Под откос

      Первое время Эрен боялся. Тишина, покой и уют казались ему чем-то ненастоящим. Сидя в гостиной у радио вечером, даже если Леви был рядом, он мог напрячься вдруг ни с того ни с сего с ощущением, что вот сейчас в дверь войдёт его мать, перед этим тихонько постучав, или ворвётся без предупреждения отец, а за ним и полиция, и заберут его. Зло заберёт его. И не помогут силы небесные, больше никто не поможет. Но в такие моменты Леви подсаживался чуть ближе, клал ему на голову ладонь, гладил волосы, вглядывался в глаза, наполненные тревогой, и обнимал, и сажал на колени, и тихо шептал ему что-то, и всё проходило. Всё-всё проходило. Развеивались глупые, беспочвенные страхи, навязчивые фантазии, и не оставалось решительно ничего, кроме рук, способных избавить от всех страданий, кроме их бесконечного и всеобъемлющего тепла. И появлялись откуда-то силы, чтобы жить дальше.       Но всё же из страха он обходил стороной старый дом, обтянутый по периметру лентой — боялся смотреть в его окна, увидеть кого-то внутри. Он и к родителям на могилы ходить боялся.       Он изменился в своём поведении, стал для других серьёзным и хмурым, друзья это сразу заметили и потихоньку, один за другим, перестали общаться, остался только тихоня Армин. Но Эрену этого было достаточно. Вот у Леви тоже не было близких друзей, только Имир-из-продуктового, а тот как-то жил. И мальчик теперь во всём, в мелочах, хотел походить на него, стать для него самым близким, важным и нужным. Он готов был для «папочки» сделать любую вещь, о чём бы тот ни попросил. И, конечно, в своей новой комнате он соблюдал идеальный порядок. Леви порою шутил, что даже его спальня в сравнении с комнатой мальчика сущий свинарник. Эрен готов был и там убираться, но Аккерман почему-то отказывался. И комната отца оставалась чем-то почти священным, недосягаемым.       Леви не заставлял его делать работу по дому, но Эрен сам мыл посуду, везде вытирал постоянно летящую пыль и даже в саду камней наводил порядок, сделавшись его первым смотрителем и охранником от своих же приятелей. Теперь уже он грозил кулаком Жану и обещал донести в полицию, за это ребята над ним смеялись. Но когда Аккерман его гладил по голове, все печали развеивались. И казалось, что так будет вечно.       Аккерману с мальчишкой было непросто.       Эрен, привыкший к другому порядку, никак не мог или не хотел усваивать новый. Он извинялся за какую-то мелочь, при этом мог что-то стащить из-под носа и, честно глядя в глаза, доказывать, что ничего об этом не знает, а после Леви находил это всё у него под кроватью в коробке. Чуть позже он обнаружил, что Эрен копался в его вещах, но о причинах так и не смог дознаться.       Будь Эрен его родным сыном, Леви давно уже справился бы у психолога, что ему делать с таким беспокойным, трудным ребёнком, но в сложившейся ситуации он рисковал потерять пацана навсегда. А Леви этого не хотел. Не столько из-за секрета, что связывал их в одно целое, сколько из жалости и любви к искалеченной, маленькой, нежной душонке. Он всё ещё видел время от времени страх в глазах и готовность бороться за жизнь и протягивал руку в любой момент, даже когда был не в духе из-за очередной его выходки.       В конечном итоге любовью и постоянной заботой, а не тычками и криками, Аккерман заставил мальчишку проститься с дурными привычками и начал учить его жизни так, как учили когда-то его.       Леви утверждал, что выражать своё сожаление нужно в одном только случае — если действительно есть раскаяние, а если нет — не тратить слова понапрасну и уважать себя. (К слову, это правило маленький Эрен усвоил быстрее всего). Ещё он учил, что не надо зацикливаться на прошлом. Ушло и ушло. Воспоминаниями и мыслями не поможешь вернуть людей ни живых, ни мёртвых, только сердце себе растревожишь. Он говорил об этом спокойно и очень уверенно, и Эрен подумал тогда, что «папочке» в жизни тоже пришлось потерять не одного человека, и он-то, наверное, точно знает, о чём говорит.       Он учил никогда не красть.       Он учил никогда не врать. Особенно ему. Особенно.       Они очень много беседовали о разном. Леви учил мальчика выражать своё мнение, а если оно шло вразрез с общепринятым — не зажиматься и не стесняться его, а нести с гордо поднятой головой, но только в том случае, если оно справедливо (а с этим уже пусть совесть справляется).       Он поделился всем своим опытом и рассказал о себе почти всё — насколько это возможно с ребёнком, — и, как итог, они обсудили планы на будущее. Так он узнал, что Эрен не хочет делить его больше ни с кем, даже с бывшей женой, что писала порою длинные слёзные письма, полные сожалений и робких надежд на воссоединение. По правде сказать, Аккерман был и сам далеко не в восторге от этой идеи, но думал, что Эрену хочется жить в полноценной семье, где были бы мать и отец. Однако мальчишка на предложение это отреагировал категорично. И Аккерман успокоился.       Он не стремился и раньше иметь под боком кого-то, а тут ему явно дали понять, что чужого терпеть не будут. И эта глупая, детская, эгоистичная ревность ему отчего-то была приятна. Леви растворился в их с Эреном отношениях. Он понимал, что ещё никогда прежде не был так счастлив.       Чтобы в их жизнь не врывались лишние люди, первым же летом они посадили коротенькую живую изгородь — едва ли выше колена. Аккерман с удовольствием выстроил бы и забор высотой в полтора человеческих роста, чтобы скрыть своё счастье от всех, но в маленьком городе это было не принято, а бирючина быстро росла и соседей не раздражала. Мысль о том, что совсем скоро с улицы будет не видно их окон, радовала несказанно.       Он не хотел, чтобы кто-то узнал, как его дома встречают с тетрадками, как они с Эреном вместе готовят обед, как мальчик учится правильно драться, бить первым, держать оборону, обезоруживать, чтобы никто не посмел больше пальцем коснуться его головы. Леви не запрещал мальчишке общаться с ребятами. Ему даже нравилось, как они вырывались из комнаты, топая по ступеням, наскоро одевались и вылетали в морозную свежесть ловить первый снег распахнутым ртом. Он, скорее, себя ограничил со всех сторон его миром, увлёкся им и совершенно перестал отдавать себе отчёт в своих мыслях и чувствах.       Первый тревожный звоночек Леви заметил, когда Эрену было двенадцать.       Той зимой во всём городке хозяйничала эпидемия, злая зараза не обошла и их дом стороной. Но, в отличие от остальных приятелей и одноклассников, Эрен разболелся не на шутку: несколько дней кряду температура держалась под сорок и не желала спадать, что бы Леви ни делал. Не помогали ни обезболивающие, ни компрессы — мальчишка не мог заснуть, проваливался в раскалённую красную полудрёму и сразу выныривал в ужасе, мучимый старым кошмаром. Часто он бредил, нёс что-то бессвязное, лицо беспрестанно горело и покрывалось испариной.       Смотреть на его мучения Аккерман был не в силах и обтирать его тело всю ночь тоже, выход пришёл сам собой — перенести к себе на время болезни и уложить рядом, чтобы иметь возможность в любой момент перевернуть подушку или осторожно разбудить, если снова присниться что-то ужасное.       В комнате этой воздух казался легче, Эрен быстрее там успокаивался. Уткнувшись лицом в плечо или в грудь, обвивал пылающими руками прохладное, как ему казалось из-за болезни, тело и засыпал. А Леви слушал, как тот спокойно дышит, гладил неспешно руки и спину и целовал влажный лоб, пока не задрёмывал сам.       В одну из таких ночей он проснулся от странного шевеления рядом. Прислушавшись к сбившемуся дыханию и шорохам, Леви оцепенел: Эрен при нём мастурбировал. Рука шевелилась под одеялом, но в остальном мальчик лежал неподвижно, почти себя не выдавая. Возможно, Леви тоже мог бы не выдавать себя, переждать, потерпеть до утра, а там и поговорить с сыном о созревании и поведении, но собственный напряжённый член помешал ему принять взвешенное решение. Больше всего в тот момент он хотел доказать себе, что вовсе не мальчик является причиной столь неожиданного возбуждения, а, должно быть, какой-то сон, который он тут же успел забыть, но смешивать подобные вещи Аккерман для себя считал неприемлемыми, поэтому чуть охрипшим спросонья голосом он сначала позвал пацана, а потом приподнялся на локте и зажёг свет у кровати. Эрен почти не отреагировал, только рука перестала дёргаться. Глаза были плотно закрыты, дышал почти ровно.       — Немедленно прекрати валять дурака! Я знаю, что ты не спишь! — прошипел разъяренно Леви и сильно толкнул в плечо.       Мальчишка захныкал:       — Больно, — и, разлепив глаза, посмотрел на Аккермана, ничего не понимая. — Мы проспали?       — Нет, — Леви безумно хотел в тот момент пролезть к нему в голову, чтобы узнать, что в ней творится; не удивительно, что от его пытливого взгляда Эрену стало не по себе и он инстинктивно слегка отодвинулся.       — Что-то случилось?       — Чем ты сейчас занимался? — Леви решил не медлить. Уж разбираться с этим вопросом, так сразу.       — Спал, — Эрен смотрел на него с такой честностью, что захотелось влепить пощёчину.       — Что тебе снилось?       Мальчик подумал немного, отведя взгляд, и вновь посмотрел на него.       — Не помню.       — Не ври.       — Я не вру!       Нежелание говорить правду разозлило Леви ещё больше.       — Немедленно собирай свои манатки и иди спать к себе.       — Но почему? — Эрен был неподдельно расстроен, Аккерман уже не знал чему больше верить — своим глазам или его, но от слов своих он не привык отказываться.       — Потому что я так сказал.       Нижняя губка вздрогнула и поджалась. Теперь, наконец, Эрен выглядел виноватым. Он нехотя вылез из-под одеяла и вынул оттуда за лапу зайца, с которым всё время спал. Эту игрушку ему подарил Аккерман в их первое рождество. Ещё раз взглянув на Леви и не увидев ни капли сочувствия, он извинился и вышел за дверь, после закрыв её. В этот момент Леви себя чувствовал сволочью. Он до утра не сомкнул глаз.       Эрен не понимал за что с ним так, он ведь совсем ничего не сделал, действительно спал. Может, ему что-то гадкое снилось? Может, он выругался во сне? Что на Леви могло так повлиять? Сам Аккерман отвечать отказывался, говоря: «Ты и сам знаешь». Но Эрен не знал ничего. И ему было очень обидно. Да ещё эти сны его снова начали одолевать. Он видел отца, зажжённую сигарету перед лицом, слышал его прокуренный голос, что обещал изуродовать личико и превратить его в сплошной ожог.       Стоя перед закрытой дверью спальни Леви, борясь с остатками слёз, что продолжали щипать глаза, сопя и упрямо сминая мягкую лапу мистера Длинные Уши, Эрен стыдился того, что он — взрослый парень — насмерть перепугался. Он просился к Леви не единожды. Но тот не пустил его больше ни разу. Всегда отвечал: «Не выдумывай и ложись спать!» И Эрен опять уходил к себе, ложился, поджав ноги под одеялом, с головой укрывался и плакал так тихо, чтобы никто не услышал.       Эрену было четырнадцать, когда он впервые привёл в дом девчонку. Миленькая блондинка с изящной фигуркой и голубыми глазами произвела на Леви двоякое впечатление. Почему-то ему казалось, что первая девушка Эрена будет совсем не такой — пацанкой или заучкой, но не принцессой, и Аккерману казалось занятным, что он промахнулся со вкусами пасынка. С другой стороны, несмотря на всю её миловидную внешность, Леви буквально в первую же секунду захотелось выставить девушку из дому, а оболтусу своему отвесить хорошего подзатыльника за то, что таскался неведомо где после школы и гостью без спросу привёл. Но, поборов в себе это иррациональное чувство, Леви снял передник, вышел из кухни и поздоровался.       — Здравствуйте, — голос девушки соответствовал её внешности — нежный и звонкий, как звук весенней капели.       — Привет, па, — Эрен потёр себя по голове, растрепав волосы. В последнее время это движение Леви замечал у него всё чаще и чаще. — Мы позанимаемся?       «Чем?» — хотелось спросить Аккерману, но вместо этого он только сдержанно улыбнулся.       — Конечно.       — Ой, забыл представить. Па, это Криста, моя одноклассница. Криста — это мистер Леви, — Эрен паясничал, но выглядело это почему-то забавно.       — Может, сначала перекусите?       — Не, па, мы ненадолго, — парень уже подталкивал девушку в сторону лестницы.       — А у гостьи своей ты спросил? — настойчиво поинтересовался Леви им вслед.       Девушка обернулась с улыбкой, взметнулись светлые волосы.       — Спасибо, мистер Леви, я тоже не хочу.       И они затопали вверх по лестнице, пока не скрылись за дверью комнаты Эрена. Леви вздохнул с плохо сдерживаемым раздражением и, возвратившись на кухню, достал с полки пачку недавно заброшенных сигарет. Он то и дело пытался бросить курить, но из-за Эрена расстаться с дурной привычкой совсем почему-то не получалось. Чувства волнами плескались внутри, казалось, чуть-чуть наклонись, и вырвет противной горячей жижей.       Что они делали там? У Эрена прежде не было никаких проблем с уроками, либо он сам справлялся, либо ему помогал Леви. Но в последнее время они всё меньше общались. Аккерман продолжал подозревать приёмного сына в неискренности, а Эрен ему перестал что-либо доказывать, оставшись при этом послушным и незлобивым. Леви бесила его молчаливая жертвенность. Но до скандалов не доходило. Худой мир обоим был лучше хорошей войны.       Докурив, Аккерман вдруг подумал, что не мешало бы всё-таки проявить гостеприимство, и, сделав двоим бутербродов, налив в кружки чая, поднялся с подносом наверх и, стукнув два раза, открыл дверь.       Картина, представшая взору, была более чем красноречива. Криста, сидящая на кровати, одной рукой прикрывала свою обнажённую грудь, а такой же полураздетый Эрен стоял рядом с ней и держал в руках её лифчик. В пару секунд он побагровел от злости, отбросил деталь гардероба девушки на кровать и, приблизившись, загородил собою бесстыдницу, встав между дверью и косяком.       — В следующий раз, пожалуйста, стучись! — произнёс он достаточно тихо, но до того раздражённо, что каждое слово было, как сталь.       — Я стучался, — попытался оправдаться Аккерман и протянул поднос, неуверенный в его надобности.       — Извини, я не слышал, — так же едко ответил Эрен, всё-таки забирая обед. — Спасибо.       Он закрыл дверь так громко, что у Леви всё внутри обрушилось.       Стоит ли говорить, что после такого он себя чувствовал глупо? Но особенно глупыми ему казались теперь его старые обвинения в адрес мальчишки. И всё ему показалось, никто в его спальне развратом не занимался, это ему, должно быть, приснилось, старому озабоченному дураку. А Эрен подрос, и у него появилась девушка. Надо было вести себя с ней поприличнее, кто его знает, как сложатся их отношения. Будет ещё краснеть, каждый раз вспоминая на месте шикарных блузок две скромные сисечки.       Но, несмотря на весь свой огромный стыд и унылую радость, Леви всё равно в глубине души было печально. Эрен его обманул. Говорил тогда, что ему никто не нужен, что он и без матери проживёт, Леви так ни с кем и не начал встречаться, да и не смотрел ни на кого толком, лишь бы только у мальчика ревности не было. А между тем ему сорок три, и кому он такой теперь нужен.       Собравшись морально и взвесив все «за» и «против», он через пару недель прибыл к дверям магазина Имир ближе к закрытию. В зале к тому моменту не было кроме них ни души.       — Батюшки, кто это? Не узнаю, — эта девица порою немного бесила, но Леви подобное даже нравилось, держало в тонусе.       Демонстративно поправив тугой узел галстука, он подошёл вразвалочку к стойке, положил на неё букет и, деловито облокотившись, уставился в нервно прищуренные глаза.       — Нет, Аккерман. И не надейся, — не выслушав, произнесла она. — Уж не думала я, что и ты такой же идиот.       — Не понял.       — Я вижу, что ты не понял, — со вздохом ответила девушка, одновременно считая выручку в кассе.       — Так объясни мне, пожалуйста. Должен я знать, почему ты не хочешь выгулять мой выходной костюм.       Усмехнувшись, она хитро-хитро взглянула ему в глаза.       — Потому, Леви, что я — одинокая и забитая жизнью в эту дыру гомосексуалистка, но делать что-то со своей жизнью у меня нет никакого желания, в том числе и ходить на свидания для прикрытия.       Он хрюкнул носом, как это обычно делал Эрен, и закатился от смеха.       — Придурок, — Имир засмеялась следом.       Они были знакомы, почти дружили, так долго, а он не знал о ней ничего. Но больше всего Аккермана поразило то, с какой лёгкостью и прямотой она о себе рассказывала теперь. И не боялась ведь, что доложит о ней, арестует сам. Или ей уже было плевать на всё.       Зажав в зубах сигарету, она, как пират, разливала в стаканы ром и кидала прозрачный колотый лёд из эмалированной миски.       — Лучше ты о себе расскажи. Ты когда понял?       — Что понял? — напиток приятно жёг рот и горло, хотелось забыться к чёртовой матери и больше не думать о жалком предателе Эрене и маленьких сиськах Кристы.       — Что ты гомосек.       Леви прыснул ромом и громко закашлялся.       — Что?!       — Оу. Извини. Обозналась, наверное. Всяко бывает, — она развернулась, как будто куда-то пошла.       — Нет, постой, — он перегнулся через стойку и взял её за руку. — Но с чего ты взяла?       Тогда она повернулась обратно и наклонилась над Аккерманом.       — Я не знаю, Леви, где у остальных глаза, наверное, на жопе, если они не видят, но то, как ты смотришь на Эрена — это же просто неприлично. Я не знаю, как случилось, что он оказался с тобой, понятия не имею, какие у вас отношения, но ради всего святого, Леви… Он же ребёнок ещё. Не трогай его. Хотя бы пока.       От её слов хмель развеялся в мгновение ока. Аккерман выпрямился на стуле, поставил на стойку стакан и затянул обратно ослабленный узел галстука.       — Я понятия не имею, о чём ты говоришь. Эрен — мой сын.       — Хорошо бы ты сам в это верил.       Он вышел на улицу ближе к полуночи и в отвратительном настроении. В нагрузку с собой прихватил остатки рома, которые и прикончил почти на пороге дома, забыв, что они у него вообще есть. Хотелось упасть на кровать и заснуть мёртвым сном, но ноги зачем-то его понесли к спальне Эрена.       Из-за закрытой двери раздавалась музыка. Недавно Леви приобрёл телевизор, и Эрен забрал приёмник с проигрывателем себе, теперь у него постоянно играли Эллингтон, Фицжеральд, Армстронг и Бэйси*. Вот и сейчас звучал «Тёмно-синий» последнего, больше похожий совсем не на синий, а на неоновый красный пьяный соблазн.       Подойдя к двери, Леви постучался тихонько, как будто поскрёбся — он не подумал о том, что мог делать мальчишка в такой поздний час, тогда как ложились спать они обычно в одиннадцать, — и почти сразу по старой привычке надавил на ручку, толкая вперёд.       Первым, что он заметил в таинственном полумраке, было прекрасное отражение в зеркале, принадлежащее совершенно шикарной девушке. Стройной, высокой, красивой. На ней было красное платье, какие-то бусики. Непривычно короткие волосы уложены были со всей аккуратностью и немного блестели от бриолина. Ахнули ярко-красные губы, и Аккерман поспешил закрыть дверь. Она почему-то была без чулок и босая.       Тут же к закрытой двери изнутри подскочил Эрен и затараторил:       — Привет, па! А ты почему так рано?       — Где же рано? Ночь-полночь.       — Ох ты чёрт! Совсем потерял счёт времени.       «С такой-то девицей, не удивительно», — хмыкнул Леви про себя.       — Послушай, спустись вниз, пожалуйста. Я скоро выйду и обо всём тебе расскажу, хорошо?       — Как скажешь, — благодушие после увиденного восхитительного образа легко перекатывалось внутри клубком мягкой шерсти. Он не спеша спустился на кухню, сварил себе кофе, достал сигареты и закурил.       «Ну, Эрен, ну, шельма! — подумал с отеческой гордостью. — Меняет девиц, как перчатки!»       Эта девчонка Леви куда больше понравилась. Они даже с Эреном были немного похожи. Чёрт, он бы больше обрадовался такой вот невестке, чем той, что была. По крайней мере, как человек она ему показалась значительно ближе по духу, роднее. С другой стороны, пускай обалдуй для начала школу окончит, а там и подумать можно о чём-то таком.       Он уже представлял себя в окружении внуков, когда пришёл Эрен, слегка запыхавшийся и почему-то с растёпанной мокрой головой, встал у двери и засунул ладони в задние карманы джинсов. Леви оглядел его с интересом: парень-то вырос совсем, и чего ему Имир там про ребёнка говорила… Дура.       — Есть хочешь?       — Нет, спасибо, — Леви покачал головой.       — Ты что, выпил?       — А что?       — Да ты лыка не вяжешь.       Странно, Леви себя чувствовал вроде неплохо, только в глазах предметы немного двоились время от времени. А Эрен терпеть не мог алкоголь и всё, что с ним связано. Старая песня.       — Ты поэтому меня своей подруге не хочешь показывать?       — Какой подруге? — удивился Эрен.       — Ну, которая там была, у тебя, наверху.       Парень опешил слегка, а потом на его лице растянулась совсем не понятная Леви загадочная улыбка.       — А, эта, — он подошёл к столу и уселся напротив. — Я проводил её домой. Она очень спешила.       — Так же, как ты, потеряла счёт времени?       — Да, — усмехнулся парень и потрепал себя по волосам привычным движением.       — Очень красивая.       Эрен залился румянцем.       — Я передам. Ей будет приятно.       — Как же она улизнула? Я даже не видел, чтобы кто-то мимо прошёл.       — А она это… Вылезла через окно, — он юлил, но Леви никак не мог в толк взять, в чём дело. Мысли его растекались, как жидкий кисель. Может, виной всему был алкоголь, а может, тот взгляд, каким Эрен смотрел на него.       — Скажи ещё, что в трубу вылетела, как ведьма.       — Эта смогла бы! — смеясь.       — У тебя на губах помада.       Эрен затих, гладя прямо в глаза.       — Мы целовались.       И Аккерман глубоко вздохнул.       — А с меня, похоже, достаточно, — слишком много событий в один день, ему надо всё хорошенько обдумать, желательно, во сне. Он медленно вылез из-за стола, и Эрен к нему подоспел, искренне переживая.       — Помочь?       — Спасибо, сын, я справлюсь, — он положил ему руку на плечо и похлопал. — Я тобой доволен, мальчик. Молодец, — и медленно потащился через гостиную в спальню, не видя, как Эрен глядит ему вслед с обожанием и затаённой радостью.       После того злосчастного вечера он заметил к себе потепление со стороны Аккермана, и это радовало несказанно. Правда, порой Леви намекал, что был бы не против, если бы к ним ещё раз заглянула та девушка — а кстати, как её зовут? — а то он её разглядеть не успел и напугал, наверное. Эрен на это только посмеивался и молчал, храня свой скелет в красном платье подальше в шкафу.       Он не стремился выставиться напоказ перед всеми сверстниками, ему хватало миленькой Кристы, благодаря которой теперь у Эрена появилось бельё (всё, кроме чулок), платье и кое-какая косметика. Парень платил из карманных денег за все ею купленные вещички, а за молчание она сама ничего не брала — не хотела. Ей было куда интереснее посмотреть на него в таком экзотическом виде. И от неё парень впервые услышал, что выглядит «ну совсем как девчонка, когда накрасится!», а то, что его не узнал Аккерман, было совсем уж фантастикой.       В первый момент он хотел рассказать, но потом решил выждать немного и посмотреть, куда его вынесет. Главное было, что он понравился Леви в своём женском образе. А когда тот узнает, что это был Эрен — совсем в него влюбится, и заживут они долго и счастливо и умрут в один день. Ну пусть бы не очень долго, и, ладно, не бесконечно счастливо, разные в жизни моменты бывают. Но умереть в один день — было его основным условием. А иначе как без него тут будет Леви? А ещё того хуже, как он без него? Даже думать об этом ему не хотелось. Ведь Эрен избрал себе пару единственный раз и на всю жизнь, как это делают волки. Совсем недавно профессор Смит им об этом рассказывал на биологии. И Эрен, думая о Леви, чувствовал себя если не волком, то зубастым волчонком уж точно. Готов был торчать в ошейнике за порогом и никого не пускать к своему человеку, чтобы тот мог, как сейчас, тихо-мирно сидеть себе на диване, пить чай и читать газету. Хотя лежать головой у колен Леви, делая вид, что по телевизору передают что-то интересное, было куда приятнее.       Сердце кипело в груди, разливая бурлящую кровь по юному организму. Чего бы ещё ему пожелать для полного счастья? Разве только улыбки сосредоточенного человека в очках.       Он приподнял нижний угол газеты и заглянул под него. Леви следил утомлённым взглядом за строчками и, кажется, засыпал в процессе.       — Эй, — позвал Эрен и сразу растаял от обращённого к нему взгляда.       — Хочешь сказать, что уже пора спать? — он зевнул, прикрывая рот тыльной стороной ладони, сложил газету, снял очки и с силой потёр переносицу.       — Нет, просто очень хотелось тебя отвлечь.       — Вот как? По поводу или без? — он потрепал легонько его по голове и потянулся, хрустнув суставами.       И тогда, немного обдумав своё намерение, Эрен решился.       — Я хотел с тобой поговорить.       — Валяй, — легко согласился Леви.       Он откинулся головой на спинку дивана и остался сидеть вот так. Для Эрена было и лучше — он не сгорел бы сразу под тёплым участливым взглядом.       — Как ты считаешь, нормально ли в моём возрасте влюбиться в человека старше меня?       — Ха! — Леви поднял голову и посмотрел на него оценивающе. — И кто же таинственная незнакомка, укравшая твоё сердце?       Глядеть на него во все глаза оказалось, увы, недостаточно. И почему только Леви решил, что это должна быть девушка?       — Может быть, это мисс Петра Рал?       Эрен мотнул головой. Училка по рисованию его нисколько не интересовала.       — Кто-то из новых учителей?       — Нет, — веселился Эрен, ему это всё казалось забавной игрой, и сердце стучало сильнее от предвкушения собственного признания.       — Ну только не говори, что Имир, она тебе категорически не подойдёт. Её и мужчины-то мало волнуют.       — Как и меня девушки, — тут же ответил Эрен. — По правде сказать, — продолжил он с чуть меньшей уверенностью, — речь шла о тебе. Леви. Я тебя люблю.       Взгляд пригвоздил к дивану.       — Надеюсь, что это шутка.       — Совсем нет.       — Совсем нет, — повторил он бесцветным голосом. Это звучало, как приговор. — Послушай, — Леви попытался изобразить на лице улыбку, хотя Эрен нутром чувствовал, что от этого разговора отцу не по себе. — У тебя такой период в жизни, когда тебе хочется быть похожим на кого-то. И мне очень приятно, что для тебя это — я. Значит, я делаю всё правильно. Остаётся только пройти этот путь до конца и не оступиться, ты понимаешь, о чём я, Эрен?       — Неа.       — Я очень тебя люблю, — произнёс он, и тут же поправился, видя реакцию. — Но совершенно не так, как ты себе нафантазировал.       — Но это неправда, — Эрен сел и уставился в пол; отчего-то его забила дрожь.       — Почему?       Удивление Леви казалось ему таким искренним, но как свет пробивается сквозь узкое окошко чердака, так для Эрена правда сочилась сквозь эту маску приличия. Маску, которую Аккерман предпочёл прирастить к своему лицу, лишь бы не делать того, что он считал постыдным. А Эрен жаждал быть обожаемым и обласканным, но не так, как это делал Леви, как-то ещё. Он мечтал быть его девушкой.       — Эх, — вздохнул Аккерман как-то разочарованно и тоскливо. — А я, по правде сказать, всё это время надеялся, что тебе нравится больше та девушка в красном платье. Уж она-то тебе подошла бы. Не то, что Криста твоя.       — Леви, — Эрен встал, убитый догадкой. — Ты что, до сих пор ничего не понял?! Та девушка в красном — это же я! — он приложил к груди руки.       — Что ты несёшь? Этого просто не может быть, — Леви уже плохо помнил тот вечер — ещё бы, с тех пор прошла пара месяцев, но он был уверен, что это не мог быть его Эрен. А иначе… Иначе это же чёрт знает что!       — В тот день я как раз раздобыл платье, обрадовался, что тебя не будет вечером. Примерил его. Примерил другую жизнь. Я заигрался и не заметил, как ты пришёл. Я не хотел, чтобы это вот так…       — Немедленно ты поднимешься в комнату, соберёшь эту дрянь в пакет и вынесешь на помойку!       — Что?!       — Если бы мне нужна была дочь, я бы взял девочку! Но у меня растёт сын! Мальчик! И я не желаю, чтобы ты корчил из себя бабу! Где угодно, но не в моём доме!       — Леви!       — И больше не смей никогда поднимать эту тему, тебе всё понятно? — медленно произносил он, вбивая каждое слово как гвоздь в голову Эрена. — Я — твой отец, а ты — мой ребёнок! И отныне закончим на этом!       — Леви…       — Я всё сказал, — он снова расправил газету. — Повторять дважды не собираюсь. А если ещё раз об этом заговоришь, я подыщу тебе новое место жительства.       — Ты — трус! Жалкий трус! Мне противно стоять с тобой рядом! — отчаянно взвизгнул Эрен в слезах и, развернувшись, кинулся к лестнице, вверх по ступеням, топая со всех сил.       Напрасно он воображал, что за ним кто-то гонится, что вот сейчас ему точно расквасят голову о перила. Напрасно мечтал, что Леви его бросится утешать, и конечно расскажет ему то, что он так хотел услышать.       Закрывшись в комнате, он упал на кровать и зарыдал так горько и безотрадно, что через некоторое время по окнам забарабанил дождь.       Он никогда не найдёт никого, кто сравнился бы с Леви хоть сотой частью. Эрен опять себя чувствовал волком, только ненужным упрямому человеку, выкинутым во двор на длинной цепи — гуляй сколько хочешь, но дальше ни-ни. И подумал, что, может быть, лучше ему перегрызть эту цепь и уйти насовсем, раз его не хотят. Но утром он думал совсем по-другому.       Он принял душ, оделся, привёл себя в должный вид, собрал сумку и вышел из комнаты. На кухне Леви пил чай и жевал что-то снова перед газетой, как будто всю ночь просидел так и никуда не уходил.       — Знаешь, я тут подумал, отец, — Эрен обычно не звал его словом «отец». В детстве он часто Леви называл «папочкой», «папой», потом перешёл на короткое «па», и только в последнее время называл его по имени. Но обезличенное «отец» ему никогда не нравилось. Тем более вызывало стойкие ассоциации с церковью, которую Эрен на дух не выносил. Потому что туда его таскал Гриша.       Аккерман оторвался от статьи и посмотрел на него. Глаза были красные, будто песка нахватали. Эрен сглотнул и снова потупил взгляд.       — Вчера мы, наверное, оба погорячились. Хотя я, конечно, больше, прости, — поспешил он добавить, почувствовав тут же волну возмущения со стороны Леви. — Я понял твой наказ и говорить на запрещённую тему больше не буду. Только прошу тебя, не отдавай меня никому, пожалуйста. Мне нигде не будет так же хорошо, как с тобой. А если ты вдруг захочешь с кем-то встречаться или жениться на ком-то, я с этим свыкнусь. Прости. Я был эгоистом.       Закончил он, совсем уже глядя в пол с пунцовыми щеками и слезами на глазах.       Аккерман тяжело поднялся со стула и подошёл к нему. Хоть он и был теперь ниже ростом (совсем ненамного), смотрел как и прежде — слегка свысока.       — Ну-ка, держи салфетку. Рёва-корова.       Эрен на это едва усмехнулся — тут же опять весь скуксился.       — Мы оба погорячились. Не переживай. Никому я тебя не отдам, — он раскинул руки, и обнял Эрена поверх плеч. — Только соплями не заливай рубашку, мне в ней ещё на работу идти.       Парень опять усмехнулся — больше от нервов. Стоять с Аккерманом так близко было приятно и больно одновременно.       — Ну вот, кажется, я всё-таки сделал это, — произнёс он, шмыгая носом.       Леви проверил плечо.       — Пиджаком прикрою, не видно будет.       Он опустил руки и теперь просто стоял рядом. Взгляд его был утомлённым, но всё же довольным.       Эрену в этот момент безумно его захотелось поцеловать, он обхватил рукой голову Аккермана, слегка наклонился, прижался щекой к его небритой щеке и прошептал:       — Спасибо, отец, — и поцеловал где-то около уха. А после сорвался и, торопливо обувшись, вышел из дома.       В этот момент Леви понял, что теперь уже точно его никогда никому не отдаст.