Мы, мутанты

      Ужин прошёл в достаточно непринуждённой обстановке, хотя вернувшаяся на днях в Америку из своей европейской поездки Жаклин Кеннеди была довольно холодна: она рассчитывала провести этот вечер только с мужем и детьми, и то, что муж, не спросив её, привёл гостя, её не обрадовало. Но это не мешало хозяйке быть безупречно вежливой, ну а Кеннеди просто наслаждался беседой. Он любил историю, и обстоятельное обсуждение событий Гражданской войны, в котором участвовали все трое взрослых за столом, доставило ему истинное наслаждение. Сегодня у него не было болей, поддерживающий корсет, который он был вынужден носить из-за проблем с позвоночником, почти не давил, и жизнь была прекрасна. Совсем хорошо было бы закончить вечер с малышкой Памелой, но это уж по обстоятельствам… Тут Кеннеди вспомнил, что его гость – телепат, и несколько смутился. Но быстро успокоился – в конце концов, Чарльзу, в силу специфики его дара, наверняка приходится хранить множество чужих секретов. Одним больше, одним меньше…       Он был совершенно прав – Чарльз не собирался ни обсуждать то, что прочёл в чужой голове, ни возмущаться. Если президент скрывает свои болезни от окружающих, то всё, что Чарльз может сделать, это держать язык за зубами. Даже если думает, что состояние здоровья главы государства – не личное дело Джона Кеннеди, потому что может сказаться на делах. У Чарльза, во-первых, нет права высказываться, он не врач, а во-вторых – все недостатки Кеннеди сейчас меркли перед одним несомненным достоинством: он был готов искать компромисс с мутантами. И если Джон Кеннеди, имея такую замечательную жену, изменяет ей с её же пресс-секретарём, и не только с ней – это тоже совершенно не его, Чарльза, дело. Да и сама Жаклин – не невинная жертва обмана, она всё знает и понимает, она готова платить свою цену за право быть Первой Леди, и уж точно не скажет спасибо за попытку влезть в её семейную жизнь.       Что поделаешь, когда видишь людей изнутри, поневоле либо возненавидишь их, либо станешь очень терпим к чужим слабостям и недостаткам. Сам Чарльз, в конце концов, тоже отнюдь не свят.       После ужина и ухода жены с детьми Кеннеди не торопился отпускать гостя, заведя на этот раз разговор о текущих делах. Он вдруг принялся расспрашивать Ксавьера об Эрике Леншерре и о том, как сам Чарльз рассматривает перспективы противостояния с его бывшим (или настоящим?) другом.       – Я всё-таки надеюсь, что нам удастся договориться. В конце концов, сейчас мы намереваемся сделать практически то же самое, что и он, только без войны.       – Не знаю, не знаю, – с сомнением протянул президент. – Он ведь собирался создать своё, совершенно независимое государственное образование, так? Люди не отказываются так просто от мечты о власти. Не думаю, что мутанты сильно от них отличаются в этом отношении.       – Для Эрика власть – инструмент для достижения целей.       – Для меня – тоже, – с усмешкой отозвался Кеннеди. – Но я готов за неё побороться – потому что не уверен, что кто-то другой сможет достигнуть той же цели так же хорошо, как и я. И думаю, что не ошибусь, если предположу, что и вы откажетесь, если вам сейчас предложат взвалить работу по интеграции мутантов в людское общество на чужие плечи.       Чарльз развёл руками, понимая, что спорить не приходится.       – А если уж пытаешься оторвать целый кусок от страны, в которой живёшь, то намерения у тебя должны быть достаточно серьёзными, чтобы не доверять столь важное дело другим.       – Сомневаюсь, что Эрик считает себя гражданином Америки. Он космополит, судя по всему. Но оцените, он решил оторвать северо-западный, самый безлюдный угол на нашей карте.       – Не считая штатов Вашингтон и Орегон.       – Им просто не повезло находиться в окружении менее населённых.       Кеннеди хмыкнул.       – Наши подводники обшаривают береговую полосу в районе Сиэтла, – сообщил он. – Но вашего склада радиоактивных отходов до сих пор не нашли.       – У меня есть знакомый мутант, умеющий чувствовать металл на расстоянии, – поколебавшись, признался Чарльз. – Правда, мы не проверяли, насколько далеко простирается его способность. В любом случае, этот мутант несовершеннолетний, так что даже будь у меня возможность сейчас с ним связаться, я не стал бы его привлекать, не получив стопроцентной гарантии его безопасности.       – А сколько ему лет, этому вашему мутанту?       – Тринадцать.       – Тринадцать… – Кеннеди помолчал. – Мне было тринадцать, когда впервые проявился мой дар. И чего я только не передумал, когда мебель вокруг меня сама собой начинала ходить ходуном, а оконные стёкла трескаться, а иногда даже лопаться! Додумался даже до того, что в меня вселился бес, и я одержим.       – Мне было девять, когда я услышал голоса в своей голове, – медленно произнёс Чарльз. Слова Кеннеди что-то подтолкнули в его памяти, и новый кусочек мозаики встал на место. – Прошло довольно много времени, прежде чем я понял, что эти голоса – порождение не моей головы, а чужих. Так что… очень хорошо вас понимаю.       – Да, наш дар – далеко не всегда благо, верно? Что бы там ни думали глупцы вроде Крида, орущие, будто мы хотим их всех поработить, этот дар у нас многое отнимает, но практически ничего не даёт. Ни ума, ни здоровья… ничего. Мне он едва не стоил возможности вести нормальную жизнь. Меня как раз в то время отдали в католическую школу, но большую часть учебного года я провёл в больничной палате, пока не научился контролировать свои способности. К счастью, моя изоляция не вызвала подозрений – я и раньше много болел… Один-единственный раз, когда я смог воспользоваться телекинезом во благо, случился во время войны, когда тот эсминец протаранил наш катер, – Кеннеди тронул галстук, и Чарльз только теперь обратил внимание, что булавка на нём выполнена в виде торпедного катера. – Тогда я смог спасти себя и своих товарищей. Один-единственный раз за всю жизнь.       Он снова смолк, искоса поглядывая на Чарльза.       – Вы ведь поняли, что я солгал, когда сказал, что других мутантов, кроме меня, в нашей семье не было?       – Понял, – кивнул Чарльз.       – У нас ведь была ещё одна сестра, Розмари… Собственно, она и сейчас есть… Но в каком-то смысле уже нет. Она могла управлять электричеством – не настолько, к счастью, чтобы пускать молнии из рук, но электроприборы и лампочки вокруг неё постоянно сгорали. Хотя «управлять» тут не самое подходящее слово, она так и не научилась контролировать свой дар. Она и собой-то управляла с изрядным трудом.       – Она была умственно отсталой?       – Именно. Как мы ни бились, а преодолеть её отставание от других так и не смогли. Хотя почему я говорю «мы», я-то что, несколько раз её на танцы сводил, и всё. Бились наши родители, особенно мать. В то время казалось, что Розмари как-то сможет вписаться в общество, ну подумаешь, звёзд с неба не хватает, читает и пишет с трудом, для многих это не порок. Зато очень мягкая и милая. Но после двадцати в неё словно бес вселился. Начались побеги, ссоры. В конце концов… Кеннеди запнулся и закусил губу.       – В конце концов отец решил, что ей надо сделать лоботомию, – решительно закончил он. – Врачи уверили, что это поможет справиться с перепадами её настроения. Вот только после этого она окончательно стала инвалидом, даже сама себя обслужить не может. Мать была в ярости, что отец предпринял такой шаг, даже не посоветовавшись с ней, но что она могла поделать? Вот так и получилось, что той Розмари уже нет, хотя она вроде как жива и даже физически здорова. Не знаю, что там теперь с перегорающими лампочками.       – Так вы с ней с тех пор ни разу не виделись? – спросил потрясённый Чарльз.       – Мы обеспечили ей хороший уход, – Кеннеди пожал плечами. – Мать и Юнис навещают её время от времени. Больше ей ничем помочь невозможно.       Он замолчал, раскуривая сигару. Чарльз тоже молчал. Перед его мысленным взором мелькали те же картинки, что только что появились в памяти Кеннеди: миловидная, даже красивая девушка, ласковая дочь и сестра, огорчающаяся из-за своего отличия от других и не способная понять, в чём же это отличие заключается… Сейчас она ведёт жизнь вынужденной затворницы, и кто знает, что творится у неё на душе, на искалеченной душе ребёнка, жертве стремления своего отца непременно сделать дочь удобной. Семья просто… забыла о ней.       Кеннеди выпустил клуб ароматного дыма и внимательно посмотрел на Чарльза. «Осуждаете?» – хотел спросить он. И не спросил. Потому что как бы Чарльз не ответил, кому-то из них пришлось бы оправдываться – либо за бесчувствие к сестре, либо за осуждающее молчание. И Чарльз, несмотря ни на что, не мог не отдать должное такту собеседника.       – И вот с такой наследственностью мы продолжаем плодиться и размножаться, – вместо этого сказал Кеннеди. – Наша традиция, против которой не пойдёшь – чем больше детей, тем лучше. У Роберта этим летом родился уже восьмой ребёнок, и, помоги им с Этель Бог, кажется, они не собираются останавливаться на достигнутом. У меня самого двое… или трое, если считать Патрика… и если б не мои болячки, могло бы быть больше.       Он грустно улыбнулся, испытывая настоящую нежность при мысли о детях.       – Всё-таки Джеки ангел, – подытожил он, – не могу не признать, как мне с ней повезло.       С последним Чарльз с готовностью согласился.       Лэнгли за время отсутствия Чарльза ничуть не изменился. Всё те же безликие коридоры и похожие кабинеты со снующими туда-сюда деловитыми людьми в строгих, преимущественно тёмных костюмах. Наверное, место работы так действовало – о какой бы ерунде ни думали работники ЦРУ, вид у них всегда был такой, словно они прямо сейчас решают проблемы государственного масштаба. Различие было в том, что на этот раз, чтобы попасть к Церебро, не нужно было выходить на лужайку и подниматься в металлическую башенку. Наоборот, пришлось спуститься в обширное подземелье. Антенны были выведены наружу, а вот шлем и пульт управления при воссоздании прибора сочли за благо на этот раз упрятать под землю.       Что ж, едва ли это помешает работе, думал Чарльз, примериваясь к шлему. Кое-что при воссоздании даже усовершенствовали – шлем больше не напоминал миску для супа, он плотнее облегал голову, и к тому же его больше не держала спускающаяся с потолка металлическая лапа. Теперь, снимая, его нужно было вешать на специальную подставку, и жгут проводов, тянущийся от макушки к пульту, слегка напоминал рыцарский плюмаж.       Накануне Чарльз прошёл медицинское обследование, выявившее, что в целом он здоров, если не считать последствий черепно-мозговой травмы. Насчёт последней доктор повздыхал, выписал таблетки и обрадовал известием, что головные боли могут остаться до конца жизни, а потому Чарльзу крайне желательно не перенапрягаться и не пить ничего крепче кока-колы. Поколебавшись, Чарльз всё-таки решился задать тревоживший его вопрос, хотя и сознавал, что едва ли доктор, никогда раньше не имевший дело с телепатами, сможет дать на него исчерпывающий ответ:       – Скажите, а как насчёт телепатической деятельности? Я собираюсь опробовать прибор, который усилит мой дар. Как вы думаете, это не причинит мне вреда?       – Ну-у… – задумался врач. – Вы ведь практикуете телепатию с детства?       – Да, с девяти лет.       – Тогда, полагаю, для вашего мозга это занятие так же привычно и естественно, как обработка слуховой и зрительной информации. Так что рекомендации будут те же: занимайтесь, но не переусердствуйте. И если почувствуете себя хуже, прекращайте.       И вот теперь Чарльз стоял здесь, наблюдая за суетой техников, заканчивавших последние приготовления перед сеансом, и чувствовал, как новые воспоминания о прошлом занимают своё место в его голове так легко и естественно, словно никогда её и не покидали. Казалось, что всё было только вчера. Помнится, во время первого испытания Церебро на себе у него не было никакой тревоги, хотя перед ним был совершенно непонятный, несмотря на все объяснения Хэнка, прибор, и никто не мог сказать, как он себя поведёт. Но все зловещие намёки Эрика пропали втуне: Чарльзом владели любопытство и азарт исследователя, а также нетерпение сродни тому, что испытываешь накануне Рождества, когда подарки уже лежат под ёлкой, но открывать их ещё рано. Возможность увеличить свои и без того неслабые способности – шутка ли? Боже, как же молод и беспечен он был тогда, как же самоуверен и неосторожен! Неужели с тех пор прошло всего лишь около полутора лет?       – Готово, мистер Ксавьер, – с почтительностью, продиктованной скорее опаской, чем уважением, окликнул его один из техников. Чарльз кивнул и поднялся на небольшой круглый помост в центре зала. Осторожно взял в руки шлем и надел его на голову. Стоявший напротив него Гайрич, бог знает зачем настоявший на своём присутствии, нахмурился и сложил руки на груди. Чарльз кивнул техникам и прикрыл глаза, готовясь к началу. Защёлкали тумблеры, вспыхнули лампочки. И Чарльз провалился куда-то в бормочущую, заполненную чужими мыслями и чувствами пустоту.       Но ощущение падения, сродни тому, что испытываешь в тронувшемся вниз лифте, было недолгим, перейдя в ощущение полёта. Чарльз нёсся вперёд, стремительный и невесомый, а вокруг него колыхалось море звёзд – сияющих людских разумов. Или это разумы неслись сквозь него. Их были миллионы, звёздное море простиралось вокруг, насколько хватало глаз, и дальше, за пределами видимости. Как найти среди них одну-единственную нужную звезду? Как выглядят мысли Эрика?       Надо отфильтровать, подумал Чарльз. Если удастся сосредоточиться только на мутантах, станет легче. Он уже делал такое раньше: сосредотачивался на нужном ему сознании, отсекая мысли случайных людей. И сейчас это удалось ему с лёгкостью, даже несколько его удивившей. Вспыхивавшие иным цветом звёздочки мутантских сознаний стали ярче, в то время как все остальные померкли. Звёздное море поредело, вокруг стало темнее. И всё равно их оставалось головокружительно много.       В свои прошлые разы он искал наугад – ему было всё равно, какой мутант найдётся, лишь бы подходил по возрасту. Теперь же задача усложнилась многократно, а может и вовсе стала невыполнимой. Но Чарльз не спешил отчаиваться. Он скользил по этому бескрайнему звёздному океану, чутко прислушиваясь, как всегда, когда хотел найти конкретного человека, хотя никогда ещё этот человек не находился дальше соседней комнаты. Его полёт, казалось, не имел определённой цели… но спустя какое-то время один из огоньков впереди стал ярче. Он рос по мере того, как Чарльз приближался к нему, и бормотание остальных голосов стало тише, сменяясь течением мыслей одного-единственного мутанта. Это он, не без трепета понял Чарльз, это Эрик. Церебро сработало безупречно, и Чарльза притянуло к нужному ему сознанию как магнитом. Да, он ни разу не слышал мыслей Эрика с тех пор, как очнулся от комы, но никому другому они принадлежать не могли. Эта сдерживаемая сила, и затаённая привычная горечь, уверенность, и злость, и упрямство…       Иногда Чарльз жалел, что на свете не существует телепатических зеркал. Что он мог бы увидеть, если б взглянул со стороны на себя самого?       Темнота начала рассеиваться, явив внутреннему взору Чарльза не только мысли Эрика, но и окружающую его обстановку. Он сейчас много южнее меня, понял Чарльз, но всё же не в другом полушарии. И даже не в Мексике. По-южному стремительные сумерки погрузили дом, где сейчас находился Леншерр, в темноту, и в комнате горел уютный торшер. Эрик что-то читал, сидя под ним, и Чарльз с любопытством прислушался к эху отдающихся в его сознании книжных слов. «Охотники за Линкольном», надо же, любопытно, чего Эрика повело на фантастику?       «Здравствуй, друг мой».       Чарльз постарался сделать своё прикосновение как можно более мягким – он ещё плохо представлял истинные возможности Церебро, и ему не хотелось сделать больно или напугать. Эрик тут же вскинул голову, напрягшись, словно охотничий пёс. Первой его мыслью было «Эмма», хотя Эрик сразу же понял, что это не она.       – Чарльз?! – всё ещё не очень веря себе, прошептал он.       «Да, это я. Рад тебя видеть».       – Ты вернул свою телепатию?       «Как видишь», – Чарльз невольно улыбнулся.       – Где ты? Здесь?       «Нет, я далеко от тебя. Я говорю с тобой при помощи Церебро. Помнишь, что это такое?»       Эрик помнил. И что это такое, и как использовалось, и где располагалось.       – С тобой всё в порядке?       «В полном. Не беспокойся, меня не схватили и не принуждают, ни силой, ни угрозами. Всё не так страшно, Эрик… я нашёл способ договориться».       Эрик молчал. Вихрь мыслей, взметнувшийся в его голове, можно было описать двумя словами: Чарльз продался.       «Это не так, Эрик. Я пытаюсь добиться изменения политики в отношении мутантов, и для этого заручился поддержкой президента. Кеннеди уже подписал первые указы, смягчающие положение мутантов, и теперь мы вместе разрабатываем программу на будущее. Мутантов выпустят из лагерей, они смогут жить среди людей, или отдельно, как захотят сами, пользуясь всеми гражданскими правами и свободами. Без войны. Эрик, я прошу тебя. У меня есть хороший план, и он воплощается. Пожалуйста, откажись от своего».       – Что ты знаешь о моих планах, Чарльз?       «Всё», – не стал лукавить телепат.       Эрик откинулся на спинку кресла. Он понимал, что несправедлив к Чарльзу, понимал, что тот действительно хочет как лучше, понимал, что Чарльз и не мог одобрить его плана – собственно, из-за того Эрик и старался скрыть от него всё что можно и что нельзя… Беда была в том, что Эрик заведомо не верил, что из стараний Чарльза что-то получится.       – И что взамен, Чарльз? – Леншерр прикрыл глаза – так было проще разговаривать с невидимым собеседником. – Что люди хотят получить от нас за эту великую милость?       «Взамен… Все молодые мутанты будут учиться владеть своими способностями в специальных учебных заведениях, чтобы ненароком не повредить кому-нибудь. Мы все становимся военнообязанными, что, впрочем, не значит, что нас обязательно призовут. Да и армия – не единственный вариант, нас могут задействовать в спецслужбах, полиции, службе спасения… И ещё будет создан специальный орган, занимающийся правонарушителями-мутантами».       – И это всё?       «Всё».       – Сладко поёт наш президент. Ты ему веришь, Чарльз?       «Я телепат, Эрик. Я умею отличать правду от лжи».       – Ладно, предположим, что Кеннеди действительно откуда-то наскрёб в себе прежде отсутствовавшую у него храбрость. Но ему осталось лишь чуть больше года, Чарльз. Даже если ему позволят развернуться к нам лицом, его преемник немедленно вернёт всё на круги своя. Так что это – не более чем отсрочка.       «Кеннеди намерен баллотироваться на второй срок».       – Если он действительно начнёт заигрывать с мутантами, его не переизберут.       «Ты пессимист, друг мой».       – Зато ты оптимистичен сверх меры. Нет, Чарльз. Иди, если хочешь, своим путём, а я пойду своим. И когда ты убедишься, насколько мало тебе благодарны люди, которых ты готов так самоотверженно защищать, – что ж, зови. Если смогу, помогу.       Эрик открыл глаза и решительно встал. Он никогда не убирал его далеко – трофейный шлем, изделие неведомых ему русских учёных, уже однажды сослужившее ему хорошую службу.       «Эрик, пожалуйста, послушай меня!» – взмолился Чарльз, но Эрик полагал, что они оба уже сказали вполне достаточно. Решение было принято, а он очень редко менял свои решения. Можно сказать, что никогда не менял.       – Прости, Чарльз.       Шлем опустился на голову Леншерра, и комната с торшером померкла. Чарльз снова остался один среди безбрежного океана со звёздами, которых теперь стало на одну меньше. Пустота вокруг него вдруг неприятно напомнила время, проведённое в коме. Можно было попытаться отыскать Хэнка и Рейвен, которые, скорее всего, тоже были где-то неподалёку, но на это не осталось ни сил, ни желания. Чарльз усилием воли прервал сеанс, подал знак техникам, чтобы они отключили питание, и стащил с головы шлем, чувствуя почему-то невероятную усталость.       – Ну, как? – спросил наблюдавший за ним Гайрич. – Успешно?       – И да, и нет, – Чарльз вздохнул. – У меня получилось найти Эрика и установить с ним контакт. Но договориться нам не удалось.       – Что ж, это было ожидаемо. Чёрного кобеля не отмоешь добела.       Чарльз поморщился, вспомнив последние мысли, мелькнувшие в голове у Эрика перед тем, как шлем разорвал связь между ними.       – И ещё одно. Боюсь, что я невольно форсировал события. Теперь, когда Эрик знает, что мне известно о его намерениях, он не станет дальше тянуть. Всё случится в ближайшие несколько дней.       – Вот как? – Чарльз думал, что Гайрич разозлится, но тот парадоксальным образом испытал едва ли не радость. Ожидание опасности выматывало его больше, чем сама опасность. – А скажите-ка мне, Ксавьер, вы ведь и раньше с помощью этого вашего Церебро искали мутантов?       – Именно так.       – Значит, вы смогли определить, где сейчас находится Леншерр?       – Самописец работал? – спросил Чарльз, и они оба посмотрели на неподвижную, девственно чистую ленту бумаги.       – Нет, – сказал Гайрич. – Это мы, конечно, лоханулись.       – Тогда, – солгал Чарльз, – я ничем не могу вам помочь.