Into the Lion's Den

Глава 18. Часть 1. 8 апреля 2004 года. Хотя с каждым днём становилось всё теплее, апрель оказался достаточно прохладным. Горан был счастлив, что смог пораньше вырваться из офиса. Там он чувствовал себя словно зверь, запертый в клетке, в окружении всех этих деревянных панелей, массивной мебели и тяжёлых ковров. Это вовсе не его призвание. Комнатам он предпочитает лес и поля, а запах влажной земли — роскошным дамским духам. Он охотник, а не дамский угодник; ничто не может сравниться с трепетом охоты, возможностью лежать в засаде на земле на рассвете. «Стоять, прислонившись к боку большой чёрной машины, в сотню раз лучше, чем ломать копья с подчинёнными, неспособными понять простейшие команды. К счастью, Михаил Дэлер был отличным стратегом и советником, а назначенная на следующий день встреча с несколькими ассоциатами обещала быть непростой — люди взбешены потерей 4,8 миллиардов и того более из-за разрыва договоров со странами бывшего Союза. Новости о Гунтраме достигли их ушей — спасибо сплетницам-бабам и тупице фон Кляйсту — и теперь ассоциаты хотят обменять мальчика на расположение Репина. Не понимают, глупцы, что потом сами же прибегут ко мне с плачем, когда русский приберёт к рукам их денежки и убьёт их детей. Они никак не поймут одну истину — герцог выбрал верный путь. Единственный способ держать Репина под контролем — заполучить нечто, что ему действительно дорого. Я не позволю этому монстру заполучить моего маленького брата, снова. Бог дал мне шанс реабилитироваться, и я его не упущу. Надеюсь, герцог отдаст мне приказ уничтожить эту женщину». — Привет, Горан! Не ожидал тебя тут увидеть! — голос Гунтрама прервал размышления мужчины. К удивлению серба, юноша светло улыбался, а его глаза излучали неподдельное счастье. «Не помню уже, когда в последний раз кто-нибудь был счастлив видеть меня. Только Павел.» — Привет, Гунтрам. Ты выглядишь гораздо лучше, чем, когда только прибыл к нам, — отозвался Горан, внимательно оглядев мальчика, стоявшего прямо перед ним. Как он смог подойти незамеченным? Месяц пребывания в замке безусловно пошёл на пользу де Лилю: прежде землистая, пепельного оттенка, кожа порозовела, а его глаза уже не были полны ужаса и недоверия ко всем и каждому. «Антонов проделал хорошую работу». — Я чувствую себя лучше, Горан. Не смогу поучаствовать в триатлоне, но новые лекарства мне больше пришлись ко двору. Я даже дважды ходил в кинотеатр и в рестораны. — Да, я слышал о вашей с Антоновым вылазке в Бургер Кинге. — Я взял салат, никакой жареной картошки, — защищался Гунтрам. — Кроме того, Фридрих меня уже отругал. — Сегодня я отвезу тебя домой. Антонов должен уехать из страны на несколько недель. Он нужен мне в Центральной Азии. Завтра ты получишь нового телохранителя, — сказал Горан, садясь в машину, вслед за Гунтрамом. Машина тронулась с места, а он обыденно спросил: — Как обстоят дела между тобой и герцогом? — Хорошо. Я веду себя тихо и послушно, поэтому у нас не возникает проблем. — Он сказал, что доволен твоим поведением. — Я стараюсь изо всех сил не злить его, но иногда так хочется треснуть Его Светлость по голове, — эмоционально ответил Гунтрам, и услышал, как серб расхохотался. — Встань в очередь, парень. Перед тобой немало желающих. Он к тебе хорошо относится? — Да, герцог вежлив со мной. По его словам, он обращается со мной, как с членом семьи, но при этом он очень строг. Следит за тем, что я делаю — проверяет домашние задания, отлеживает работу в студии Остермана. Он даже инспектирует мои картины! Что он может знать об искусстве? Герцог считает, сколько листов бумаги я израсходовал, или не рисую ли я на стенах вместо холста? — Его Светлость знает намного больше, чем ты думаешь, Гунтрам. Он может этого не показывать явно, но, поверь мне, знает предмет досконально. Обломов однажды поспорил, что герцог не узнает работу твоей кисти. А к тому времени, он видел в твоём исполнении только портрет детей и жены Обломова, но герцог угадал верно менее чем за 5 секунд. — Он очень умный и хорошо образован. Беседы, которые ведутся с гостями, весьма впечатляют. Как много языков герцог знает? — Пять или шесть. Дай-ка прикинуть: немецкий, французский, итальянский, русский, чуть-чуть мандаринский диалект и может поклясться на сербском. — Когда он всё это мог выучить? Вечерами он читает только свои газеты и документы по работе. — Частные учителя в юности и очень строгий отец. Он не позволял мальчику лениться. Всё, что Его Светлость требует от других, он требует прежде всего от себя самого. — Я тебе верю, — вздохнул Гунтрам, припомнив как на днях был с пристрастием допрошен о георгианской архитектуре в Лондоне и заработал выговор за игнорирование торговых путей из Индии и Антильских островов. — Я успешно прошёл тест несколько дней назад, но он задавал вопросы, которых не было в программе. Теперь я должен прочесть ещё четыре книги и должен буду заниматься вплоть до следующего воскресенья. Конрад должен был стать школьным директором, а не банкиром. — Искусство и история — вот то, что ему больше всего по душе. Ты покойник, Гунтрам. Он погребёт тебя под горой книг. — Я думал, его выбор — экономика или бизнес. — Это лишь работа, совсем другая история. Герцог ценит тебя. Ты оказался лучше, чем он ожидал. — Он тоже не… в общем, не все те вещи, что я о нём ранее слышал, правда. Что же он думал про меня, раз мы не встречались прежде? — Ты был бойфрендом Репина. Он ожидал увидеть капризную, избалованную игрушку, — серб пожал плечами, а Гунтрам покраснел от злости. — Да, он уже как-то назвал меня «дорогим мальчиком напрокат», но позже извинился. Я никогда не был игрушкой Константина! И не хочу ею стать. Всё, что я хочу — уехать прочь и жить своей собственной жизнью подальше от всех вас. Я никогда не просил меня сюда привозить, чтобы разрушить чей-то брак или стать приживалкой! — Не расстраивайся так сильно, это вредно для твоего самочувствия. Я не верю, что ты был таким. Герцог по-настоящему тебе симпатизирует и хочет защитить от Репина. Когда год истечёт, герцог вернёт тебя назад и всё будет по-прежнему, или даже хуже, если паранойя русского прогрессирует. Герцог «украл» тебя однажды и знает, что ты его слабое место. — Я знаю, Но, возможно, Константин забудет меня, — возразил Гунтрам осторожно. — Я не хочу быть замурован в прекрасном доме под стражей в качестве его куколки. — Не рассчитывай на подобный исход. Твой единственный шанс улизнуть от Репина — остаться здесь и стать одним из нас. Герцог поможет, но и ты должен попытаться с ним подружиться, — сказал Горан очень тихо и сконцентрировался на вождении, пока Гунтрам обдумывал его слова. Юноша хранил молчание до конца поездки. Когда он выбрался из автомобиля, остановившегося во дворе дома, телохранитель остановил его: — Подожди секунду, — мужчина достал из багажника два больших кожаных кейса. — Пойдём, Гунтрам. Я должен отнести это в гостевую комнату для завтрашней встречи. — Тебе нужна помощь? — Нет, можешь просто посмотреть, но не трогать, — Горан выдал задорную улыбку. — Только Глава Ордена может их касаться. Я покажу тебе, что внутри — это впечатляюще. Следуй за мной. Гунтрам следил за Гораном широко распахнутыми глазами, пока они прошли насквозь помещения, которые юноше было разрешено посещать, и попали в южное крыло, где находился бальный зал и другие комнаты, которые были всегда закрыты. Юноша удивился, увидев Фридриха, обслуживающий персонал и охрану в помещениях, в которых обычно только горничные убирались дважды в неделю. — Всё готово, мистер Павичевич, — объявил Фридрих. — Превосходно, мистер Эльзассер. Большое спасибо. — Должен ли Гунтрам находиться…? — Герцог разрешил. Пришла пора Гунтраму узнать, что значит быть одним из нас, — ответил Горан и взял из рук дворецкого ключи. — Пойдём, я покажу тебе Зал рыцарей. Он отделяет нас от часовни. Эта комната открыта только для высокого собрания и не может использоваться для иных целей, кроме как для нужд Ордена. — Я понимаю. Гунтрам очутился в большой зале, более двадцати метров в длину и метров семь в ширину, украшенной наборным паркетным полом. На по-спартански скромных белых стенах висели портреты, несколько длинных столов, выстроились в форме буквы «П» перед невысоким подиумом, на котором стоял основательный старинный деревянный стол и десять стульев, крупнее остальных. На стене над ними было только одно изображение — нарисованный крест. — Тронное кресло предназначено Грифону, то есть герцогу, справа от него сидит Верховный Главнокомандующий, по левую руку — Великий Командор и семь советников, из которых трое — прежние Магистры, а четверо — нынешние. Они принимают все решения. Крест был создан рукой Чимабуэ и это был дар первого Консорта основателю Ордена, Теобальду фон Линторффу. Не помню его имени, но именно он ответственен за большинство альянсов, заключённых в 17 веке. Это настоящее сокровище, изготовленное в 1260 году, как и тот, что висит в Соборе Святой Марии Маджоре. Этот крест меньше, чем изначальная версия, но производит не менее сильное впечатление на каждого, — поведал Горан шокированному Гунтраму, пока располагал в помещении кейсы. — За столами сидят ассоциаты или члены Ордена. Нам пришлось отказаться от слова рыцарь, так как многие дворяне выбыли. В настоящее время примерно 65 процентов членов Ордена принадлежат к буржуазии, которая замено поднялась после Второй мировой войны. Мужчина открыл кейсы и показал длинные мечи, уложенные внутри на роскошной бархатной подложке. Один выглядел очень старым, и его крупная рукоять была изготовлена в форме креста, тогда как рукоять другого напоминала формой перевёрнутый месяц. Гунтрам судорожно сглотнул, так как узнал оружие из страшилки, которую рассказывали ему русские. — Это двуручный железный меч. Испанская Инквизиция использовала их для обезглавливания. Теперь — это церемониальный меч и принадлежит Грифону. Есть еще один оригинальный в королевском музее вооружения в Мадриде. На практике мы используем обычные рапиры, шпаги или сабли. А эти два красавца находятся в хранилище банка и выходят в свет только на Общем собрании, — объяснил Горан юноше, заметив, что тот побледнел. — Я слышал рассказы об этих мечах, — произнёс Гунтрам хрипло, не в силах оторвать взгляд от распятия на ручке. — Они выглядят в точности, как мне рассказывали. — У русских богатое воображение. Но не забывай, что Мальченко, двоюродный брат Репина, тоже член Ордена. Возможно, он будет здесь завтра. Держись от него подальше. Мы терпим его присутствие, потому что он хороший офицер связи, — сообщил Горан очень серьезно и тут же громко приветствовал высокого мужчину, стоявшего у входа в комнату. — Мой герцог. — Спасибо, что выполнил моё поручение, Горан, — произнёс Конрад и с благоговением погладил рукоять меча. — Не думал, что необходимо выставить их на всеобщее обозрение. Держи их в задней комнате. Временами я думаю, что это просто преступление — использовать их таким образом. Они заслуживают много лучшего! — Это то, к чему мы пришли, мой Грифон, — уныло прокомментировал Горан. — Всё меняется и не всегда к лучшему. — Действительно. Здравствуй, Гунтрам. Ты бледный. Ты себя хорошо чувствуешь? — Да, сэр, — прошептал юноша, всё ещё заворожённо глядя на мечи, о которых он слышал столько историй. Они выглядели достаточно хорошо заточенными и тяжёлыми для того, чтобы обезглавить человека. — Пойдём со мной, Гунтрам. Я хочу представить тебя Князю цу Лёвентштайну, — нарушил Конрад магию мечей, увлекая мальчика за собой из залы. -Разве мне не следует переодеться? Я только что прибыл из ателье, — уточнил Гунтрам, довольный, что они покинули комнату, с её удушающей атмосферой. — Всё в порядке, нет нужды в официозе. Будут лишь мои старинные друзья и советники. Среди них также мой кузен Альберт, — ответил Конрад, взяв своего подопечного за локоть и следуя широкими шагами в гостиную. Внутри вокруг камина расположились двое мужчин. Один из них, высокий, лет сорока, с тёмными волосами и глазами насыщенного голубого цвета, немного полноватый и с таким же как у Линторффа породистым носом с горбинкой, сидел рядом с очень пожилым мужчиной, опиравшимся на трость. — Мой князь, могу я представить Вам Гунтрама де Лиля Гуттенберга Заксен, виконта де Мориньяк? Гунтрам был удивлён, услышав из уст герцога своё полное имя и титул. Обычно он представлял его куда как проще — «де Лиль» или «Гунтрам, мой подопечный». Юноша почтительно склонил голову и проговорил: — Мой князь. — А это мой кузен, Альберт фон Линторфф. Он возглавляет итальянские отделения наших компаний. — Как поживете, сэр? — вежливо произнёс Гунтрам и пожал протянутую руку. — Подойди ближе, дитя. Позволь мне разглядеть тебя получше, — велел пожилой мужчина, и Гунтрам повиновался. — Очень жаль, что твоё плохое самочувствие воспрепятствовало нашей более ранней встрече. Присядь. — он указал на стул рядом с собой, где бы ему открывался отличный вид на юношу. Хотя старик заметил волнение молодого человека, он также отметил про себя, что тот старается следить за осанкой, по которой сразу было заметна его принадлежность к благородному сословию. — Благодарю Вас, мой Князь. — Ты не очень похож на отца, мой мальчик. Должно быть перенял больше от матери или от Гуттенбергов Заксен. Отец Бруно рассказывал мне о тебе, как и моя кузина Клэр фон Риббентроп. Она говорила, что ты усердно работаешь, несмотря на болезнь сердца. — Делаю всё, что в моих силах, чтобы быть полезным. — Это похвально, дитя. Месяц, что ты провёл среди нас, показал — ты достоин занять своё место в наших рядах. — Гунтрам — художник. У него нет никакого интереса и желания участвовать в наших делах, мой Князь, - быстро сказал Конрад. — Действительно. Он очень молод, мой друг. — Гунтраму уже 21 год. Мне же было 22, когда я возглавил Совет и стал магистром. — И ты довёл меня до первого обморока в первый же год в качестве Грифона. Твой бедный дядя Герман не был столь эмоциональным за всю свою жизнь. То, что мы пережили тогда больше всего напоминает американские горки, — искренне рассмеялся князь, развлечённый собственным воспоминанием. — Благодаря Вашим советам, мы успешно справлялись последние 24 года. — Ты ручаешься, что обеспечишь успешность и далее? — взгляд голубых глаз Лёвенштайна пронзал насквозь. — В течение одного года, если я буду удовлетворён тем как события станут разворачиваться. Его роль — абсолютно личная, ничего более, никакой скрытой силы за спиной, — Конрад старался формулировать максимально обтекаемо. — В таком случае, хотя я не совсем доволен твоим решением, я не стану выступать против. Это слишком современно на мой вкус, но мы должны адаптироваться к времени, в котором существуем. Через год, если я буду доволен его поведением, я поддержу его кандидатуру, но линия преемственности в будущем не должна быть изменена. Это достаточно ясно, Грифон? — Конечно, всё останется по-прежнему, пока мы не получим нового развития. — Кузен, мой голос также у тебя в кармане. Он из приличного рода и его отец был на нашей стороне, — объявил Альберт фон Линторфф, сохраняя бесстрастное выражение на лице. — Скажите, молодой человек, Вы когда-нибудь выставлялись? — спросил Гунтрама пожилой человек, который уже полностью запутался в разговоре, подспудно чувствуя, что тот каким-то образом его касался. — Одна выставка в Лондоне, пару месяцев назад. Мистер Клайв Робертсон был моим менеджером. К сожалению, не уверен, что он получил от меня хоть одну новую работу за несколько месяцев. — Ты возобновил свои занятия? — Да, сэр. Я сдал экзамены в июне. — Очень хорошо. Остерман рассказывал мне, что тебе нужно обрести уверенность в собственных силах, но у тебя есть «искра таланта» и умение как следует работать. Хотел бы я увидеть примеры твоих работ. Может быть покажешь после ужина? — Это будет честь для меня, сэр. — Отлично. Можешь вернуться к своим делам, дитя, — отпустил князь Гунтрама. — Конрад, твой наставник, также высоко тебя оценивает, что придаёт тебе немалый вес в моих глазах. Гунтрам поднялся, кивнул обоим гостям, затем бросил быстрый взгляд на герцога, чтобы убедиться, что ему позволено покинуть комнату. Его удивило, что на губах Конрада промелькнула мимолётная, но тёплая улыбка. Юноша вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. — Кузен, он представляет собой совсем не то, что я ожидал увидеть. Он похож на маленькую, незаметную мышку. Обычно тебе нравятся более яркие люди, вызывающие, на грани скандала. — Он мой личный компаньон, а не моя шлюха. Запомни это, Альберт. — Я поражён происходящим, Конрад. Я ставил на Стефанию, но видимо ошибся. — Ты правда решил, что я смешаю нашу кровь с кровью …? — Конрад, мы все уверены в твоей приверженности нашим идеалам и довольны твоим огромным вкладом в дело Ордена, — поспешил вмешаться Лёвенштайн, чтобы предотвратить раздор между кузенами. — Это не то, что мы все ожидали от тебя, хотя твои предпочтения давно известны. — Он в точности то, что мне нужно, а для появления детей я подберу подходящую мать. Я не могу жениться на женщине, так как не люблю их и не доверяю им настолько, чтобы провести жизнь с одной из их племени. Гунтрам же умён, вежлив, хорошо воспитан, происходит из старинного рода, щедр по отношению к ближним, уважает Церковь и честен. Он обладает всеми чертами, необходимыми хорошему супругу. Он приносит мир в мою душу. — Без секса? Надо спросить, как ему это удаётся. Нам точно нужен рецепт. Я заметил, что ты стал гораздо более спокойным и мирным в последнее время. Мы же не увидим мальчика на заседаниях Правления? — усмехнулся Альберт, пока Лёвенштайн злорадно рассмеялся. — Ты понимаешь, Конрад, что он — любовник Репина? Остальные будут просто в ярости, когда ты объявишь, что хочешь оставить его у себя. — Он БЫЛ любовником Репина. В наши дни у каждого есть подобное прошлое. Всего один партнёр в его 21 — это считай ничего. Мальчик пытался бросить Репина сразу же как только узнал о наличии жены. У нас остаётся достаточно времени, чтобы подумать о возвращении мальчика обратно. Почти год. Я лишь прошу Вашего согласия рассмотреть Гунтрама в качестве возможного Консорта. Дело может вовсе и не выгореть. — У тебя есть наше согласие вынести его «на суд», кузен, — подначил Конрада Альберт. — Тебе нужен список подходящих подарков, Ромео? — Альберт, твои знаменитые списки не сработают с этим ребёнком, — откликнулся Лёвенштайн с грустной улыбкой. — Он настоящий сын своего отца. Вспомни, что это человек отверг Сибиллу фон Лип и её 800 миллионов марок, причём не один раз, а дважды. Кажется, у него глаза его бабушки, такие же добрые. Очень красивая была дама, разбивала сердца в тридцатые годы. Мы выстраивались в очередь, чтобы заслужить улыбку самой Сигрид Гуттенберг Заксен. Конрад, мой мальчик, если ты хочешь достичь успеха, тебе стоит начать помогать в столовой Отца Бруно хотя бы раз в неделю, — князь расхохотался, представив себе картину, как весьма встревоженный герцог отбывает трудовую повинность среди бездомных. — Может быть мой кузен наконец-то научится готовить. Если он собирается стать ответственным семейным человеком… уборка — это потерянное искусство для него. — Альберт, давай не будем зацикливаться на наших собственных способностях к уборке, — рыкнул Конрад, потеряв всякое терпение. — Мы должны подготовиться к завтрашней встрече. — Всё тот же чёрствый сухарь. Конрад, бедный мальчик умрёт с тобой от скуки. * * * Гунтрам всё ещё находился в лёгком шоке после встречи с двумя мужчинами. На что намекали эти двое? Они планируют принять его в Орден? Нет, вряд ли, ведь он уже являлся его членом, к собственному вящему ужасу. Нет, «его роль более личного характера», что бы это ни значило. «Ненавижу, когда люди говорят за моей спиной или решают за меня. Я не идиот!». Тихий стук в дверь заставил его подпрыгнуть. — Войдите! — ответил он сдержанно, всё ещё расстроенный. — О, это Вы, Фридрих. Простите. — Ужин в восемь тридцать. Князь должен пораньше уехать. Его здоровье, увы, уже не то, что раньше. — Но ему всё ещё по силам командовать, — хмыкнул Гунтрам, заставив улыбнуться и Фридриха. — В день, когда он прекратит командовать, он будет лежать в гробу. Что он говорил тебе? — Это был самый нелепый разговор, из всех, в которых я когда-либо участвовал. Князь расспрашивал о моих занятиях и обязанностях, но уже знал обо всём наперёд. Сказал, что я очень юн, но всё же достоин состоять в Ордене, и что они обещают свою поддержку герцогу, затем меня отослали прочь. А ещё планировалось, что я покажу князю после ужина свои работы, но не уверен, что он действительно этого хочет. — Не сомневайся, что князь уверен в каждом слове, что произносит. Подготовь небольшое портфолио, и я оставлю его после ужина в гостиной. Покажешь им, если он снова об этого заговорит. — Кто был воспитателем герцога? — Должно быть я, Гунтрам, — ответил Фридрих с улыбкой. — Более сорока лет. Я присматриваю за ним с четырех лет. Конрад был весьма своевольным ребёнком. — Спасибо, что хорошо обо мне отзывались. Князь сказал, что Ваше мнение имеет большой вес в его глазах. — Ты хороший и честный человек, Гунтрам. Я не имею ничего против тебя. Тебе не посчастливилось встретиться не с теми людьми и довериться им. С тех пор, как ты был поручен моим заботам, в твоих поступках или характере я не заметил ничего, чтобы могло настроить меня против тебя. Возможно, ты излишне доверяешь людям, но я всё же склонено полагать, что всему виной твой очень юный возраст. — Благодарю Вас, но нельзя всю вину возлагать на других. Я тоже виноват, что принял их ложь, потому что мне нравились эти люди. — Мы все совершаем ошибки, но к счастью, имеем достаточно сил, чтобы их признать, дитя. Надеюсь, ты вынес для себя урок. — Так Вы были воспитателем герцога? — С тех пор, как мне исполнилось 22 года. Прежний герцог, Карл Хайнц фон Линторфф, лично выбрал меня на эту почётную должность. Я прибыл из иезуитского колледжа и заботился о нём и его старшем брате. Конрад был очень умным ребёнком, но стеснительным и неуверенным в себе. Отличник, обладающий острым и подвижным умом. Уже в семь лет разговаривал на немецком, английском и даже русском. Карл гордился сыном, но никогда его не баловал, что очень важно. — Вы упомянули ещё одного брата. Где же он? — Старший брат погиб во время охоты, когда ему было двенадцать. Карл Мария застрелил себя из отцовского ружья. Пережить подобную трагедию оказалось очень непросто для Конрада и его отца. Мальчик очень любил старшего брата и целый год после этого случая не разговаривал. Герцогиня развелась с герцогом в конце того же года, но Конрад предпочёл остаться с отцом, его отношения с матерью никогда не были хорошими. — Я даже не догадывался, что на его долю выпадали такие испытания. — Да, это было непросто, но боль утихла с годами. Супруга старшего герцога утратила право на титул Консорта и сейчас проживает в Париже. Пожалуйста, Гунтрам, никогда не упоминай её в присутствии герцога. Он полностью вычеркнул мать из своей жизни и памяти. — Но она же его мать! Я бы убил за возможность встретить свою маму! — Твоей матерью не была Марианна фон Линторфф. Она никогда не любила Конрада, так как он затмевал своего брата с тех пор, как был совсем маленьким. Она отвергла его с момента рождения и это был самый печальный малыш, которого я когда-либо видел. Я замечал, как он старался изо всех сил, сияя как бриллиант, чтобы добиться её расположения. Я всячески поддерживал и поощрял усилия Конрада, но мать не изменила своего мнения, Гунтрам. Но всё это в прошлом и должно там и остаться. — Почему Вы назвали её Консортом? — Это очень почётный титул для Ордена. Наш основатель, Теобальд фон Линторфф, решил, что человек, мужчина или женщина, который является спутником Главы Ордена будет называться Консортом. Он или она имеет право голоса в Совете и мнение Консорта даже может отменить решение самого Главы. Идея была такова, что в случае, если главой дома Линторффа станет женщина, её муж может представлять её в Совете, если женщина не будет одобрена. Вот почему, Консорт должен быть одобрен Советом. Глава Ордена, который назначает Консортом мужчину, также должен иметь жену, но Консорт в любом случае ответственен за то, чтобы вырастить достойное новое поколение Грифонов. Иногда Главы назначали Консортом мужчину, полагая, что этот человек может быть лучшим воспитателем или советником, или потому что нуждались в ещё одном голосе в поддержку своих намерений. Также наличие Консорта мужчины помогало в случае преждевременной смерти Главы, наследник которого был слишком мал, чтобы встать во главе. В таком случае, Консорт и Совет принимали решения совместно. — Я не понимаю, Вы же были наставником герцога… — Да, но меня никогда официально не назначали Консортом, да я и не желал этого. Я был счастлив идти собственным путём и нести служение, не будучи на виду. Я не из дворянского сословия и не знатен. Я всего лишь хотел служить Богу в Церкви, но Господь имел на меня другие планы, и мой епископ направил меня к Карлу Хайнцу, прежнему герцогу. Моя семья служила Ордену только на протяжении двух поколений. Карл Хайнц понимал мои обстоятельства. После того, как он покинул нас, новый герцог попросил меня остаться в качестве его управляющего и это уже настоящая головная боль. Герцог может быть очень требовательным и иногда ведёт себя по-детски, — сказал Фридрих, а Гунтрам задумался, должен ли он спросить, был ли мужчина когда-нибудь кем-то большим нежели простой воспитатель. Не было ли его имя в этом доме на одном уровне с прежним герцогом? Нет, лучше не спрашивать — это не его дело, а Конрад, казалось, был очень привязан к старику. — Подготовь, что обещал, Гунтрам. Я возьму это с собой. Это неформальный ужин, — подытожил Фридрих. — Почему Вы всё ещё присматриваете за Конрадом? — Старые привычки с трудом забываются. Я подтирал ему нос бесчисленное количество раз: ещё один раз меня не убьёт. Кроме того, это то, чего хотел его отец, — ответил Фридрих тихо прежде чем закрыть дверь. Гунтрам вздохнул и принялся искать что-нибудь более достойное, чем эти жуткие китайские кошки. «Прозвучало так, как будто этих двоих связывало нечто большее чем просто профессиональные отношения, а Конрад знал и принимал это. Что же, его великой любовью также был мужчина. Удивляюсь, что же могло заставить их расстаться. Конрад кажется порядочным человеком. Моё первое впечатление о нём было ошибочным».