Девиации

Больше они не разговаривали. Татсуя считал, что Акира сам выбрал, Акира... хрен его знает, что он там считал, но с Наоки тусил уже в открытую, раскладывая того разве что не при всем интернате. Со временем Уэда научился не замечать их обоих. Сначала это было трудно, почти невозможно держать лицо, и бессонные ночи тенями залегали под глазами, но для себя Татсуя решил, что просто доучится этот год в ставшем терпимым аду интерната. Здесь все успокоилось, во многом благодаря Каваде. Хмурому и неразговорчивому Президенту, лишь однажды, где-то через неделю подошедшему к Уэде, чтобы выдать коротко и веско: - Тебе нечего бояться. Татсуя тогда ответил: - Я не боюсь. - И правильно, - кивнул Сёгу и больше они не общались ни с кем из волков. Как-будто и не было ничего. Сатоши теперь оттачивал свое остроумие на тему Наоки, но Кимуру это не волновало, он все так же трахался с блондином, не особо скрываясь. * * * Со временем боль, рвавшаяся из груди, схватывающая цементом горло, до стиснутых кулаков при любой случайной встрече с Акирой - утихла. Он уже почти не играл равнодушие в рысьих глазах, когда натыкался взглядом на Кимуру, Стаю, Кимуру в Стае, Кимуру с Наоки. В конце концов, все кончилось и, возможно, так лучше для самого Уэды. Разумеется, никто не тащил первокурсника в постель, да и Татсуя попросту бравировал предполагаемым блядством перед Кимурой. И осень потекла чередой пустых, бестелесных ночей. Хотя возможности были. Один из лидеров второго курса, вполне вероятный кандидат на роль лидера всего интерната после выпуска этого года, Араи, подходил к нему. Татсуя только головой покачал: - На меня можешь не рассчитывать. - Боишься Кимуры? - уточнил тот. Уэда странно посмотрел на парня; похоже этот "шакал" совершенно не понимал, что из себя представляет Акира. Если у Кимуры и сохранились какие-либо притязания, то бояться в первую очередь стоило самому Араи. Но ответил другое: - Я здесь не задержусь. И это была правда. У родителей все наладилось в Америке, и Татсуя так на так не собирался оставаться здесь после выпуска Акиры. Зачем? Еще на каникулах было все оговорено. Он доучится этот год и присоединится к эмигрировавшей семье. Будет много заниматься, нагонит и справиться с учебной программой в Америке, а интернат останется в памяти страшным сном. Поллюционным сном - чертов Кимура. Невозможный Кимура. Равнодушный к нему повеса-Кимура. Не его парень - Кимура. Татсуя смирился с этой мыслью, и по инерции отбывал остаток срока, ни во что не вмешиваясь, ни к кому не привязываясь и никого не подпуская к себе. Это спокойное и почти незаметное одиночество так бы и тянулось до самого выпуска, если бы не Санджи, второкурсник. Они столкнулись почти случайно, как в глупой американской мелодраме, руками над одним куском хлеба на раздаче и... так долго уступали друг другу и извинялись, так увлеклись, что когда обнаружили насколько дико для этого места звучит их диалог - одновременно рассмеялись. Так они по-настоящему увидели друг друга. Хиджикато был похож на тех парней, которых он знал до этого места больше, чем кто-либо другой. Спокойная уверенности, открытая улыбка, часто появляющаяся на лице, и речь - нормальная речь образованного человека, не разбавляемая окриком "орэ" через каждые три-четыре слова. Очень скоро они обнаружили, что читали книги, которые здесь, кроме них не читал никто. И пусть в груди еще вилась ледяными змеями тоска, но рядом с ним Татсуя чувствовал себя спокойно. Они стали проводить все больше времени вместе, а потом вместе и вдвоем. Но ничего такого, чтобы уже на второй день непременно устроил Акира - просто прогулки, разговору, рука в руке. Но два месяца все шло к тому, к чему и пришло в итоге. И прохладным зимним вечером они впервые целовались на заднем дворе - осторожно, едва касаясь губами губ - нежности и познания больше, чем секса. Татсуя не знал, что злыми глазами с третьего этажа в окно за ними наблюдает Акира. * * * Уэда не попадался на глаза и мысли о том, что больше пацан рядом не окажется, постепенно сходили на нет, сменяясь лишь одним вопросом "Где сегодня разложить Наоки?". Подстилка умудрялась попасть под руку каждый раз, стоило Акире разозлиться или просто - захотеть. Жопой чуял - во всех смыслах слова. Но постоянно готовый встать на колени пацан в итоге стал причиной того, что в интернате не ходил каждый второй с разбитой рожей, ведь хотя Акира и не думал о Татсуе, внезапные приступы злости, причины которых он и сам не понимал, были постоянным спутником волка с тех пор, как они с Уэдой "объяснились" в душевой. Кимура ударил в хлипкую раму так, что завибрировали стекла. Его. Уэда. На заднем дворе. С какой-то недобитой шавкой. Он смотрел, раздражался, но не мог остановиться, не мог отойти, сплюнуть и спокойно закурить. Казалось, что эти двое находятся не там, внизу, а прямо перед ним. И ему виделось, что они буквально трахают друг друга - кто кого, а? Оба походят на возомнивших что-то о себе подстилках. - Акира,- Наоки дотронулся до плеча волка и рефлекторным ударом получил по челюсти.- Б... Акира! - Что, бля? Кимура развернулся, разминая пальцами плечо, заболевшее после неудачного удара. Двинул он Наоки несильно, после недолгого шипения тот успокоился, только изредка касаясь пальцами пылающего на лице следа. - Ты хотел, чтобы я пришел... - Вставай на колени,- развязно отозвался Акира, опираясь задом о подоконник и расстегивая ширинку на брюках.- Быстро. Он не смотрел в окно, но чувствовал, что эти двое все еще во дворе. Но стоило мягким губам Наоки обхватить еще не вставший член, это нелепое ощущение исчезло, у волка снова был только он, его член и тот, кто этот член обслуживает. - Эй!- Кимура окликнул Уэду в коридоре. И до того, как тот успел ответить или уйти из поля зрения волка, всем своим видом демонстрируя нежелание с бывшим любовником сближаться, Кимура схватил парня за грудки, разворачивая спиной к какой-то двери. Удар спины в дверь последнюю открыл, за ней оказался пустой класс. И Кимура, отпуская Уэду, толкнул его вглубь, захлопывая дверь за собой с таким шумом, что, скорее всего, слышно это было даже в дальнем конце коридора. Два месяца назад Татсуя бы сам обвил его шею руками, прижимаясь гибким и сильным телом, выпивая с губ злость волка, которая бы уходила в нежность рыжего, как вода в песок. Но сейчас? Какого черта?! Что он-то себе позволяет? Разошлись же? Как бы сказал Кавада: Нормально разошлись, не по неврозу. А теперь? Татсуя рефлекторно отступает на два шага назад, хорошая дистанция для защиты, и бросает резко: - Что тебе нужно? А что, собственно, нужно Кимуре? Сам пацан, конечно же. Он подступает ближе, оттесняя Татсую к одной из парт, стоящих неровными рядами и занимающих почти весь небольшого размера класс. - Какого хера?- с раздражением кидает Акира.- Кого ты, подстилка, себе подцепил? - Очнись, - Уэда усмехается, мягко и немного печально - Акире знакома эта усмешка, грустное "Ты меня разочаровываешь". Татсуя движется плавно, но упершись в парту - просто садится на нее. Он выглядит расслабленным: - Успокойся. Я больше не твоя подстилка, Кимура. Какая разница - кого? Татсуя не хочет смотреть в лицо волку. Не хочет - знает все и так, ничего он не забыл - ни как тот хмурится, как кривит презрительно рот, ни какими темными и бешеными могут быть его глаза. Только волосы, разве что волосы стали длиннее... Долбанный Акира, зачем он здесь сейчас? Татсуя "держит лицо" и ждет когда бывший любовник его ударит. Кимура с хлопком опускает обе ладони на парту - по разные стороны от Уэды. Ему приходится наклониться, Татсуе - сдать немного назад, чтобы не оказаться слишком близко к волку. Хотя разве можно теперь оказаться с ним неблизко. В темных глазах плещется едва сдерживаемая злоба. От удара в морду Акиру удерживает только желание подмять сейчас Уэду под себя - снова завить о своих правах на него, "пометить территорию". Несмотря на этот его взгляд, который так сильно уязвляет, заставляя в конец терять контроль над собой. - Завались. Рубашка Татсуи оказывается снова сжата между пальцами Кимуры, сминающего ее и поднимающего почти до подбородка. Он отходит на шаг назад и за собой сдергивает с парты бывшего любовника, задерживаясь так, близко, глаза в глаза, едва дыша, но в один момент рывком разворачивая того спиной к себе и успевая перехватить запястье, которое уходит назад, когда первоклассника перегибают через парту, прикладывая об нее лицом. Уэда просто не ожидал этого - он ждал удара, не собираясь сопротивляться. Хотел позволить Акире избить себя и это бы все расставило между ними по местам. Та самая точка, которую они так и не поставили. В своем роде Кимура был честным подонком: разобравшись с Уэдой, он бы не полез к Санджи, ведь Хиджикато был совсем не причем в их разборках. Санджи был классным парнем, отличным и нежным другом, новокаином на оставленную разрывом с Акирой рану, но поцелуи с ним имели вкус мокрого картона и ничего не будили внутри. Так что, кто-кто, а Хиджикато тут был совсем не при делах. ...Поэтому действия волка выбили первокурсника из колеи. На миг ему показалось, когда Акира схватил его до треска ткани, что все повторится как когда-то во дворе, когда Акира вернулся из госпиталя - он так же притянул Татсую к себе, а потом сказал - что любит. Любит. Его. И тут же заныло в груди, и ослабели колени, и ... Уэда пропустил тот момент, когда сильные руки уже не притягивали к себе, а разворачивали, швыряя на парту так, что перехватило дух и заныли ушибленные ребра, а острая боль в вывернутом плече приказала: не дергайся. Татсуя удивленно распахнул глаза: Акира это серьезно? Собирается изнасиловать его? Снова? Прохрипел: - Отпусти. Кимура навалился на напряженную спину, не переставая держать вывернутую руку между их телами. Горячее сбивчивое дыхание обожгло ухо Татсуи, Акира говорил, пока расстегивал молнию на своих брюках и - на брюках пацана: - Я не дам кому-то... Кому-то еще трахать тебя, пока я здесь... Я выкину его из окна третьего этажа... Если он рискнет мне помешать... От ощущения знакомого тела под собой, от понимая того, что это - Татсуя, Акиру сносило жарким нетерпением, его член вставал быстрее, чем при минете, который ему делал Наоки. Жесткая ладонь прошлась по обнажившейся ягодице, уходя на середину и пальцами раздвигая обе, находя сжатое кольцо ануса, чувствительное и горячее, только для Акиры, только для того, чтобы его трахал Акира. Головка легко постукивает по подставленному заду, упираясь в сжимающуюся и не желающую впускать в себя дырку, и Кимура растягивает ее пальцами, вдавливая внутрь попавшую с члена смазку. - Ты только моя подстилка, Уэда... Рывок бедрами, Кимура рычит, зажмуриваясь и пережидая собственную боль в слишком тесной заднице. А вдохнув, проталкивается глубже, вжимаясь бедрами в упругие ягодицы и протяжно простанывая в самое ухо любовника. Татсуя знает, что не должен сдаваться так... Так, как будто бы он и впрямь подстилка Акиры, его девочка, течная сучка, готовая по первому зову. И он стискивает ягодицы, и прикусывает губу, что бы не стонать, и не расслабляется, когда внутрь протискиваются уверенные пальцы, принося почти забытые ощущения... и Уэда понимает, что тело ничего не забыло, тосковало, ныло.... и сам он - тоже ничего не забыл. Сейчас это больно, и Татсуя хочет разозлиться, и не разрешает себе думать о том, как все перевернулось в груди, когда Акира так убежденно обещал: "Я выкину любого, кто рискнет тебя трахать, из окна третьего этажа...". ... Но когда член с силой протискивается внутрь, Татсу не выдерживает и прокусывает от боли губу, и стонет, глухо, болезненно, вслух; с изумлением понимая, что у него самого встал. Акира слышит стон, глухой всхлип, и зарывается носом в рыжие волосы, хмурясь и начиная двигаться рывками в таком желанном теле. Татсуя другой. Был тогда и остался сейчас. Он не такой как Наоки, как любая чертова подстилка в этом интернате. Кимура дышит жадно, сильные толчки выбивают у него воздух из легких, и хочется еще - глубже, быстрее, чаще. Стискивает пальцами запястье, хоть и знает, что при попытке Уэды освободиться удержит его под собой, вожмет щекой в твердую поверхность парты, навалится всем своим весом, едва давая возможность вдохнуть - не то, что сопротивляться. Кимура хватает его за бедро, сжимая, вдавливаясь пальцами в неприлично нежную для мужика кожу, самозабвенно трахая его, не целуя и не касаясь чужого стояка. Он дышит в затылок - и его можно почувствовать так близко, так тесно - и внутри и снаружи. Там все ноет, болит, тянет - вначале Татсуя вообще не был уверен, что нормально выдержит это, а теперь уже понимает - больно, но переживет, их секс никогда не был нежным; Акира не хочет его калечить, просто хочет его, как это свойственно Кимуре. Жалко, что просто - выебет, раньше они трахались... и как это глупо, уже в открытую стонать от боли, и неудовлетворенной тяжести внизу - одновременно, и вспоминать его руки, его губы - на своих губах, как мокро и горячо было между ног, как ломило поясницу наутро, но и утром все продолжалось так же.. Татсуя вздрагивает от каждого толчка, и не выдерживает дальше - так, преодолевая боль в вывернутых суставах, все-же просовывает вторую руку вниз, обхватывая ладонью уже каменный стояк. Кимура отпускает его руку резко, она сразу же выходит из тесного пространства между их телами, а сам волк - держит Уэду уже обеими руками, стискивая ладонями бедра и оттаскивая его зад от края громыхающей из-за них парты. Так удобнее, двигаться удается размашистее, со звучными шлепками яиц о покрасневшие ягодицы. Акира заводится настолько, что кусает подставленную ему шею, хмурясь, стискивая зубы, и наверняка оставляет после себя следы, которые проявятся если не сегодня, то уже на следующий день. Короткий стон тонет где-то в изгибе шеи, Кимура содрогается, поднимая голову выше и последними толчками вбиваясь в растраханную дырку. - Уэда... Я, блядь, люблю тебя, Уэда...- хрипит волк над ухом Татсуи в накрывающем его оргазме. Он изливается в напряженный зад, несколько раз после загоняя в него на всю длину еще не упавшего члена, и задерживается, упершись лбом в затылок первоклассника, жадно втягивая воздух и все еще не ослабляя железной хватки, сдавливающей бедра. Это и больно, и хорошо - Татсуя упирается еще ноющей после захвата рукой в столешницу, и думает, что они опрокинут парту... Глупая мысль, особенно сейчас, когда сносит крышу и все плывет перед глазами... Уэда дрочится откровенно, бесстыдно, не замечая что и как делает, инстинктивно знает - как, и под Акирой кричит в голос от удовольствия, как никогда не кричал от боли. Громко, задыхаясь и протяжно под конец, а потом буквально падает вперед на парту, успев подложить предплечье руки под горячий лоб. Ноги дрожат, внутри горячо, мокро и .... и с ним - Акира... Татсуя точно знает теперь, что бесполезно искать лучшего парня в этом забытом небом месте, и целоваться с привкусом мятной жвачки или мокрого картона, потому что его лучший парень выкинет любого с третьего этажа, скинет с крыши, закатает в асфальт и вообще - уже в нем, в Уэде... У Татсуи не сразу находятся силы, чтобы расцепить эту горячую псовую случку - воздух холодит раскрытую перепачканную дыру, и это ощущение почему-то не вызывает стыда, даже когда теплая тягучая капля течет по тыльной стороне бедра, вытекая. Но когда Акира все же отлепляется от него, Уэда встает, и даже не пытаясь подтянуть штаны, разворачивается, чтобы положить ладонь на затылок Кимуры, ероша волосы пальцами... И крепко целует жесткие, в "заедах", губы волка. И только потом, отстраняется, поправляет одежду - две пуговицы рубашки висят буквально на соплях. Рубашкам всегда не везет с Кимурой. Татсуя отстраняется и спрашивает: - Ты считаешь, что я все еще твой парень? - Просто - мой,- коротко отвечает Кимура, подсаживая Уэду на парту и оказываясь между его ногами. Ладони продвигаются на поясницу, обнимая и удерживая рядом. Акира целует любовника грубо, жестко - как все делает, но внутри разливается такое тепло, которое в иные моменты бы непременно взбесило волка. Но не с Уэдой. Рядом с ним он слишком много раз уже это испытал. И если не знал, что это значит, то понимал, с Татсуей - так и должно быть и так будет всегда. А слово "парень" волку тоже - по-прежнему не нравится. Сейчас Кимура уверен в двух вещах - он никого не подпустит к заднице Уэды и он даст в рожу тому недоноску, который рискнул дотронуться до его любовника. Но... не сейчас. Сейчас есть только губы желанного ему пацана и мокрая от пота кожа под пальцами. Уэда думает о том, что Кимура абсолютно не исправим, ни разу. Но не "моя подстилка" и на том спасибо. Татсу старается не углубляться в такие материи, подозревает, что философия полового партнерства между активным и пассивным партнерами в исполнении Кимуры его вряд ли порадует. И плавясь в этих, таких особенных и сильных руках, отвечая на поцелуи, думает, что нельзя было так надолго оставлять своего парня - Наоки совсем его распустил. Но зато сейчас Кимура с ним, и эти грубые поцелуи самое искренне и ценное, что он может дать. Себя - такого. Только сейчас Татсу понимает, как безумно тосковал по этому парню. Как будто возвращают отрезанную руку, после того, как уже смирился с обрубком и примерил протез. Столько мелочей, вдруг ставших снова доступными больше не кажутся мелочами - в каждой мелочи - счастье. Счастье быть рядом, вдыхать его терпкий запах, касаться его, принимать его прикосновения, губы, член между ног. Слышать, как обрывает грубо любую "пидорскую" нежность его хриплый голос, когда Кимура говорит "заткнись", и видеть, что улыбается при этом, касаться пальцами вертикальной морщины между бровями и смотреть с нежной укоризной: не хмурься. Касаться губами соленной дубленной кожи, украдкой считать заусенцы на пальцах, новые ссадины на костяшках - снова кого-то избил, и гордиться им - тихой, спрятанной за полу-улыбкой гордостью: вот это мой парень. Татсу обвивает старшекурсника ногами, обнимает за талию, и мнет - оглаживает мускулы плеча поверх одежды. А когда удается прерваться, спрашивает: - Ты придешь ко мне... ночью? - Приду,- без раздумий отвечает Акира. "Конечно, приду" думает волк. Это звучит намного лучше, чем недавнее... Что он там говорил? А похуй. Кимура уже не помнит, что конкретно его так бесило. Акира проводит по волосам, убирая их с лица, и смотрит на Уэду сверху-вниз, всматриваясь в искусанные губы, в горящие глаза, и чувствует, как отдает внизу живота. Ладони спускаются ниже, сжимая упругие ягодицы, и волк снова порывисто целует своего любовника, стискивая его зад почти до боли, целует с шумным дыханием, проталкиваясь в рот горячим языком, и не дает от себя оторваться, сдвигая по парте ближе к себе и уже упираясь своим пахом в его, когда неожиданный в этом выбивающем из реальности возбуждении звонок в коридоре заставил бросить "встретимся ночью", и оторваться от мальчишки. * * * Татсуя не идет на урок, его задача проста и сложна одновременно: дойти до спален не встретив проверяющих или воспитателей, или вообще кого-либо из взрослых. Ему нужно успеть привести себя в порядок до следующей перемены. Перестать так вызывающе пахнуть Кимурой, сексом - их сексом, впитавшимся в одежду, волосы и, кажется, даже кожу. Принять душ и переодеться; - стильные и дорогие рубашки Татсуи через раз не переживают свиданий с Акирой. Они просто не рассчитаны на взаимодействие в волчьем стиле. Татсу думает об этом с какой-то странной нежностью. Уже в душе, смывая с себя пот и сперму, он вспоминает, как у них было меньше получаса назад, и сползая по кафельной мокрой стене спиной, садится на корточки, широко разводя колени. Он всего лишь хотел хорошенько подмыться, но все кончается тем, что он трахает себя пальцами в еще ноющий и припухший анус. Оглаживает подрагивающие стенки, сжимает мышцами пальцы внутри, и выносит бедра вперед, чтобы было удобнее, второй рукой тиская и сжимая член. Он так и не выключил душ, и теперь вода течет по запрокинутому лицу, мокрые пряди прилипли ко лбу и шее. Татсуя зажмуривается, тихо стонет, приоткрыв рот и под конец - ноги уже не держат, падает на колени и наклоняется вперед, во второй раз кончая долго и все это время представляя себе Акиру, себя с Акирой, стояк Акиры вместо пальцев внутри. А потом, какое-то время проводит так - на полу душевой, под горячими потоками, стекающими по спине в расщелину между разведенными в этой позе ягодицами... * * * ...Одеваться приходится быстро, нет времени гладить рубашку, приводить в порядок форменные штаны, и Уэда решает забить хотя бы раз на стремление выглядеть как ученик колледжа, а не интерната - он один из немногих, кто носит белые рубашки, форменные штаны и пиджаки посреди года. Остальные в лучшем случае комбинируют - штаны с футболкой, джинсы и майку - с пиджаком, а некоторые просто забили. Татсуя втискивается в джинсы, влезает в обтягивающую майку-стрейч - это все не нужно гладить. В итоге, едва успевает полотенцем подсушить волосы и обуться, когда звенит звонок на перемену. Это большая перемена и ему следует быть в столовой. В столовой, неосознанно ищет глазами Кимуру, и встречаясь с ним взглядом - успокаивается. Акира смотрит на него, за стол к себе не зовет, но смотрит. Кивает и уходит туда, где привык сидеть все это время. - Где ты был? - без наезда интересуется Учи. Как ни странно, после всех революций отношения у них стали гораздо лучше. Татсу отмахивается жестом - ай, отстань. Ничего важного. Но его затуманенный взгляд и следы на шее, которые Татсу не спрятал за высоким воротом "водолазки" - он попросту забыл про них, и странная рассеянная улыбка счастливого идиота, то и дело всплывающая на губах - выдают его соседям по комнате с головой. Минору поджимает губы, ему это не нравится. Чтобы Уэда. С Акирой. Снова. Позже с подносом к их столу подходит Хиджикато, уже привычно присоединяясь за обедом к Уэде. Но на этот раз Татсуя не рад обществу нового друга. Лопатками он чувствует взгляд Кимуры - или только кажется? Санджи замечает странное состояние и, непривычный, не по форме, вид своего лиричного возлюбленного. Смотрит вопросительно, но Татсуя ест, сосредоточенно вылавливая палочками мясо из рамена и не хочет встречаться с ним взглядом. Но - как решительный и прямой человек, сообщает: - Больше не делай так. Не садись есть с нами. А лучше вообще не подходи ко мне. Хиджикато выглядит растерянным и расстроенным одновременно. Он хочет спросить "Это из-за того, что мы целовались?", но не может сделать этого при всех, за обедом. Только смотрит потеряно на, по-прежнему, избегающего зрительного контакта Уэду. - Он вернулся к своему парню, - сообщает в пространство Минору. Ответ на не заданный вопрос. И добавляет: - Или Кимура - к нему.