Под откос

      В следующие пару недель Аккерману пришлось несладко: уход за мальчишкой и ежедневные препирания с его новоиспечённым братом у двери вымотали настолько, что он был готов пустить себе пулю в лоб.       Смит приехал тогда, как обещал, рано утром с медиком — странноватой, немного дёрганной женщиной с крупным, но аккуратным носом и громким, каркающим смехом, который, впрочем, тут же затих, стоило ей увидеть Эрена. Оглядев его цепким взглядом почти чёрных глаз из-под изящных очков, она постановила, что пострадавшему нужны забота и покой без каких-либо раздражающих факторов и сильных эмоций, в том числе положительных, чтобы не вывести хрупкое состояние из равновесия. От таблеток Леви отказался, хотя доктор Зоэ — Ханджи, пожалуйста, зовите меня Ханджи! — на них настаивала, ему была невыносима одна только мысль о том, что его мальчик под воздействием химии превратится в покладистого заторможенного дурачка, с идиотской улыбкой кивающего на любое ему предложение.       Эрен и без таблеток представлял собой довольно печальное зрелище. Яркий и экспрессивный по обыкновению, после с трудом пережитой ими ночи он больше похож стал на бледную тень самого себя: лицо его выцвело, потеряло улыбку, глаза потускнели, смотрели, как будто не различая перед собой ничего и никого. Он ни на что не реагировал, словно его оглушили ударом по голове, и никак не мог прийти в себя. На вопросы тоже не отвечал, кто бы их ни задавал, и для Аккермана стало огромной проблемой понять, когда Эрен готов сходить в туалет, потому что он даже на эти вопросы не реагировал. Но реакция всё же осталась — на прикосновения Леви. Стоило ему тронуть Эрена за руку, сжать его пальцы, парень как будто бы нехотя, медленно и осторожно вытягивал руку, освобождая её, и укладывал рядом с собой, сжимая в кулак. В первый раз, когда Леви такое сделал, Эрен ещё и заплакал — молча, совершенно неслышно, но очень бурно, слёзы залили покрасневшие пятнами щёки, а прозрачные сопли — все губы и подбородок. Когда Леви поднял глаза и увидел его таким, он перепугался до смерти, но и обрадовался, что у Эрена хоть какая-то реакция проявилась, порывисто обнял его, прижимая к плечу горячую голову, но Эрен напрягся, сделавшись твёрдым как камень, и так же молча кренился к стене, пока Леви его не отпустил. С того дня он если и трогал своего мальчика, то лишь за руку, да и то с опаской. Леви решил, что прикосновения его Эрену теперь неприятны и вызывают в нём болезненные воспоминания, а может, и ощущения, поэтому, не желая ранить его лишний раз, постарался себя по возможности ограничить.       Но как же всё это было ему непривычно: готовить, смотреть телевизор, ложиться спать в одиночестве — за год с небольшим отношений Леви совсем забыл, каково это, и, разумеется, скучал. Голодный до ласки Эрен разбаловал его своим постоянным вниманием, и теперь без него Леви было холодно и промозгло, куда бы он ни пошёл и чем бы ни занимался. И в тёплом доме он кутался в свитера и шарфы, стараясь согреться, но, чем больше напяливал на себя, тем холоднее ему становилось.       День на десятый Эрен впервые его попросил о добавке, и не жалобным взглядом в спрятанные под одеялом собственные коленки, не нахмуренными бровями, а вслух. Голос его показался Леви столь же бледным, как и сам Эрен, звучал жутковато, будто с того света кто-то пришёл передать привет, но Леви это особенно не напугало, он рад был, что Эрен пошёл на поправку, и тут же спустился на кухню за новой порцией бульона с лапшой. Тем вечером Эрен его попросил поставить пластинку Эллы Фицджеральд, его любимую, и оставить его одного. Он ещё не готов был к тяжёлым беседам, да и Леви нужно было немного передохнуть… но вместо здорового и спокойного сна он просидел полчаса на лестнице, пока сторона у пластинки не кончилась, а потом ещё столько же, чтобы наверняка убедиться в том, что Эрен заснул, пойти к нему в комнату, выключить проигрыватель и погасить свет.       Как же тяжело ему было смотреть на губы, которые невозможно теперь было поцеловать. Мысль о том, что он своё счастье просрал с рвением идиота, не давала Леви покоя ни днём, ни ночью, выжала из него все силы. Можно было попробовать переключиться на что-то, но Эрен был тем единственным, чего он желал от жизни больше всего, и не нужны были ни интересные книги, ни передачи, ни пьесы по радио, ни встречи с друзьями — решительно ничего. Только Эрен. Он один был источником вечного счастья, его болезнью и его исцелением, его величайшей святыней. Леви ухмыльнулся при мысли об этом. Вот и пришли крестоносцы похитить его бесценный Грааль, но чёрта с два он кому-то его отдаст. Если только Эрен сам не захочет уйти от него после всего, что случилось. Постояв ещё пару минут, понаблюдав за тем, как мальчишка ровно сопит во сне, прижимаясь щекой к любимому плюшевому длинноухому зайцу, Леви ушёл, погасив ночник, так никогда и не узнав о том, что Эрен той ночью не спал до утра.       Ещё через несколько дней, немного окрепнув, Эрен сам смог ходить в туалет и мыться. Он беспрекословно соблюдал все предписания навещавшей его через два дня на третий доктора Зоэ, и это Леви не могло не радовать. Но о том, что произошло, и о своих переживаниях Эрен отказывался ей рассказывать наотрез, о чём доктор каждый раз с кислой миной докладывала Аккерману. Леви сохранял относительное спокойствие: с ним Эрен тоже не говорил, поэтому нежелание общаться с чужими в его голове укладывалось. И всё же он потихоньку старался разговорить парня, чтобы скорее выдернуть из состояния апатии. Но ближе к концу второй недели Эрен заговорил с ним сам. Это случилось, когда Аккерман обедал; Эрен спустился на кухню и, будто не обращая внимания на него, ошарашенного, с удивлением взял и долго рассматривал новую чашку, появившуюся в доме за время его болезни, а после спросил:       — Когда ты успел сходить в магазин? — голос его, чуть хриплый, как после простуды, проехался по душе Аккермана мягкой бархоткой.       — Это Имир принесла, — ответил он и сам удивился, сколько на это усилий потребовалось — челюсти от волнения сковало.       — Она заходила? — Эрен приподнял брови от удивления, а Аккерман чуть хлебом не подавился, увидев одно из тех выражений его лица, по которому так скучал.       — Она и Криста, — сказал он, прочистив горло и запив чаем. К его удивлению, Эрен не сдвинулся с места, чтобы помочь, хотя раньше сразу примчался бы со стаканом воды.       — Давно? — только и спросил он, возвращая чашку на полку.       — С неделю назад, — ответил Леви и кашлянул. От тона, каким Эрен с ним разговаривал, в горле першило. — Криста тебе задания приносила. И обещала сегодня зайти.       Леви и свой голос почти что не узнавал. В нём появились противные официозные нотки, словно он видом своим пытался Эрену доказать, как тот ему безразличен. А тот на них и не реагировал. Как общаться с остывшим и словно бы повзрослевшим за полторы недели на несколько лет Эреном, Леви совершенно не понимал.       Как же его хотелось обнять, стиснуть в руках и выдохнуть в шею, в затылок, в отросшие волосы, чтобы задёргался и захихикал в руках, как делал это всегда, но так делал Эрен прежний, будет ли делать так этот — Леви не знал, и незнание это его тяготило.       Он наблюдал, как мальчишка бродит по кухне, приглядываясь к вещам, будто знакомился с ними впервые (у Леви даже мысль возникла: а вдруг его инопланетяне похитили, или Зик, и подсунули ему двойника, но тут же сам над собой посмеялся за это), лезет в полупустой холодильник, делает сэндвич (почти такой же, какой Леви только что делал себе) и садится за стол. Он откусил, ухватив слишком много разом, и соус из майонеза с горчицей выступил крупной каплей, стёк по салатному листу и шлёпнулся на тарелку. Эрен, невозмутимо жуя, подобрал каплю пальцем и откровенно слизал. У Аккермана знакомо заныло под ложечкой от желания.       — Я хотел с тобой поговорить, — проглотив, всё так же прохладно проговорил Эрен, немного растягивая слова, что Леви изрядно бесило. — Ты, наверное, доктору Зоэ скажи, чтобы больше не приходила, я хорошо себя чувствую. Думаю, в понедельник, — дело было в субботу, — смогу пойти в школу. Так что и ты закрывай больничный. Если, конечно, сам не болеешь. Ты ведь здоров?       — Совершенно. — Его тон раздразнил Леви окончательно. Он разозлился. — Спасибо, что поинтересовался.       Эрен уставился на него тем самым взглядом, от которого Леви с ума сходил, но ненавидел каждой струной души из-за его раздирающей двойственности: он был горячим, но холодил, тянул к себе, но не позволял приблизиться. Леви не знал, чего именно Эрен от него хочет, когда он смотрел вот так, и злился. Злился на Эрена из-за его любви к играм и недосказанности и на себя, такого прямого и бестолкового, не понимающего намёков, если они здесь были.       — Как я могу не спросить, ты же мой милый папочка, — почти прошептал Эрен с совершенно серьёзным лицом и не улыбнулся, даже когда Леви холодно процедил:       — Я же просил не называть меня так. — Но потупил глаза, остановив взгляд на ноже для масла.       — Прости меня, пап, я забылся.       Он еле слышно вздохнул и быстро встал из-за стола.       — Эрен, стой. — Леви не видел слёзы в глазах, не услышал их в голосе, но почувствовал кожей возросшее в теле Эрена напряжение.       — Ой, голова кружится — замедлился он, придерживаясь за столешницу, будто и впрямь готов был упасть. — Мне надо лечь.       — Я помогу, — Леви привстал, но Эрен шарахнулся от стола, как если бы тот загорелся.       — Не надо!       — Эрен, — Леви опешил. Он никогда раньше не получал отказа на предложение помощи от своего драгоценного мальчика.       — Я сам. Сам, — кивнул Эрен и быстро вышел в гостиную.       Поспешив за ним, Леви успел увидеть только, как Эрен проскочил по площадке, юркнул за дверь своей комнаты и заперся на задвижку. А меньше чем через минуту из-за двери поплыл несравненный голос Эллы Фицджеральд. Изо всех сил стараясь не думать о том, что у них происходит, Леви вернулся к остывшему чаю.       Как Эрен и обещал, их жизнь с понедельника вернулась в прежнюю колею — он пошёл в школу, Леви — на работу, по вечерам он интересовался успехами и сделал ли сын домашку, они занимались уборкой по выходным, готовили, иногда даже вместе, и всё между ними было как раньше, только без близости. Стоило Леви к Эрену подойти чуть ближе, чем на расстояние вытянутой руки, парень менялся в лице, казалось, ещё немного, и разрыдается, и после нескольких неловких попыток зажать его в углу кухни или в ванной Леви отказался от этой затеи. Здоровье Эрена было ему важнее, чем утоление собственной похоти. Хотя ведь не только от этого он страдал. Леви впервые до боли на коже мечтал о прикосновении к своей голове любимой руки и едва ли не взвыл, когда как-то приехал за Эреном, чтобы забрать его после уроков, и увидел, как тот у всех на виду поправляет Кристе причёску. Они с Кристой начали чаще встречаться, Эрен таскал её то в кино, то в кафе, а Леви скрипел зубами от злости и напивался на пару с такой же покинутой и забытой всеми Имир.       Всё было ровно так, как если бы они с Эреном тогда не сорвались с цепи, в очередной раз начав выяснять отношения. Если бы в первый раз не поцеловались, если бы Леви не отсосал тогда Эрену, наконец-то дорвавшись до вожделенного тела. Порою, напившись, он думал, что этот год с небольшим ему просто приснился и не было у них с Эреном ничего. А он просто сходит с ума по собственному ребёнку. Леви от этих мыслей хотелось лишить себя жизни. В один из похмельных дней он даже придумал отличный план, и, возможно, осуществил бы его, если бы голова не болела так сильно, будто её распиливали электроножом без наркоза.       Хорошо хоть козёл бородатый отстал от него. Леви точно сорвался бы, приди к нему Зик и начни напирать, но его как ветром сдуло с порога, когда Эрен снова пошёл в школу. Сначала возникло смутное подозрение, что Эрен и Зик встречаются за пределами его видимости, но оно очень быстро пропало. Леви рассудил, что даже если Эрен в одностороннем порядке решил прервать их тайную связь, к Зику за помощью и приютом он никогда не пойдёт из суеверного страха и напоминания об отце. А когда Эрен с неприкрытой злобой обругал старшего брата, выбрасывая в урну кипу приглашений на рождественскую церковную службу, у него совсем отлегло от сердца. Леви понимал, что ужасно мерзко радоваться такой ненависти, но поделать с собой не мог ничего и веселился как ребёнок всякий раз, как Эрен по отцу Йегеру проезжался. Сам Леви если и видел Зика на улице, то только издалека, и, не испытывая желания приближаться, кивал ему и отворачивался, не обращая внимания на то, как Зик машет ему рукой, будто старому другу, и каждый раз провожает его взглядом.       Ему казалось, что надо немного выждать и что-то изменится без его участия само по себе. Ведь препятствие в его жизни возникло не по его воле, значит, уйти оно должно было так же. Иногда он мечтал, что возьмёт мальчишку за шиворот, бросит в машину, как щенка, и увезёт подальше от Зика, от школы, от всей этой системы, как они ещё недавно мечтали, но толку было думать об этом теперь, если Эрен его больше не хотел, а хотел от Леви только выполнения отцовских обязательств. Что ж. Леви и на это согласен был полностью. Только бы запах распалённого тела мальчишки его по ночам не преследовал.       О том, что прошло Рождество с Новым годом, он выяснил утром двадцатого января, разглядывая новый яркий календарь с пин-ап картинками у окна на кухне. От осознания того, что без Эрена в койке он жил уже целых два месяца, челюсти сжались до хруста. В этот момент из комнаты на втором этаже, как из башни дракона, до Леви донёсся осипший возглас: «Пааап, я опять заболел».       Эрен вернулся и лёг на кровати пластом. Всё тело ломило, а туго набитая ватой голова совершенно не соображала. Он снова почувствовал себя маленьким, ему стало обидно за то, что он завтра не сможет пойти в кино с Кристой, как ей обещал, что он снова подвёл отца под больничный. С другой стороны, зачем ему его брать? Эрен и сам может справиться и поухаживать за собой, он ведь уже совсем взрослый. Но на то, чтобы просто встать и дойти до двери, у него ушли последние силы. Под веками плескалась горячая тяжесть. Словно издалека донеслись торопливые шаги.       — Эрен, ты как? — На лоб легла ледяная ладонь, давая немыслимое облегчение, тело тут же пробило мурашками. — Господи, Эрен, ты весь горишь. Что за заразу опять подхватил? — Леви убрал ладонь, и упругие волны жара вернулись, затапливая сознание; Эрену показалось, что плавится мозг и глаза, и отвернулся к стене, когда они заслезились.       — Не знаю.       Он и правда не знал, отчего так случилось. Вроде бы всё это время в шапке ходил, не раздевался на улице, ноги ни разу не промочил, а паршиво было настолько, как будто он делал всё это, да ещё мылся каждое утро в холодном душе.       — Ну-ну, — успокоил его Леви. — Не расстраивайся, малыш, мы тебя быстро поставим на ноги.       — Мы? — Эрен опасливо оглянулся и посмотрел ему прямо в глаза. Он решил уже, что Аккерман притащит к нему ненавистного самозваного брата, но Леви поднял над кроватью старого игрушечного зайца.       — Мы, — улыбнулся Леви и закивал пухлой заячьей головой, будто тот соглашался.       Эрен не устоял перед трогательной картиной и широко улыбнулся, глядя то на одного, то на другого. Он принял зайца и крепко обнял, утаскивая с собой под одеяло. Сверху накрыло ещё одно.       — Постарайся подремать, — проговорил ему Леви тихонько с отчаянной теплотой. — Я приготовлю тебе бульон.       — Хорошо, папа, — едва слышно пролепетал Эрен, надеясь, что его не услышат из-под одеяла, но Леви, скорее всего, услышал и потрепал его по волосам.       Ах, лучше бы поцеловал, как он делал, когда его Эрен был совсем маленьким! Хотя после всех этих слов, что Эрен ему тогда наговорил, после его истерики, попытки самоубийства, после того, как он на Леви наставил его же оружие, он не достоин был даже в доме одном с ним жить. Единственное, на что Эрена всё это время хватало — это держаться с достоинством. Он много обдумывал то, что произошло той злосчастной ночью, и вывод напрашивался в его голову только один: Леви устал от него и от их отношений. И пусть он ему обещал, что этого никогда не случится, пусть Леви его обманул, он всё равно имел право жить так, как ему того хочется. А Эрен обязан был не мешать так жить. Единственное, чего он не понимал, так это зачем Леви тогда проверял его несколько раз подряд, зажимая в угол, но, к счастью, он бросил эту затею, должно быть, удостоверившись, что Эрен больше к нему не бросится с непристойными предложениями.       Это было так странно — изображать из себя примерного мальчика. Прежде Эрен считал, что он не способен на лицемерие такого масштаба, а вот поди ж ты — смог. Да ещё как смог! Все вокруг только и говорили о том, что они теперь с Кристой встречаются, хотя родители Кристы от этого были совсем не в восторге, но, по крайней мере, они не выгоняли его за порог, как Имир.       О том, что Леви и Имир снова сблизились, он узнал из оставленных на подоконнике сигарет и пустых бутылок. Эрену было тревожно по этому поводу, но он решил пока что с Аккерманом тему алкоголизма не обсуждать. В конце концов, столько лет Леви прожил, время от времени выпивая, а так алкоголиком и не стал, вот и сейчас ему не с чего им становиться. Эрен считал, что это просто такой период в его жизни, он погуляет и успокоится, и продолжал заботиться об отце по мере необходимости. Но от вида пьяного Аккермана его выворачивало наизнанку, Эрен буквально смотреть на него не мог, и, порою бывало, в сердцах на него ругался, но Леви поутру ни о чём не помнил.       А как хотелось бы Эрену, чтобы помнил. Чтобы пришёл к нему в комнату, пока он сидел над уроками, выключил свет, поднял его из-за стола и трахнул прямо на этом столе среди учебников и тетрадок. Эрен скучал по нему безумно, но умудрился засунуть свою печаль одиночества так глубоко, что её даже видно не было, и продолжал улыбаться людям вокруг и продолжал жить, несмотря ни на что, продолжал жить, не принадлежа любимому человеку.       Как с ними всё это произошло? Эрен уверен был, что такие истории могут произойти с кем угодно, но только не с ним и Леви, они ведь так любили друг друга, он чувствовал, что Аккерман до сих пор его любит, просто решил что-то переиграть в их жизни, начать её заново, и Эрен с ним согласился. Он был рад, что они достигли настолько глубокого взаимопонимания, что им даже вслух ничего говорить не надо, они и так понимали друг друга. И всё же как было трудно привыкнуть спать в одиночестве, жить без тепла любимых прикосновений. И Эрен теперь ненавидел Зика, который отнял всё это у него. Возможно, со временем Леви решил бы и без его напутствий, что им с Эреном пора прекратить эти игры в любовь, но появление Зика и их разрыв абсолютно точно были связаны между собой, и Эрен теперь ненавидел его.       Как он мечтал, как старался, цепляясь за Леви, вырваться из трясины прошлого, но этот ублюдок ворвался в их жизнь и изломал всё, что Эрен строил с упорством столько лет.       — Эрен, ты спишь?       Голос Леви был нежен, так добр, как раньше, Эрен такой доброты не заслуживал.       — Дай я тебе помогу, — он отставил поднос с тарелкой на стол и склонился над коконом одеяла, чтобы расправить немного и освободить, чтобы сесть было легче.       — Не надо, — упрямо ответил Эрен, ворочаясь. — Я сам.       — Ну конечно, — насмешливо улыбнулся Леви.       — Я же сказал, я сам!       Эрен выкрикнул это и оцепенел. Он ведь злился совсем не на Леви, зачем же тогда так грубил? И тут же в висках застучала тысяча молоточков, ещё немного, и череп взорвётся. Эрен поморщился.       — Голова болит? — голос Леви стал как будто печальнее, Эрен в глаза смотреть побоялся, уселся под одеялом и недовольно поёжился — зазнобило.       — Всё болит, — сипло ответил он с неохотой.       — Попробуй поесть, — посоветовал Аккерман, аккуратно ставя поднос ему на колени. Тёплый ароматный пар коснулся лица, и желудок скрутило в болезненном спазме. — А после прими лекарство.       — Спасибо, — буркнул в ответ Эрен и осторожно взялся за ложку, чтобы не сбить ненароком стакан с водой, стоящий рядом с тарелкой. Но пока Леви находился рядом и смотрел на него, Эрен не мог в себя сунуть и ложку супа. — Можно тебя попросить?       — Да, конечно.       — Поставь мне, пожалуйста, музыку и оставь одного.       — Как скажешь, — согласился Леви спустя несколько неуютных секунд молчания, завёл пластинку и вышел за дверь.              Эрен ему помогал, как мог, оставаться на расстоянии. Так же намного легче будет не трогать друг друга, не говорить друг другу лишних ненужных вещей, которые они и без того замечательно знают. Он должен был сделать так, чтобы Леви не мучила совесть. Он должен был сделать так, чтобы он подумал, что Эрен сам всё решил за двоих.       Но когда он увидел всего через несколько дней, как отец Йегер подвозит Леви на машине до дома, у Эрена все теории и установки, которые он с таким трудом выстроил у себя в голове, полетели прахом. Он даже спустился на кухню, несмотря на всё ещё паршивое самочувствие, чтобы подслушать, о чём они говорят. Но говорили они так тихо, что от почтового ящика до чуткого слуха Эрена не долетело ни звука. К тому же капель по откосу стучала отвратительно громко и так же отвратительно ярко сверкала на солнце.       Несмотря на февраль, погода стояла почти весенняя, Леви принёс с улицы запах свежести талого снега и почти перебитую им едва ощутимую вонь бензина.       — Тебе уже лучше? — спросил он, встретившись с Эреном взглядом. Казалось, Леви был приятно этому удивлён.       — С каких пор он тебя подвозит? — не удержался Эрен от претензии, хотя это было неосмотрительно. Он должен был сперва выяснить всё, а уж потом высказывать недовольство, но, господи, как же ему надоело молчать!       Леви, снимая пальто, оглянулся и посмотрел на него странным взглядом, будто все его внутренности подцепил на рыболовный крючок. Эрен почувствовал себя слабым, беспомощным и бесправным. Он был готов ради Леви на всё, а тот его променял. Променял на что-то другое…       — Мы встретились у магазина, он предложил подвезти, а я согласился. Всё равно в одну сторону. Надо поддерживать добрососедские отношения.       — Добрососедские? — он скривил лицо в желании показать этим всю степень неверия в слова Аккермана. Горькие подозрения лавой кипели внутри. Но это не помешало ему подойти ближе и забрать сумки с продуктами, лежащие у порога. — О чём вы с ним говорили?       — Он приглашал нас на службу.       — Опять?! — единственное, на что самообладания Эрена хватило — это не заорать на всю улицу, как он мог, но шипел он очень эмоционально, не помня себя от возмущения. — Ему что, с первого раза неясно было?! — А Аккерман, как будто над ним потешаясь, улыбнулся ему и, воспользовавшись занятыми руками и тем, что Эрен ещё не успел разогнуться, поцеловал в щёку, подальше от губ, но настолько приятно, что начисто отбил желание воевать.       — Эрен, не шуми, пожалуйста, у тебя горло болит, — добавил он тихо. — А я утомился.       Эрен так и застыл на месте, чувствуя это касание губ к его коже снова и снова, как эхо.       — Раз тебе лучше, может, поможешь мне приготовить обед? — Аккерман уже шёл на кухню, и Эрену ничего не оставалось, как присоединиться к нему.       Зачем он так делал? Зачем его соблазнял? Эрен буквально чувствовал, как его опутывают невидимой сетью едва ощутимых прикосновений и взглядов. И голос Леви, бархатистый, чуть хриплый, с редким, коротким покашливанием, лился на душу целебным бальзамом. Но Эрен ведь не заслужил! Или это игра такая, что Леви теперь будет нарочно его дразнить, а Эрен не должен на это никак реагировать? Как было раньше, только наоборот?       Они приготовили мясо с горошком и сели за стол. Леви открыл бутылку вина, а когда Эрен себе попросил полбокала, ни слова не говоря налил ему полный.       Ели молча, изредка звякая вилками и ножами о белые с красными ободками тарелки, цедили вино. Когда Аккерман прикончил один бокал и налил себе новый, Эрен не выдержал:       — И что мы празднуем?       — Я просто хочу расслабиться, если ты об этом, — бросив почти равнодушный взгляд на бутылку, ответил Леви. — Тебе, кстати, тоже полезно. Но не волнуйся, это последний бокал.       — Да пей ты хоть всё, мне-то что, — проворчал недоверчиво Эрен. Вино его не успокоило, наоборот — растревожило нервы ещё сильнее. Теперь они трепыхались, как бельевые верёвки на сильном ветру.       — Не говори ерунды, — устало отозвался Леви, и они замолчали снова.       С каждым глотком вина подозрения Эрена становились всё болезненнее и горше.       — Так ты мне расскажешь, о чём вы с этим козлиной так мило беседовали?       Леви улыбнулся ему удивительно мягко, как будто нападки его только радовали.       — Он вспоминал о том, как жил в миссии, что повидал.— Он болтал вино в бокале, а Эрену невозможно хотелось встать и поцеловать его. — Рассказывал истории. Иногда даже забавные, — усмехнулся он.       Эрен фыркнул, демонстративно закатывая глаза, но не нашёл, что ответить, и снова молчал какое-то время.       — И что, он действительно жил всё это время в Африке? — выплюнул он очередной вопрос, когда на тарелке осталось всего три горошины, а на дне бокала один глоток. — Что он там делал?       — Они с миссией занимались образованием и проповедовали, — невозмутимо ответил Леви, допивая вино.       — И что, у него там была своя паства? — последнее слово Эрен особенно выделил издевательским, злорадствующим тоном, подложив под подбородок ладонь.       — Конечно, он же священник, — Леви потянулся к бутылке, но, поймав на себе взгляд Эрена, медленно положил руку обратно на стол. Эрена это противоречие задело: с одной стороны, он был в недоумении от того, что Леви ему пообещал не пить и действительно отказался от новой порции вина, а с другой стороны, разозлился на самого себя, что посмел указывать, что пить Леви и в каких количествах, тем более, что сейчас пил вместе с ним.       — Грёбаный святоша! — сорвалось с его губ, как пробка выскакивает из бутылки. — Повелитель обезьян!       — И это говорит человек, у которого Фицджеральд под подушкой припрятана, — усмехнулся Леви, и у Эрена снова возникло странное ощущение, что тот с ним играет, но не ответить он просто не мог.       — Элла не такая! Она — ангел, сошедший на землю, чтобы спасти её от таких ублюдков, как этот, — произнёс на одном дыхании он, свято веря в то, что теперь говорит.       — М... Мальчик вырос. У мальчика двойные стандарты, — Леви откровенно над ним смеялся, и Эрен не выдержал:       — Уж кто бы говорил о двойных стандартах. Папочка.       Леви шевельнул желваками, но промолчал, Эрен головой понимал, что и ему бы следовало замолчать, но остановиться он был уже не в силах:       — Ты ходишь с ним вдоль по улице так, словно он твой приятель! Как я должен на такое реагировать? Я знаю, что ты заходил в церковь позавчера!       — Ты шпионил за мной?       — Это не обязательно, мне и так всё расскажут. Скажи, для чего ты общаешься с ним? Или он переманил тебя на свою сторону? Если да, то ответь мне честно, я, по крайней мере, пойму, для чего это всё. Вдруг ты уверовал и решил, что Зик послан нам во искупление греха, или ещё какая-то хрень поселилась в твоей голове…       — Никто меня не переманивал.       — Тогда для чего это всё? Для чего это грёбаное воздержание, для чего эти прятки по комнатам? Зачем мы с тобой это делаем? Что с нами стало?.. — он вдруг осёкся, глядя в лицо Леви, и задрожал от слабости, увидев растерянность и непомерных размеров вину во взгляде. — О, не-е-т, — улыбнулся Эрен, чтобы хоть как-то суметь защититься. — Ты решил от меня избавиться.       — Эрен, нет, всё не так… — Леви потянулся к нему, но Эрен отдёрнул руки и уронил пустой бокал. Он уцелел, но на скатерть упали несколько капель вина и застыли бордовыми пятнышками.       — Решил избавиться. Поэтому ходишь с ним и договариваешься, как это обтяпать у меня за спиной.       — Эрен, это не так. Послушай…       — Я так и знал! Я как чувствовал!       — Да послушай меня, наконец!       — Зачем? У тебя на лице всё написано! Ты смертельно устал от всего этого балагана! Но, знаешь, я тебя понимаю. И я не виню тебя. Здесь только я один во всём виноват.       Леви встал с места, подошёл к нему и, порывисто обняв за плечи, уткнулся лицом в самое сладкое место на задней стороне шеи. Эрен схватил его за руки, чтобы сбросить, да так и застыл, осознав, что случилось. Леви сжимал его крепко, так крепко, что не оставалось сомнений в том, что он очень давно хотел это сделать, но до Эрена, что истязал самого себя, да ещё и залил свои раны вином, доходило с огромным трудом.       — Когда ты говоришь такие вещи, — вкрадчиво прошептал Аккерман. — Мне хочется убить тебя собственными руками.       — Лучше убей меня сам, чем отдавать ему, — смирившись с собственной участью, он даже не плакал, на это уже не осталось сил.       — Эрен, — Леви ослабил хватку, обогнул его в один шаг и встал перед ним на колени. Эрен в одно мгновение вспыхнул как спичка.       Он так давно не чувствовал эти ладони на своих обнажённых икрах, что от простого движения по ним руками плоть его тотчас восстала и начала податливо плавиться под умелыми пальцами. Он тихо всхлипнул и без стыда раздвинул колени. А за небритые ноги ему стыдно не было, он ведь болел, а Леви ему ничего не сказал, значит, всё в порядке.       Когда Леви вжался в его дрожащий живот головой, весь мир заалел смущёнными переливами. Эрен моргал, и всё вокруг становилось ярче, отчётливее, словно до этого он был слепым, а теперь прозрел. Стук его сердца двоился в висках, дыхание с хрипом рвалось наружу. Эрен легко запустил пальцы в волосы Леви и медленно перебирал их, тихо плача от счастья.       — Как же я по тебе соскучился! — отчаянно прошептал Аккерман. — Прости меня, идиота! Я отчего-то решил, что тебе будет лучше так — с Кристой, со школой, с нормальной жизнью. Я думал, что делаю твою жизнь только хуже. Я думал, что после той ночи ты никогда не захочешь больше принадлежать мне. Но я так люблю тебя! — он взял ладонь Эрена и несколько раз её поцеловал. — Я никогда не позволю ему отобрать тебя у меня. И не только ему — никому. Никогда.       И Эрен поверил ему. И понял, что будет верить теперь всегда, что бы у них ни случилось. Он проглотил слёзы и прошептал:       — Моя жизнь это ты, Леви. И так было всегда, — а после так неуклюже утёр нос рукой, что за ней потянулась прозрачная нитка слизи.       Леви стащил с него пижамные шорты вместе с трусами, резкими движениями расстегнул джинсы и сдёрнул Эрена к себе на колени, роняя стул.       — Окна, Леви, — проговорил Эрен, почти не сопротивляясь, и простонал от восторга и удовольствия, когда их тела наконец-то соприкоснулись.       — Наплевать! Я разорву любого, кто попытается к нам вломиться! — решительно произнёс он и подтвердил слова поцелуем.       Эрен пропал. Он чувствовал, как теряется в прикосновениях, и не желал, чтобы кто-то его находил. Он никогда не пробовал ни одного наркотика, но общался с ребятами, у которых был такой опыт, и ему казалось теперь, что он понимает, какие у них ощущения от прихода, когда этот страшный химозный кайф катится вместе с кровью по венам, делая всё вокруг совершенно неважным, ненужным, смешным. В их жизни могло быть любое дерьмо, но когда они с Леви были так близко, не было ничего, кроме них самих и одного на двоих удовольствия.       Той ночью Эрен уснул под боком у Аккермана и с зайцем под мышкой самым счастливым на свете. А день всех влюбленных они провели в постели, отключив телефон.       Криста осталась этой выходкой Эрена недовольна — их отношения за последние два месяца приобрели другой статус, и девушка имела полное право на него обижаться за отсутствие внимания в такой особенный день, — и разговор с ней дался Эрену нелегко. Он едва подобрал слова, чтобы смочь объясниться, не проговорившись насчёт их с Леви отношений, ведь она до сих пор ничего не знала. Да и никто не знал, они никому в лицо не говорили, хотя Имир со Смитом, скорее всего, догадывались. Придя домой после ужасного разговора, Эрен не находил себе места, пока Леви не вернулся с работы, не обнял его и не разложил прямо в гостиной на их любимом диване. Эрен едва успел шторы закрыть.       Он стал замечать, что Леви после их примирения начал себя вести немного иначе, но это «немного иначе» не вызывало у Эрена опасений, оно согревало. Леви стал решительнее и резче в суждениях, словно отверг важность мнения окружающих совершенно. Он даже внешне от этого капельку помолодел. И пусть на глазах у всех где-то в торговом центре или на улице он Эрена не обнимал, но в том же кинотеатре, в темноте, когда всё внимание окружающих было приковано к серебряному экрану, Эрен впервые почувствовал, как пальцы Леви скользят по его бедру, и едва не кончил от неожиданного приятного щекотания. А ещё Леви трахнул его в туалете кафе, в котором они со Смитом регулярно обедали, и это стало для Эрена ещё одной маленькой радостной победой. Хотя оба они понимали, что ведут себя безрассудно и даже опасно. Ведь за ними действительно кто-то следил.       По вечерам Эрен слышал, как под окном раздаётся хрусткая поступь, и оставалось только гадать — сам это Зик или тот парень, который за ним следил тогда, чуть больше года назад, когда они с Леви только сошлись. Он не хотел признаваться Леви, но видел этого парня ещё раз. Тот отрастил короткую бороду, но выражение лица у него совершенно не изменилось, и это насторожило до такой степени, что Эрен начал ездить домой на школьном автобусе. Хотя быстрее и проще всегда было добираться пешком, потому что автобус ехал в обход, начиная с кварталов к югу от школы. Но, как выяснилось, даже автобус не мог гарантировать Эрену спокойной дороги.       В тот день он покинул его, как всегда, на своей остановке, махнул на прощание водителю и пошёл вдоль по улице по направлению к дому. Как назло, из дома соседей напротив вышел отец Йегер, издалека заметил Эрена и направился в его сторону. Эрен застыл как вкопанный, растерявшись.       Если до этого Зик и пытался с ним заговорить, то не проявлял настойчивости. Он мог издали помахать или выкрикнуть что-то приветственное, но никогда близко не подходил и не заговаривал с ним. Зато к Эрену частенько приставала в школе эта их новая училка по математике, миссис Галлиард, со своими душеспасительными беседами. Как-то она заявила Эрену, что отец Зик — это источник света, тогда Эрен ответил ей, что он лучше сдохнет во тьме.       Но не только она пыталась ему проповедовать. Эрена поражало, сколько сверстников с появлением в их городке отца Йегера вдруг устремилось в церковь. И ладно бы среди них были одни девчонки, которые только и делали, что обсуждали на каждом углу, какой этот Йегер красавчик, да как улыбнулся, да как на кого посмотрел (кстати, Криста была в числе этих девчонок, из-за чего общаться с ней Эрену стало особенно трудно), но были среди молодых прихожан и мальчишки, такие же, как Эрен, а может, и младше. И этим ребятам Йегер запудрил мозги настолько, что пара из них раздавала листовки у школы - тихоня, конопатый Бодт и худосочный, бледный, как молоко, Арлерт. И если за первого у Эрена душа не болела, потому что знакомы они были шапочно, то второго Эрен едва не побил от расстройства. Они же сидели в одной песочнице! Армин был всегда умнее и сообразительнее их всех вместе взятых! Эрен уверен был, что кто-кто, а этот должен быть отнестись критично ко всей этой трескотне про законы божьи и вечную жизнь покаянную, но, видимо, всё было не так просто. Непросто настолько, что даже Смит ничего не мог ему объяснить и молча курил у окна, пока Эрен оплакивал своих старых друзей и пропавшее детство, свернувшись калачиком на зелёном диванчике с деревянными лакированными подлокотниками у него в кабинете.       Ему не нужно было ни храмов, ни проповедей, ни бога, если тот позволял жить таким подонкам, как его покойный отец. У Эрена были другие заповеди, другие святыни: его дом — стены, которые защищали его при любых обстоятельствах, его Леви — человек, готовый убить за него, и это было взаимно.       Он не хотел разговаривать с Зиком Йегером, один вид этого человека доводил его до трясучки, его хотелось испепелить, уничтожить физически, втоптать в землю при том, что Эрен сам боялся его как огня. Не соображая от страха, что делает, он развернулся и зашагал в обратном от дома направлении, судорожно придумывая, что скажет, если вдруг Зик его спросит, зачем он уходит от дома прочь.       — Эрен, постой! — выкрикнул Зик, запыхавшись, но Эрен ускорился. Он не жаждал общения с преподобным Йегером. Одно то, как это звучало — «преподобный Йегер» — вызывало рвотные спазмы из самых кишок.       Но преподобный Йегер не отставал, нагнал его буквально за полминуты и, поравнявшись, заговорил с улыбкой, пытаясь одновременно скорей отдышаться после короткой пробежки:       — Ты чего не отзываешься, а, Эрен? Не узнал меня?       Эрен с упорством молчал, стараясь не поворачиваться и не смотреть в глаза говорившему с ним человеку, как было заведено, как он привык. С этим, чужим, человеком надо ему было быть осмотрительнее, не разговаривать с ним на улице, не приглашать домой и тем более самому никуда с ним не уходить, как бы он ни просил. И эти правила вовсе не Леви придумал для Эрена. Эрен их сам изобрёл. На этих столпах отныне держалось их уязвимое будущее, которое парень старался сберечь всеми силами. И пусть опора порою, вот как сейчас, казалась шаткой, он всё равно в неё верил, как миссис Галлиард в свои эти заповеди.       — Как ты себя чувствуешь? Леви сказал мне, что ты опять заболел, уже выздоровел? — он говорил так бодро и жизнерадостно, что хотелось ткнуть в него чем-то острым, чтобы он, наконец, заткнулся. — Я хотел зайти к тебе, проведать, но меня не пустили. Тебе бы лучше с ним поговорить, нехорошо получается, он как будто прячет тебя от меня.       — Я сам не хочу, — выплюнул Эрен и проклял себя за то, что нарушил обет молчания.       — Чего ты не хочешь?       — Общаться с вами, — его фразы, в противовес многословию Зика, казались обрубками.       — Но почему? Я ведь твой брат. У нас общий отец. Мы с тобой родственники. Единственные друг у друга, нам надо держаться вместе.       — Я вас не знаю и не хочу знать, а единственный родной человек, который у меня есть, это мой отец — Леви Аккерман, — скороговоркой выпалил Эрен и зашагал теперь уже в направлении дома, не обращая внимания на оставшегося на месте Зика.       — Э-э-эрен, прекрати со мной так разговаривать, я тебе не враг.       Эрен внутренне содрогнулся и еле нашёл в себе силы, чтобы продолжать идти, потому что неизвестно, откуда Зик об этом узнал, но имя его произнёс именно так, как когда-то его сквозь зубы цедил отец — утомлённо и самую малость разочарованно. И пусть у Эрена не было цели для преподобного Йегера стать лучшим мальчиком на свете, каким он когда-то искренне желал стать для их общего с Зиком отца, интонация эта его всё равно полоснула внутри по самому слабому, болезненному и незажившему до конца месту. А преподобный Йегер то ли заметил его реакцию, то ли просто сумел угадать:       — Неужели я в самом деле так на него похож? — спросил он, но не сожалением, которое, наверно, могло бы смягчить сердце Эрена хоть немного, а с тем восхищённым удивлением, которое обычно случается у человека, если мечта всей его жизни вдруг неожиданно начинает сбываться.       Эрен остановился. Он больше не мог идти, в нём кипела бессильная горькая ярость, обида и чёрт знает сколько всего ещё. Почему он сам не был похож на отца? А этот, проживший всю жизнь от него в отдалении, ни разу в жизни его не видевший, даже сутулится точно так же, и голоса похожи, и даже лица! Эрен совсем не хотел походить на отца, он гордился всегда тем, что он копия матери. Но почему же тогда так больно было осознавать, что этот чужой, незнакомый ему человек обскакал его без труда? Если бы Гриша был жив, он бы Зика любил куда больше, чем Эрена, это точно! А Эрена бы они… В голове что-то щёлкнуло и загудело, в висках застучала кровь. В желании уколоть Эрен вернулся, взглянул Зику прямо в лицо и сказал:       — Не похож, — и с превеликим удовольствием отметил, как лицо преподобного скисло. — А знаешь, почему? Он никогда не уговаривал, а просто делал то, что считал нужным.       — Так ты привык к жесткой руке, да, Эрен?       В первый момент он решил, что ему показалось. От страха в глазах потемнело, и, словно в тоннеле, он видел лицо человека перед собой, на мгновение даже едва не забыл, кому оно принадлежит.       Зря он с ним заговорил, зря-зря-зря, надо было немедленно, тут же заканчивать, но у Эрена ноги будто примёрзли к земле. Почему-то вспомнился лютый холод на первое их с Леви рождество и Мистер Длинные уши.       — Только попробуй мне что-то сделать, и Леви тебя в порошок сотрёт, — выдавил он из себя и почувствовал такое головокружительное облегчение, что едва ли в небо не полетел. Он был защищён, никто не смел к нему прикасаться. Но Зик покачал головой и заставил спуститься с небес на землю.       — Это я его сотру, — произнёс он с холодной улыбкой и не менее холодным взглядом проморозил Эрена до костного мозга.       Немного подавшись вперёд, Эрен прямо в лицо ему тихо проговорил:       — Это будет последнее, что ты сделаешь, — он развернулся и быстро пошёл в сторону дома.       Его трясло, как никогда раньше. Еле попав ключом в скважину, он отпер дверь, зашёл внутрь и заперся изнутри. Ему срочно нужен был Леви. Немедленно. Сию же секунду. Хотя бы услышать голос. Хотя бы…       — Ах, чёрт!       Он ободрал палец до крови о застёжку ботинок и грубо стащил один и второй через пятку. Ляпая кровью по телефонному диску, не с первого раза вставляя его в необходимое отверстие, Эрен еле справился с телефоном.       — Отделение полиции, слушаю вас.       — Здравствуйте… — Эрен откашлялся и затих. Он никогда не звонил отцу на работу. — А… Леви Аккермана будьте добры.       — А ты Эрен, должно быть?       — Да, — этот вопрос заставил все внутренности съёжиться и похолодеть. Ему показалось, что с Леви что-то случилось.       — А я Томас, много слышал о тебе, — усмехнулся парень на том конце провода и быстро добавил. — Сейчас переключу.       Эрен медленно выдохнул, снова услышав гудки, а от голоса Леви и вовсе всё затрепетало.       — Слушаю.       — Пап, — только и смог Эрен выдавить из себя и умолк. Что он ему мог сказать, что Зик с ним пытался начать общаться? что он угрожал ему? что он не тот, за кого себя выдаёт? Эрен не знал это точно, но был в этом так же уверен, как в том, что солнце встаёт на востоке.       — Что случилось? — и по тревоге в голосе Леви он понял, что не один такой мнительный.       — Я дома. Сейчас уже лучше, — медленно проговорил он, с трудом подбирая слова.       — Я скоро буду, — после короткой паузы ответил Леви и повесил трубку.       И он действительно прибежал, прилетел к нему, и так скоро, что Эрен даже компот не успел подогреть, а в его объятьях, сидя на лестнице, Эрен совсем забыл о существовании Зика Йегера.       — Знаешь, что я тут подумал? — спросил его Леви задумчиво.       — Что?       — А давай-ка, пожалуй, сбежим от них.       Эрен поднялся с его колен, где лежал до этого телом и головой, и вгляделся в его лицо сквозь призрачный свет, льющийся из маленькой комнаты.       — Ты серьёзно? — спросил он, ещё не веря, но уже улыбаясь; радость, безумная, буйная, уже подступала из глубины. — Что, прямо сейчас?       Леви подумал немного.       — Не прямо сейчас. Надо обставить всё так, чтобы нас какое-то время никто не искал. Можно недолго, несколько дней. Сожжём на прощание дом.       — Сожжём? — повторил за ним Эрен с восторгом. — Серьёзно?! — он понял, что снова готов заплакать, но не стеснялся этого.       — Да. Я не позволю им лезть в нашу жизнь и отнимать тебя, — он склонил к себе голову Эрена и крепко поцеловал в макушку. — Ты только мой.       — Только твой, — повторил за ним Эрен, довольный, счастливый и совершенно уверенный в том, что дальше у них будет только лучше.