Девиации

"Сегодня я снова видел их вместе. Случайно посмотрел в окно, а там они - какая ирония! Кажется, Акира в порядке. Я очень этому рад. Не знаю, как бы смог жить здесь без него. А его любовник снова на нем виснет, будто бы ничего не произошло. Акира слишком добрый! Он заслуживает большего." - Наоки, оставь ты уже свой сранный блокнот и ложись спать. Второклассник теряет мысль и выключает свет. Комната погружается в темноту. "Меня зовут Наоки Хори," - так начинается первая запись в блокноте, который был заведен в момент поступления в интернат. "И кажется, я влюбился". Наоки Хори - сейчас ученик второго класса. Когда еще лидирующая стая выбирала себе подстилок из числа младших, младшие делились на тех, кто от волков хотел скрыться, тех, кого волки брали насильно, и тех, кто шел к ним добровольно. Наоки принадлежал к последним. Мальчик был симпатичен. Светлые волосы, аккуратные черты лица, маленький рост. Разве что - слишком худощав. На фоне крепких волков и их шакалов он был похож скорее на девицу, чем на мальчика из старшей школы. Но это помогло ему стать любимчиком еще прежней стаи. Мало было тех, кто получал удовольствие от того, что делали волки. А вот он - получал. Он приходил к ним сам. И сам раздевался в середине комнаты. Кто первый возьмет - под тем лежать и будет. Даже если придется еще долго зализывать зад до следующего раза. И как любимой подстилке, ему позволялось немного больше. Одним из его желаний было оказаться в комнате шакалов. В комнате будущей стаи. "Это была незабываемая ночь. Я наконец-то оказался с Акирой. Но главарь второклассников подпустил его только вторым. Хотя так даже лучше. Я видел, как он смотрел на меня! Он так меня хотел. Я предложил ему отсосать, но ему это не понравилось. Я понял, что Акира будет трахать меня так как захочет сам. Мне кажется, он намного сильнее волков. Теперь я не могу думать ни о чем кроме этого." Наоки хотел бы стать персональной подстилкой Кимуры. Но правила этого не позволяли. Единственное, чего он добился, так это переселения в "подстилочную" еще в конце первого класса. Многим он нравился, многие из всех выбирали именно его. Но как бы ни нравилось ему отдаваться другим, думал он в это время только об Акире. "Сегодня приходил Акира. Он был с еще одним из шакалов. Они были сильно пьяны и почему-то сразу выбрали меня. Мне кажется, это судьба. Тот второй кончал мне на лицо. Жаль, что это был не Акира. Но так говорить неправильно." И единственным человеком во всем интернате, которого ненавидел Наоки, был Уэда Татсуя - любовник (нет, возлюбленный) Акиры. Первоклассник не то чтобы мешал на пути к Кимуре - Наоки просто не хотел мириться с любовью волка. До недавнего времени это считалось мерзко, считалось унизительно. И Хори не мог даже и представить красноволосого - с парнем. Все это сбивало с толку. Но что понял Наоки после появления рядом с Кимурой Уэды: он - может этому помешать. "Я все чаще думаю о том, как ему себя предложить... Он должен понять, что я могу принести ему больше счастья, чем Уэда. Ведь я хорошо знаю, что ему нужно. А Уэда ничего о нем не знает." * * * Во время каникул интернат почти полностью опустел. Мало кто оставался на лето - даже самые сложные дети оказывались в это время дома с родителями. Кимура же, уже не первый год, оставался. Его родители никогда его не забирали. И сам он тоже - этого не хотел. Стоя в душевой, волк с глухим сквозь зубы матом красил волосы - ярко-красные лохмы прилично отросли, демонстрируя у корней настоящий цвет волос. Кимуре это не нравилось, поэтому он закрашивался. Смывая с волос бордовую по цвету краску, на волосах принимающую привычный всем ярко-красный оттенок, Акира не заметил, что в душевой оказался кто-то еще. Мальчишка опустился перед ним на колени. Вынужденно щурит глаза от бегущей по лицу воды, но все равно смотрит вверх, в лицо волка, когда губы умело обхватывают еще не вставший член. Еще. Кимура пропускает пальцы в светлые волосы, сжимая их и дергая на себя, хотя подстилка и без того со знанием дела пропускает член в глотку. Протяжный выдох и стон удовольствия, различимый даже при звуке воды. Акире насрать даже если их увидят. Он держался на одной дрочке несколько дней, а сейчас кажется, что этот парнишка стал подарком за воздержание. Но кончая в заполненный слюной рот, Акира его выгоняет. Точнее, пытается. - Теперь выметайся. - Акира,- Наоки вытирает рот, пока волк выключает воду.- Трахни меня. Ты же и сам этого хочешь. Кимура переводит взгляд на пацана, натыкаясь сначала - на мокрую рубашку, облепившую тело подстилки. Острые соски видны так, будто никакой рубашки нет вовсе. Наоки высвобождает блестящие пуговицы, расстегиваясь и открываясь волку еще больше. Но когда подходит - получает толчок в грудь. - Я в этом не заинтересован, иди поищи другого,- отвечает Акира, беря полотенце и выходя из душевой. Подстилка провожает его взглядом, но следом не спешит. Знает, что красноволосый волк все же согласится. * * * Они расстались зло - на недоговоренности и недомолвке, не успев договориться о связи на это время, не дав подразумевающихся прощальных обетов. Это угнетало. И позволяло не думать об Акире. Первую пару дней. Отец был очень занят на новой работе в Америке, и в тур по Европе с сыном отправилась мать. Первые дни насыщенные перелетами, аэропортами, гостиницами - рыжий просто уставал. А уже на третью ночь, на прохладных простынях лондонского отеля вспоминал, как Кимура трогал его, и невольно увлекшись фантазией, трогал себя, представляя, как отодрал бы его волк после трехдневного воздержания. И со стыдом понял, что не только дрочится, но и трахает себя пальцами, согнув колени. Не может уже кончить без того ощущения наполненности и болезненных толчков, составлявших секс с Акирой. Уэда зажмурившись, ожесточенно вгонял три пальца до упора, и ерзал по кровати, кусая губы, потому что этого было мало... ... А дальше понеслось - он думал о волке в душе, и самолете, летевшем из Хитроу в Иль-де-Франс, и стоя на смотровой площадке Эйфелевой башни - он хотел, чтобы красноволосый был рядом. И вспоминал вкус их поцелуев в залах Лувра. Думал об Акире, когда ел мороженное на Елисейских полях. И оставшись один в спальне - снова трогал себя и шептал его имя. В Риме тоска стала абсолютно не выносимой. Из холла отеля он звонил Каваде, пока мать пила кофе наверху. Даже получилось. Сёгу сказал, что Татсуя с ума сошел звонить из Италии, что Кимура остался в интернате, и сам он, Кавада, тоже в интернате, но дать он волка не может - его нет рядом, а бросать все и бегать по интернату не будет. Но привет и вопрос "что тебе привезти?" - передаст. В Венеции они плавали на гондоле, и Татсу думал, что у молодого гондольера широкие плечи; как у Акиры. А еще, что тот бы непременно бы курил во время этой ночной прогулки, добавляя к венецианским огням - сигаретные вспышки. Он так замечтался, что почти воочию увидел темный силуэт на носу гондолы. А вот позвонить оттуда не удалось. Катаясь на лыжах в Лейкербаде, видел пару гомосексуалистов арендовавших соседний домик и даже заговорил с одним из них, пока мать принимала процедуры на знаменитых швейцарских мин.водах. Говорил и сравнивал парня с Акирой - парень проигрывал. Не было в добродушном гайджине резкости и дикости волка. Хотя в течении нескольких минут Уэда всерьез прикидывал возможность ему дать, истосковавшись по тому, что делал с ним Кимура, и чего он не мог сам для себя. Но эта добродушная милота.... она не привлекала японца и все ограничилось болтовней на склоне. А вот из Кельна он позвонил снова - обмирая от волнения. Желая услышать любимый, уже почти забытый голос. Но Кавада опять отказался звать состайника к телефону и говорил в этот раз еще суше, чем в прошлый. На вопрос, что привезти - Татсуя не думал, что Кимура бы ответил что-то кроме "себя", но Сёгу и этого не сказал. "У вас все нормально?" - забеспокоился первоклассник и вожак ответил: "- У нас - да", а потом резко свернул разговор и посоветовал так часто не звонить. Татсуя запомнил Германию плохо, как будто пребывая во сне - он не мог отдать должное ни знаменитому Кельнскому готическому собору, ни бранденбургским воротам, ни обломкам берлинской стены. На душе скребюли кошки. Неужели Акира так и не простил ему этот отъезд? почему он не хочет говорить с ним, почему так странно разговаривает Сёгу. Будь его воля - Уэда бы летел в Токио ближайшим рейсом: чартером, на перекладных, как угодно! Ночами он долго маялся, не мог заснуть, и даже дрочить не хотелось. Не думать о Кимуре не получалось совсем. В Праге к ним на пять дней присоединился отец - и Татсуя на какое-то время отвлекся от непрерывных мыслей о волке, но после, уже в отеле Мейдена, тоскливо глядя на непогоду за окном, затосковал с новой силой. Он как скряга свои сокровища перебирал воспоминания: о руках Кимуры с содранными костяшками пальцев, об обветренных жестких губах, о прищуренных глазах, с вызовом смотрящего на любого кто дерзнет помериться с ним взглядами. Вспоминал слова Кимуры - снова и снова проигрывая в голове диалоги, будто бы заново разговаривая с любовником.И из этих воспоминаний самые драгоценные: "Я люблю тебя, Уэда", "Я чертовски соскучился по тебе", "кроме тебя мне действительно никто не нужен". - Я безумно люблю тебя, - отвечает ему Уэда в своей голове. Дождь размывает город за стеклом. Иллюзия общения. Татсуя плевать хотел на корриду, он звонит из Испании, но Кавада не берет трубку. Татсуя отчаянно хочет обратно. Мать заметила, что интернат плохо повлиял на подростка. Она хочет перевести его. Татсуя горячо убеждает ее, что это плохая идея перевод посреди года. Идея плохая, а интернат хороший. Он боится больше не увидеть Кимуру; он проигрывает раз за разом предстоящую встречу. Ему снится, как Акира обнимает его крепко, до хруста ребер, прижимает к себе, клянется глупо: - Я тебя больше никуда не отпущу. Это его парень. Ведь это же его парень, верно? * * * Проходит всего несколько дней до следующего "визита" настойчивой подстилки. Он ловит Акиру в пустом классе, где волку было поручено убираться. Само собой, тот этого не делал. И вариант провести следующие несколько часов со спущенными штанами привлекал его намного больше. Еще несколько дней на дрочке... Когда Наоки тер его яйца через ткань джинсов, Кимура уже вспоминал, есть ли в кармане презики. Сотрясая шатающуюся и без того парту, задыхаясь от душного и пыльного воздуха, прорывающегося через открытые окна. Акира целовал шею и трахал зад также, как делал это с Уэдой. Только Наоки стонал под ним громче. И насаживался - быстрее. Кимура мог поклясться, что под дверями класса дрочили какие-нибудь ученики, также истосковавшиеся по траху. Наверняка, если они увидят подстилку Кимуры, то зажмут ее тут же за углом. Волка это не волновало. Судьба Наоки его вообще не волновала. Лишь бы он продолжал к нему приходить. Наоки подставлялся сам. Кричал сам, просил выебать сам. Заводил волка тем, что вел себя как последняя шлюха. Акира таскал подстилку и в комнату стаи. Да и в любые другие комнаты. Если еще по началу Наоки приходил к волку, то вскоре волк - приходил к Наоки. Пацан был счастлив. Кимура, в общем-то, тоже. Ровно до момента возвращения Уэды. Вечером предыдущего дня Акира популярно объяснил, что лавочка закрывается. Хори согласился и обещал не мешать. А волк был слишком наивен и слишком рад возвращению Татсуи, чтобы усомниться в этом обещании. Встречать парня он не пошел - не у дверей. Зато заявился в их спальню. Там, на койке Уэды, и ждал своего любовника. За то время, которое они не виделись, свои настроения при расставании Акира не помнил. Исключительно благодаря Наоки. * * * Кавада дежурит в холле с самого утра в этот заполошный день - день заезда. Учителя, администраторы, ученики. Сумки, чемоданы, рюкзаки. Но даже не будь Кавада президентом школьного совета, он все-равно бы был здесь из-за Кириямы. Тот приезжает после обеда, входит- резкий, как прежде, кожаный рюкзак на одном плече. Видит Сёгу и кивает тому поверх голов. Вещей почти нет, и Сатоши легко пробирается сквозь толпу: - Привет. Меня ждешь? - Тебя, - кивает и давит порыв обнять, притиснуть к себе, хоть одной рукой. Кирияма одобрительно тычит кулаком в плечо: - Ну, чо, молодец, дождался. Бывший вожак тоже оглядывает зал, отмечая, как изменились за каникулы другие. Замечает Уэду, хмыкает: - Три чемодана, блин. Девочка решила сюда весь гардероб перетащить? Кавада, обернувшись, видит Татсую, и тут же отводит взгляд, обращаясь к Сатоши: - Пойдем наверх. Кирияма косится на друга, который явно торчал здесь не час и не два, но еще минуту назад никуда не торопился. А теперь - с хрена ли? Интересуется: - Ты это что - из-за Уэды? Кавада коротко кивает , пробираясь к выходу. И уже на лестнице его настигает вопрос: - Что это было? Избегаешь подстилку? Нахрена. Кавада пожимает плечами: - Не хочу быть первым, кто скажет ему о Наоки. - Наоки? - Новая подстилка Кимуры, - отвечает Сёгу, открывая перед Сатоши дверь в Логово. - Забавно, - хмыкает тот: - А где, кстати, Кимура? * * * Татсуя нервно обыскивал взглядом переполненный зал. мялся у стойки регистрации и мечтал, чтоб все поскорее закончилось, и мать ушла и можно было - к нему. Потому что в холле Акиры не было, и рыжий - истерзанный сомнениями, страхом, тоской, невнятными телефонными разговорами, уже не мог больше мучиться неизвестностью. Он заметил Каваду и хотел уже подойти к вожаку, но отвлекла мать, а уже через несколько секунд волков там уже не было. И , наконец, с беспардонно разросшимся в перелетах багажом, он поднялся на свой этаж спального корпуса. Знакомая дверь и чьи-то голоса. Ввалился неловко и даже оторопел: - Привет, - проглотил "а что ты здесь вообще делаешь?", уронил чемоданы на пол и сел на край койки. От волнения терялись слова - пожирал Акиру взглядом и не мог оторваться. Акира подтащил любовника к себе, и в тот же момент они уже лежали на кровати. Кимура целовал его, с улыбкой отвечая в губы: "Привет". Казалось, что все внутри обливают горячим сиропом. Акира сжимает Татсую в своих объятиях, не давая с себя подняться. Да и разве хочет этого Уэда? А какая разница. Главное - волк хочет. Хочет обнимать и целовать своего мальчишку. - Я с дороги... - шепчет смущенно, потому что ласки любовника становятся все откровеннее, все настойчивее, и Уэда начинает догадываться, куда все может придти очень быстро, особенно после столь долгого воздержания. Кимура и так плохо понимает слово "нет". Но вместо того, чтобы хотя бы из уважения к соседям по комнате встать с него, Уэда с нарастающей страстью отвечает на поцелуи, сам шарится по телу любовника, засовывая руки под футболку. И противоречит себе, тихо фырча на ухо: "ну, не прямо же здесь". А у самого - стояк. Кимура через джинсу чувствует твердый стояк Уэды. Но с любовником не соглашается: почему это не здесь. Акира отрывается от Татсуи, переводя взгляд на старающихся не смотреть на них пацанов. - Эй, вы. Пошли проветриться. Быстро блядь, вернетесь когда оближите весь интернат! Мелкие спорить не решились. Обменялись взглядами и - комната опустела. Волк приподнялся, скидывая с себя Уэду и наваливаясь теперь уже на него. - Соскучился по мне? Позволял кому-нибудь трахать тебя? Пуговицы отлетали не расстегиваясь, Акира обнажал грудь мальчика, спускаясь на нее губами, пока руки высвобождали стояк из его брюк. Тонкая ткань белья соскользнула с ягодиц быстрее, чем оказалась расстегнута, а точнее - разорвана, рубашка. - Я так скучал, что на какое-то мгновение даже хотел дать незнакомому парню, только потому, что он трахает парней... - признается, часто дыша и с ненормальной готовностью подставляясь под руки. Вот этот простой выход - выгнать всех к чертям собачьим, ему даже в голову не приходил. А у Акиры - легко. Татсуя отчетливо понимает, что вот за такие вещи и любит своего парня до безумия. И пока тот убивает рубашку "от Кэвина Кляйна", рыжий расстегивает пряжку ремня и запускает руку в трусы Кимуры: - Но меня никто... только я сам... пальцами, - шепчет возбужденно в шею, зная, как заводят его парня подобные откровения, сказанные сорванным шепотом на ухо. Оглаживает горячий и напряженный ствол любовника. Кимура шумно выдыхает, закрывая глаза и на вдохе втягивая с наслаждением запах любовника. - Значит, не сузился сильно за время перерыва...- глухо отвечает он, сжимая в ладонях упругие ягодицы. Одной рукой стаскивает со своего зада джинсы, не спуская их даже до колен, и дергает Татсую на себя, без предварительной подготовки упираясь стояком между ягодицами. Приподнимается выше и с рывком проталкивается сверху-вниз в тело любовника, растягивая его горячие стенки. Татсуя такой упругий и узкий, по сравнению с Наоки. Это чувствуется так явно. В первый момент Кимуре кажется, что он готов кончить сразу же. Но сдерживается, с содроганием вдыхает и снова толкается, растягивая пальцами анус, вбирающий его член. - Твою мать... - выдыхает под ним. Грязное ругательство как любовный шепот. Он уже забыл, как это - по настоящему. И тело забыло. Татсуи кажется, что он не выдержит, если сейчас Кимура начнет трахать его по настоящему. Обхватывает свой член рукой, подрачивая, как в отеле, а второй крепко обнимая Акиру. Уэда не понимал насколько соскучился по парню, пока не оказался под ним. А теперь до головокружения хотел его, и скреб ногтями по спине, вздрагивая и выстанывая, как самка, на каждом толчке. Шептал в плечо: - Еще... пожалуйста... Акира... Раздвигая ноги шире, двигается навстречу, и покусывает шею любовника. Наоки был более умелым. Натаскался, была неплохая практика. Но секс с Уэдой все равно был не сравним ни с какими умениями смазливой подстилки. Кимура трахал любовника так, будто не трахался все это время вовсе, вбивая в матрас кровати толчками своих бедер, горячим дыханием обжигая ухо, шею, кусая солоноватую от пота кожу и вылизывая - ее же. Акира подхватил любовника под поясницу, выгибая его и с содроганием и громким стоном кончая, втиснувшись по яйца в такое желанное тело. Когда сперма ударила по раздраконненым стенкам ануса, Татсуя кончил, почти теряя сознание, и теперь - мокрый, опустошенный, поглаживал спину лежащего сверху любовника. Была особая ценность вот в таких минутах, когда сердце замедляет ритм, а влажная кожа остывает и можно неторопливо целоваться. Татсуя подумал, что не успел он и двух часов пробыть в интернате, а на шее уже пылают отпечатки зубов - волчьи метки. Признался на ухо: - Я ужасно скучал... Кимура не отвечает, только снова прикусывает кожу шеи над яремной веной, снова начиная трахать его: сначала лениво-медленно, дальше - жестче. И вот уже Уэда сверху, прикусывает кончики пальцев и работает бедрами, как в бешеной скачке. Но для того, чтобы кончить Акира снова подминает его под себя; Уэда закидывает ноги ему на плечи и кричит в голос, и комкает покрывало - в конце. И никто не рискнул зайти в комнату, пока Акира не вышел.