Под откос

      Наверное, всё началось с того, что Карла Йегер пришла в магазин с синяком под глазом.       Леви хорошо запомнил тот день: с утра пораньше соседский мальчишка разбил окно в его доме метким выстрелом из рогатки, но поймать паршивца и разузнать, кто он и кто родители, не удалось; пришлось брать отгул на полдня, благо работа ему позволяла, и вызывать стекольщика, а после зайти к Имир, чтобы купить каких-нибудь полуфабрикатов, так как поесть приготовить он не успел, и что-нибудь к чаю. Там Аккерман и заметил странную посетительницу.       Женщина привлекла внимание полицейского тем, что старалась ото всех держаться особняком, а после того, как здоровалась с кем-то, меняла свою замечательную улыбку на ровную линию высокомерно поджатых губ и отворачивалась с таким видом, будто ей все мешали. Это могло показаться простым лицемерием, но не для Аккермана, который на мелких кражах собаку съел.       — В курсе, что у тебя завёлся воришка? — шепнул он девушке-продавцу за кассой, стараясь не привлекать внимания посетителей.       На тот момент он жил здесь недавно и местных порядков узнать ещё не успел, поэтому ко всему вокруг относился спокойно, кроме моментов, когда бестолковая детвора ворошила его сад камней на заднем дворе.       — О ком ты? — спросила конопатая девушка так же тихо, сразу склонившись к нему через стол, а когда Аккерман кивнул головой в сторону подозрительной посетительницы, сразу стала серьёзной. — А, Карла? — посмотрев на неё украдкой, Имир поспешила отвести взгляд, чтобы не досаждать лишний раз. — Не обращай внимания, она всегда себя так ведёт после взбучки от Гриши. Он совсем больной вернулся, на всю голову отбитый, вот и колотит её почём зря.       Приглядевшись, Леви обнаружил у несчастной приличных размеров ссадину на скуле, почти незаметную под толстым слоем косметики. Но стоило Карле повернуться нетронутой стороной лица, она по всем признакам походила на человека, пытающегося что-то украсть: взгляд лихорадочно бегал от полки к полке и каждый раз виновато утекал, стоило кому-то из посетителей с ней поздороваться. Определённо, ей было ужасно стыдно за свой внешний вид, но, по глубокому убеждению Леви, стыдиться должна была не она, а подонок, что сотворил с ней такое.       И всё же соваться он не решился. И Имир его отговаривала, упирая на то, что подобное происходит нечасто, но много с кем, чтоб на такие вещи внимание обращать, а Карла его пошлёт с его помощью и будет права, да и сам он переключился на другие заботы и вскоре просто забыл.       А время спустя он встретил мальчишку Йегеров в парке достаточно далеко от дома. День был тяжёлый и длинный, Леви ужасно устал и хотел пройти мимо, да не сумел. Уж больно настырно пацан выводил сандалиями по асфальту призыв о помощи. Тогда-то Леви и вмешался в жизнь Йегеров в первый раз.       Мальчишка у них оказался довольно забавный: доверчивый, смелый и совершенно бесхитростный. А ещё у него был задорный смех, чудесным образом снимающий всю усталость, и легкомысленно вздёрнутый нос, который усиливал схожесть с матерью, делая её почти зеркальной.       Даже тот факт, что маленький Эрен напускал ему за шиворот слюней, пока Леви его нёс на спине до дома, не испортил первого впечатления. Таким Аккерман и запомнил мальчишку: огромными удивлёнными и удивительными глазами смотрящим на окружающий мир. Тем тревожнее было видеть эти глаза совершенно пустыми и выцветшими спустя несколько лет.       В тот вечер Леви курил на пороге, ломая глаза о газетные строчки в стремительно подступающих сумерках, но равномерный медленный звук приближающихся шагов заставил его отвлечься. Эрен похож был на маленькое привидение. Казалось, позволь Леви пройти ему мимо, он так и ушёл бы во тьму, постепенно сливаясь с ней, не оставляя следа. Сердце сжималось, и к горлу подкатывал ком при виде него. Леви сразу понял — что-то случилось. Он поманил мальчишку рукой и кивнул на пустое место рядом с собой. Эрена дважды просить не пришлось. Оставаясь таким же не то серьёзным, не то безразличным, он подошёл и уселся рядом. Вопреки какому-то смутному ожиданию Леви лицо мальчика при этом не исказилось болью, но и выражения своего совершенно не изменило. Он ни о чём не спрашивал и ничего не рассказывал, хотя по обыкновению своему был довольно болтлив и любопытен.       Просидев с ним в пустом молчании до черничных сумерек, Леви, наконец, спросил, чтобы хоть как-то начать разговор:       — Где все твои друзья?       Мальчик вместо ответа только пожал плечами.       — Гуляешь один?       Эрен кивнул.       — Не стоит гулять одному допоздна. Ты же знаешь, как мама волнуется, — попробовал Аккерман воззвать к его совести, но бесполезно — тот ничего не ответил.       Леви это всё начало раздражать. Казалось, пацан с ним сидит от нечего делать. А он не подписывался в няньки к чужому ребёнку, и к тому же прилично продрог. Йегеров отпрыск тоже, должно быть, замёрз порядочно, но почему-то Леви это не волновало, пока он не встал и не отпер дверь в дом.       Свет, пролившийся на маленькую сгорбленную спину, заставил мальчишку выпрямиться и обернуться, и Аккермана словно пришило к полу взглядом огромных от ужаса и отчаяния глаз.       «Не оставляй меня здесь одного, не покидай меня», — умоляли эти глаза. Леви не смог отказать им и снова кивнул, только уже в направлении гостиной.       Когда мальчик вошёл в дом, Леви осмотрел его исподтишка, но не нашёл ничего особенно подозрительно, разве только рубашка его была плотно заправлена в джинсы, хотя он обычно все верхние вещи носил навыпуск.       — Чаю? Или, может, чего-то посущественнее? — Леви почему-то очень хотелось быть радушным хозяином для своего маленького незваного гостя.       Эрен расшнуровал ботинки, снял их и аккуратно поставил недалеко от порога, заправив внутрь шнурки. Леви терпеливо ждал ответа, не дёргая, не поторапливая его, продолжая отталкивать от себя колючее чувство тревоги, которое всё равно никуда не девалось, а только каталось на дне живота, причиняя почти что болезненное беспокойство.       — М, — Эрен впервые за вечер слегка нахмурился, явно задумавшись над предложением. — А что на ужин?       После Леви вспоминал с блаженной улыбкой, как его сильно тогда возмутило желание Йегера выбрать из некоторых предложенных вариантов, он даже выругался про себя, но вслух не позволил себе и слова произнести.       — Рыба с овощами и суп с лапшой. Сладкого не припас, потому как гостей не ждал, — пояснил он, нисколько перед Эреном не оправдываясь, а давая понять, что тот слегка перегибает палку, но пацан намёка не понял в силу своей безоговорочной прямолинейности и непосредственности.       — Всё равно чай, — решительно выдохнул он, сел за кухонный стол и положил ещё по-детски нежные руки на скатерть. А Аккерман занялся приготовлением чая.       В процессе он вспомнил, что было бы очень неплохо поужинать самому, о чём совершенно забыл до этого. Но, поставив перед мальчишкой огромную кружку дымящегося напитка, а перед собой тарелку с аппетитно пахнущей едой, понял, что всё перепутал. От вида мелкого Йегера, глядящего на его ужин до смерти голодными глазами, аппетит у Леви испарился в мгновение ока. Тогда он одним движением легко переставил посуду и протянул мальчишке свою вилку.       Ел Эрен так, словно его с утра никто не кормил, что радости не добавляло само по себе, а в купе с неясным дурным состоянием мальчишки лишь укрепляло дрянное предчувствие. Чтобы хоть как-то прочистить себе мозги, Аккерман потянулся к шкафчику за спиной и достал оттуда пузатую бутылку коньяка с намерением добавить в крепкий чай одну-две чайные ложки. Но Эрен при виде бутылки напрягся и посмотрел на него такими глазами, что это прочистило мозг Аккерману почище дешёвого виски в баре у старика Пиксиса. Бутылка мгновенно была поставлена на своё место и больше не доставалась.       Случайно Леви заметил несколько точечных синяков на предплечье, будто Эрена кто-то силой удерживал за руку рядом, но никаких иных следов причинённого насилия заметно не было. И всё же подобная ситуация Аккермана давно уже не устраивала. Он стиснул руку в кулак и заскрипел зубами. Расспросить мальчишку о том, что случилось, он мог, но тот бы вряд ли ему ответил. Оставалось только гадать, куда делась Карла, которая вечно вступалась за сына.       — Хочешь, радио послушаем? — спросил он так неожиданно, что пацан перестал жевать.       — А можно? — в глубине глаз, по-прежнему настороженных, засияло столько затаённой радости, будто Леви предложил мальчишке взять и перенести рождественский сочельник на этот хоть и прохладный, но летний вечер.       — Конечно, можно, раз предлагаю.       — Круто! — невероятно обрадовался он, но доесть всё-таки не забыл, а после даже тарелку помыл за собой, проверив на скрип чистоту.       Они устроились на диване. Леви с ещё одной кружкой чая, а Эрен с его тёплым свитером на плечах. Одеяло нести Аккерман не решился, боялся спугнуть и лишиться доверия.       По вечерам обычно передавали радиопостановки литературных произведений, вот и на этот раз что-то разыгрывали по ролям. Кажется, это был сборник рассказов о пиратах, что было сейчас очень кстати. Эрен сидел с широко распахнутыми глазами, и казалось, слушал именно ими, а вовсе не ушами, как все остальные нормальные люди. И улыбался. И радовался. И боролся. И жил.       Леви был готов приглашать его в гости хоть каждый день — слушать с ним радиопостановки, давать ему книги взаймы, вести с ним беседы. Чтобы пацан видел хоть что-то помимо друзей-хулиганов и нездоровых семейных ценностей, стремился к чему-то и стал в итоге намного лучше родного отца. Леви никогда не решился бы ставить себя в пример, он не считал себя идеальным, но был совершенно точно уверен в том, что мог бы помочь младшему Йегеру с ориентиром и выбором будущего пути. А именно это его волновало больше всего, когда речь заходила об Эрене.       Почему Аккерман так стремился принять участие в жизни мальчишки, он, пожалуй, догадывался. Тот всегда казался ему чуть более хрупким, чуть более нежным, чем все остальные дети: ударь его посильнее, обидь его словом — сломается, не пережив жестокого обращения. Но, несмотря на его убеждения, Эрен выскакивал из дому каждое утро и носился по улицам вместе с другими ребятами, вопя, хохоча, упиваясь свободой летних каникул до вечера, и совершенно ничем не выказывал страха вернуться домой.       И всё-таки Леви уверен был, что с ним что-то не так. Не потому, что от Эрена шли какие-то волны, или он трясся, как заяц, нет-нет. Но однажды, опять-таки в магазинчике у Имир, он встретил мальчишку с отцом. Гриша был трезв, но недобр, видимо, мучился от похмелья, а Эрен… При нём, при отце, он вёл себя абсолютно иначе. И взгляд у него был другой, и движения, даже смех. Как у взрослого, по ошибке попавшего в тело ребёнка, или как у механической куклы. Это пугало и завораживало одновременно. И Леви достаточно долго не мог избавиться от образа пацана, сосущего леденец на палочке, пристально глядя ему в глаза. И пусть этот взгляд продлился не дольше пяти секунд, его оказалось достаточно, чтобы понять, во что превратится мальчишка, если его не выдернуть из ставшей привычной жизни.       Леви не любил вспоминать тот момент и с радостью позже затёр его воспоминаниями о следующей встрече с мальчиком. Эрен тогда сам пришёл и сел у него на пороге без приглашения, впрочем, Леви и не стал бы его прогонять. Они очень долго сидели молча, Спрингер успел проскочить мимо несколько раз и позвать сына Йегеров поиграть, но Эрен отмалчивался и только махал на него рукой, чтобы тот не мешал хозяину дома читать газету. А после, когда знойный вечер склонился к закату, вздохнул и заметил с тоской: «Как же у вас спокойно». Тогда Аккерман и ответил ему: «Можешь сюда приходить, когда тебе вздумается». И так завязалась их дружба.       В думах и воспоминаниях Леви не заметил, как Эрен, согревшись, начал поклёвывать носом, а потом и вовсе свесил голову на грудь. Улыбнувшись, мужчина положил на свои колени подушку и потянул мальчишку к себе, чтобы тот мог удобнее пристроиться. Но от прикосновения гладкого шёлка к щеке Эрен проснулся.       — Фу! Убери! — столкнул он подушку на пол.       Леви разозлился на это. Он не терпел капризы и настороженно относился к навязанной близости. Но пояснив себе самому, что это всего лишь сонный ребёнок, решил не читать лишний раз нотаций.       — Не дури, забери обратно, будет мягче спать, — назидательно произнёс он, поднимая с пола канареечно-жёлтого цвета думку с вышитым гладью фазаном и кисточками по бокам. Между прочим, сделанную его собственными руками. Когда-то неправдоподобно давно.       — Она холодная и гадкая, как лягушка, а ты тёплый.       Аргумент был весомый, Леви согласился, почти не обидевшись за одну из любимых вещей в своём доме, простив нахальному пацану бестактность. Зато совсем скоро мальчишка снова начал посапывать под звуки выстрелов и крики пиратов.       И Аккерман не смог удержаться. Он прикоснулся ладонью к его голове и тихонько погладил, жалея несчастное чадо, до которого дела по большому счёту не было никому никакого. Если бы Карла хоть капельку больше им дорожила, чем своим положением замужней женщины, она бы давно собрала манатки и умотала из этого городишки куда глаза глядят. Но она продолжала терпеть издевательства и побои пьянчуги-мужа, а заодно и жизнь Эрена превращала в ежедневную борьбу за существование. Это было неправильно. Это было нечестно по отношению к мальчику, у которого даже не спрашивали, как он сам хочет жить.       Но, как бы то ни было, Аккерман не имел никакого права вмешиваться в их семейные дрязги. Пока не стряслось ничего криминального, это была не его территория. И Эрену лучше было бы засыпать в своей комнате, а не на коленях у гостеприимного соседа. Время уже было позднее. Гимн США отыграл и волна замолчала. Только часы на вечном посту продолжали считать утекающие мгновения.       — Эрен, Эрен, — Леви осторожно потрогал мальчишку за ухо. — Пора просыпаться, мама и впрямь волноваться будет.       — Не будет, — сонно ответил тот.       — Конечно, будет. Разве можно не волноваться за собственное дитя?       — Её больше нет.       Эти слова прозвучали настолько безэмоционально, что Аккерман сперва даже не понял, шутят над ним или нет. Он ждал хоть какого-то опровержения новости, но время текло, а его так и не было, и, обессилев от ожидания, Леви откинулся на спинку дивана, точно его придавило значимостью свершившегося.       — Как это… нет? — только и мог он спросить.       — Вчера забрали в больницу. А сегодня звонили, сказали, что умерла. С ними отец разговаривал. Он мне сказал… — и мальчик запнулся на полуслове.       Стрелка часов монотонно стучала по струнам натянутых нервов, извлекая на свет кривой, раздражающий септаккорд.       — Что он сказал?       Вопрос утонул в тишине. Эрен ничего не ответил, но, кажется, начал плакать.       Леви, погружённый в тяжёлые мысли, продолжал механически перебирать его волосы, пока не наткнулся на слипшуюся и засохшую прядь где-то за ухом. Он хотел растереть её между пальцев и растрепать, очищая, но замер, сражённый страшной догадкой:       — В чём твои волосы, Эрен? — спросил Аккерман как можно добрее, но тон этот мальчик воспринял по-своему.       Леви почувствовал, как ребёнок у него на коленях весь сжался, словно зверь, готовящийся отпрыгнуть и обороняться, сражаясь за жизнь свою до последнего. Но поняв, что с ним ничего плохого делать не собирались, маленький Эрен сжал запястье мужчины, чтобы отвести руку и посмотреть ему прямо в глаза. Взгляд был затравленный, дикий, болезненный и несчастный. Хотелось крушить и ломать всё вокруг от злости, глядя в эти глаза. Но Аккерман, несмотря на весь ужас происходящего, продолжал сохранять видимое спокойствие.       «Вонючий ублюдок, чтоб ему вечно гореть в аду за такое!» — гремело внутри.       — Всё хорошо, — произнёс он уверенно, продолжая спокойно смотреть в перепуганные глазищи и гладить пальцами голову. — Всё хорошо, Эрен. Не беспокойся, я всё улажу, — а когда мальчишка всхлипнул и отпустил руку, Леви потрепал его по волосам, доказывая, что одной проблемой у них стало меньше.       Был третий час ночи, когда мужчина поднялся, осторожно снял с себя мальчика и уложил на диване, накрыв тёплым пледом. А спустя ещё двадцать минут ненадолго вышел из дома.       Эрен проснулся ближе к четырём утра. Он сел, огляделся. На улице таяли сумерки. В тёплом серо-коричневом сумраке ровно тикала стрелка часов, завершила круг и пошла на второй. Радиоприёмник не горел подсветкой. Скорее всего, мистер Леви его выключил, когда ушёл ночью куда-то. А, кстати, куда он пошёл?       Мальчик спустил обе ноги на жесткий шершавый ковёр и направился в кухню. Ему захотелось попить, заодно посмотреть, не там ли скрывается мистер Леви. И действительно, он находился здесь: сидел за столом, но вместо здорового завтрака перед ним стояла огромная пепельница, наполненная окурками, и белая кружка с, должно быть, остывшим чаем. Услышав его шаги и словно очнувшись от дремоты, мистер Леви повернулся к нему и заговорил, глядя прямо в глаза, пришивая к нему воспалённым усталым взглядом каждое слово, чтоб ни одно не смогло потеряться или забыться в пути.       — Хорошо, что проснулся сам, — сказал он и затянулся, скривив недовольно лицо от лезущего в глаза дыма. — Послушай внимательно: ты возвращаешься в дом. Возвращаешься в дом, и без разговоров, — добавил, заметив, как мальчик немного попятился в сторону, выражая тем своё нежелание. — Обязательно кругом, через кухонную дверь, и так, чтобы больше тебя никто не заметил. Запомнил, что я сказал? Это очень важно. Чтобы тебя никто не заметил, — он вновь затянулся и выпустил дым. — У двери разуешься до носков, чтобы не оставлять грязь на кухне. Ботинки почистишь в раковине на втором этаже, но так, чтобы не замочить целиком, а после оботрёшь раковину тряпкой, чтобы убрать песок и траву. До блеска чистить не надо, запомни. Это привлечёт лишнее внимание, — Эрен прикрыл глаза, чтобы запечатлеть в памяти, как мистер Леви затягивается тяжёлым дымом. — Потом ты переоденешься в то, в чём обычно спишь, спустишься, уберёшь обувь в шкафчик, зайдёшь в гостиную и позвонишь в полицию. Главные условия. В гостиную ты должен попасть не раньше, чем разберёшься с обувью и одеждой — это раз. И если тебя будут спрашивать, кто угодно: ты провёл ночь в своём доме и никуда, запомни, никуда оттуда не выходил. Это второе условие. Тебя кто-то видел, когда ты ко мне сворачивал? — вдруг спохватился он, впившись почти обезумевшими глазами в мальчишку. — Вспоминай!       — Нет. Никого не было, — покачал головой.       — Точно? — прищурился, словно пытаясь залезть к нему в голову силой мысли.       Эрен всего на секунду задумался.       — Точно, — кивнул и вздохнул, когда обожжённые дымом глаза отпустили его ни на что не годное тело.       Отец так всегда говорил, что он ни на что не годен. Интересно, что он сказал бы теперь.       Вновь затянувшись, мистер Леви потёр напряжённый лоб прямо над переносицей.       — Никто никогда не должен узнать, что тебя ночью в доме не было, — заговорил он снова. — Если начнут докапываться, скажешь, что в дом приходил какой-то мужчина, но в лицо ты его не видел, а ещё слышал странный шум, испугался и потому до утра не спускался вниз. Всё понял?       Эрен постоял недолго молча, а потом кивнул.       — Чтобы тебя никто не заметил, — вкрадчиво повторил Аккерман и сделал большой глоток из кружки.       — Я понял.       Часы в гостиной отбили ровно четыре утра.       — Мистер Леви, — обратился Эрен почти шёпотом.       — Что?       — А что будет дальше?       — Дальше?       Мальчику стало не по себе от кривой ухмылки, но почти сразу лицо Аккермана приобрело столь угрюмое выражение, что он начал походить на старика.       — Посмотрим. Но если ты сделаешь так, как я тебе сказал, больше тебя никто никогда не тронет. Понял меня?       — Я понял вас, сэр, — кивнул с готовностью Эрен.       Он постоял на месте и вдруг, точно сорвавшись, кинулся и порывисто обнял мужчину за шею, прижимаясь что было сил к плечу головой, а ногами к бедру.       У Аккермана в руке дрогнула сигарета.       — Иди домой, — произнёс он как можно жёстче, чтобы не выдать смятения чувств и собственного малодушного страха перед неясным будущим. — Иди же!       — Угу, — закивал ему Эрен и меньше чем через минуту вышел из дома.       Идти закоулками так, чтобы никто не заметил, было непросто и очень страшно, но он с этим справился. Справился и с замком задней двери, что не сразу поддался дрожащим рукам, скинул ботинки, стряхнул с них лишнюю землю и быстро подмёл на пороге, чтобы никто не подумал, что он заходил через эту дверь.       В доме стояла колючая тишина. Затягивала в себя, как в трясину, туда, где в липкой, противной и дурно пахнущей гуще лежал его мёртвый отец. Он просто знал это. Так же, как знал, что ему надо всё сделать правильно. И тогда его точно никто не тронет.       Сцепив зубы и крепко сжав смотанные в ладони шнурки ботинок, короткими и совершенно невесомыми шагами мальчик прошёл вдоль по кухне и, завернув за угол, пятясь, поднялся по лестнице на второй этаж, к своей комнате. Мысль о том, что отец, весь в крови, встанет с кресла и двинется прямо за ним, не давала покоя. От неё пересохло во рту и сдавило горло. Но Эрен гнал её от себя всеми силами.       Он — выше этого страха, выше тупых предрассудков и угрызений совести. А папа? Папа с войны не вернулся. С войны вернулся голодный зверь. И зверь этот медленно и методично уничтожал его мать и его самого. Но Эрен его победил. Хитростью, ловкостью, силой, укутанной в слабость и неуклюжесть, как в ватное одеяло. Мать говорила: «Себя береги», вот он и берёг. Только теперь она где? А он? И что его дальше ждёт? А мистера Леви?       Эрен сильнее сжал челюсти, не позволяя рыданиям вырваться на свободу, шмыгнул носом и перевёл взгляд с собственного отражения на ботинок в руке. Слишком плохо. Он совершенно не думает о задании.       Тряпкой нельзя отмывать — будет мокрая, выкинуть некуда, лишний вопрос. Отмотав туалетной бумаги побольше, Эрен очистил швы от песка на одном и втором ботинке так, как его заставлял каждый день отец, но старался немного слабее. У него появился отличный план. Мистеру Леви он должен был понравиться.       Эрен всё сделает, как ему было сказано, но если полиция обнаружит его спокойным, без тени страха и жалости к собственному отцу, он погорит на этом. Нет, они с мистером Леви погорят. Нужны настоящие, неподдельные слёзы. И настоящая боль. А для боли нужна причина — не вычищенные как следует ботинки. Он сделает это, он сможет. Чтобы никто больше… Чтобы никто! А мистер Леви им будет гордиться. Он единственный, кроме мамы, кому не плевать. Тёмная тень из тёмного сквера.       Эрен едва прыснул смехом, но тут же зажал себе рот.       Не время, не время для радости. Рано ещё. Потом, когда всё закончится, он снова будет смеяться. Они вдвоём посмеются.       Спустив в унитаз испачканную бумагу и смыв со стенок раковины песок и землю ладонями, Эрен выключил воду и ещё раз взглянул сам себе в глаза. Ему было дико страшно. Страх перед болью всегда был чудовищным. Именно из-за него мальчишка согласен был делать противные вещи и слушать в свой адрес скабрезности от отца. Эта же боль должна была стать расплатой за избавление от прежней жизни. За всё в этой жизни надо платить — простую истину Эрен запомнил в свои восемь лет отлично. И он был готов заплатить. В самый последний раз. Больше будет не надо. Он сможет. Он сделает это. Разбить пальцы это так просто. Сколько раз он разбивал колени и не хромал после этого. А руки — совсем ерунда. Мистер Леви им будет гордиться.       Положив пальцы правой руки на бортик, Эрен занёс один из ботинков с тяжёлой подошвой, подкованной металлической набойкой, над головой.       Это не страшно. Не страшно. И совершенно не больно. Он сможет. Он сможет.       Удар. И он подавился отчаянным криком.       В ушах зазвенело, боль обожгла изнутри, тяжёлой густой волной поднялась прямо к горлу и выплеснула на свет божий остатки позднего ужина. Эрен едва успел наклониться над унитазом. Выблевав всё, что смог, но оттёрся, умылся, резко схватил расчёску и расчесал слипшийся клок над ухом. «Никто не должен узнать. Никто не должен узнать», — повторял он себе, вытирая ванную левой рукой, стараясь не обращать внимания на разрастающуюся, ноющую, выкручивающую боль, застилающую туманом всё, что он видел.       Сможет. Он сможет. Он сделает это. Он сделает.       Но в какой-то момент потерял равновесие и упал.       «Надо взять только один», — приказывал он себе, почти не имея больше ни сил, ни воли к победе.       Больно. Ему было очень больно. Пальцы стремительно налились отёком и стали толстыми, как сосиски. Два. Нет, всё же три. Что это? Перелом? Вот он дурак, смеялся тогда над Кирштайном, когда тот ударился пальцем о тумбочку и проходил в идиотском гипсе около месяца. Как он вообще это выдержал? Всю эту боль. Но Эрен сильнее Кирштайна! Он сможет!       Стараясь не навернуться с лестницы, мальчик на заднице сполз по ступенькам. От запаха крови его снова вырвало желчью.       Поставив ботинок в галошницу, он постоял, тупо глядя на обувь, на мамины туфли, на папины башмаки. И босоножки, и мамин плащ, висевший на вешалке, и её элегантный зонт, стоящий в сушилке. Больше он ей не пригодится. Больше Эрен её не увидит.       — Мамочка, — тихо позвал он, но голос его утонул в топи, пахнущей кровью. — Папочка? — медленно повернувшись, мальчик уставился на человека, сидящего в кресле без признаков жизни. Кровь разлилась у него под ногами густой тёмной лужей.       Эрен шагнул к телефонному столику и поднял трубку.       — Оператор? Соедините с полицией…       День, превратившийся в тошную пытку, кажется, наконец-то заканчивался.       Копы обшарили весь его дом. Мистер Леви там присутствовал, но ни одним своим взглядом не выдал их договорённости, лишь поздоровался с Эреном и расспросил, что случилось. Был недоволен, увидев лангету, отправил немедленно в травмпункт. Эрен не видел, как увозили отца.       После больницы его отвезли в участок, где он ещё раз дал показания под протокол. Начальник мистера Леви постоянно кричал, говорил, что показания сопляка ничего не значат, что он мог всё выдумать или его запугали. Но Эрен упорно гнул свою линию — был кто-то в доме, не видел, не знаю. Отец разозлился, ударил ботинком по руке, поэтому не раздевался, а спать лёг в чём был. Проснулся, когда всё закончилось.       — Почему тогда тебя никто не тронул? — брызнул слюной офицер прямо ему под глаз.       — Найдите его и спросите. Мне почём знать? — огрызнулся мальчишка, демонстративно утираясь.       За день ему уже пару десятков раз задали этот вопрос, и, несмотря на успокоительные и обезболивающие, нервы тянуло от боли. Но после такого ответа допрос был окончен, и мистер Леви вышел за дверь с этим толстым и неприятным типом, имени которого Эрен так и не смог запомнить.       А приблизительно через час Аккерман, недовольный до чёртиков, вывел его на улицу, держа почти что за шиворот и, открыв дверь машины, кивнул внутрь салона. Эрен послушно уселся на заднем сидении и всю дорогу смотрел на мужчину в зеркало на лобовом стекле.       Но когда они ехали мимо дома, оцепленного по периметру лентой, он даже глаза зажмурил, боясь смотреть на знакомый газон и крыльцо, где ещё только позавчера они запускали с мамой воздушного змея.       — Приехали.       Он не заметил, как автомобиль затормозил напротив въезда в гараж.       — Слышал, что я сказал? Выходи, — голос у мистера Леви был совсем не такой, как всегда. Он был холодный, чужой, от него становилось больно. И боль эта Эрену показалась сильнее боли в руке. Сильнее всей пережитой им боли и унижений, что он претерпел от отца. Она была столь же сильна, как боль от потери матери.       — Простите меня, пожалуйста, — прошелестел мальчик и замолчал, когда его насквозь пронзила острая спица взгляда.       — Ты на черта себе руку сломал?       — Мистер Леви! Они могли на меня подумать! — зашептал Эрен громко, на весь салон, широко растопырив глаза. — Я же бойскаут! Нас учат работать с ножом!       — Думал, что я тебя брошу? Думал, свалю на тебя?       — Это и так сделал я, — процедил он сквозь зубы.       — Как бы не так, Эрен. Всё, что ты сделал, так это сыграл. И сыграл замечательно, можешь собою гордиться, — рука, внезапно схватившая за грудки, потянула вперёд. Мистер Леви оказался так близко, что Эрену стало заметно, как сильно осунулось бледное лицо за пережитый ими день, какие ужасные синяки залегли под глазами цвета металла. — Но ещё раз, сопляк, ты решишь переделать сценарий — будешь чистить сортиры своей зубной щёткой в каком-нибудь из приютов. Уж я тебе это устрою, усёк? Никакой. Самодеятельности. Делаешь только, что я скажу.       — Вас понял, сэр. Больше не буду, сэр. Простите меня, — пообещал Эрен и хлюпнул носом, не в состоянии больше держать в себе слёзы от этой обиды.       Мистер Леви отпустил его и неумело пригладил торчащие в разные стороны волосы.       — Вот, держи, — он протянул мальчишке платок.       — Я хотел, чтобы вы мною гордились. Я думал, вы будете… — он неуклюже работал одной здоровой рукой и одной искалеченной, разворачивая отглаженный чистый кусочек ткани.       — Мы сделали то, чем гордиться не следует никому, — ответил ему мужчина почти равнодушным голосом. — Запомни, Эрен. Я не обижу тебя и не дам никому в обиду, но ты должен мне доверять. Без этого ничего не получится.       — Я доверяю вам, сэр, — Эрен кивнул с готовностью, соглашаясь.       Он не хотел потерять свою Тень. Поэтому больше не стал перечить, покинул душный салон и постоял на газоне, пока мистер Леви загонял машину в гараж. А потом они вместе вошли в их дом.       Часы били восемь раз, пока Аккерман с себя стягивал плащ.       — Позже зайду за твоими вещами, для этого нужно особое разрешение. Могу предложить рубашку или футболку, чтобы ходить дома, но на улицу пока походишь так, — его покоробили собственные слова. — Хотя, знаешь что? Завтра суббота, поедем и купим тебе всё новое.       — Да, папочка.       Леви застыл на пути в кухню.       — Не называй меня так.       — Почему?       Потому что на всё нужно было время, только сопляк этого не понимал.       — Бумаги ещё не подписаны, я не прошёл комиссию и официально тебе никто. Мне разрешили забрать тебя под подписку, чтобы не оставлять в отделении.       Шаги настигли мгновенно, руки обняли за пояс, а голова упёрлась куда-то в центр спины, выбивая последний воздух из лёгких вместе с сомнениями.       Эрену было плевать на бумаги. Он знал, что Леви его больше не бросит, пройдёт все комиссии, сделает всё от него зависящее, но добьётся опеки.       И в этот момент Аккерман осознал, что вся его жизнь отныне находится в этих вот детских ручонках. И он её отдал сам. Но не жалел об этом ни капли. Только предчувствие, смутное, непонятное, какое закрадывается при виде иссиня-чёрной тучи у самого края ясного неба, коснулось его души. Но Эрен вздохнул, а в желудке его заурчало.       — Немедленно моем руки и идём ужинать, — бодро скомандовал Аккерман, выудил из-за спины сопляка и повёл в направлении ванной.       Так он связался с семейством Йегеров навсегда.