто? — вопрос остался без ответа. — Мы теперь адъютанты комиссара. И это, как по мне, отличный повод выпить. — Поспорить с этим у меня не выйдет, — сказал Рингер. Мы все трое вновь чокнулись. К моему удивлению, Филгеирт не стал отливать самогон на песок снова — лишь задумчиво посмотрел на самодельную бутылку, а затем все же выдохнул и сделал глоток, после чего скривился и сразу же потянулся к сушеной рыбе. «Быстро он сдался…» — мысленно ухмыльнулся я и сам сделал глоток этого ядреного пойла. — О-о-ой… Фух… А за что тебя изгнали вообще? — продолжил я дружеский расспрос. Филгеирт не ответил сразу. Его взгляд словно затуманился, смотрел в никуда — сразу было видно, что он о чем-то думает. О чем-то, что очень сильно его тревожило. — Это было на острове Сактун. Я получил чин арбитратора-сержанта и командовал отделением штрафлегиона. Нас отправили в атаку на Собор Святого Ингергарда. Атака захлебнулась, и в конце концов нам отдали приказ отступить, чтобы дать гвардии закончить начатое. — Так ты был среди тех штрафников тогда? — спросил Рингер, хотя его голос сейчас был очень холоден. И я знал почему. — Да. После этого приказ об отступлении признали преступным, а всех арбитров, что его исполнили, изгнали. — Ясно, — задумчиво проговорил Рингер. — Мы тогда пошли в атаку на тот Собор. Я… Я потерял всех. Все отделение… Последовало затяжное молчание. Единственный глаз Рингера был сейчас наполнен такой болью, какую я видел у него только на том самом Сактуне, и то иногда, когда я лежал в лазарете после ранения от того психа. Надо было исправлять положение. Не следовало сейчас думать о чем-то настолько грустном. — И тогда же туда прибыл Корвуарец. Почти что убили эту тварь, а она сбежала, — припомнил я. Те бои на Сактуне я до сих пор помнил, хотя возникало ощущение, что это было так давно. — Жаль, что не убили… — буквально прошипел Рингер. Злости в его голосе хватило бы, чтобы поджечь что-нибудь сухое. — Убьем. Обязательно убьем, — произнес я ободряюще. — Предлагаю за это и выпить. За смерть Корвуарского Ублюдка! — Поддерживаю! — сразу воодушевился Вимолт и поднял свою бутылку. Филгеирт повторил за нами. Мы сделали по еще одному глотку. Тело уже начинало легчать — так всегда происходило, когда начинаешь пьянеть. Я обожал это чувство. — К слову сказать, Филги… — начал я, решив уже не произносить его имя полностью. — Получается, тебя как изгнали, ты сразу же в гвардию решил уйти? — Не совсем… Когда нас изгнали, мы осели в Ацкане-семь, а уже оттуда я отправился в призывной пункт, как только узнал про призыв. — А Ацкан-семь — это что, напомни? — решил уточнить я, чтобы хоть как-то отвлечься, так как никогда о таком не слышал. — Пригородное поселение для бедняков. — О-о-ой бля-я-я-я… — протяжно произнес я, осознав, что только что услышал. — И сколько ты там прожил? — Два дня. — Мои тебе соболезнования, — искренне произнес я. — А что это за поселения? Трущобы? — спросил Рингер заинтересованно. — Это то, что построили заместо трущоб когда-то. Мне лишь однажды пришлось побывать в этих «поселениях» — когда я подрабатывал помощником водителя грузовика и мы туда возили продукты, — ответил я, после чего не удержался и скривился. — Боже-Император, я думал, что у меня в детдоме были условия херовые, но тамошние… Нет уж, лучше сразу в лес, в какой-нибудь шалашик, и питаться всем, что сможешь найти, чем в этой сточной канаве, которую еще нужно оплачивать, работая за гроши. — И чем они тогда отличаются от трущоб? — с неким сарказмом спросил верлонец. — А в каких трущобах ты найдешь деревянные бараки? Правильно — нигде. Как мне рассказывали взрослые, эти поселения построили, чтобы обеспечить малоимущих дешевым жильем и избавиться от трущоб, сделанных из всякого мусора. Скажем так, получилось у них херово, хотя прошлые губернаторы гордились тем, что они сделали. Особенно последний, пока не преставился. — Ясно. Хотя у нас и этого не делали, — сказал Рингер. — Как всю мою жизнь стояли трущобы вокруг столицы, так и стояли, когда мы улетали сюда. — М-да, невесело, — проговорил я. — Могу тебе прямо сказать, Филгеирт, правильно сделал, что свалил оттуда. — Я об этом еще ни разу не пожалел. Лучше погибнуть здесь, чем гнить там заживо, — со злостью проговорил бывший арбитр. — Ну, погибать спешить не надо. Как сказал однажды Августин — умирать не надо, надо служить. — А как так вышло, что ты называешь комиссара по имени? Я посмотрел на Филгеирта, немного удивившись. Похоже, алкоголь уже начал действовать на него, и он все же решил меня расспросить. Уже хорошо. А то он постоянно ходит почти такой же хмурый, как Рингер. — Ну так, можно сказать, имею право, — с некоторой гордостью сказал я. — Как-никак, мы с ним такое дерьмо пережили. — Это когда вы в тылу орков были? — Что, уже знаешь об этом? — Как стал гвардейцем, так наслушался историй про комиссара. Одна другой абсурднее, — ответил мне Лонтисаль. — Ну, могу сказать точно — многие истории если и приукрашены, но основу имеют. Мы с Августином на Сентикрите познакомились, когда оказались в тылу орков. Со мной тогда еще был один мой друг, Нирт. Упокой Император его душу… — Он погиб тогда? — В том-то и дело, что нет! — немного злобно сказал я. Старая рана, которая, казалась, уже давно зажила, вновь начала болеть. — Мы тогда все втроем выбрались. Меня повысили, отправили вглубь Сентикрита, охранять шахтерское поселение. А потом в один день… все. Пристрелили его. Снайпер. У орков они тоже есть, как оказалось. В общем, мы тогда все оглушены оказались, при обстреле, смогли пересечься, бродили по этой степи, потом выбрались на другой остров, а оттуда нас уже спасли шаттлом. Который, кстати, тоже сбили при подлете к острову. Филгеирт криво улыбнулся. Похоже, он все же понял ироничность ситуации. — Потом мы еще несколько раз пересекались с Августином и, в конце концов, он решил, что в гвардии мне самое место. Я и не отказывался. На гражданке все равно никого нет, а потом еще работу искать, семью заводить… Ну это все. Лучше буду с другом. Защищать ему спину и крошить врагов Империума. Так хоть что-то полезное сделаю за свою никчемную жизнь. — С чего ты взял, что твоя жизнь никчемная? — Филгеирт оказался удивлен моим заявлением. — А ты не удивляйся насчет этого, — произнес Рингер. — У него это иногда случается. — Я просто знаю, кто я такой, — произнес я. — Подкидыш. Я сомневаюсь, что моя мать вообще знала, от кого я у нее. Или же мой отец ею попользовался и бросил, как про меня узнал. Или изнасиловал. Или, может, я вообще выродок от инцеста и от меня быстро избавились. В нашем детдоме историй много было. Но так или иначе, здесь у меня будущего нет. В самом лучшем случае — дослужусь до полковника или хотя бы майора и буду жить в выделенной квартире на военные деньги. А нет, то буду потом сидеть в такой же дыре, как твой этот Ацкан, и пахать за сущие гроши. И нихера я не сделаю тогда в своей жизни. А в Гвардии… В Гвардии я кто-то, понимаешь? В Гвардии мое имя что-то значит. Сердце бешено стучало. Еще никому я этого не говорил. Я и себе это редко говорил, но это была сущая правда. В этом и заключалась самая главная причина, почему я был здесь — я хотел стать кем-то больше, нежели детдомовец Аскирт Винкон, чье имя было написано на записке, которую оставила мать. Гвардеец Аскирт Винкон как минимум звучало намного лучше. И если это будет всем, чего я достигну в этой жизни, то так тому и быть. Это стоит того. — Я понял, о чем ты, — произнес серьезным тоном Филгеирт. — Только не давай этому желанию превратиться в гордыню. В истории Арбитрес было много тех, кто пал от этого греха. Очень много. — Не переживай, — произнес я немного заплетающемся языком. Алкоголь уже начинал действовать. — Когда я умру, то умру ради Императора, а не ради себя. Уж это я смогу сделать. — Говоришь как настоящий гвардеец, Аскирт. Даже как-то неожиданно, — произнес Рингер. Он тоже уже был слегка пьян. Хотя и не удивительно. Пить такое крепкое пойло на такой жаре — чего еще я ожидал? Правильно, ничего. — С чего бы это? — немного удивился я на такое заявление сослуживца. — Вначале я думал, что ты у нас веселый раздолбай. Но веселый раздолбай не будет говорить такие слова. Так что да, признаю, был не прав, — ответил мне верлонец, смотря мне прямо в глаза. Его глаз выражал полную серьезность. — Вот уж неожиданно… — сказал я в ответ. — Но вообще спасибо. Сам-то хоть как в гвардию попал? А то ты как-то не рассказывал. — На Верлоне каждые сто лет призывают полк Гвардии. Туда идут только добровольно, когда исполняется четырнадцать. Это огромная честь. Вот и я решил пойти, служить Императору, защищать Империум. Ну, правда, было еще одно. У отца были долги. Он хотел купить еще одну квартиру, побольше. Но потом на его заводе произошло восстание. Какие-то еретики-сектанты, не знаю точно. Завод сравняли с землей артиллерией при штурме, его самого допрашивали арбитрес, за это время набежали штрафы… В общем, все было совсем плохо. А тем, кто поступит в Гвардию, все долги возмещает планета, так что я решил попробовать. Вначале проверка, отбор и вот, я уже в Гвардии. Затем шесть лет тренировок, а потом нас отправили сюда. — Понятно, в общем, — сказал я. — Жаль, мне не узнать, каково это — иметь свою семью. От подобных мыслей мне иногда становилось грустно. По жизни я познакомился со многими людьми, и те из них, кто не вырос в детдоме, говорили о своих родителях. О матери, об отце, о братьях и сестрах. Говорили всякое, и хорошее, и плохое, и просто ужасное, однако все равно мне всегда было интересно, каково это — жить с несколькими людьми, с мамой и папой, в небольшом помещении, а не с несколькими сотнями таких же неудачников, как ты, в огромном холодном здании. Но мне этого не узнать. Никогда. Я это уже давно осознал и принял, пускай иногда тоска и навевала. — Как говорил нам наш сержант в учебке: «Теперь Гвардия — твоя семья», — с ухмылкой произнес Рингер. Тут он был прав. Это я мог точно сказать. Единственное, что меня все еще утешало — это друзья. Августин действительно стал мне хорошим другом, одним из немногих, кому я бы доверил все. Рингер тоже был нормальным парнем, с которым мы уже многое прожили. Филгеирт… Ну, с ним мы подружимся. А Диме было пофиг на все, но я к нему тоже уже успел привыкнуть. — Давайте тогда за нее и выпьем. За нашу общую семью. За Гвардию! — произнес я с нескрываемым воодушевлением, которое вспыхнуло во мне только от одной мысли о том, что у меня, по сути, уже появилась новая семья. Приятное чувство, шедшее изнутри. — За Гвардию! — в унисон произнесли Рингер и Филгеирт. Мы продолжили пить и разговаривать. Уже этой ночью мы должны были уплывать на войну, потому, как по мне, мы имели право немного отдохнуть. Все же другого случая может и не представиться.Там же. Рядовой Рингер Вимолт.
— Рингер. Голос казался отдаленным, незнакомым. Я не обратил на него внимание. Сил на это не было. Никаких. — Рингер, вставай, — произнес кто-то еще раз. На этот раз что-то толкнуло в плечо. Я открыл глаз. Передо мной было что-то непонятное в оранжевом, очень тусклом цвете посередине. Только через пару секунд я осознал, что это потолок. Голова болела нещадно. Во рту чувствовался мерзкий привкус. Всему телу было холодно. Но самой большой проблемой было то, что у меня просто не было никаких сил что-либо делать. Было ощущение, что по мне проехался грузовик. Несколько раз. — Рингер, давай, поднимайся. Мы уплываем, — настойчиво, но спокойно продолжал голос. Немного повернув голову и сфокусировав взгляд единственного глаза, я увидел крупную фигуру комиссара, который сейчас стоял рядом со мной с небольшой лампой, чье пламя было сейчас единственным источником света. Оба его аугментных глаза сейчас блестели, отражая пламя. «БЛЯТЬ!» — завопил я про себя. Тело начало работать моментально. Вмиг я встал с кровати, отбрасывая от себя простыню. Одежды какой-либо на мне не было, вся она была разбросана по комнате. Позади меня прозвучало недовольное ворчание. Вроде как, ее звали Миилака. Или Милака. Я точно не помнил. Если это вообще было имя. — П-простите… — начал я, проводя руками через волосы. Выглядел я сейчас наверняка просто отвратительно. — Все нормально. Собирайся и идем, — спокойным голосом произнес комиссар. В его голосе не было какого-либо возмущения, осуждения, злости — ему просто не было дела до всей той картины, что он сейчас видел. Боже-Император, благослови нашего комиссара. Встав с кровати, я моментально почувствовал, как все тело пытается с трудом сохранить равновесие. Голова кружилась. И еще сильно тошнило. Пришлось немного постоять, пока не попустит, и только после этого я начал собираться. События дня я помнил не сильно хорошо. Мы пили, разговаривали, снова пили. Вроде как ходили за добавкой. Да, точно, к гинцурну. Каким образом рядом с нами появились девушки, я не помнил. Языка они не знали совсем, потому разговора, по сути, и не было — мы поняли друг друга без слов. Остальное я тоже помнил обрывками. Вот мы раздеваемся. Целуемся. Вот уже я на ней, и она стонет, одновременно царапая мне спину, а вот она уже на мне и двигает тазом вперед-назад и снова стонет. Были и другие воспоминания… Как долго все это длилось, я сказать не мог, но мог точно понять, что все прошло более чем великолепно. Как же давно у меня не было женщины. Как же давно я не чувствовал женской ласки, тепла, тела… Император милостивый, нет ничего лучше, чем быть с женщиной наедине, особенно после всего того, что было. Жаль только, что я многого не помнил. Но даже те обрывки, что у меня были — это лучше, чем ничего. Кое-как одевшись, я встал перед комиссаром по стойке «смирно». Только потом понял, что это было совсем лишнее. Комиссару на эти уставные формальности было давно уже плевать. Но у меня это было слишком сильной привычкой, которую вбили в Гвардейской Академии, и ничего я с этим поделать не мог. В это момент Милака что-то сказала и взяла меня за руку. Я оглянулся и увидел, что сейчас она сидела на коленях на краю кровати, прикрытая простыней. При этом она смотрела на меня с неприкрытой печалью. — Мне надо идти, — шепотом произнес я, понимая, что мне больше и нечего ей сказать. Все было слишком быстро, но я понимал, что ждать мы не могли. Как бы нам ни хотелось, как бы нам ни было хорошо, но у меня был долг. — Спасибо. Я нагнулся и поцеловал ее в губы. Она ответила. Страстно, пылко — ей тоже было понятно, что это последний раз, когда мы вместе. Пускай мы и были вместе меньше дня. Когда мы закончили, она что-то прошептала. Потом заплакала. По ее красивому смуглому лицу покатились слезы. Мне было больно на это смотреть. Я не хотел, чтобы она плакала. — Прощай, — только и сказал я, после чего, хоть и с трудом, но все же развернулся спиной к ней. Так было нужно. Комиссар ничего не сказал. Он просто развернулся и направился к выходу, освещая себе дорогу небольшим светильником. Путь до лодки прошел молча. Комиссар не собирался что-либо говорить. Ни по поводу пьянки, ни по поводу всей этой ситуации. Мне и вовсе не было, что сказать. Было слишком тошно. Как на душе, так и в теле. Возле лодки уже собрались все. Аскирт, Дима, Филгеирт и Антуан. Вместе с ними, рядом с двигателем, сидел какой-то местный, явно наш проводник. Рядом стоял только гинцурн. — Удяци вямь, кёмисяр. И фсем остяльним, — произнес глава острова с диким акцентом, пока я занимал свое место в длинной деревянной лодке. Сел я рядом с Аскиртом, который сразу же подал мне флягу. По запаху там была просто вода, потому я сразу же начал пить. Холодная волна начала распространяться по всему телу. От этого полегчало. Немного. — Спасибо, Гинцурн. И вам того же, — произнес комиссар в ответ, после чего также сел в лодку. Гинцурн что-то сказал нашему проводнику, и тот начал палкой отталкиваться от берега. Где-то через минуту он начал заводить мотор, резко дергая за шнур. Каждый такой толчок сопровождался коротким рычанием и все новыми словами, которыми наш «водитель» ворчал. Скорее всего, это были маты. Лишь на шестой раз двигатель завелся. Мужчина сел на самом краю, взялся за небольшой рычаг, и лодка тронулась. Всего через пару секунд несколько огоньков в деревне погасли, и теперь единственным источником света были тысячи мелких звезд на небе и тонкий ярко-белый серп спутника. — Как хоть погуляли? — спросил неожиданно комиссар. И снова в его голосе не было никакой злости или недовольства. Не было даже сарказма. — Лучше, чем я рассчитывал, — блаженно произнес Аскирт. — Боже-Император, как давно уже не был с женщиной. — Как вы вообще умудрились их отыскать? — продолжил Мерцелиус. — Та они как-то сами появились. Честное слово. Мы по их ни слова не понимаем, они — по-нашему, но знаешь, там все сразу было понятно… Ну типа… Взгляды эти… Такие… Ну… Ты понимаешь. — Понимаю, — прозвучал ответ от комиссара. — Ну и в общем, там потом одна из них меня повела за собой, а я ж все понимаю. Этим двоим тоже досталось. Жаль, ты спал, может, себе бы кого подыскал. — Та неважно. Хоть отдохнул. — Ну в смысле неважно? — спросил Аскирт. — Вот у тебя уже сколько не было? — А я помню? — парировал комиссар. — Вот как улетел с Ретрогана, так и не было. — Так, стоп! — более громко сказал бывший СПО-шник. Было как-то странно слушать этот разговор, не видя никого из собеседников. — А с той дворянкой что, ничего не было? — Какой еще дворянкой? — голос у Мерцелиуса был явно удивленным. — Ну, с той, что ты чуть не расстрелял. — С Шатриви? — Во, точно. С ней. — А с чего бы у меня с ней что-то могло быть? — еще более удивленно, но все еще без какой-либо злобы спросил комиссар. — Ну… Так говорят… — Кто? — Все… по сути… Я со многими гвардейцами разговаривал, так те и рассказывают, что ты ей ножки раздвинул вместо того, чтобы расстрелять. — Та в смысле?! — еще громче спросил комиссар. — Что, так прямо и говорят? — Это правда, комиссар, — произнес я, решив, что нужно сообщить о том, что я знал. — Я это слышал еще во время контрнаступления на Соктоморе. Солдаты считали, что вы именно поэтому изменили ей приговор. — Господи… И я узнаю об этом только сейчас! — в голосе комиссара слышался настоящий шок. — Так что, ничего у вас… — Нет, конечно! — произнес Мерцелиус, причем таким голосом, будто это было само собой разумеющееся, а вопрос Аскирта был из разряда абсурдных. — Боже-Император, как ты так живешь… — пораженно выдохнул друг комиссара. — Поработай на моей работе — поймешь. Уж поверь, мне совсем не до женщин, дел и так много. — Та я понимаю, но все же… Тебе точно нужно с кем-то развеяться. Потом. Когда все закончится, — предложил Аскирт. — Там уже разберемся. Но хоть вы смогли, и то хорошо. На этом разговор закончился. Никто больше ничего не говорил. Единственным шумом было слабое рычание мотора лодки, которая продолжал плыть по довольно спокойному морю. «Почему вы не злитесь на нас?» — едва не спросил я вслух, но вовремя сдержался. Меня удивляло такое отношение от него. Еще в Академии нам говорили, что комиссары — это люди, которые не будут слушать каких-либо оправданий, которым главное — устав и дисциплина, которых интересует только выполнение приказа, причем не процесс, а результат. А комиссар Гофсант, что был прикреплен к нашей Академии, полностью оправдывал все эти слова. Но комиссар Мерцелиус был не таким. К нам он обращался как к обычным друзьям, а к другим солдатам — просто как к людям, за которыми он должен был присматривать. Не как отец или старший брат, скорее, как близкий знакомый семьи. Значило ли это, что он не справился с одиночеством и решил найти себе друзей? Значило ли это, что он был плохим комиссаром? Я не знал, что ответить на этот вопрос. Но я знал точно — даже если он был плохим комиссаром, он был хорошим человеком. Человеком, за которого я был готов сражаться, которого я был готов тащить через разрушенный, наводненный зеленокожими ублюдками город, лишь бы дотащить его, раненого, умирающего и звавшего свою мать, до госпиталя, причем не потому, что я должен это делать из-за его звания, а потому, что он был тем человеком, который этого заслуживает. Он был человеком, которого я был готов прикрыть своим телом, если вдруг такое потребуется. Какой-то гул вверху отвлек мои мысли. Он был мне знакомым и быстро приближался. Это были реактивные двигатели. Я начал всматриваться вверх, смотря в ту сторону, откуда шел звук, и почти сразу же смог заметить немного в стороне крохотную светящуюся точку, что быстро летела по ночному, почти черному, небу. Самолет орков. Патрулировал эти воды. «Бог-Император всемилостивый, убереги нас…» — молился я, смотря на то, как точка летит все дальше и дальше, пока совсем не пропала из виду, а гул двигателей не пропал. Пронесло. На этот раз. Путь продолжался. Голова все еще болела, живот мутило, а по всему телу ощущалась слабость, но спать я уже не хотел. И так хорошо поспал, спасибо местному самогону. Так мы и доплыли до места назначения. Вначале лодка остановилась, двигатель выключился. Почти сразу же вдалеке послышалась артиллерийская канонада, которая то ослабевала, то усиливалась в несколько раз, но никак не прекращалась. Бои на Соктоморе продолжались. Дима начал мигать фонарем в определенной последовательности. Вначале ничего не происходило, но через несколько секунд из темноты джунглей засветился другой фонарь, тоже в нужной последовательности. Это была необходимая процедура. В темноте, без связи, нас спокойно могли принять за орочьих диверсантов. Скорее всего, только из-за того, что мы заранее предупредили о себе, нас не расстреляли еще на подходе. И вот, лодка остановилась, упершись в берег. Я встал, немного подождал, пока вспыхнувшая боль в голове пройдет, а затем вступил на песок. Мы вернулись. Вернулись на Соктомор. Вернулись на войну. И дальше нам нужно было делать одно — воевать.