Мы, мутанты

      Англия произвела странное впечатление на Чарльза. Ещё сидя в поезде, везущем его из Лондона в Оксфорд, мимо аккуратных полей, огороженных живыми изгородями и полосками деревьев, мимо живописных деревенских домиков и не сильно отличающихся от деревень городков, Чарльз никак не мог отделаться от мысли, что всё вокруг выглядит кукольным, ненастоящим. Маленькая страна, с маленькими жилищами, маленькими ухоженными пространствами вокруг них… Даже шумный Лондон не смог перебить этого впечатления. Чарльз понимал, что он не прав и что тут всё всерьёз, и жизнь здесь настоящая, с настоящими проблемами, драмами и даже трагедиями… Но после того напряжения, которое он, сам того не сознавая, испытывал на родине, избавление от постоянного страха разоблачения воспринималось как… ну да, как возвращение в детскую сказочную страну. Отдых от настоящей жизни, безмятежный и кратковременный, потому что скоро придётся вернуться туда, где за каждым углом тебя подстерегают боль и смерть.       Ещё только выйдя из самолёта в Хитроу, он накупил газет в киоске, а после зашёл в какой-то паб, где работал телевизор – в номере дешёвой гостиницы, где он остановился, ТВ не было. Если передвигаться в транспорте он мог и зайцем, внушая окружающим, что у него есть билет – пассажиром больше, пассажиром меньше – то за ночлег, еду и прочие мелочи он всё же предпочитал честно платить. Не хотелось бы доставить кому-нибудь неприятности, заставив выплачивать за себя недостачу.       Но ни в телевизоре, где по большей части крутили спортивные матчи, ни в газетах про мутантов не было почти ни слова. Только в одном месте в разделе политических новостей упоминались дебаты по вопросу: выделить ли преступления, совершённые с применением мутантских способностей, в отдельную категорию, или хватит обычного уголовного кодекса. Видимо, Англия решила отнестись к мутантам как и ко всем чужакам и чудакам: смотреть сквозь пальцы на их странности, пока они не нарушают общественный порядок.       Нам бы так – позавидовал Чарльз.       Вагон поезда жил своей жизнью, чужие мысли и чувства стучали в голове у Чарльза, но он уже привык к постоянному телепатическому фону и не пытался от него закрываться, тем более что пассажиров было немного. Молодой человек в конце вагона волновался из-за того, что невеста не ответила уже на второе письмо, женщина у окна переживала, что оставленный дома муж не усмотрит за двумя сорванцами шести и четырёх лет от роду, студент за спиной напряжённо размышлял, как прочесть четыре книги за три дня и как отомстить разыгравшим его товарищам, а девушка напротив просто очень хотела в туалет, и не могла думать ни о чём другом.       Выйдя из поезда на станции, Чарльз без особой цели побрёл по улице, благо до темноты было ещё далеко. Через некоторое время он свернул к первому же зданию под вывеской «отель», но номера в нём для его похудевшего кошелька оказались дороговаты. Женщина за стойкой портье, сообщившая ему цену, не смогла сдержать внутреннего злорадства: в холле отеля было душно, она только что еле выпроводила парочку скандалящих постояльцев, недовольных обслуживанием и грозивших испортить безупречную репутацию заведения, и теперь её всё раздражало, и новый посетитель в том числе.       – Я тут приезжий. Что бы вы мне посоветовали? – спросил Чарльз.       «Пойди, побейся головой о стенку», – злобно подумала женщина и с милой улыбкой объяснила, что если вернуться до ближайшего угла и там свернуть на Бекет-стрит, то через несколько кварталов можно найти отель более дешёвый, но вполне приличный, подходящий джентльмену. Чарльз тепло поблагодарил её. Очень хотелось сказать что-нибудь сочувственное, чтобы слегка утишить её раздражение, но он побоялся, что лишь увеличит его, и предпочёл побыстрее уйти, к вящему облегчению портье.       Весь следующий день он просто бродил по Оксфорду, узнавая и не узнавая узкие улочки, дома из желтоватого камня и коричневого кирпича, изящные готические церкви, ровные газоны и лужайки, оплетавший стены плющ, начавшие желтеть деревья и кусты парка, мутную речку и горбатые мостики через неё. Долго простоял перед резными воротами Баллиол-колледжа, к которому, как подсказала капризная память, он принадлежал в не столь далёком прошлом, а казалось – сто лет назад. Словно сейчас сюда приехал совсем другой человек, не тот, что в один из пасмурных дождливых дней вышел из этих ворот новоназначенным профессором генетики.       Чем дальше на север города он шёл, тем меньше становились дома, шире улицы и тем больше было зелени вокруг. Появились машины вместо обычных в центре велосипедов, студенты в мантиях и без них попадались реже, хотя, конечно, молодёжи всё равно хватало. Чарльзу хотелось найти жильё, которое он снимал, когда жил здесь – но память, подсказав, что он обитал отнюдь не в общежитии, и даже показав комнаты квартиры, которую они снимали вдвоём с сестрой, работать дальше и выдать конкретный адрес категорически отказалась. В конце концов Чарльз, кажется, нашёл нужную улицу, но какой из этих однотипных кирпичных или оштукатуренных двухэтажных домиков давал им приют, понять так и не смог.       Однако всё же следовало вспомнить, что он приехал сюда не просто предаться сентиментальным воспоминаниям. Нужно посетить архив и библиотеку, чтобы найти следы пребывания в университете некоего студента Чарльза Ксавьера. Последнее не составило труда – уже следующим утром Чарльзу повезло наткнуться на знакомого. Видимо, преподавателя, судя по почтенному возрасту, но имени его Чарльз вспомнить не смог, а на попытку обратиться «сэр» тот лишь отмахнулся: «Зачем так официально, Чарльз?» Пришлось залезть к нему в голову, а потом они мило поболтали о погоде; когда же профессор узнал о цели его визита, то охотно вызвался проводить бывшего ученика куда нужно, и помочь получить всё, что надо. По дороге почтенный учёный предался воспоминаниям о прошлом, и Чарльз жадно слушал, впитывая малозначащие, но такие нужные ему подробности о себе самом, о своей учёбе («Не сочтите за лесть, но у меня ещё не было таких способных учеников, как вы, да, да, Чарльз!»), о каких-то студенческих проказах и просто случаях из жизни. Туман над прошлым рассеивался, пусть и частично, весьма фрагментарно, и это словно приближало Чарльзу к нему самому, к тому человеку, которым он был когда-то. Его неподдельный интерес побуждал собеседника говорить ещё и ещё, и в архиве они расстались в лучших чувствах. На прощание профессор предложил в случае надобности написать рекомендательное письмо – ведь вам же нужны выписки из документов для получения должности, не так ли, Чарльз? Чарльз с благодарностью отказался, объяснив, что рекомендации у него есть, но что если возникнет нужда, он обязательно обратится. С тем преподаватель и ушёл, думая, что и среди иностранной молодёжи изредка встречаются толковые люди.       Архивариус тоже вспомнил Чарльза, но они ограничились приветствием и коротким, сугубо деловым разговором. Списки студентов, копии аттестата, ведомостей и вступительных документов с указаниями предыдущего места обучения, что могло пригодиться позже, после возвращения в США, собственноручно написанное письмо с объяснением, почему для обучения был выбран именно Оксфордский университет – Чарльз принял все бумаги подрагивающими руками. Незнакомец из прошлого обретал плоть и кровь, переставал казаться призраком, известным лишь с чужих, явно не самых достоверных слов. Многие ли задумываются о том, как важна память, пока не утратят её, а вместе с ней – и ощущение самого себя?       Визит в ещё один архив принёс в качестве добычи несколько толстых папок, содержащих письменные работы – лишь малую часть написанного Чарльзом за годы университетского обучения. При этом его предупредили, что для получения его же докторской диссертации нужно обратиться в библиотеку колледжа.       Изучение бумаг заняло ещё пару дней. Чарльз листал свои прошлые записи даже не только ради давно ему известных научных истин. Он пытался восстановить ход собственных мыслей в те давние времена, когда жизнь ещё была достаточно безмятежной, а проблема мутантов стояла чисто умозрительно. Он уже понял, что и он сам, и его сестра (чёрт, да как же её звали?!) скрывали свои способности, но что они думали по этому поводу? Жалели ли, искали ли способы как-то их применить, или просто принимали жизнь такой, как она есть?       Вечером он вышел прогуляться. Сгущались сумерки, хотя фонари ещё не горели. На улице было довольно малолюдно – если сравнивать с городом побольше. Чарльз бесцельно брёл по улице, уже ни о чём не размышляя и не пытаясь ничего восстановить в памяти, а просто прочищая голову после долгого сидения за столом. Мысли текли лениво и неспешно, перескакивая с одного на другое и нигде не задерживаясь надолго. Он прошёл мимо длинных стен Тринити-колледжа, потом справа показалось подковообразное здание театра, сияющее жёлтым светом из больших окон. Чарльз перешёл дорогу и свернул. Слева потянулся Хертворд-колледж. Одно здание, второе… Между ними виднелась узкая улочка, и через неё, от одного дома к другому был перекинут крытый застеклённый мостик. Он горбом возносился над асфальтом, сквозь оконные стёкла светили лампы.       Чарльз приостановился, глядя на мостик – определённо знакомый, раньше он явно ходил сюда неоднократно. Задним числом проанализировав свой путь, он понял, что с самого начал не просто брёл куда глаза глядят, как ему до сих пор казалось, а шёл прямиком к этому месту по кратчайшему маршруту. Ноги сами несли, что называется. Что ж, доверимся своим ногам. Чарльз прошёл под образованную мостиком арку и двинулся по улочке, зажатой между стен. Стало заметно темнее. И, если бы он не смотрел внимательно по сторонам, то мог бы и пропустить эту совсем узкую щель с висящим на стене указателем: стрелка и надпись «Тёрф Таверн».       Паб, значит. Ну, ясно.       Длинный узкий проход повёл его всё дальше и дальше от улочки, между домами, мимо мусорных баков и склада пустых бочек. Навстречу постоянно попадались юноши и девушки, иногда совсем юные, и Чарльз внезапно ощутил себя стариком. Не то, чтобы совсем, но не слишком уместным в этой юношеской среде.       В самом пабе, впрочем, стало полегче. Несколько компаний за столиками шумели, не обращая ни на кого внимания, и Чарльз постарался приглушить своё восприятие, чтобы не слишком трезвые мысли не отвлекали от отдыха. А мысли были самые разные, в том числе и на тему, которая обычно очень занимала Чарльза, но сейчас он лишь отвернулся, передёрнув плечами. Хотелось просто отрешиться от всего.       Да, он явно бывал здесь, и бармен за стойкой попривествовал его широкой улыбкой: «О, это вы! Вам как обычно, Чарльз?» Чарльз покачал головой, попросил стакан воды, машинально предложил бармену налить стаканчик и себе, после чего честно заплатил за две порции. В голове бармена промелькнула мысль «А где же, интересно, его сестрица?», и Чарльз насторожился, надеясь узнать какие-нибудь подробности, но тут их отвлекли.       – А мутантам тут не место! – выкрикнул позади нетрезвый голос. Чарльз обернулся. Из-за столика неподалёку поднялся длинный нескладный парень, державший в руке пивную кружку. Его собутыльники поддержали его согласными выкриками, и парень, подбодрённый их поддержкой, вытянул руку в патетичном жесте:       – Принять закон, да! Запрещающий обучение в при… приличных заведениях! Я… ик… плачу такие деньги не для того, чтобы л-любоваться тут на каких-то… ик… ур-родов…       На том пламенная речь оказалась прервана, потому что к оратору подскочил ещё один студент и без лишних слов двинул ему в физиономию. Оратор пошатнулся, выронив кружку, его товарищи вскочили из-за стола, кипя праведным негодованием и готовясь вершить расправу, но у их противника тоже оказалось немало сочувствующих из числа посетителей.       – Гитлер! – с каким-то даже восторгом завопил один из них, проталкиваясь к месту потасовки. – Фашист!       Запахло большой дракой. В голове бармена тут же защёлкали счёты, подсчитывая возможный ущерб и прикидывая, стоит ли посылать кого-то за «бульдогами» или всё как-нибудь утрясётся само собой, и драчунов растащат их же товарищи. Момент, чтобы предаться воспоминаниям, по крайней мере на ближайший час, был упущен.       Чарльз со вздохом взял свой стакан и двинулся к двери, прикидывая, есть ли за столиками снаружи свободные места. Студенты есть студенты, их хлебом не корми, дай попротестовать против чего-нибудь, а судя по тому, что он видел в головах у участников драки, весь Оксфорд в ближайшем будущем может оказаться расколотым на два лагеря. Да, открытие существования мутантов внесло смятение во множество умов. И всё-таки всё упирается в официальную политику государства. Бытовой расизм неприятен, иногда приводит к трагичным последствиям, но пока государство крепко держит вожжи в руках, общество в целом принимает моральные нормы, диктуемые ему сверху. Но стоит ослабить контроль или развернуть его не туда, как демоны вырываются наружу.       Входная дверь прямо перед ним открылась, пропуская внутрь ещё двоих посетителей. В первый момент Чарльз не обратил на них внимания, обернувшись, чтобы посмотреть, идёт ли возня на убыль или разрастается. А вот новые посетители при виде него остановились как вкопанные, а потом один из них воскликнул:       – Чарльз!       Ксавьер вздрогнул, быстро развернувшись на голос. Высокий молодой человек, назвавший его имя, глядел на него расширившимися глазами сквозь стёкла очков в массивной оправе, а рядом с молодым человеком стояла девушка. Светловолосая, с пухлыми щёчками – именно это лицо мелькнуло только что в воспоминаниях бармена, и Чарльз застыл, чувствуя, как колотится сердце. Мысли взвились стремительным вихрем и опали, оставив на поверхности сознания одно только слово, столь долго ускользавшее, но ставшее теперь таким ясным и очевидным:       – Рейвен!       Рейвен опомнилась первой. Мужчины ещё стояли неподвижно, глядя друг на друга, а она уже подалась вперёд и крепко обняла Чарльза.       – Ты! Живой и невредимый!       Чарльз вышел из ступора и тоже обнял сестру, отметив краем сознания неженскую силу её рук. Кажется, раньше она такой сильной не была. Потом он пожал ладонь юноше в очках, одновременно всматриваясь в его лицо.       – Мы ведь виделись и раньше, верно? Я имею в виду – уже после моей комы.       – Верно, – юноша смущённо поправил очки. – Эрик позвал меня осмотреть тебя после того, как ты очнулся.       – Он ведь рассказал тебе о моей амнезии?       – Да. И строго-настрого запретил пытаться что-либо тебе напомнить.       – В таком случае, ты не обидишься, если я спрошу, как тебя зовут? Я знаю, что мы встречались, но вот имя…       – О, я Хэнк. Хэнк Маккой.       – Очень приятно познакомиться ещё раз.       Позади зазвенела разбитая кружка: драку уже почти погасили, но страсти продолжали кипеть, перейдя на стадию словесной ругани и взаимных обвинений. Хэнк глянул в ту сторону с какой-то тоской, Рейвен – с заметным отвращением.       – Давайте выйдем на террасу, – предложил Чарльз.       Свободные места на террасе нашлись, и даже без особого труда. Перед тем, как выйти, Хэнк взял им всем по тёмному пиву, и Чарльз не стал возражать, хотя и мелькнула у него мысль, что хмельного лучше бы не пить.       – Господи, Чарльз, поверить не могу, что наконец-то тебя вижу! – воскликнула Рейвен, когда они уселись у конца длинного стола. Чарльз с Хэнком одновременно оглянулись по сторонам, и она слегка понизила голос. – Скажи на милость, зачем тебе понадобилось от нас скрываться?       – А зачем Эрику понадобилось врать мне в глаза? – Чарльз пожал плечами. – Он не хотел отвечать на мои вопросы, и я решил поискать ответы самостоятельно.       – Он просто хотел тебя уберечь.       – От чего?       – От опасностей, – Рейвен развела руками. – Чарльз, пойми, мы не считаем тебя трусом или слабаком. Но для нормального выздоровления нужен покой. Его-то Эрик и пытался тебе обеспечить.       – Довольно неуклюже обеспечить. Знаешь, Рейвен, я не считаю Эрика дураком, и он не мог не видеть, что никакого спокойствия от его скрытности у меня нет и в помине. Что наводит меня на мысль: мой покой был не единственным, что тревожило Эрика. У него была ещё одна причина отмалчиваться. И я очень хотел бы знать, какая именно.       Хэнк и Рейвен переглянулись.       – Ну-ну? – подбодрил их Чарльз. – Что такого затеял Эрик, что нужно было скрыть от меня любой ценой?       – Твоя проницательность тебе не отказала, Чарльз, – Хэнк поправил очки ещё раз. – Собственно, ради этого мы и приехали. Чтобы обсудить с тобой то, что он делает.       – Планирует сделать, – поправила Рейвен. – Пока ещё ничего такого он не сделал.       – Но именно что пока.       Чарльз нахмурился. Ему не хотелось читать мысли друга и сестры: всё же одно дело совершенно незнакомые люди, а совсем другое – родные и близкие. Но промелькнувший перед внутренним взором Хэнка образ был столь ярок, что его нельзя было не воспринять.       – Бомбардировка? – теперь уже Чарльз повысил голос, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы снизить тон, когда хотелось орать. – Он хочет устроить ядерную бомбардировку?!       Эрик сошёл с ума?!       – Не везде, – быстро сказала Рейвен. – Он хочет нанести всего несколько точечных ударов.       – Он хочет отомстить, – тихо сказал Хэнк. – Отомстить за страдания мутантов по вине фанатиков и политиков. И там есть за что мстить, можешь мне поверить. А ещё он хочет напугать. Показать, что будет, если нас не оставят в покое.       – И он считает, что это хороший выход?       – А что? – спросила Рейвен. – Если люди могут убивать нас, почему мы не можем убивать их?       Чарльз выдохнул и потёр лицо руками.       – Что с тобой случилось, Рейвен? Сколь бы мало я ни помнил, этого достаточно, чтобы понять – раньше ты не была такой кровожадной.       – Раньше я не видела, какими кровожадными бывают люди.       – И ты думаешь, это хорошо – им уподобиться? Почему когда мы берём пример с людей, мы обязательно должны копировать худшие проявления их натуры?       – Может быть, потому, что иначе в их мире не выжить?       – В мире выживают не одни подонки, Рейвен.       – Да, иногда ещё серые мыши, которые прячутся в щель и остаются живы, когда дерзающие бороться погибают!       – Бороться можно разными способами!       – Как?! Начать уговаривать, проповедуя мир и любовь?       – Тише! – предостерегающе сказал Хэнк. – На нас оглядываются.       – Мы с тобой уже как-то говорили на эту тему, – спокойнее произнесла Рейвен. – Тогда я тебе сказала, что ты не пойдёшь против этого мира, сколь бы ужасен он не был. И я вижу, что это до сих пор так, Куба тебя ничему не научила.       – Ты права, Рейвен. Я, чёрт возьми, люблю этот мир, сколь бы ужасным он тебе ни казался.       – Жаль только, что мир тебе взаимностью не отвечает.       – Ну, раздавая ему тумаки, я взаимности точно не добьюсь.       Рейвен передёрнула плечами и отвернулась.       – Это всё слова. Ты многого не видел, Чарльз. Не мы начали эту войну, мы лишь отвечаем. И у нас остался только один выбор – смириться или дать сдачи.       – Нет. Есть другой путь. Мы можем договориться. Да, это будет непросто, да, нам нужно прийти на переговоры не с пустыми руками… Но возможность есть всегда.       – Ну-ну, – фыркнула Рейвен. – Удачи. Только когда пойдёшь на свои переговоры, позаботься о путях отступления. Я не хочу, чтобы ты оказался на живодёрне у Траска, или за колючей проволокой лагеря. Ведь я люблю тебя, братик, каким бы наивным идеалистом ты ни был.       – Я тебя тоже люблю, сестричка. И скажи мне, если всё-таки случится чудо, и я найду способ уладить дело миром, не доводя до обстрелов ядерными ракетами… ты меня поддержишь?       Они посмотрели друг другу в глаза.       – Да, – после паузы сказала Рейвен. – Поддержу.       – Спасибо, – и Чарльз накрыл её руку своей.       – Кхм, – напомнил о своём существовании Хэнк. – Вообще- то, планы Эрика не ограничиваются одними ракетами. Он хочет создать, ну… что-то вроде анклава. Области, где будут жить только мутанты, а людям туда ходу не станет.       – Ну, это уже хотя бы похоже на что-то конструктивное. Вот только как он собирается обеспечить неприкосновенность этой области? Особенно после своей мести? Он не может не понимать, что люди тоже могут захотеть отомстить.       – Мы не собираемся использовать все ракеты сразу, – объяснила Рейвен. – Эрик выставит правительству ультиматум – или нас оставляют в покое, или обстрел повторится. А потом мы сможем наладить производство собственного ядерного оружия.       – Это может их не остановить. Всё равно тот, кто отдаст приказ об ответной бомбардировке, будет сидеть в бункере.       – Может быть, – согласилась Рейвен. – Вот только вылезать из бункера ему придётся в радиоактивную пустыню. А для нас радиация значения не имеет. Собственно, на этом и строится вторая часть плана: мы облучим выбранную нами территорию, и люди уйдут из неё сами.       – Ох, Рейвен, как будто опасность ядерных бомбёжек состоит в одной лишь радиации… А как вы собираетесь облучать территорию?       – Ядерными отходами от атомных электростанций, – сказал Хэнк. – Мы обчистили хранилище в Айдахо, а после, когда у нас самих будут станции и заводы, получим ещё. То, что уже есть, спрятано в море недалеко от Сиэтла.       – Надеюсь, что отходы хотя бы в непроницаемой оболочке? Если просто высыпать их море, это же будет экологическая катастрофа!       – Да не беспокойся, – отмахнулась Рейвен. – Эрик не собирается травить ни рыб, ни водоросли. Наши враги – только люди.       Чарльз лишь покачал головой. Самоуверенность Эрика порой поражала.       – Вот мы и решили, – поглядывая на Рейвен, сказал Хэнк, – что надо обсудить всё с тобой. Я так и думал, что план Эрика тебе не понравится.       Рейвен промолчала, глядя в пивную кружку. Чарльз сцепил пальцы в замок и поставил локти на стол. Его собственный план, смутно вызревавший последние несколько дней, обрёл законченность. Последний кусочек пазла только что встал на место.       – Рейвен, – медленно произнёс он. – Я знаю – вижу – что тебе не по душе то, что сейчас происходит. Эрик много для тебя значит, – на этих словах Рейвен вскинула на него глаза, но так ничего и не сказала. – И то, что вы открылись мне… то, что я собираюсь сделать с этими сведениями… Эрик, скорее всего, расценит как предательство. Ты сказала, что поддержишь меня, если я найду способ уладить всё без войны, и как раз сейчас у тебя есть повод забрать свои слова обратно.       – Что ты собираешься сделать?       – Помнишь, я говорил тебе, что на переговоры нам нужно идти не с пустыми руками? Известие о задумках Эрика и есть то, что я могу предложить американскому правительству – помощь в предотвращении не какой-то туманной угрозы, а реальных планов реальной войны.       – И кому ты с этим пойдёшь? В ЦРУ, по старой памяти? В министерство обороны?       – Я пойду к тому, кто имеет право в чрезвычайных ситуациях решать за всю нацию. К президенту Кеннеди.       – К президенту?! – глаза Рейвен расширились, да и Хэнк выглядел ошеломлённым. – Вот так просто возьмёшь и войдёшь в Белый Дом?       – Думаю, что мне это под силу, – скромно сказал Чарльз.       – Да он тебя и слушать не станет! Он струсил.       – А вот у меня есть основания полагать, что если я к нему приду, он меня как минимум выслушает.       Они помолчали, глядя друг на друга. Потом Рейвен помотала головой.       – Ты прав, – глухо сказала она. – Эрик расценит это как предательство. Он всю душу вложил в этот план, а ты хочешь выдать его тем, кто принимал законы, направленные против нас. И что тогда будет с самим Эриком?       – Я постараюсь договориться и с ним тоже, Рейвен. Быть может, если он узнает, что нам нет нужды начинать войну ради того, чтобы уцелеть, он откажется от своих планов добровольно.       – Он не откажется. Он слишком не доверяет людям.       – Прости, Рейвен. Если ты теперь не захочешь меня видеть, я пойму.       Девушка порывисто вскочила с места и отбежала к краю террасы, остановившись спиной к ним. Над оставшимися сидеть мужчинами повисло неловкое молчание.       – Есть и другие, кто тебя поддержит, – нарушил его Хэнк. – Алекс, Шон… Уверен, они, как и я, ничего не знали о планах бомбардировки. Они примкнут к тебе.       Названные имена слабым эхом отдались в памяти, но Чарльзу сейчас было не до них. Он пристально смотрел на сестру, а та медленно повернулась к ним лицом и так же медленно вернулась к столу.       – Ну почему? – спросила она. – Почему я должна выбирать между вами?       – У меня нет ответа, Рейвен. Жизнь редко даёт нам простые задачи.       Плечи Рейвен напряглись, потом поникли. Но когда Чарльз отважился сочувственно погладить её по спине, она не сбросила его руку.       – Я обещала, что поддержу тебя, и я поддержу, – глухо сказала она. – Но взамен и ты пообещай мне одну вещь.       – Да, Рейвен, я слушаю.       – Ты не будешь выдавать Кеннеди или кому-то другому сразу всё. Ты оставишь нам шанс если не с бомбардировкой, раз уж мысль о ней так тебе ненавистна, то хотя бы с анклавом. И если у тебя не получится… Если ты поймёшь, что они не хотят тебя слушать… Ты вернёшься к Эрику. Извинишься перед ним. И вместе с ним сделаешь всё, чтобы компенсировать причинённый тобой вред.       Снова повисло молчание. Потом Чарльз медленно кивнул:       – Обещаю.       Это единственное слово как-то сразу разрядило обстановку. Хэнк шумно вздохнул, его облегчение, казалось, можно было пощупать руками.       – Давайте выпьем, – предложил он. – За наш успех, что бы это ни значило.       Три почти полные кружки со звоном столкнулись боками. Пиво было неплохим, хотя теперь Чарльз убедился, что не любитель этого сорта.       – Ну а теперь, – сказал он, поставив кружку на стол, – расскажите мне, наконец, что же всё-таки случилось на Кубе, и чему это, по твоему мнению, Рейвен, должно было меня научить.