Into the Lion's Den

Дневник Гунтрама де Лиля 23 февраля 2004 года Сегодня утром Фридрих взял меня с собой в Цюрих, Антонов был за рулём. Я думал, что меня затащат в ателье или к очередному доктору. После визита к Ван Хорну я всё время оставался в замке и выходил только чтобы прогуляться днём по лесу или в саду. Таким образом я «отдыхал» от перелёта и стресса. К счастью, Линторфф исчезал рано утром, уезжая на работу, а возвращался только вечером, когда к нему в гости приезжали различные важные люди. В понедельник я не смог присутствовать на обеде, так как меня одолела жуткая головная боль из-за повышенного давления (как определил Антонов), и я нуждался в отдыхе. Но в среду герцог решил, что хватит мне сидеть взаперти, и велел быть в восемь в гостиной, в приличном тёмном костюме, при галстуке и полном параде, чтобы встретиться с гостями (шесть человек: два банкира с жёнами и два промышленника из США, приехавшие к нему в банк) за обедом. — Затворничество в своей комнате не решит твоих проблем с общением, — Фридрих выбрал мне наряд и контролировал, чтобы я не вытворил какого-нибудь безумства, вроде ирокеза на голове или футболки с Металликой… в конце концов я ведь официальный любовник настоящего гангстера и к тому же сумасшедший художник. Я был представлен обществу следующим образом: «мой подопечный на этот год, Гунтрам, планирует продолжить изучать Историю искусства в Цюрихском университете этой весной» (???) и отослан на дальний конец стола, сопровождаемый одним из его фирменных «предупреждающих взглядов», чтобы помалкивал. — Остерман согласился стать его учителем. — Это невероятно! Он же никогда не берёт учеников. И я, и Маркус годами пытались уговорить его принять нашего племянника, который занимает одно из первых мест в Школе де Бю Арт, — воскликнула одна из дам. — Возможно, дело в том, что у него совсем нет таланта, моя дорогая, — Маркус, банкир, аккуратно её осадил. — Остерман знает, что делает. Мне жаль вас, молодой человек, деньки вашей беззаботной лени закончились. О его характере слагают легенды. Знаете ли вы, что у него случилась на публике драка с Директором современного искусства аукциона Сотбис за Демьена Хёрста два месяца назад? А ведь это даже не был оригинал! Откровенно сказать не самый завидный кусок пирога, хоть и был заявлен в качестве одного из основных лотов. — Маркус, я бы не заплатил за этот лот независимо от того, что мне про него скажут. Это было просто отвратительно. Однажды этот тип размажет немного куриного паштета по холсту, назовёт результат «Симфония Брейгеля» и мы должны будем заплатить за это миллионы. — Конрад, порой ты можешь быть таким противным! — рассмеялась вторая дама. — Хёрст —один из наиболее успешных художников наших дней. Каждая его выставка — это настоящее безумие! — А ещё коллективное безумие случается, когда начинается сезон распродаж, но я в этом также не участвую, моя дорогая. — Вы невозможны! — отругала она герцога, сквозь смех. — Вот почему я сделал предложение именно Остерману. Не понимаю современное искусство и не люблю его. — Вот умный человек! Вы не посещаете все эти модные места, а нас вынуждают, — произнёс американец. — Клэр просит меня составить ей компанию на одном вернисаже в Нью-Йорке… или это музейная вечеринка? — Я Вам сочувствую, Алан. Линторфф ловко ведёт беседу, он в ней как рыба в воде. Слушая беседу этих людей, вы никогда не догадаетесь, кто он и чем занимается. Я был очень удивлён, обнаружив Отца Бруно у входа в старинное здание на окраине Цюриха. Он тепло меня поприветствовал и сообщил, что раз у меня уже есть успешный опыт в подобных делах, он хотел бы, чтобы я помог ему с сортировкой и фасовкой. — Это не сложная работа, Гунтрам. Нужно лишь помочь раскладывать продукты по коробкам. У нас есть постоянные поставщики еды из супермаркетов, но самое сложное — это всё как следует организовать. Мы будем раздавать еду иммигрантам. Мэри Клэр тут всем руководит, она скажет тебе, что нужно делать. В большой комнате стояло несколько огромных упаковочных коробок, полных различных продуктов и около двадцати женщин и два молодых человека сортировали их по видам продукции и производителям. Мой пульс участился, и я несколько раз глубоко вдохнул воздух, но Отец Бруно тут же взял меня за локоть и мягко попросил не волноваться: — Не переживай, мы не заставим тебя всё это пересчитывать, — пошутил священник, — могло бы быть гораздо хуже. Например, отсортировать контейнер старой одежды — вот по-настоящему непростая задача! Я приложил невероятное усилие, чтобы сохранить спокойствие, и мне это удалось. Должно быть сработали успокоительные таблетки против паники. Я смог удержать контроль над собственным телом. Мэри Клэр, высокая дама чуть за шестьдесят, с белыми волосами и яркими голубыми глазами, приветствовала меня по-немецки, но тут же перешла на английский по просьбе священника. — Гунтрам будет помогать нам до полудня. Мистер Эльзасер заберёт его позже. Сможете ему объяснить, что к чему, Клэр? — Да, конечно, святой Отец. Он может помочь Петеру и Юргену. — Только никаких тяжестей, у юноши больное сердце. Только сортировка. — Как скажете, Отец. Пойдем, Гунтрам. Я покажу тебе, что делать. Она пояснила мне в чём заключается задача: надо взять одну большую корзину, вытащить из неё продукты и разложить их по назначению: рис, лапша, сухое молоко, печенье и т.д. на столах, где уже высились огромные груды товаров. Позже мы упакуем их, сложим в штабеля и проставим дату. Я работал на участке сортировки с четырьмя или пятью девушками, очень милыми, но больше занятыми своей болтовнёй на немецком, чем настоящим делом. Думаю, они были рады заполучить парня, который работал быстро, молча и ничего не понимал в их личных делах. Против моего ожидания, три часа и четыре корзины спустя, Мэри Клэр вернулась и что-то крикнула им на немецком. — Пойдём, Гунтрам, это невозможно! Они ничего не делают, и вся работа достаётся тебе. Отец Бруно поговорит с ними позже. Я направлю тебя в секцию упаковки. Ты из Аргентины? — Не совсем, мадам. Я француз, но большую часть жизни провёл в Буэнос Айресе. — Это хорошо. Мы с мужем планировали посетить эту страну. Он вышел на пенсию и у нас оказалась вдруг уйма свободного времени. Что ж, молодой человек, вникай в новую задачу и не уподобляйся этим ленивым девчонкам. Дели товары по производителям, типу, гипоаллергенно или нет, по сроку годности, а затем складывай в коробку и пиши наименование бренда, тип и самую раннюю дату истечения срока годности. Молоко — самый скоропортящийся продукт, который нужно срочно отправлять. Меня оставили перед огромной грудой банок с сухим молоком разного вида. Около часа дня ко мне подошла женщина и сообщила, что сейчас время ланча и я могу присоединиться к ним. Очень нервничая, я присел в углу и почти заставил себя есть сосиски (думаю Фридрих накричит на меня, когда узнает, что я тут ел) с хлебом. Я не стал намазывать хлеб маслом, как остальные. В целом, денёк выдался хорошим, и не хотелось его испортить очередным сердечным приступом. Я был очень занят всё утро и полдень, чувствуя, что наконец-то я не просто бесполезный художник, а настоящий мужчина, удовлетворённый своей работой. Около четырёх часов дня я выпил чашку чая и съел пару печенек, полученных вместе с похвалой от Мэри Клэр за то, что большая часть моей груды продуктов была разобрана. — Если продолжишь работать в том же темпе, то скоро это место опустеет исключительно твоими усилиями, — сказала она, и я смущённо покраснел, не зная, что ответить. Выпил чай и вернулся к работе, погрузившись в неё с головой. — Отцу Бруно придется объяснить мне, почему ты до сих пор работаешь, — глубокий голос Линторффа заставил меня подпрыгнуть до потолка от неожиданности. Я испуганно оглянулся, а он стоял как ни в чём не бывало, словно король. — Ты начал в девять, сейчас уже семь, а ты все еще тут. Ты планируешь осуществить подвиг стахановцев в этой стране? — Я не заметил, как пролетело время, сэр. То есть, я хотел сказать, Конрад, — произнёс я, задаваясь вопросом, какого чёрта он тут забыл. — Фридрих сказал мне, что ты здесь, и я решил захватить тебя перед отъездом домой. Клэр поведала, что ты работал без остановки, и она тобой очень довольна. Бери своё пальто и поедем домой. — Спасибо. На улице стоял жуткий монстр, который они называли лимузином, Мерседес с телохранителем. Мужчина открыл дверь для герцога, но Линторфф предложил мне садиться первым. — Тебе понравилась работа, Гунтрам? — Да, конечно, Конрад. — Ты можешь приезжать сюда по вторникам и четвергам, когда у тебя нет уроков живописи. Остерман начнёт с тобой заниматься с понедельника с 9 утра до 5 вечера. Ты можешь ездить со мной или с Антоновым. В другие дни можешь приходить сюда и помогать. Тут всегда есть чем заняться, и это намного лучше нежели слоняться без дела вокруг дома. — Спасибо, сэр, — я был очень доволен таким предложение, так не хотел бы оказаться запертым тут, как в клетке. — Обедать можешь в банке или с Антоновым. В пять приезжай в банк и будь там до времени отбытия домой. Там также есть библиотека. Остерман считает, что ты можешь изучить необходимые предметы и сдать экзамены в июне, — проинформировал герцог о том, как распланировал мою дальнейшую жизнь. И когда же я давал на это своё согласие? Что-то не помню. — Я не хочу возвращаться в университет, — сообщил я так твёрдо, как только мог. — Если ты можешь работать в окружении более чем двадцати человек, как сегодня, значит и в классе сможешь высидеть и завершить своё обучение. Репин точно со мной согласится. В конце концов это была его идея отправить тебя туда и, если верить твоим документам, у тебя отлично получалось учиться, вплоть до происшествия. Ты планируешь прозябать до конца своей жизни, Гунтрам? Я был поражён тем, что герцог может быть настолько чёрствым и нечувствительным к моему состоянию. Я сторонился людей и это было вне моего контроля. — Я не хочу возвращаться. — Ну что же, ты достаточно ясно выразился. В понедельник приступишь к занятиям с Остерманом, начнёте с Искусства и Архитектуры. Эти два предмета в основном требуют чтения, практики немного. Он также думает, что тебе стоит поездить с ним. В такой поездке ты можешь узнать за неделю больше, чем за месяц в университете. Поговори об этом с Репиным в воскресенье. Если ты настолько недоволен моим решением. — Вы можете приказать мне, как одному из ваших подчиненных. — Да, могу. Ты предпочитаешь, чтобы я мучил тебя, как одного из моих врагов? Спроси у Репина также и об этом, что думает он? Гунтрам, послушай меня внимательно. Я не одобряю твою депрессию и не потерплю людей, нагоняющих депрессию, вокруг тебя. Это уже перебор на мой вкус. Тебе дан второй шанс. Ухватись за полученную возможность, восстанови свою жизнь и прекрати унывать и ныть, как маленькая девочка. Репин слишком тебя разбаловал. Заботился больше, чем это было для тебя полезно. Ты не домашний питомец, как ему бы того хотелось. Ты де Лиль и Гутенберг Заксен. — Меня всё ещё одолевают воспоминания. — Я знаю, но они не уйдут, если ты не прогонишь прочь свою хандру. Идя по этому пути, ты всё глубже погружаешься в безысходность, хотя все что тебе нужно — радикальная смена курса. Работа и учеба. Ты находишься под моей защитой, и я постараюсь, чтобы тебе было комфортно в моём доме, но я не буду тебя кутать в вату. Вот уж в чём я нуждаюсь меньше всего, так это в игрушечном мальчике рядом с собой. Твоему отцу было бы за тебя стыдно. Он был очень трудолюбивым человеком. — Я тоже. Чтобы Вы не думали, я всегда много работал, чтобы выжить. Я учился в Университете, сам платил за квартиру и жил один с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. У меня в Лондоне была работа, хоть Константин её терпеть не мог, в антикварном магазине, и также я вносил часть платы за занятия у частного учителя. Сам покупал себе материалы для рисования, отказался от стипендии от Репина и никогда ничего у него не просил. Я изо всех сил старался не быть обузой. Я не дорогостоящая шлюха! Работу пришлось оставить после нападения на меня, просто потому, что я был физически и морально опустошён. Он увёз меня в Санкт-Петербург и оставил жить в своём доме с детьми. Я был слишком не в себе, чтобы искать работу, но собирался приступить к поискам, как только доктор даст разрешение. Держите свои замечания при себе, мистер, если не знаете всех обстоятельств, — почти прорычал я в ответ. — Хорошо, поступай как знаешь, — завершил герцог беседу, доставая телефон и начиная в нём что-то печатать. Придурок! Обедали мы в полной тишине, не обменявшись ни словом (нельзя сказать, чтобы я был великим болтуном). Даже Фридрих, прислуживавший за столом, заметил тяжёлую и давящую атмосферу. После десерта я поднялся и пожелал герцогу спокойной ночи, но ублюдок велел мне отправляться в библиотеку. С трудом сдерживая бешенство, я последовал за ним. Линторфф уселся за стол, взял лежавшую на нём папку и погрузился в чтение. Фридрих вошел в комнату, он принёс герцогу коньяк на подносе. Я же читал интересную книгу о римских фресках; Линторфф — подлый человек, но его библиотека великолепна. Я не уверен, что он читает все эти книги, но он их покупает и это все, что имеет значение для меня. — Гунтрам. — Да, сэр? — Я обдумал нашу вечернюю беседу и должен извиниться за то, что был столь предубеждён против тебя. Я позволил моему мнению о Репине повлиять на впечатление о тебе. Я знаю, что ты сам себя содержал в прошлом, имел хорошие оценки в школе и в Лондоне. Тебя сложно отнести к категории «альфонс», и с моей стороны было очень грубо так тебя называть. Я аж потерял дар речи. Не ожидал от него извинений, да я ничего от него не ожидал! — Спасибо, сэр. Мой ответ Вам был также излишне груб и вульгарен. Приношу свои извинения, — сказал я. — Прошу, пойми меня. То, что я был суров с тобой — это лишь потому, что верю — тебе следует начать жизнь заново. Отец Бруно рассказал мне, что ты хорошо потрудился и уже не боишься людей вокруг. Тебе пора выбираться из раковины, Гунтрам. Не все люди на свете хотят тебя обидеть. То, что ты пережил, благодаря той женщине, было ужасно и невыносимо. Но в моём доме ты встретишь только уважаемых приличных людей. Женщины из студии Остермана все из высшего общества, многие из них жёны моих соратников. Хоть ты и считаешь, что мы такие же, как русские, это не так. Ольга Фёдоровна никогда не была леди. Она выскочка, которая вышла замуж за Репина, чтобы обрести власть и богатство. Он же женился, чтобы скрыть тот факт, что предпочитаешь женщинам юных мальчиков. Человек, который был назначен «оберегать тебя», Михаил Массаев — это лучший «тренер» Репина или вернее сказать «укротитель». Он отбирал мальчиков и превращал их в послушных питомцев для развлечения босса. Затем он их убивал или отсылал в дома терпимости, когда те становились старше или больше не забавляли Репина. Его мальчики не задерживались более чем на 2-3 месяца, и их дальнейшая судьба ужасна. Я до сих пор удивляюсь, как ты избежал подобной судьбы. — Константин — хороший человек, что бы Вы о нём ни говорили, Конрад. Я видел от него только доброту и понимание. Я дарил ему свою дружбу, потому что он её заслуживал. — Видимо недостаточно хорош, раз ты попытался вскрыть свои запястья. — Это был момент затмения. Я сам не понимаю, как мог так поступить. — За каждым действием стоит причина. Какова была твоя? — Не знаю. Я просто стоял там и знал, что не могу больше ощущать боль, быть зависимым всю жизнь от лекарств, ощутил жгучий стыд… — За то, что в конце концов превратился в домашнего любимца Репина? — предположил герцог, и я почувствовал, как моя душа покидает тело. — Да, — прошептал, выглядя по-настоящему пристыженным. — Понимаю. Не беспокойся — ты никогда не станешь для меня игрушкой. Я не приемлю подобную концепцию. Ты должен отрабатывать своё пребывание здесь, помогая Отцу Бруно, посещая занятия, занимаясь живописью и продавая свои картины. Ты мой подопечный, и если я что-то говорю тебе, то только из лучших побуждений. У тебя уже есть опыт, как жесток может быть наш мир. Следуй моим советам и будешь в порядке и даже счастлив среди нас, Гунтрам. — Вы позволите мне поговорить с Константином, пожалуйста? — В воскресенье, как договорились. Я всегда держу своё слово, Гунтрам. У тебя всё хорошо получается. Ты благополучно пережил два обеда в компании моих партнёров и сегодня даже работал в окружении почти тридцати волонтёров. Если ты сможешь перестать заниматься саморазрушением, я буду очень доволен. — Спасибо, Конрад. — Я на самом деле хочу заслужить твою дружбу, Гунтрам. Ты похож на юного чувствительного человека, которому не посчастливилось встретить на своём пути хороших людей. — Вы тоже оказались не таким человеком, каким я Вас считал, — прошептал я в ответ. — Думаю, моя служба прессы не достигла России, — открыто рассмеялся герцог. — Михаил рассказывал мне, что Вы очень кровожадны и непримиримы; что Орден сейчас могущественен как никогда прежде и что Вы контролируете вашу территорию железной рукой. — Прежде всего, у нас нет территории. Это терминология бандитов. Орден охватывает большинство финансовых и промышленных предприятий в Европе. Мы никак не вовлечены в оборот наркотиков, проституцию и иные бандитские дела. Мы получаем от них долю и даём им разрешение действовать на нашей земле. Иногда приходится задействовать наши связи, чтобы защитить их тоже. Получаемые от преступности деньги мы вкладываем в легальный бизнес, создавая рабочие места и преумножая благосостояние людей. Мы сотрудничаем друг с другом, чтобы защитить наши рынки и наш образ жизни, и я не имею в виду богатство. Члены Ордена должны отдавать половину прибыли на благотворительность. Я обязан быть непримиримым, чтобы удержать теневую часть нашей схемы под контролем. Ты видел многие неприятные вещи в России, но не здесь. Всё просто — я не позволяю им этого. — В Европе наибольшая концентрация педофилов, Конрад. Люди даже организуют туры в Азию или Аргентину, чтобы получить ребёнка. — Я знаю. Я стараюсь свести эту тенденцию к минимуму, но не могу запретить людям путешествовать. Поверь, тут не так плохо, как могло бы быть, — сказал он по-настоящему больным голосом. — Мы изо всех сил стараемся создавать новые рабочие места и сохранять уровень благополучия. Я хочу, чтобы каждый ребёнок посещал школу и был любим своими родителями. К несчастью, мы не можем не замечать огромные ресурсы, вовлечённые в незаконную деятельность, но мы стараемся вернуть их с кривой дорожки на путь для добрых людей. — Разве это не лицемерие — брать деньги, заработанные на людских страданиях, и возвращать их обратно для облегчения их же страданий? — Гунтрам, люди не прекратят употреблять наркотики, посещать публичные дома, эксплуатировать мигрантов, продавать оружие или оскорблять друг друга. Это часть их натуры и наши забытые Богом времена худшие. Никто не щедр к своим братьям, все ожидают награды. Бескорыстное сердце — большая редкость в наше время. — Жить станет проще, если мы будем помогать друг другу. — Я видел, как ты работал сегодня, и ты был счастлив. Разбирать горы из банок — это не работа мечты. Так почему? — Это полезное дело. Сухое молоко дорого стоит и его сложно получить. Много раз правительство присылало уже просроченную продукцию или очень плохого качества. Но все продукты, что я видел вчера, были хорошими и поэтому я счастлив, что они помогут людям. — Помощь Отцу Бруно идёт тебе на пользу. Моя кузина Гертруда управляет Фондом, но она больше уделяет внимание тому, чтобы приумножить деньги других акционеров, в основном имеющих отношение к Церкви. У нас есть несколько собственных проектов, но она их не очень активно развивает, так как слишком много дел для неё одной. Я хотел бы в ближайшем будущем это изменить, чтобы мы могли сами решать, как потратить наши деньги. — Дайте им работу или кредит, чтобы начать заново, — сказал я, неожиданно. — Возможно ты прав. Я должен подумать об этом. — Раздавать вещи — это хорошо, но бедные люди должны научиться самостоятельно зарабатывать на жизнь. Им нужен только шанс, ничего больше. — Соглашусь с тобой. Не люблю ленивых людей, живущих на процент. Я лучше предпочту сто раз вложить свои деньги в образовательный проект для женщин в Африке или на развитие микро-предприятий, нежели в наркологическую клинику. Видишь, Гунтрам? Мы имеем больше общего, чем ты думал. Узнай обо мне больше прежде чем судить. — Константин говорил, что Вы собираетесь убить меня после того, как он вернёт Вам деньги, в качестве мести. — Теперь ты видишь? Это то, что он сам делает и делал уже несколько раз. Он убил моего представителя в Грузии и его семью. — Вы тоже убили мою семью. — Нет, прежние советники велели их казнить. Я был против, так как мы ничего от этого не выигрывали. Клянусь, что не причиню тебе вреда, если ты будешь слушаться и не станешь пытаться сбежать. Дай мне слово и получишь моё, Гунтрам. — Я не могу сбежать. У меня нет ни единого шанса против агентов КГБ, — прошептал я. — В любом случае я тебя не обижу, пока ты следуешь моим правилам, да поможет мне Бог. — Я не пойду против тебя и не буду убегать, Конрад. — Закончи клятву. — Прошу прощения? — Мы просим божьего благословения нашим клятвам, — произнёс он нетерпеливо. — Да поможет мне Бог? — пролепетал я смущённо в ответ. — Точно. Ты не обучался так, как мы. Фридрих расскажет тебе больше про нас. Спокойной ночи, Гунтрам. Уже очень поздно для тебя, ребёнок. — Спокойной ночи, Конрад. * * * 1 марта. После обеда Линторфф исполнил своё обещание. Он позволил мне поговорить с Константином в его присутствии и проверял каждое слово, сказанное мной. Правило только одно: нельзя говорить ничего, что я видел или слышал в этом доме. Константин ответил после первого же гудка: — Как ты, мой дорогой? — Привет, Константин. Я в порядке, а как ты? — Беспокоюсь о тебе, мой ангел. Линторфф следит за твоим лечением? — Да. Не могу пожаловаться. Он отвёз меня в больницу, а затем позволил поработать один день в своём Фонде. Я собираюсь заниматься с учителем — Остерманом и наверстать всё, что пропустил с прошлого семестра в Лондоне. Я отказывался, но он не принимает «нет» в качестве ответа. — Гунтрам, делай всё, что он тебе скажет. Этот человек опасен и может взорваться по малейшему поводу. — Хорошо. Как дети? — Им очень не хватает тебя. Особенно Ване. — Я тоже скучаю по ним и по тебе. Можешь их обнять за меня? — Конечно. Я заберу тебя обратно, как только это будет возможно. Жить без тебя просто ужасно. — Я в порядке, Константин, не беспокойся обо мне, — произнёс я, не зная, что ещё сказать. Я имею в виду, я скучал по нему, но, как ни странно, не хочу вернуться в Россию или в Лондон. Мои воспоминания об этих местах не из лучших, там я буду далёк от нового старта или шанса — называйте как угодно. — Никогда не сомневайся, что я люблю тебя. Я не позволю тебе упасть. Ты мой ангел, Гунтрам. Я разведусь с Ольгой, как только юристы, найдут способ нейтрализовать её, — произнёс Репин очень нежно, а я услышал, что Линторфф тихонько посмеивается. — Константин, я не хочу, чтобы ты потерял право опеки над детьми. Ни один судья не оставит их с тобой, если будет известно, что ты планируешь жить вместе со мной, — произнёс я со смесью беспокойства и отчаяния. — Они любят тебя и будут страдать, если ты оставишь Ольгу, ведь она их мать! — Они были счастливы с нами, и это моё решение, ангел. Я увидел, что Линторфф направляется ко мне, протягивая руку, и быстро добавил: — Я должен идти, Константин, пока. Я бы хотел сказать что-то вроде «я люблю тебя» или «целую» или «хочу тебя», но пронзительный взгляд Линторффа заставил мой рот умолкнуть. Я едва расслышал ответное прощание и вернул трубку, чувствуя сожаление и даже стыд. Герцог поговорил по-русски с Константином, пока я отошёл к окну, чувствуя себя подавленным. — Ты всё сделал верно, Гунтрам. Я разрешу тебе отправлять часть рисунков Репину каждые две недели. Ты также можешь писать письма, но каждое, как и е-мейлы будут мной проверяться. Если ты попытаешься отправить письмо в обход меня, то все контакты тут же прекратятся. Это понятно? — Понятно, Конрад, — он снова напомнил мне, кто тут главный. — Это для твоего же блага. Общение или переписка с ним могут не пойти тебе на пользу. За неделю у тебя наметился прогресс и я не хочу, чтобы он был разрушен хитрыми манипуляциями Репина. — Он мной не манипулирует! Он беспокоится обо мне, а я — о нём! Он хочет развестись с женой! Я не хочу быть причиной потери им детей! — Причина действительно в этом, или может ты просто не хочешь, чтобы у вас возникли более серьёзные отношения? Если он будет свободен, то приберёт тебя к рукам окончательно, как свою собственность. Как я могу видеть, он и правда хочет, чтобы ты был всем для него. И я его отлично понимаю. — Нет, всё не так! Я уже жил с ним прежде, в Лондоне. Я лишь не знал, что у него есть жена и дети. — Неважные детали, не влияющие на общую картину «серьёзных и устойчивых отношений», какие он хочет получить сейчас, — подначил меня Линторфф. — Я слышал, как он озвучивал свои чувства к тебе, но ты не говорил ничего подобного, только то, что скучаешь по детям, Гунтрам. Ты что-то слишком тих для любовника. Обычно они говорят больше. Я едва удержался от того, чтобы выкрикнуть «блядь!» и только повернулся к нему спиной, не желая участвовать в играх разума, которые он тут устроил. Я слишком устал и болен для этого. — Ты его любишь? — Не Ваше дело, сэр. — Верно. Мне жаль Репина. У меня был подобный опыт с кем-то, очень похожим на тебя. По крайней мере, ты не врёшь ему и уже поэтому он может считать себя счастливчиком. — Если этот человек не любил Вас, почему Вы были с ним? — Потому что я не понимал, что этот человек использует меня вплоть до того самого момента, когда он пошёл против меня. Предательство — это не то, что легко пережить. Проще оправиться от горя, чем принять/осознать его, — ответил он очень серьёзно и посмотрел мне прямо в глаза. — Любовь — хаотична и деструктивна. Ты платишь очень высокую цену за несколько мгновений счастья и живёшь остаток жизни, вспоминая те мимолётные мгновения. — Это не так. Хоть у нас и было множество препятствий на пути я по-прежнему ценю Константина всем сердцем. Я беспокоюсь, что он может потерять всё, что ему дорого. — Ты никогда его не любил, Гунтрам. Он нравился тебе, ты его хотел и ощущал себя комфортно, находясь рядом. Не больше. Если бы ты его любил, то никогда бы не простил ему предательство, потому что скрывать смертельно опасную жену — это безответственно и только доказывает, что его цель — заполучить тебя, сколько бы это ни стоило. Его поведение доказывает, что он всего лишь влюблён в тебя, но не любит. Ты бы стал с ним жить, если бы заранее знал о наличии жены? — Я не знаю. В теории — нет. Но со временем наше мнение может меняться, — ответил я, чувствуя себя всё более и более неспокойно. Я размышлял над этим множество раз в прошлом, но простил Константина потому что знал, он по-настоящему меня любит, а я хотел лучшего для него за всё то хорошее, что он для меня сделал. Ладно, я тоже виноват, потому что не смог ему ответить теми же чувствами. — Если любишь человека — его или её благополучие становится превыше всего. Ты живешь, дышишь и смотришь только для этого человека, Гунтрам. Ты хочешь для него самого лучшего и жертвуешь своими желаниями ради его благополучия и это небольшая цена за счастье. Ты живёшь буквально благодаря его словам, улыбкам, жестам, считая часы и минуты, которые вы провели вместе. Ты честен и не играешь с его чувствами, как бы ни было неприятно демонстрировать ему свои недостатки. Если человек правда любит тебя, он их примет и будет тебя любить с ними ещё больше. Я хранил молчание, не зная, что сказать. — То, что было между тобой и Репиным — это комфортное сожительство. Нет, всё нормально, пока оба партнёра не ранят друг друга, но это не любовь. Ты воплощаешь в себе все те черты, что Репин когда-либо искал, а он для тебя стал заменой отца, которого ты искал в каждом окружающем тебя мужчине. — Если тот, кого Вы любили, причинил Вам столь сильную боль, значит Вы тоже его совсем не любили, — мне хотелось сделать ему также больно, как он сделал мне. Я тосковал по отцу, но никогда не думал о нём в ключе инцеста! — Нет, теперь я разобрался. Я любил, но не получал любви в ответ. Возможно, то, что я избавил тебя от компании Репина, хорошо также и для него, — иронизировал герцог. — Гунтрам, люди занимаются сексом и наслаждаются этим, но это не означает, что они любят друг друга. Кто-то должен был тебе рассказать это много лет назад. Я перевёл взгляд в окно и стал смотреть в сад, залитый весенним солнцем. А Линторфф остался стоять позади, потерявшись в своих воспоминаниях и думах.