Мы, мутанты

      В первые дни Чарльзу пришлось существовать, как он сам определил для себя, в режиме младенца – он только ел и спал. «Ничего удивительного, – заметил Эрик. – Ты потерял много сил, пока проболел, и их надо восстановить». Чарльз восстанавливал. На следующий день после того, как он очнулся, его навестил доктор – совсем молодой парень в очках. Он расспросил о самочувствии Чарльза, взял у него кровь на анализ, и при этом поглядывал на него с таким испугом и растерянностью, словно был нерадивым студентом, а Чарльз – строгим экзаменатором, в чьей власти в любой момент ошарашить ученика зубодробительным вопросом. А потому Чарльз старался отвечать как можно мягче, и ободряюще улыбался, словно это он здесь был врачом, а не пациентом. Всё время осмотра Эрик молча просидел в углу комнаты, после они вместе вышли, а Чарльз тут же снова уснул, так и не догадавшись спросить, как же зовут юного доктора. Эрик тоже не назвал его имени, только после, когда Чарльз проснулся, сообщил, что, по словам врача, с ним всё будет в порядке, но ему выписали целую кучу лекарств, и надавали советов по реабилитации. Что до амнезии, то она, вероятно, со временем пройдёт сама.       – Это обнадёживает, – согласился Чарльз.       Ухаживать за Чарльзом к некоторому его удивлению, Эрик взялся сам, не нанимая сиделку, и больше не приглашая никаких докторов. В первые пару дней Чарльз даже сесть не мог без его помощи, не говоря уж о том, чтобы обслужить самого себя. И Эрик действовал, как заправская медсестра, не выказывая ни капли нетерпения или брезгливости. На вопрос Чарльза, почему бы не облегчить себе жизнь, раз уж по словам самого Эрика финансы позволяют, Леншерр лишь отмахнулся:       – И сам справлюсь. Не люблю я людей, честно говоря. Я и этот дом выбрал из-за его уединённости.       – А тут рядом есть какой-нибудь город?       – Городок. Дуглас Парк, если тебе что-то говорит это название. Но до него миль сорок.       Эрик не просто обслуживал Чарльза, он помогал ему с упражнениями, делал ему массаж, причём, насколько Чарльз мог судить, на весьма неплохом уровне, следил за графиком приёма лекарств, витаминов и уколов, вечно выпадавшим из памяти его подопечного. Помимо быстрой утомляемости и полного отсутствия каких-либо личных воспоминаний, Чарльз обнаружил, что ему трудно сосредоточиться на чём-то и держать в памяти даже то, что происходит с ним сейчас. Любая умственная деятельность требовала больших усилий, что и злило и пугало Чарльза. Эрик, впрочем, не унывал, утверждая, что странно, если бы было иначе, и приносил ему учебные пособия, явно рассчитанные на детей. Но даже решение детских примеров и задачек вроде сравнения картинок и запоминания расстановки предметов казались непосильной нагрузкой. Устав, Чарльз начинал психовать, и Эрик без слова возражения всё убирал, но проходило некоторое время, и Ксавьер снова требовал приступить к занятиям.       – Не усердствуй, – уговаривал его Эрик. – Нам торопиться некуда. Не загоняй себя.       – Сам знаю, – огрызался Чарльз, тихо бесясь от собственной беспомощности и того, что он, взрослый мужчина, учёный, не в состоянии справиться с тем, что играючи решают шестилетки. Впрочем, занятия постепенно давали свои плоды – через какое-то время Чарльз начал замечать, что думать, запоминать, прослеживать логические цепочки и связи стало значительно легче. Его энтузиазм возрос, и теперь Эрику пришлось применить власть, чтобы удержать пациента от излишнего рвения. Он установил жёсткий лимит – не больше двух часов тренировок подряд – и строго его придерживался, не смягчаясь в ответ ни на какие просьбы.       Физическое самочувствие Чарльза тоже постепенно улучшалось, и спустя две недели он впервые, хоть и с помощью Эрика смог встать и пройти несколько шагов до окна. К этому времени он уже перестал дрыхнуть как сурок большую часть суток, и лежать просто так в перерывах между кормёжкой и занятиями становилось скучно.       Они начали подолгу беседовать, перебирая сохранившиеся воспоминания Чарльза и сравнивая их со знаниями Эрика. Оказалось, что амнезия Ксавьера не касается академических знаний, и Чарльз сам слегка удивлялся, сколько, оказывается, всего хранится в его голове. Сравнение с пустым чердаком всё же было неуместным: чердак-то оказался заполнен, жаль только, что ни единой личной вещи там не осталось. Эрик, впрочем, если и отставал от него по части образованности, то ненамного. Если не касаться профильных знаний, полученных ими в университетах, то выходило, что Эрик куда меньше Чарльза интересовался историей, искусством и литературой, но зато действительно много путешествовал и мог рассказать о разных странах немало занимательного. И если Чарльз, как выяснилось, отлично говорил по-французски и хорошо читал по-немецки, но испанский и итальянский хотя и опознал на слух, но понял лишь несколько слов, то Эрик всеми перечисленными языками владел свободно.       Едва утвердившись на ногах, Чарльз тут же покинул свою уютную, но уже осточертевшую комнату, и выполз наружу, правда, пока не дальше гостиной, откуда открывался изумительный вид на горное озеро с гладкой, как стекло, водой. Одноэтажный дом стоял на самом берегу, и от дверей в воду тянулся небольшой причал, хотя никаких лодок видно не было. Дом, кстати, и впрямь оказался небедным: мебель из гнутого ореха и красного дерева с гобеленовой обивкой, камин, дорогие безделушки, шкуры на полу, звериные головы на стенах. «Охотничьи трофеи?» – спросил как-то Чарльз, кивнув на клыкастого кабана прямо над камином, но Эрик лишь усмехнулся:       – Что ты. На животных не охочусь. Это осталось от прежнего владельца, я просто приобрёл дом со всей обстановкой.       «А на кого охотишься?» – чуть было не спросил Чарльз, но одёрнул себя – едва ли стоило придавать большое значение случайной обмолвке.       – Давно приобрёл? – вместо этого спросил он.       – Да вот как раз после того, как тебя подстрелили.       Куда именно его подстрелили, Чарльз уже знал – ещё на второй день, до визита врача, он попросил у Эрика зеркало. Оттуда на него глянуло исхудавшее лицо мужчины неопределённого возраста: если не знать наверняка, то можно дать плохо выглядящие двадцать пять, но можно и все сорок. Большой нос, серо-голубые глаза, чёткий изгиб губ… Каштановые волосы были коротко острижены, ещё более подчёркивая впалые щёки, и всё равно было видно, что с одной стороны они короче, чем с другой. Видимо, выбривали – решил Чарльз, проведя рукой по голове и нащупав над ухом шрам.       – Пуля застряла у тебя в черепе, к счастью, не пробив кость, – объяснил наблюдавший за ним Эрик. – Мелкого калибра, да ещё рикошетом… Иначе мы бы с тобой сейчас здесь не сидели. Но напугал ты меня тогда знатно – лежишь, не шевелишься, и из головы кровь течёт.       Тогда у Чарльза опять не нашлось сил расспрашивать об обстоятельствах, но позже, когда он попытался узнать побольше, ответы Эрика снова показались ему уклончивыми. Да, случайная разборка. Кого с кем, он не знает. Нет, Чарльз там был точно ни при чём. В Майами? Да, в Майами.       – А что мы там делали?       – Отдыхали, – хмыкнул Эрик. – Море, пальмы, песочек… Отличный отдых вышел.       Постепенно Чарльз обошёл весь дом – впрочем, тот был невелик, гостиная, четыре спальни и веранда. Несмотря на роскошь и уют, выглядел он на удивление безлико, словно интерьер проектировал дизайнер, обладавший хорошим вкусом, но не индивидуальностью. О самом Эрике жилище тоже говорило на удивлении мало – то ли из-за того, что он поселился в нём недавно, то ли потому, что Эрик был большим аккуратистом и поддерживал уже заведённый порядок, кладя каждую вещь на её место и не пытаясь что-либо переделать. Правда, как выглядит его спальня, Чарльз не имел представления – Эрик его туда не приглашал, а зайти в чужую комнату без разрешения Чарльзу и в голову не пришло. Удивительно было также, что, несмотря на всю роскошь, в доме не обнаружилось ни радио, ни телевизора. Не было даже газет, так что когда Чарльз дозрел до того, чтобы начать интересоваться внешним миром, оказалось, что брать информацию просто негде.       – А зачем здесь газеты? – пожал плечами Эрик. – Это место для того и предназначено, чтобы отдохнуть от всего и побыть наедине с собой. Так что отдыхай, Чарльз, и ни о чём не думай – никуда от тебя мир не денется.       Попытки убедить его, что Чарльз уже устал от пребывания наедине с собой и Эриком – не подумай дурного, я вовсе не говорю, что не рад тебе, но мне одиноко! – принесли лишь частичные плоды. Кое-что Эрик всё-таки рассказал. О кончине Нильса Бора и Роберта Фроста. О появлении в Англии неких «The Beatles», чей альбом рекордное время держится в хит-парадах. О том, что Нобелевскую премию по биологии получили Уотсон и Крик за расшифровку структуры ДНК, по литературе – Джон Стейнбек, а по физике – Ландау. Но говорить о политике Эрик отказался наотрез, посоветовав не забивать всякими тяжёлыми материями и без того не слишком здоровую голову. Спорить с ним было то же самое, что спорить с растущим у веранды дубом. А на вопрос, когда Чарльз, по его мнению, окрепнет достаточно, чтобы его голова вновь стала подходящей для тяжёлых материй, Эрик отделался туманным «посмотрим».       Так и получилось, что из всех видов развлечений им были доступны только книги и шахматы. Впервые увидев доску в ящике стола, Чарльз очень обрадовался, и тут же спросил Эрика, умеет ли тот играть. Однако Эрик слегка притушил его энтузиазм, сказав, что играть-то умеет, но не уверен, станет ли Чарльз в его нынешнем состоянии достойным противников. И оказался прав – их первая партия растянулась на три дня, потому что Чарльз быстро уставал сидеть над доской, и в конце концов Эрик разгромил Чарльза подчистую.       – Вообще-то, ты сильный игрок, – утешающее сказал он, собирая фигуры. – Думаю, в следующий раз ты так просто не сдашься.       Чарльзу, у которого пот тёк по спине, и кожу головы стянуло и покалывало, отнюдь не казалось, что он сдался просто, но возражать он не стал.       Из книг же в доме оказалась только беллетристика в количестве нескольких десятков томов. Эрик, видя разочарование Чарльза, клятвенно пообещал со временем добыть ему что-нибудь посерьёзнее, включая биологические научные журналы, чтобы Чарльз ознакомился с продвижением науки за то время, что пролежал в отключке – видимо, научные материи, в отличие от политических, опасений своей тяжестью не внушали. Пока же приходилось довольствоваться Агатой Кристи, уже, увы, покойным Фростом и непереведённым Томасом Манном.       Через какое-то время Чарльз почувствовал в себе достаточно сил, чтобы, опираясь на трость, спуститься с веранды и немного прогуляться вокруг дома. И тут его поджидал очередной сюрприз. У дома не было гаража – только навес. И никаких машин ни под ним, ни в пределах видимости Чарльз не заметил.       – Да, я не держу здесь машины, – невозмутимо подтвердил Эрик. – И вообще не держу, обычно путешествую самолётами, а когда едешь на небольшое расстояние, всегда можно взять такси или прокат.       – А как же мы будем отсюда выбираться? И как мы, кстати, сюда добрались?       – У меня есть друзья, они нас привезли, они же и увезут. Они и продукты сюда привозят, и новости.       «У меня», – отметил Чарльз. Не «у нас».       – Я бы не отказался с ними познакомиться.       – А зачем тебе?       – То есть как – зачем? Зачем вообще люди с кем-то знакомятся? Ты мой друг – ведь так? Тем более я хочу узнать других твои друзей, а они, возможно, не отказались бы познакомиться со мной.       – Не знаю, понравятся ли они тебе, – после секундной заминки сказал Эрик. Он как раз готовил ужин и во время этой паузы выгружал овощи из холодильника. – Они… довольно своеобразные люди. Могут показаться неприятными, особенно тем, кто к ним не привык.       – Ни у кого и не будет возможности к ним привыкнуть, если не общаться с ними вообще, – хмыкнул Чарльз. – Так познакомишь меня с ними, когда они приедут в следующий раз?       – Договорились, – кивнул Эрик. – Но не жди, что это будет скоро.       Он достал нож и принялся нарезать добытое из холодильника. Чарльз присел на стул рядом и некоторое время наблюдал за ним.       – А моих друзей ты знал? – спросил он.       – Почти нет, – Эрик, не прерывая занятия, пожал плечами. – Так, кое-кого по твоей работе. Но у меня с ними было мало общего.       – Можешь кого-нибудь назвать?       – Хэнк Маккой, – после ещё одной крошечной паузы произнёс Эрик, искоса поглядывая на Чарльза. – Мойра Мактаггерт. Ничего в памяти не шевелится? Блэк… не знаю его имени.       – И над чем мы работали?       – Какие-то исследования. Я не вникал.       Чарльз помолчал. Это был не первый раз, когда ответы Эрика оказывались скупы и неопределённы. Могло ли действительно быть так, что Эрик настолько не интересовался жизнью друга? В принципе, могло – если их связывало исключительно времяпрепровождение в часы досуга. Но как же так получилось, что у них не появилось ни единого общего знакомого? Если Эрик, как он сам утверждал, несколько месяцев гостил у Чарльза, неужели в этот период к Чарльзу не заглянул, кроме него, ни один гость? И никто из друзей Эрика также не поинтересовался своим приятелем?       Он пристально посмотрел на Эрика, который как раз в этот момент отвернулся к плите. Странное чувство – он оказался заперт, изолирован от всего мира на неопределённый срок человеком, который называет себя его другом… Вот только судить об этом Чарльз может исключительно с его слов. И пусть этот человек, казалось, искренне заботится о состоянии Чарльза, его чуть ли не маниакальное стремление оградить подопечного от всего внешнего вызывало удивление. Но может, он делает из мухи слона, и Эрик с ним совершенно искренен? Тогда не мешало бы ему хоть немного больше считаться с желаниями самого Чарльза.       – Тебе, кстати, укол делать не пора? – спросил тем временем Эрик. Чарльз поморщился:       – Уже сделал.       – Да? А где ампула?       – Вон, на столе.       Эрик, не удовлетворившись его словами, педантично пошёл проверять. Количество лекарств, которые приходилось принимать Чарльзу, потихоньку уменьшалось, но за уколами, по словам врача, стабилизирующими работу мозга, Леншерр следил особенно тщательно. Иначе, объяснил он, может случиться всё, что угодно, вплоть до нового впадения в кому.       – Что ж, отлично, – объявил он. – Через несколько минут дотушится, и будем ужинать.       – Ты говорил, что твои финансы позволяют много путешествовать, – сказал Чарльз. – И ты купил этот дом.       – Угу, – отозвался Эрик, не отрывая взгляда от доски. Теперь одну партию они как правило доигрывали в два приёма, что, безусловно, было прогрессом.       – А насколько ты богат?       – В достаточной мере, чтобы не думать о деньгах, – Эрик поднял на него глаза. – Так что если ты беспокоишься, не разорюсь ли я на тебе, то не думай об этом – не разорюсь.       – Я рад, – ответил Чарльз. – А я?       – Что ты?       – Я был богат?       – Да уж во всяком случае, не беден, – хмыкнул Эрик.       – Сколько денег у меня было?       – Чарльз, я не оценивал твоё состояние, честно. Но твой дом меня впечатлил. Целый особняк, и выглядит как замок. Ты говорил, что его построил твой дед.       – Так значит, я наследственный богач?       – Выходит, что так.       Эрик сделал ход, и Чарльз, оставив расспросы, в свою очередь склонился над доской. Может, раньше он и мог играть и болтать одновременно, но сейчас обдумывание ходов требовало полной сосредоточенности. И всё равно партию наверняка скоро придётся прервать. Чарльз уже чувствовал как стягивает кожу головы, что нередко служило предвестником головной боли. А если Эрик это заметит, то немедленно погонит Чарльза спать. Иногда его поведение заботливой наседки Чарльза изрядно раздражало, хотя он понимал, что должен быть благодарен.       Сегодня, в первый день лета, он рискнул искупаться в озере – под бдительным присмотром Эрика, разумеется. Леншерр утверждал, что плавание будет полезно для Чарльза, и тот был с ним совершенно согласен. Однако в первый раз заплыть далеко он не рискнул, держась рядом с мостком, где без труда можно было нащупать ногами дно. Дальше оно резко уходило вниз, и Эрик сказал, что если Чарльзу захочется на глубину, то только вместе с ним. Но Ксавьер пока и сам не торопился совершать подвиги.       Он передвинул коня и откинулся на спинку кресла. Эрик, расслабленно потягивавший виски, тут же отставил стакан и придвинулся к столику. Чарльз поглядывал на него с чувством лёгкой зависти: запрет на спиртное для него был как раз из области тех запретов, которые он даже не пытался оспаривать.       – Эрик?       – М?       – В первый день, когда я очнулся, ты спросил, не помню ли я Кубу. Мы что, и на ней побывали?       Эрик поднял глаза и пристально посмотрел на него. Кажется, вопрос его не обрадовал. Он помедлил, снова посмотрел на доску, потянулся к одной фигуре, потом к другой… Чарльз уже успел заподозрить, что Эрик так и не ответит, когда тот всё-таки произнёс:       – На самой Кубе – нет, не бывали. Но мы пролетали мимо её берегов.       – Зачем?       – Хотели посмотреть на Остров Свободы, – Эрик хмыкнул и всё-таки сделал ход. – Такая вот авантюра. Там как раз было очередное политическое обострение, и кто-то в пьяной компании брякнул: а вот разбомбят её, и мы даже увидеть её не успеем, а ведь говорят – рай на земле… Уже не помню, кто из нас предложил, кто согласился, но на следующий день мы взяли частный самолёт и полетели.       – Даже протрезвев?       – Ну да.       – И что, нас не остановили даже воздушные службы обеих стран?       – Ну, я же говорю – авантюра.       Чарльз помолчал, осмысливая услышанное.       – И как слетали?       – Нормально. Честно говоря, мы просто пролетели мимо берега и полюбовались на море и песочек с пальмами. И на военные корабли. Как по нам тогда ничем не шарахнули – сам ума не приложу.       – А чей это был самолёт? Мой или твой?       – Честно говоря, не мой и не твой, а твоего института, или как там называлось твоё место работы. Так что вы, с твоим сослуживцем, тем самым Маккоем, его, можно сказать, угнали.       – И что, нам за это ничего не было?       – Ему – нет, насколько мне известно. Видимо, как-то отбрехался. А ты сразу после этого словил пулю в голову, и тебе резко стало не до дисциплинарных взысканий. Ты ходить-то будешь?       – Пожалуй, что нет.       – Ладно, – легко согласился Эрик, залпом допил то, что оставалось в его стакане, и поднялся поворошить угли в камине.       – А Церебро? Это что такое?       – Какое-то ваше научное устройство, – не оборачиваясь, сказал Эрик. – Вы с Маккоем над ним работали.       – Хм… «Церебро» – это ведь «мозг» по-испански, так?       – Верно.       – Это устройство было как-то связано с исследованием мозга?       – Возможно, – Эрик пожал плечами. – Говорю же тебе, в твою работу я не вникал.       – Почему тогда это было одним из первых вопросов, что ты мне задал?       – А что?       – А то, что тогда, в первый день, ты явно называл важные вехи в моей жизни и в нашей дружбе. Мой дом, Оксфорд, где я учился, Майами, где мы познакомились, и где меня ранили, наш авантюрный полёт над Кубой… И Церебро. О котором, как ты меня сейчас пытаешься уверить, ты едва-едва слышал.       – Какой же ты настырный, Чарльз, – вздохнул Эрик, оборачиваясь к нему и прислоняясь спиной к углу камина.       – Какой есть.       – Просто ты был очень увлечён своей работой с этим самым Церебро. Прямо-таки смысл жизни в нём нашёл. Пропадал в лаборатории целыми сутками, забивая на всё остальное. Но это было засекреченное изобретение, так что я и правда не знаю, как оно работало.       – Засекреченное? Так я работал на правительство?       – Именно. Вместе со всей твоей конторой.       Чарльз ещё немного помолчал.       – А кто-нибудь из моих сослуживцев знает, что я здесь?       – Разумеется. Как минимум все, мной перечисленные. Я не делал тайны из своего намерения забрать тебя из больницы, и Маккой помогал тебя сюда перевезти.       – А с тех пор кто-нибудь из них меня навещал?       – Маккой пару раз. Мактаггерт о тебе справляется регулярно. Но их работа без тебя не остановилась, так что быстро вырваться к тебе они не смогут. Я бы не ждал их в ближайшие пару месяцев.       – Ты не мог бы передать им приглашение от меня?       – Как только представится возможность – передам.       – Спасибо, Эрик. Я пойду к себе, пожалуй.       – Спокойной ночи.       А ведь телефона тут тоже нет, – размышлял Чарльз, раздеваясь, чтобы принять душ. Богатый дом, полностью изолированный от окружающего мира. Неужели его прежний хозяин был таким мизантропом? Или это вкусы самого Эрика? Но не странно ли, если настолько не любишь людей, ставить себя в зависимость от обеспечения другими, пусть и друзьями?       Следующий день почти ничем не отличался от предыдущего. Они позавтракали, до и после обеда Чарльз немного поплескался в озере, потом был ежевечерний укол и посиделки за шахматной доской. Но говорили они на этот раз мало – Эрик казался задумчивым и чем-то озабоченным, но на вопрос, в чём дело, только отмахнулся, сказав, что кончаются съестные припасы. Со дня на день должны привести ещё, но, возможно, придётся поэкономить.       Ночью Чарльзу не спалось. Он лежал, бездумно глядя на незанавешенное окно, когда какой-то звук заставил его встрепенуться. Показалось? Или рядом действительно прозвучал человеческий голос, приглушённый стенами дома?       Чарльз сел на постели и прислушался. Машина к дому не подъезжала, в этом он был уверен. Но неясный звук повторился, и теперь Ксавьер почти не сомневался, что недалеко от него, скорее всего, в гостиной, кто-то говорит. И говорящих как минимум двое. И… он присмотрелся. Да, определённо, из-под двери выбивалась полоска света. Очень слабая, но видно, что Эрик тоже не спит.       Однако когда Чарльз поднялся, накинул халат и толкнул дверь, она не шелохнулась. Он толкнул сильнее, с неприятным изумлением убеждаясь, что дверь заперта. Он, конечно, видел замочные скважины с внутренней и наружной стороны, но ключей никогда не замечал, и спальня на его памяти ещё ни разу не запиралась. Или запиралась? Раньше он не поднимался ночью, чтобы проверить, так что, может быть, такая привычка водилась за Эриком и раньше, и только сейчас Чарльз её заметил?       В любом случае это уже не лезло ни в какие ворота. Хотелось забарабанить в дверь кулаками и разразиться возмущёнными воплями, но если сейчас в доме действительно находятся посторонние, Чарльз поставит и себя, и Эрика в очень неудобное положение. Как бы его не возмутил сам факт, что его запирают, выяснять отношения публично – последнее дело. Некоторое время Чарльз даже на полном серьёзе прикидывал, не попытаться ли выбить чёртову дверь, но по здравом размышлении от этой мысли отказался. Во-первых, нет никакой уверенности, что он справится, дверь-то крепкая, а во-вторых, шум неизбежно привлечёт внимание. Так что он просто направился к окну и попытался его открыть.       История повторилась. Внутренние задвижки были подняты, но рама, при попытке её толкнуть, не шелохнулась. Включив настольную лампу и присмотревшись, Чарльз различил наружные запоры, сейчас опущенные. И это уже перестало быть смешным. Если сквозной замок в спальне ещё можно было попытаться объяснить как-нибудь безобидно, то уж окна-то наружными запорами снабжают в одном единственном случае. Когда допускают, что обитатель спальни может захотеть покинуть комнату именно таким образом, и заранее стремятся этому помешать.       А ведь окна в доме неоднократно стояли нараспашку. Значит Эрик, закрывая их, не поленился выйти наружу и запереть по крайней мере спальню Чарльза. И это уже на случайность никак не спишешь.       Весело.       Выбор из возможных вариантов действий был невелик: либо всё же поднять шум, либо лечь спать, наутро потребовав объяснений от хозяина дома, и Чарльз предпочёл второе. Хотя кипевшее в крови возмущение ещё какое-то время мешало ему уснуть, вскоре дневная усталость всё-таки взяла верх.       Эрик всегда вставал рано, и потому, проснувшись, Чарльз не сомневался, что сейчас дверь уже отперта. Так оно и оказалось. Но вышел Чарльз не сразу – его злость не прошла, и он боялся, что может наброситься на Эрика с упрёками, переходя на крик, а скандала ему не хотелось. И потому он тщательно выполнил весь предписанный ему комплекс физических упражнений, и только когда усталость несколько сняла напряжение, рискнул выйти на кухню. Как он и думал, Леншерр был уже там, за накрытым столом. Посреди стола красовалась вазочка с апельсинами.       – Что-то ты припозднился сегодня, – приветствовал Эрик Чарльза, кивнув на стул напротив себя. – Садись завтракать.       Чарльз сел. Откладывать дальше смысла тоже не было, и он взял быка за рога: – Эрик, почему сегодня ночью дверь моей спальни оказалась заперта?       Эрик на мгновение замер, пристально глядя на Чарльза.       – Ты поднимался?       – Да. Хотел попить воды, но не смог покинуть комнату. Как это прикажешь понимать?       – Прости, привычка, – Эрик отвёл глаза и досадливо тряхнул головой. – Я всегда запираю на ночь все двери в доме.       – Зачем?       – Я же говорю – привычка. Мне приходилось ночевать в самых разных местах, и далеко не все из них были так же безлюдны и безопасны, как это. Я чувствую себя неуютно, когда вижу незапертую дверь.       У Чарльза вертелось на языке замечание, что такая привычка больше смахивает на паранойю, но это было бы грубо. А потому он только сказал:       – Ну, допустим. А окно?       – Что – окно?       – Оно тоже оказалось заперто, причём снаружи. И для меня это стало не слишком приятным сюрпризом. Хотя я мог бы заметить и раньше, если бы дал себе труд приглядеться.       – Чарльз, – Эрик поднял обе руки ладонями вверх, – скажи на милость, зачем тебе среди ночи понадобилось окно?       – Затем, что запертая дверь вынудила меня осмотреться повнимательнее. Не уходи от вопроса, пожалуйста.       – Чарльз, если ты заметил, мы живём в лесу. И звери там могут водиться самые разные, в том числе и вполне способные влезть в окно. Тебе бы хотелось среди ночи выгонять из спальни, скажем, медведя? Да и люди тут всё же могут обнаружиться, хоть это и маловероятно, и не факт, что дружелюбные.       – Вообще-то, эти проблемы вполне решаемы внутренними задвижками.       – А ты их видел? Они держатся на честном слове.       – Не убедительно. Ты мог бы укрепить их, или поменять.       Эрик с тяжёлым вздохом откинулся на спинку стула.       – Тебе всегда и во всём надо докопаться до истины, не так ли? Чарльз, ты получил травму головы. И никто не мог предвидеть, как она на тебе скажется. Я хотел исключить все случайности – или, хотя бы, большую их часть.       Чарльз со стуком поставил на стол чашку некрепкого кофе, которую успел взять в руки.       – Так ты поэтому держишь меня здесь, в лесу? Боишься моей неадекватности?       – Я этого не говорил.       – А как ещё можно понять твоё высказывание?       – Именно так, как оно прозвучало. Я не знал, каким ты очнёшься. Никто не знал.       – А сегодня почему запер?       – Как я уже сказал – я всегда закрываю на ночь все запоры в доме.       В кухне повисло молчание. Чарльз смотрел на тёмную жидкость в чашке с собственным крохотным отражением в блестящей поверхности. Слова Эрика звучали достаточно логично. И вполне могли оказаться правдой.       – Извини, Чарльз, – тихо добавил Леншерр. – Я понимаю, тебе было неприятно.       – Надеюсь, что больше ты меня не станешь запирать. Ну, или оставь мне ключ.       – Хорошо.       – И ещё одно…       – Что?       – Этой ночью здесь кто-нибудь был? Мне показалось, что я слышу голоса.       – Да, заехал один из моих приятелей, и почти тут же уехал, – кивнул Эрик. – Я уже лёг, когда он заявился к полуночи. Вон, свежих фруктов привёл, и ещё еды.       – Я не слышал машины.       – Он оставил её дальше на дороге и постучался ко мне в окно. Хоть на это его такта хватило.       – А женский голос?       – Он был с подружкой.       – Рассказал какие-нибудь новости?       – Ничего серьёзного. Так, сплетни об общих знакомых. Ну, и американцы ещё одного астронавта в космос запустили, если тебе это интересно.       Завтракали они в тишине, прерываемой лишь обычными репликами с просьбой передать солонку или долить кофе. Когда с едой было покончено, Эрик спросил:       – Ну, что, пойдём поплаваем?       – Давай позже. Боюсь, я несколько переусердствовал с гимнастикой.       – Позже так позже, – легко согласился Эрик.       Вечером того же дня Чарльз обнаружил на своём ночном столике ключ. Но, хотя, казалось бы, дело разрешилось ко всеобщему удовлетворению, неприятный осадок в душе остался.       Дни покатились дальше, похожие, как близнецы. Эрик сказал правду: уже показавший дно холодильник стараниями его друга оказался вновь набит под завязку, а значит в ближайшем будущем хозяин покидать дом явно не собирался. И потому Чарльз искренне удивился, когда однажды вечером Эрик объявил, что уезжает на пару-тройку дней.       – Мои финансовые дела потребовали моего присутствия, – объяснил он. – Я уеду во вторник, и, если повезёт, вернусь уже на следующий день. А если не повезёт, задержусь ещё на сутки-двое.       – За тобой заедут? – Чарльз отложил иголку, в которую уже с полминуты пытался вдеть нитку. Шить он ничего не собирался – это было одно из упражнений на мелкую моторику, до сих пор дававшуюся Чарльзу с трудом.       – Да, всё уже обговорено. Но тебя я не бросаю – кое-кто согласился пожить с тобой в это время.       Перспектива увидеть свежего человека не могла не радовать, но Чарльза в этот момент больше занимало другое:       – Когда это ты успел обо всём договориться? Ведь с того раза здесь больше никого не было. Или был?       – Нет. Я договорился в тот раз.       – А мне почему не сказал?       – Ну, вот сейчас говорю.       – Мог бы и раньше.       Эрик пожал плечами. Объясняться и оправдываться он явно не собирался.       – Ладно, а человек, который будет жить со мной – кто он?       – Не он, а она. Её зовут Эмма, и, надеюсь, вы друг другу понравитесь. Она давно хотела с тобой познакомиться.       – А вы с ней…       – Нет, – усмехнулся Эрик, совершенно правильно истолковав заминку Чарльза. – Мы не любовники, и раньше у нас тоже ничего такого не было. Так что… если хочешь, пользуйся моментом.       – Эрик!       – Что? – Леншерр поднял бровь. – Она красивая женщина. И отнюдь не против небольших развлечений.       Эрик сказал правду – Эмма действительно оказалась красивой, хотя и не ослепительно. Высокая, длинноногая, белокурая, и её лицо сразу показалось Чарльзу знакомым. Сердце стукнуло – это был первый случай какого-то узнавания в его новой жизни, после того, как он вышел из комы. Сам Эрик и его рассказы не заставляли память шевелиться, а вот эта женщина… Между тем Эмма с хозяйской уверенностью прошла прямо в гостиную. Должно быть, она и правда знает толк в развлечениях, подумал Чарльз, невольно скользя взглядом по ногам, не скрытым короткой юбкой. Когда она уселась в кресло и закинула ногу на ногу, подол задрался ещё выше.       – Эмма Фрост, – представилась она. – А ты – тот самый Чарльз Ксавьер. Эрик рассказывал о тебе.       – Хорошее, я надеюсь, – улыбнулся Чарльз, присаживаясь в соседнее кресло.       – О да. Никогда не видела, чтобы какой-нибудь другой человек приводил его в такой восторг. И, признаться, не думала, что он вообще способен с кем-то возиться столько времени. По натуре он одиночка.       – А вы давно знакомы?       Эмма чуть помедлила.       – Да, признаться, примерно столько же, сколько и ты. Но успела с тех пор неплохо его узнать.       Чарльз покосился на Эрика, который колдовал в кухонном углу гостиной, готовя им ужин и не мешая знакомству.       – И где вы с ним познакомились? Только не говорите, что тоже в Майами.       – Ты удивишься, малыш, но именно там, – рассмеялась Эмма, и Чарльз мысленно поморщился. Не то, чтобы он комплексовал по поводу своего невысокого роста, но бесцеремонность от едва знакомого человека покоробила.       – Чем мы займёмся этим вечером? – как ни в чём не бывало, спросила Эмма.       – Боюсь, что список развлечений у нас тут не велик. Есть книги, настольные игры. Вы играете в шахматы?       – Предпочитаю карты. И, кстати, где-то здесь обязательно должен быть проигрыватель. Я немного знала прежнего владельца этого дома, он обожал музыку. Где бы он не оседал, хотя бы ненадолго, он тут же обзаводился проигрывателем и коллекцией любимых пластинок. Эрик! – она повернулась к кухонному углу. – Где проигрыватель и пластинки Шоу? Спрятал?       – Ты же знаешь, я ненавижу его музыку, – недовольно отозвался Эрик с другого конца комнаты.       – Но, надеюсь, не выкинул? Эгоист! Он что-то там ненавидит, а мы тут сидеть и скучать должны.       – А заставлять меня слушать то, что меня бесит – не эгоизм?       – Ладно, при тебе включать не будем, – смилостивилась Эмма. Потом повернулась к Чарльзу и лучезарно улыбнулась, и тот невольно улыбнулся в ответ.       – Так вы знали прежнего владельца дома?       – Да, знала. Собственно, это я порекомендовала этот дом Эрику, когда он искал что-нибудь подходящее.       – А кем он был, этот Шоу?       – Да какая разница? – Эмма передёрнула плечами. – Всё равно он уже почил в бозе.       – Что с ним случилось?       – Авиакатастрофа, – Фрост посмотрела на Эрика. Тот не повернул головы, но Чарльзу показалось, что он напряжённо прислушивается к разговору.       – Соболезную.       – Спасибо, но не стоит.