Зак

Вдруг подул ветер, и откуда-то сверху послышался едва различимый, прозрачный посвист на несколько голосов. Тотчас после этого непроглядь ночи рассёк свет, голубоватый, тусклый, похожий на свет полярных звёзд. Шакалы невольно прищурились – даже он после абсолютной тьмы резал глаза. Светилась одна из граней столба, отражая идущие откуда-то сбоку лучи. Арас пригляделся и едва подавил крик, распирающий горло: будто из ничего появлялись четыре бесформенных облака, что, плотнея, принимали очертания гигантских птиц. Вскоре к шпилю сломанной башни подлетели четыре грифа, сотканных из призрачного света. Они опустились на песок, что размыло под их когтями, и из бездны пустыни явилось сияние, столь ослепительное, что грифы померкли рядом с ним. Птицы низко склонили головы на длинных, морщинистых шеях, и заговорили, а голоса их были будто сотканы из чудес Вселенной. Первый гриф, белый, словно мрамор, молвил: - Набрались мы смелости, преступили отцовский завет ради тебя. Второй вскрикнул, и воздух ночи вспыхнул жаром под его рыжими перьями: - Мы б не устали бороться за тебя и ради тебя, возлюбленный брат наш! Третий гриф, вывернув к небесам шею, провыл, и весь он был чёрен, как небо над ними: - О, как мы ошиблись, пойдя обману людскому на заклание! А четвёртый, с костей которого свисали изжелта-серые лохмотья кожи, прошептал: - Нет, не желали мы ослушаться наших первых хозяев. Вновь склонив головы, не смея коснуться сияния, они поднялись в воздух и разлетелись, лишь по неверному, тусклому свету можно было заметить их полёт. Арас было вздохнул, но тут, прямо над стеной, за которой укрылись шакалы, пролетел один из грифов. Он тащил в призрачном клюве что-то лохматое, и, присмотревшись, эльф с ужасом понял, что это: птица несла голову мертвеца. Положив свою жуткую ношу рядом с сиянием, призрак молвил: - Вот, вот наши хозяева! Ему вторил другой, принесший иссохшую человеческую ногу: - Полакомись нашими хозяевами! Третий, вернувшись к собратьям с мёртвым младенцем в когтях, возопил: - Не искупить нам грех, совершённый людским обманом! А прилетевший четвёртый, положив на песок полусгнившую руку, взрыдал: - Полакомись нашими лживыми хозяевами! Грифы вновь разлетелись, неустанно принося на песок лохмотья мертвечины. Всякий раз они восклицали с неизбывной горечью в голосе, воздевая к сиянию опалённые вековым горем взгляды. А свет, лучистый, яркий, безгрешный и безмятежный, было ровен и безучастен к страданиям птиц. Это дикое действо длилось до самого рассвета, и воздух пронзал едва слышный многоголосый свист, рвущий шакалам душу своим тоскливым и непрерывным однообразием. Солнце взошло, в секунду залив собой Сухоспесь, сметя призраков и затмив их сияние. Утренний суховей занёс песком тщательно собранные грифами трупы. Степь оживала от леденящего ночного сна, и светило, будто боясь потерять землю в его изморози, топило барханы нещадной жарой. Сурья взглянула на спутника и прерывисто выдохнула: изумруд глаз его полнился влагой бессольных слёз, что, стоило ему моргнуть, хлынули на песок. Он не сказал ни слова, пока женщина вела его к подножью столба, к тому месту, где собирались призраки-птицы. Но, когда шакалка принялась разгребать походной лопаткой песок, он воскликнул: - Что ты делаешь?! Сурья громко выдохнула и послала его будить мула. Арас с затаённым облегчением пошёл исполнять её просьбу, и едва смог найти скотиняку – за ночь его замело песком, превратив в небольшой холмик. Долго бы эльф бился в поисках, если бы пыль от его сапог не попала бы мулу в ноздри и тот не чихнул. Словом, блондину даже откапывать его не пришлось: зазябшее за ночь копытное громко заревело и вскочило, окатив хозяина лавиной песка. Когда юноша подвёл мула к столбу, Сурья уже вырыла там немалую яму. Копытное, увидев горы мертвечины, намеревалось сбежать, но предприимчивый Арас привязал его поводья к одному из выступов на столбе. Спрыгнув к шакалке и едва не обрушив на неё лавину песка, эльф принялся помогать ей. Вскоре женщина издала торжествующий вой: из-под сероватой россыпи показалась белизна кости. Работа пошла вдвое быстрее, и, наконец, путники извлекли из-под толщи песка огромный череп. - Сурья…это не птица. - Это гриф. Всякий гриф – птица. - Но не всякая птица – гриф. Тем более, не такая. - Клюв налицо, толщина кости и строение глазниц – тоже. - Но она же гигантская, Сурья!! Мул заинтересованно повернул голову на крики хозяев. Он сделал шаг в их сторону, но дальше не пустила верёвка, и раздосадованный скотиняка взбрыкнул и подпрыгнул. Песок под его копытами тронулся и обрушился в яму.