Мы, мутанты

      – Мутант?! – потрясённо переспросила Лорна. – Кеннеди – мутант?!       На неё оглянулись. Взрослые обитатели подвала как раз собрались в кружок, распивая принесённое Чарльзом пиво, и только сам Чарльз с Лорной сидели в уголке на своих матрасах.       – Тише, – предостерёг Чарльз. – Да, он мутант, я в этом уверен. Телепатия позволяет видеть такие вещи. Сознания мутантов – они другие, не такие, как у людей.       Лорна помолчала, закусив губу. Не нужно было читать её мысли, чтобы понять, что сейчас в её голове совершается напряжённая работа.       – Но почему?! – наконец не выдержала она, хотя и понизив голос, но не менее экспрессивно. – Если он мутант, почему он позволяет так обращаться с нами?       – Я не знаю. Я не смог прочесть его память – мой дар ещё слишком не устойчив, я плохо умею им управлять. Я побоялся обнаружить себя, он и так, по-моему, что-то почувствовал. Так что могу лишь предположить. Думаю, это страх, Лорна. Он боится за себя – и потому старательно делает вид, будто к нему всё это не имеет никакого отношения.       – Но он же президент!       – И президенты не всесильны. Его могут отстранить от власти, его могут заменить, его могут убить, в конце концов. Возможно, он даже действительно думает, что действует на благо страны – лучше пожертвовать частью граждан, но не допустить усобицы и раскола общества, как-то так.       – Ну не фига себе! А нас учили в школе, что фашизм и коммунизм плохи как раз потому, что уничтожают своих же граждан! А чем эти лучше?       – В том-то и дело, что ничем, – вздохнул Чарльз. – И я очень надеюсь, что Кеннеди всё-таки одумается и хотя бы попытается всё остановить.       – А если нет?       – А если нет, нам придётся спасаться своими силами. Хотя я ещё не знаю, как.       И всё-таки, как бы отыскать возможность связаться с Эриком? Необходимость обсудить с кем-нибудь создавшееся положение становилась всё насущнее. Так дальше не может продолжаться, но Чарльз ничего не сделает в одиночку. Нужны друзья и союзники, а у Эрика, судя по всему, они есть. Быть может, у него есть и какой-нибудь план…       – Эй! – окликнул его Стив, взмахнув бутылкой. – Сам-то не хочешь по пивасику?       – Спасибо, я попозже.       – А, ну ладно. Мы тут оставили и тебе, и Жабе.       – А, кстати, где он? – вмешалась Рейн.       – Не знаю, он постоянно где-то пропадает.       И в самом деле, того мутанта, что свалил языком лестницу, в подвале не было. Чарльз сообразил, что не видел его со вчерашнего дня.       – Надеюсь, что он исчезает не для того, чтоб для нас донести. Эй, телепат, он об этом не думал?       – Да вроде нет… – отозвался Чарльз.       – А можно мне пива? – храбро спросила Лорна.       – Мала ты ещё, – отмахнулась Рейн. Лорна надулась, и Чарльз, усмехнувшись, приобнял её за плечи:       – Ничего, в следующий раз купим тебе колы.       – Да ну, не хочу я колу, не люблю её. Жаль, что мы гулять редко ходим.       – Это опасно, ты же знаешь.       – А вон Жабе не опасно. Хотя я рада, что его нету, – понизив голос, добавила девочка. – Какой-то он… противный. И правда на жабу похож.       – Лорна, он не выбирал, каким ему родиться.       – Знаю, но всё равно… Злой он какой-то, по-моему.       – Если на него все косятся, то неудивительно. Лорна, милая, ты не против завтра поскучать тут в одиночестве?       – А ты хочешь куда-то уйти?       – Да. Я хочу съездить посмотреть на свой бывший дом. У меня есть адрес. Память начинает пробуждаться потихоньку, и, возможно, если её подтолкнуть…       – А почему мы не можем поехать вместе?       – Да всё потому же – опасно. Я не хочу, чтобы нас в случае чего схватили вместе. Хорошо, что я, когда меня спрашивали, сказал, что собираюсь в Вашингтон, но всё равно – мы в опасности.       Лорна кивнула, хоть и с явной неохотой.       – Хочешь, я потом тебе расскажу, что вспомню?       – Хочу. А про своего друга ты что-нибудь вспомнил?       В памяти немедленно всплыли холодные глаза Эрика и раздирающая голову боль.       – Нет, – соврал Чарльз.       Добраться до особняка Ксавьеров оказалось не так уж и трудно. Полтора часа поездом до Плезантвилля, потом ещё примерно столько же на двух попутках, и вот впереди показался знакомый радиотелескоп. Последние пару миль Чарльз прошёл пешком, узнавая места. Наконец узкая дорога упёрлась в закрытые ворота, висевшие между двумя основательными каменными столбами. «Частная собственность» было написано на табличке, прикреплённой к прутьям решётчатых ворот, а ниже, в петлях, красовался внушительный замок с продетой сквозь петли и дужку пломбой. Дорога уходила дальше сквозь ворота, изгибалась и исчезала за густыми зелёными зарослями. Чарльз сосредоточился, но полетевшая вперёд мысль не нашла за оградой никого. Судя по всему, в его владениях было пусто.       Перелезть через не такую уж высокую ограду труда не составило. Чарльз неторопливо двинулся по подъездной аллее. Чувство узнавания стало почти физическим, отзываясь в душе щемящей тоской. Наверное, он любил свой дом. Эти заросли, которые он, как и всякий мальчишка, наверняка изучил вдоль и поперёк. Эту дорожку, по которой так здорово было мчаться на самокате или велосипеде… А катался ли он на самокатах и велосипедах? Память молчала, лишь кивая время от времени: да, это я знаю. И это тоже. И трёхэтажный особняк в неоклассическом стиле, показавшийся из-за деревьев, тоже мне знаком.       Чарльз поднялся на крыльцо, чувствуя, как колотится сердце, и стук крови отдаётся в ушах. Но двустворчатая дверь тоже оказалась заперта и опечатана. Чарльз огляделся. Напротив крыльца стоял небольшой пустой фонтан, в чашу забились сухие листья. Почему-то показалось, что когда-то он любил сидеть на его краю, опустив руку в прохладную воду, но реальное это воспоминание или плод его воображения, Чарльз сказать бы не взялся. Он вздохнул, сбежал с крыльца и пошёл вокруг дома, временами заглядывая в окна.       Годичное отсутствие хозяина не слишком сказалось на окружающем дом парке. Кое-где разрослась трава, кое-где нахальные вьюнки начали оплетать перила террасы с задней стороны дома, откуда открывался отличный вид на телескоп и плоскую равнину с разбросанными в продуманном порядке деревьями. Сквозь оконные стёкла внутри смутно проглядывала обстановка комнат – судя по всему, внутри дом был так же роскошен, как и снаружи.       Задняя дверь тоже была заперта, и ни одно окно не поддалось. Обойдя весь дом, чтобы убедиться, Чарльз вернулся к окнам, которые опознал, как окна кухни. Зачем-то оглянулся по сторонам, хотя вокруг не было ни души, и телепатия подтвердила, что внутри дома так же пусто, как и снаружи, после чего саданул локтем в стекло.       Оно разлетелось с хрустальным звоном. Осторожно, стараясь не порезаться оставшимися торчать в раме осколками, Чарльз сунул руку внутрь, нащупал запор и, распахнув окно, смог протиснуться в проём. Подошвы стукнули по чёрно-белой шахматной плитке на полу. Чарльз огляделся. Кухня была велика, но не огромна. Два стола в центре, шкафы из золотистого от лака дерева, плита, огромный холодильник у стены. На стене висело несколько фотографий. Одна из них привлекла внимание Чарльза, он протянул руку и снял её с гвоздика. Со снимка на него смотрели немолодая кудрявая женщина в строгом элегантном платье, с жемчужной ниткой на шее, и мальчик в школьной форме. Он сам? А женщина… Чарльз нахмурился, пытаясь выцарапать из непослушной памяти если уж не конкретные воспоминания, то хотя бы чувства и ассоциации. Но лицо женщины с фотографии перед его внутренним взором упорно расплывалось, изменялось и превращалось в лицо девочки лет восьми. Девочки с синей кожей, жёлтыми глазами и волосами цвета красного дерева. В её кошачьих глазах застыло опасливое удивление: «Ты… меня не боишься?»       «Я знал! – Чарльз не усомнился, что это был его собственный голос, хотя звучал он, как голос ребёнка, быть может, лишь на несколько лет старше, чем девочка. – Я знал, что я не единственный! Не единственный не такой, как все».       Чарльз медленно положил фотографию на стол. Его сестра. Его синекожая сестра не была родной ему по крови. Теперь понятно, почему её имени не было в реестре переписи населения. Но какое это имело значение? Быть может, сестра была единственным близким ему человеком, если он не может вспомнить лиц своих родителей, но помнит её. Где она теперь? Что с ней? Жива ли она вообще? Может, Эрик промолчал о ней потому, что не о ком было уже говорить?       Пустые гулкие комнаты встретили Чарльза затхлостью давно не проветривавшихся помещений. Подошвы ботинок то тонули в ворсе ковров, то ступали по гладкому паркету. Дом менее охотно, чем парк, раскрывал ему себя, не спеша признавать вернувшегося хозяина. Несмотря на всю свою роскошь, комнаты казались странно безликими. Что за люди жили здесь? Любители путешествий, или домоседы, гостеприимные хозяева или мизантропы? Чем они жили, о чём мечтали, чего хотели? Что за человеком был он сам?       Анфилада помещений вывела его в холл, располагавшийся, как догадался Чарльз, как раз за парадной дверью. На второй этаж вела широкая деревянная лестница, под большим окном разделявшаяся на два пролёта, уходившие в разные стороны. Дальше сразу за холлом просматривалась большая гостиная, затенённая закрытыми портьерами. Искусственные сумерки придавали комнате мрачности, и Чарльз нахмурился. Воспоминание, словно крупная рыба, медленно всплыло из глубин его сознания. Эта самая гостиная, а посредине неё на массивном столе стоит гроб. В гробу лежит отец Чарльза. Не отчим – настоящий отец.       Чарльз не мог вспомнить его лица, даже отдельных чёрт – видимо, время стёрло из памяти все детали. Должно быть, он тогда был очень мал, потому что на этот стол с гробом он смотрел снизу вверх. Чья-то тёплая рука лежала на его плече – рука матери, та женщина с фотографии всё-таки была ею. Но теперь её лицо закрывала чёрная вуалька, а вся комната была наполнена людьми. Родственники, друзья… но для Чарльза они так и остались скопищем безликих теней. Он не мог вспомнить ни лиц, ни имён.       Новое воспоминание, словно переключили кадр. Та же гостиная, тот же стол, новый гроб. Только на этот раз Чарльз смотрит на него сверху вниз, и мать не держит руку на его плече, он сам обнимает её, а она всхлипывает, прижимая к лицу платок. В гробу на этот раз отчим, Курт Марко, уж его-то грубоватое, мясистое лицо Чарльз видит совершенно отчётливо. «Как же теперь жить, как же теперь жить?» – повторяет мать, и Чарльз бормочет что-то утешающее, не испытывая ни боли, ни чувства потери. Впрочем, и в плаче матери растерянности куда больше, чем горя. Она и в самом деле не представляет, как это – жить одной…       А ведь он знал, чувствовал, читал в её мыслях, что оставляет её в полной пустоте и одиночестве, и всё равно уехал доучиваться в свой Оксфорд, сволочь такая. Думал – ничего страшного. Привыкнет, найдёт себе новую компанию, у миссис Ксавьер-Марко никогда не уходило на это много времени, а друзья-приятели её поддержат. Отсутствие писем не тревожило – они и раньше почти не писали друг другу. Известие о её смерти прозвучало громом с ясного неба. Для того чтобы спиться, дойти до психоза и покончить с собой, Шэрон понадобилось меньше года. И снова та же гостиная, и снова гроб… После похорон матери Чарльз рассчитал всю прислугу с большим выходным пособием и хорошими рекомендациями, оставив лишь пару садовников, запер дом и уехал, сам не зная, намерен ли когда-нибудь вернуться.       Кто сказал, что телепатия позволяет хоть немного лучше понимать людей?       Чарльз тихо отошёл от двери мрачной комнаты и медленно поднялся на второй этаж. Атмосфера неуловимо изменилась, здесь уже чувствовался жилой дух. Чарльз прошёл мимо ряда спален, с закрытыми и полузакрытыми дверями, и, в конце концов остановился на пороге распахнутого настежь помещения. Постоял, дивясь: комната представляла собой настоящую свалку из обломков мебели и какого-то оборудования. Кто бы ни задался целью произвести тут полный разгром, подошёл он к делу основательно. Пожав плечами, Чарльз развернулся и двинулся в противоположном направлении, уже зная, куда придёт в итоге.       В камине библиотеки сохранился слой холодного пепла. Чарльз зачем-то провёл пальцем по краю шахматного столика, застывшего между двух кресел в некотором отдалении от камина. Палец оставил след в покрывшем доску тонком слое пыли. Все фигуры были расставлены в идеальном порядке. Шахматы… Они с Эриком оба любили эту игру. Словно наяву Чарльз увидел мягкий свет торшера, услышал потрескивание пламени в камине, ощутил на языке вкус дорогого виски. И глаза Эрика, сидящего напротив – жёсткие, внимательные. «Я убью Шоу, Чарльз. Надеюсь, ты мне это позволишь».       Чарльз зажмурился, сжав пальцами виски. Вот и ещё одно подтверждение словам Эрика. Они действительно оба были здесь, они дружили… Но странные темы поднимались у них в дружеских беседах за шахматами. Убить? Кто этот человек, и зачем его убивать? Тот ли это, чью голову пронзило монетой?       Чарльз открыл глаза, расслабляясь… и почувствовал то, что, не будь он так занят своими мыслями и воспоминаниями, ощутил бы намного раньше. Его одиночество было нарушено или вот-вот будет нарушено. К особняку стремительно приближались люди. И их было много.       Чарльз бросился к окну, отдёргивая портьеру. Так и есть, к дому подъезжали несколько армейских джипов, из которых уже выскакивали вооружённые люди и, что самое скверное, но борту по крайней мере одного джипа красовались буквы СОНЗ. Проклятье. Чарльз выскочил из библиотеки и кинулся к лестнице, прикидывая, что к дверям, наверное, не стоит и соваться. Но если разбить ещё одно окно, и попытаться быстро скрыться в зарослях с другой стороны дома…       Ничего не успел. Чарльз как раз сбегал по последнему пролёту лестницы, когда наружные двери с треском распахнулись, и в холл влетели несколько детинушек с автоматами. Защёлкали затворы, и Чарльз остановился, медленно поднимая руки. Очень тревожное и неприятное чувство, когда на тебя смотрят несколько чёрных створов, и пальцы дрожат на курках…       – Если хоть дёрнешься… – один из стволов шевельнулся. – Понял?       Чарльз понял. И безропотно позволил больно заломить себе руки за спину, застегнуть на них наручники и как куль поволочь себя к выходу. В головах у ребятушек читалась не просто готовность выстрелить, а прямо-таки жажда уловить хотя бы намёк на сопротивление, дающее оправдание для «убийства в целях обороны». Они видели всякое, эти люди из Специальных отрядов, и Чарльза передёрнуло, когда перед его внутренним взором пронеслось чужое воспоминание: близкий, дорогой одному из этих вояк человек, боевой товарищ в такой же форме, и кожа у него оплавляется и стекает с обнажившегося мяса, словно восковая. Лишь мёртвый мутант – безопасный мутант…       Снаружи, у крыльца, из джипа вытаскивали какое-то оборудование. Рядом стоял человек с капитанскими погонами и курил. Но всё это Чарльз увидел только, когда его поставили на колени перед этим человеком, до того его тащили почти уткнув носом в землю.       – Мистер Ксавьер, я полагаю? – лениво спросил капитан, не выпуская изо рта сигареты. Чарльз промолчал. Один из стоявших рядом с капитаном солдат несильно, но болезненно ударил его по лицу. Капитан кивнул, и другой солдат подошёл к ним, держа в руках что-то вроде металлической палки, соединённой проводом с выгруженным из джипа агрегатом. Палка ткнула Чарльза в щёку, и агрегат взревел, как сирена, замигав красной лампочкой.       – Ну, вот, – довольно сказал капитан. – Признаться, когда пришёл сигнал, что тебя видели на железнодорожной станции, я подумал, что они там сбрендили. Не такой ты дурак, чтобы сюда возвращаться. Ан оказалось – как раз такой. Ну, что ж, в машину его. И помни, Ксавьер, при любом подозрении тебя пристрелят.       Чарльз украдкой перевёл дух. Главное, что его не пристрелили прямо сейчас, а значит, шанс ещё есть. Он может воздействовать на людей телепатически, и, хотя он не знает пределов своих возможностей, терять всё равно нечего. Но лучше предпринять свою попытку в пути, когда непосредственно рядом с ним в машине останутся трое или четверо, и они слегка расслабятся, успокоенные его покорностью…       Чарльза подняли на ноги, и тут он почувствовал, как стальные браслеты у него на руках шевельнулись. Сперва они чуть сжались на запястьях, а потом – нет, это не чудится! – ослабли. Да не просто ослабли, а расстегнулись и соскользнули прочь!       «Лорна», – облившись мгновенным ужасом, подумал Чарльз. С девчонки сталось бы скрытно отправиться следом, а теперь попытаться его спасти. Вот только она же не знает адреса, Чарльз его не называл, а чтобы преследовать его, когда он ехал на попутках, нужны возможности, которые едва ли есть у одинокой тринадцатилетней девочки. Чарльз не видел, куда делись наручники после того, как снялись с его рук, он боялся оглянуться. Один из тащивших его протянул свободную руку, открывая дверцу джипа… и тут второй из чарльзовых конвоиров вдруг разжал крепкую хватку на его локте и захрипел. Чарльз глянул на него, и его облило ужасом ещё раз. Наручники, развернувшись из браслетов в пластинки, обхватили шею человека из СОНЗ и сейчас душили его, а тот хватался за них побелевшими пальцами, медленно оседая на землю.       Все машины вдруг задребезжали, словно технику вслед за Чарльзом охватил страх. Второй конвоир закричал и вскинул оружие, но оно вырвалось из его рук и повисло в воздухе. И, судя по крикам и лязгу, не у него одного. Низкий, но мощный гул наполнил воздух, надавив на барабанные перепонки, и из-за дома выплыло самое настоящее торнадо, перевернувшее последнюю машину. Люди бросились от него врассыпную, какой-то бедолага, оказавшийся к воздушной воронке ближе всех, был мгновенно втянут в неё и замелькал, закружился, поднимаясь всё выше и выше. Больше никем не удерживаемый Чарльз упал на колени и полуотполз, полутобежал к стене дома. Чтобы не происходило, шансы на бегство стремительно увеличивались, нужно было только суметь уцелеть.       Рычащее торнадо двинулось дальше, выписывая полукруг. Как ни странно, оно больше не приближалось к машинам, наоборот, словно бы опасаясь задеть людей, брало с запасом. Или, быть может, стремилось преградить дорогу тем, кто успел отбежать подальше. Машины поднялись в воздух, но не под действием ветра, а какой-то иной силы, потому что от постоянно перемещающейся воронки их отделяло по нескольку десятков ярдов. Но именно к ней они и устремились вместе со взлетевшим ранее оружием. Вихрь поглотил всё направленное в него железо, чтобы смачно выплюнуть его в своей верхней своей точке и рассыпать, уже переломанное, где-то в парке.       Решившись, Чарльз двинулся влево, по-прежнему держась стены. Что торнадо управляется кем-то извне, он уже не сомневался – уж слишком осмысленно оно себя вело, кружа вокруг отряда и сбивая его в кучу, как овчарка – стадо. Мутанты – да, скорее всего, вот только как бы дать им понять, что он один из них? Чарльз уже почти достиг угла дома, когда кто-то резко прыгнул на него сзади, сбив с ног и навалившись сверху. Чарльз повернул голову и увидел перекошенное лицо одного из солдат. Тот замахнулся, и в его руке блеснуло лезвие ножа.       Счёт шёл на доли секунды, и Чарльз ударил не думая, не физической силой, а разумом. Сжал чужое сознание в мысленном кулаке – и напавший на него человек застыл, превратившись в свою восковую копию. Застыла на полувзмахе рука, рот так и остался оскаленным, глаза выпученными… Ни дать, ни взять отдельный кадр, выхваченный из фильма. Значит, я и такое могу – мелькнула мысль. Чарльз попытался стряхнуть тело с себя и выбраться из-под него, но одеревеневшая рука солдата не желала разжиматься. Нож в ней вдруг задрожал и потянул тело вверх, повинуясь явно всё той же силе, что управляла тут всем металлом. А тело, приподнимаясь, потянуло за собой и Чарльза.       Что-то свистнуло, и красная светящаяся плеть хлестнула по руке с ножом. Хлестнула – и рука отделилась от тела, перерубленная одним ударом. Ужас и отвращение придали Чарльзу сил, он всё-таки сумел вывернуться из хватки застывшего человека, вскочить и обернуться. В двадцати шагах от него стоял белобрысый парень в джинсах, футболке и со странным кругом, висящим на груди. Их с Чарльзом глаза встретились, а потом из круга на груди парня вырвался красного цвета луч, пролетел мимо Чарльза и ударил в одного из метавшихся солдат. И Чарльз содрогнулся, увидев, как луч пробивает человеческое тело насквозь. Тогда Ксавьер тоже ударил телепатией – почти не думая, на одном инстинкте.       Парень пошатнулся, да так и застыл, покачиваясь и недоумённо моргая. На этот раз Чарльз действовал мягче, он не знал, можно ли вывести человека из состояния одеревенелости, а потому хотел всего лишь заставить стреляющего плазмой мутанта на короткое время потерять ориентацию. На короткое, но достаточное, чтобы Чарльз пробежал мимо него, свернул за угол и бросился через подступавшие к дому заросли напрямик, проламываясь сквозь кусты и лишь прикрывая руками лицо. Не сбавляя скорости, добежал до ограды, перелез через неё и бежал ещё некоторое время, пока не почувствовал, что задыхается. Только тогда он затормозил и упал на колени, чувствуя себя опустошённым и душевно, и физически.       Перед глазами всё ещё стояли отделяющаяся от тела рука, луч, пробивающий солдата, и ещё одна картина, которую он увидел, когда сворачивая за угол особняка, бросил последний взгляд через плечо. Люди тоже взмывали вверх, увлекаемые металлическими деталями на одежде, чтобы закончить полёт в ревущей воронке. Из отряда СОНЗ были приговорены все, мутанты не собирались отпускать никого из них.       Но ведь эти мутанты его спасли. Именно для того они и явились, чтобы спасти его, и одному богу ведомо, что стало бы с Чарльзом, если б не их вмешательство. И при этом – убили не один десяток человек. Мутантов можно было понять, ведь эти люди хватали и убивали других мутантов, тех, кто ничего им не сделал. Но и людей можно понять. После первых же столкновений и смертей страх перед неведомым сменился вполне конкретной ненавистью и желанием отомстить за погибших, так что теперь каждой из сторон есть что предъявить другой.       Если бы он мог остановить эту бойню... Если бы Чарльз знал пределы своей силы, знал, на что способен, а не двигался наощупь, едва способный с грехом пополам защитить лишь самого себя. Если бы мог хотя бы просто развести враждующих в разные стороны, раз уж нет никакой надежды заставить их остановиться и выслушать друг друга…       Чарльз сжал виски ладонями. Тот парень с плазмой – он ведь знал Чарльза, а Чарльз знал его. Имя, обстоятельства их знакомства – всё это по-прежнему оставалось загадкой, но этот блондин узнал его. В тот момент, когда Чарльз вступил с ним в контакт, он невольно выхватил из памяти парня совсем недавнее воспоминание…       …Эрик Леншерр стоит на колене перед сидящей на матрасе Лорной. Парень, чьими глазами Чарльз видит происходящее, стоит за ним, так что ему видна лишь растрёпанная макушка Эрика, зато лицо Лорны оказалось прямо напротив: упрямое, замкнутое, с поджатыми губами. «Девочка, послушай меня, – голос Эрика звучит убедительно и почти умоляюще. – Я не хочу причинять Чарльзу вреда, наоборот, я хочу помочь ему. Ему угрожает опасность. Пожалуйста, скажи нам – где он?»       Лорна покусывает губы, явно испытывая серьёзные сомнения в искренности собеседника, но в конце концов решается: «Он говорил, что хочет посмотреть на свой дом. Это где-то за городом. Больше я ничего не знаю, честно».       «Отлично, – в голосе Эрика звучит искреннее облегчение. Он выпрямляется, наконец разворачивается лицом и обводит взглядом подвал и притихших мутантов в нём. – Все, кто захотят, могут уйти с нами. Мы можем спрятать вас и переправить в другую страну. Эмма и Жаба помогут тем, кто захочет пойти. Алекс, Янош, вы со мной. Встретимся вечером в условленном месте. И, Эмма, забери девчонку, ей тут точно не место».       «Я дождусь Чарльза!..» – протестует Лорна, однако Эрик обрывает её одной фразой:       «Девочка, Чарльз сюда уже не вернётся».       Значит, Эрик был там, рядом с особняком, он и сейчас, скорее всего там. Можно попробовать вернуться и встретиться с ним… А дальше что? Продолжить войну, бессмысленную и беспощадную? Спасая мутантов, Эрик безусловно делает благое дело, но этого мало. Все столкновения лишь раскручивают конфликт, прибавляя ему размаха и ожесточённости. Но и сесть сложа руки и ждать своей участи – тоже не выход. Должен быть какой-то третий путь, должен!       А раз так, то Чарльз Ксавьер его найдёт.       Чарльз выпрямился, чувствуя странное успокоение и даже прилив сил. Да, он пока ещё не знает, что именно сделает, но решение придёт, нужно лишь найти безопасное место, где можно всё как следует обдумать. В Нью-Йорк возвращаться бессмысленно – Лорны там всё равно уже нет, Эрик позаботится о ней лучше, чем это получилось у Чарльза. А он, Чарльз, отправится туда, где пока ещё нет охоты на ему подобных, и где он сможет восстановить ещё одну часть утраченных воспоминаний, насколько это возможно на данном этапе. Восстановить часть себя. А потом вернётся, чтобы остановить это безумие, или погибнуть, борясь. Вместе с теми, кто с ним одной крови, и с кем у него одна судьба – жизнь или смерть. Но жизнь не на обломках сгоревшего мира, невозможно вырастить хороший урожай, поливая его красной жидкостью из артерий и вен. И если люди, неважно, мутанты они или нет, теряют разум и совесть, он станет их разумом и совестью, раз уж больше некому.       Чарльз поднялся. Ему предстоял ещё долгий путь, но первый шаг он уже сделал. Немного денег ещё есть – то, что осталось от его доли после выплаты за убежище и еду в подвале. Простите, мистер Дейн, но часть вашего подарка я потрачу на себя. Впрочем, владея таким удобным инструментом, как телепатия, можно будет, в крайнем случае, обойтись и вовсе без денег, и остаётся надеяться, что небольшое мошенничество ему простится. Но проблемы следует решать по мере их поступления.       Запела какая-то птица, теплый солнечный луч скользнул по лицу. До чего же хороша Земля, и до чего же хороша жизнь на ней! А значит, нечего растрачивать её по пустякам. Делай, что должен, и будь, чему быть – теперь этот древний девиз станет его собственным. Вот прямо с этой минуты. И сейчас он должен дойти до ближайшей дороги и найти попутку.       Спустя несколько минут только примятая трава напоминала о том, что тут был человек, решивший изменить ход истории своей страны, а может быть, и всего мира.