Into the Lion's Den

Дневник Гунтрама де Лиля Страстная пятница, 9 апреля 2004 года Церковная служба началась ровно в 10 утра. Без сомнения, они настоящие немцы. Начиная с семи часов утра дом был похож на кромешный ад: под завязку заполнен прислугой и охраной в количестве даже большем, чем на встрече президентов разных стран. Напряжённый, как натянутая струна, Горан проверял всё и всех, а знаменитого меча нигде не было видно. Очень серьёзный Конрад, одетый в строгий, почти траурный, костюм, сидел рядом с кузеном Альбертом, который на протяжении всего завтрака пытался герцога всячески ободрить и поддержать. А я чувствовал себя одинокой горошинкой в кипящем суповом котле, не имея ни малейшего понятия, где я должен сидеть и что делать. Часов в девять дом начал заполняться гостями. Огромное количество членов Ордена, промышленных магнатов — это для меня уже перебор, пришлось сбежать на кухню, где Жан-Жак дал мне печеньку (я его не просил!), а потом прогнал прочь. Вынужденный вернуться в гостиную, в коридоре я был остановлен каким-то мужчиной. Меня тут же охватила паника, так как хватка у этого подозрительного типа оказалась на редкость цепкой. — Итак, ты и есть де Лиль? — Верно. — И это ты собираешься втянуть нас в серьёзные неприятности с сумасшедшим русским. Почему бы тебе не сделать всем нам одолжение и не исчезнуть? Только было я собрался сообщить этому высокомерному ослу, что нахожусь здесь не по своей прихоти, как появился Конрад, буквально из ниоткуда, и рявкнул: — Фортинжерей, руки прочь от мальчика! — Грифон, мы должны вернуть его в Россию. Держать мальчишку тут опасно для нас. Если русские его прихлопнут — это будут уже их проблемы, а не наши. — Ты вполне ясно выразил своё мнение, но правила есть правила. Он — один из нас и происходит из рода, который старше и древнее твоего. Мы обсудим этот и другие вопросы на встрече. Гунтрам, иди к моему кузену, — клянусь, герцог буквально испепелил взглядом нахального типа. Я поискал взглядом Альберта фон Линторффа и обнаружил его неподалёку, полностью поглощённого беседой с несколькими мужчинами, поэтому остался в углу комнаты. — Гунтрам, сядь со мной, дитя, — князь цу Лёвенштайн позвал меня с дивана, где сидел вместе с ещё одним пожилым мужчиной, лет 70-ти на вид, — иди же сюда, мы больше не кусаемся, — добавил он и выдал сдержанную улыбку. — Расим Младич Павичевич, это Гунтрам де Лиль. — Как поживаете? — вежливо поинтересовался я, полагая, что передо мной один из родственников Горана. — Ты очень похож на своего дядю Роже. Горан рассказывал мне про тебя. — Не могу судить, сэр. Я никогда не встречался с дядей или с другими членами моей семьи. — К счастью для тебя. Что касается моего племянника, ты явно не такой, как он. Ты больше похож на Павла, он тоже был художником. — Гунтрам неплохо рисует и не интересуется нашими делами, Младич. Он будет держаться от них подальше. — В этом случае, у меня не будет возражений, если это то, чего Грифон действительно хочет, — ответил серб и оба мужчины, казалось, забыли о моём существовании, как будто я был вазой для цветов или ещё каким-то предметом меблировки. — Фердинанд фон Кляйст всё ещё против. — Он может возражать на словах, но не будет голосовать против нас. У нас есть уже 5 голосов из 11. — 6 из 11, Валленберг встанет на сторону герцога. Он отнюдь не в восторге, но поддержит Грифона. Вместе с фон Кляйстом этого будет достаточно. — Горан рассказал мне, что вы будете сидеть рядом во время Службы. Это достаточный сигнал для остальных ассоциатов. В конце концов просто глупо возлагать всю ответственность за противостояние с этими людьми на тебя. Русские хотят прийти на наши земли надолго и готовы использовать для своего демарша любой повод. — Простите меня, сэр, но вы сильно ошибаетесь, — сказал я и оба посмотрели на меня, как голодные волки. Степанов и его друзья им даже в подмётки не годятся. — Мистер Репин не имеет никакого отношения к тому, что происходит в вашей организации. Один из его подчинённых, Морозов, напал на него и с его помощью жена Репина почти убила меня, чтобы разозлить Константина. Они также хотели вызвать гнев герцога и навлечь его на Константина. Мистер Репин никогда не обманывал герцога. Константин всегда говорит о нём уважительно, даже с некой опаской и восхищением. У него нет причин сражаться против вас. Он просто не может позволить себе подобную роскошь. Один плевок в вашу сторону, и он потеряет половину своего состояния. — Ты не можешь ошибаться, дитя? — Не знаю. Ему не впервой лгать мне, — признал я нехотя. — Спасибо за откровенность, дитя. Теперь нам будет легче принять наши решения. — Какие решения? — О твоём будущем. Грифон уготовал тебе место рядом с собой, как члену своей семьи. Тебе оказана большая честь. — Я должен буду вернуться в Россию через год, — сказал я, всё больше волнуясь. — Ты разве хочешь вернуться? — Мистер Репин ожидает моего возвращения, — был мой ответ. — А ты сам хочешь вернуться? — спросил меня Младич, и я понимал, что не смогу солгать этому человеку. — Нет, я хочу уехать из России. Меня в Санкт-Петербурге ничто не держит. С другой стороны, я не хочу быть причиной неприятностей между вами и поэтому вернусь, как было условлено. Репин рассвирепеет, если герцог не исполнит свою часть соглашения. Я лишь надеюсь, что этот год заставить его пересмотреть привязанность ко мне. — У тебя нет чувств к этому мужчине? — Чувств совсем не осталось, но я не могу испытывать негатив по отношению к нему — Константин всегда был очень добр ко мне, и я был бы неблагодарным, если бы посмел это отрицать. — Гунтрам, Репин — это наша забота, не твоя. Ты всего лишь юный молодой человек и должен быть в стороне. Иди к моему племяннику и оставайся рядом с ним, — велел мне Расим Младич. Лучше послушаться и оставаться рядом с Гораном. Как минимум, он не будет меня мучить, как остальные! * * * — Итак, Расим, что думаешь? — Густав, друг мой, нельзя сказать, что я в восторге от всего происходящего, и, думаю, это опасная игра для Грифона, но своё решение по голосованию я не изменю. Мальчик останется. Возможно, он даже сделает мне одолжение и позволит завершить то дельце с его гнусным дядей. — Ничто не сможет доставить мне большее удовольствие, чем картина того, как ты окончательно сокрушаешь эту гадину Роже. Он разрушил жизнь моей племянницы. — Этому ребёнку тоже пришлось не сладко. Он потерял здоровье, состояние и друзей. А его отец спас нас всех. Материалы, которые он спрятал в Женеве, могли бы уничтожить всех нас, если бы попали не в те руки. Самое малое, что мы можем сделать для Жерома — выполнить обещанное и защитить его ребёнка. — Верно, но этот вопрос будет решаться за закрытыми дверями во время заседания Совета, не стоит даже обсуждать сейчас. — Конечно. Мы только можем высказаться, что Гунтрам должен быть восстановлен в Ордене. Если Фортинжерей попытается выступить против нас… — Он будет иметь дело с Гораном, который с удовольствием ещё раз укажет ему путь на улицу, — хмыкнул Младич. — Если мальчик сможет выманить змею из её норы и сумеет укротить герцога, я его расцелую. — Грифон уже начал поговаривать о детях, пусть и полученных с помощью одного из новомодных методов. Это странно конечно, но главное, что он решил остпениться, что благоприятно скажется на всех. Ещё год назад было бы немыслимо даже просто поднять этот вопрос в беседе. * * * Во время мессы я должен был быть пай-мальчиком и тихонько сидеть рядом с Гораном и мужчиной, которого все называли Михаил Дэлер, огромным немцем с заразительной улыбкой. Конрад сидел впереди с князем, дядей Горана и ещё парочкой таких же динозавров. На втором ряду расположились Фердинанд фон Кляйст и ещё несколько человек. Я пытался сосредоточиться на богослужении, но слишком много глаз таращилось на меня с подозрением, ожиданием и порой даже презрением. Думаю, они все в курсе моих обстоятельств. Тот самый Фортинжерей точно знает, кто был моим любовником. До сих пор не понимаю, почему он призывал меня уехать. Как будто у меня был хоть один шанс сбежать из этого места! — Гунтрам, позволь представить тебе Хендрика Хольгерсона Валленберга. Он займёт место Антонова на некоторое время, — объявил мне Горан, указывая на викинга, стоявшего передо мной. Как можно быть столь огромным? Чем его кормили, что парень так вымахал? У него нет проблем с покупкой кровати подходящего размера? Насколько могу судить, парень отнюдь не в восторге от своей новой миссии няньки. Я с ним солидарен в данном вопросе. Мы приехали в Цюрих и остановились в отличном отеле — Эден. Я должен был обедать там с Элизабет фон Линторфф, матерью Альберта фон Линторффа, которая являлась Королевой улья, если верить Хольгерсону. «Будь тихим и просто позволь ей говорить». Я захватил небольшую подборку своих работ для неё и её подруги — Марии Софии Ользит, «очень богатой вдовы и коллекционера, будь с ней мил и также дай возможность высказаться, не перебивай». — Я вообще должен говорить? — Нет, помалкивай. — Ты останешься со мной? — Ни в коем случае! Я знаю, что сегодня Страстная пятница, но предпочту другой способ покаяния, менее жестокий. Дамы уже ожидали меня в ресторане, и я тут же ощутил беспокойство из-за большого количества народа, находившегося в помещении. Мне пришлось несколько раз глубоко вдохнуть прежде чем ввалился внутрь, чему весьма поспособствовал не очень нежный тычок в спину, полученный от Хендрика, сопровождаемый его злобным шёпотом: «Не будь девчонкой!». Мать Альберта выглядела как настоящая королева — безупречно элегантный и аристократичный облик, но без налёта высокомерия. Я знал, что ей больше семидесяти лет, но, судя только по внешнему виду, ни за что не дал бы больше шестидесяти. У леди были тёмные волосы, как и у сына, и очень синие глаза. Вторая выглядела очень похоже, только оказалась кареглазой блондинкой, увешанной драгоценностями стоимостью не в одну тысячу евро, но при этом очень сдержанной в манерах. — Здравствуй, дорогой, я Элизабет, тетя Конрада, а это моя хорошая подруга, Тита Ользит. Я так понимаю, ты подопечный Конрада, — произнесла первая дама с доброжелательной улыбкой, но глаза её просвечивали меня насквозь, как рентгеновские лучи. — Рад познакомиться с вами, дамы. — Садись, дорогой. Остерманн столько о тебе рассказывал. Он говорил, мне непременно следует взглянуть на твои работы, прежде чем он сообщит мне цену, — сказала вторая леди, смеясь. Первое время я ещё ощущал неловкость, но расслабился, когда понял, что они обе очень добры и совсем не агрессивны по отношению ко мне. После обеда, мы направились в номер Элизабет и дамы рассматривали мои рисунки, интересуясь, кто мой менеджер. — Я надеюсь, что мистер Робертсон из Лондона всё ещё числит меня среди своих клиентов. — Я велю секретарю с ним связаться. Меня заинтересовали некоторые из твоих работ. Вот эта с птицами просто восхитительна! — сказала Элизабет. — Возьмите, пожалуйста, если она Вам нравится. Я посмотрю, нет ли у меня обёрточной бумаги, чтобы упаковать картину. — Но ты не можешь просто отдать мне этих милых птиц. Картина достаточно хороша и заслуживает того, чтобы быть выгодно проданной. — Я буду счастлив, если Вы возьмёте птиц, пожалуйста. — Гунтрам, дорогой мой, — вмешалась Тита, — Остерман ручался за качество твоих работ, значит их покупка для нас уже является инвестицией. Ты должен оставить эту работу себе или направить её своему менеджеру. Он знает, что с этим делать. — Я не продаю много картин. — Остерман говорил, что у тебя уже была одна выставка, в Лондоне, некоторое время назад, и ты распродал абсолютно всё! Сын Анжелики Волкер купил там две картины и теперь хочет, чтобы ты выставлялся в его галерее в Берлине, — поведала мне удивлённая Тита. Кто такой Волкер? — Я не планировал устраивать новую выставку в ближайшее время, — вздохнул я, чувствуя себя неважно. — Но ты должен, если не хочешь, чтобы Рудольф Остерман стащил твои работы и продал их как свои собственные. — Я просто рисую котов, всё время одних только котов. Китайских кошек, — сказал я с кислым видом. — Да, я знаю. Я купила одну с древнегреческими мотивами. Очень смешно получилось. Моя невестка просто влюбилась в эту картину и забрала её в свою квартиру в Нью-Йорке, — весело сообщила мне Тита новость, которая ввела меня в полный ступор. Похоже, я столкнулся с настоящей дилеммой. Омерзительнейшая на мой вкус вещь — те самые афинско-китайские кошки, которых я счёл полным ужасом и напрасным переводом красок и холста (правда, эта картина помогла мне выплеснуть все накопившиеся разочарования, обиды и гнев, что я испытывал в отношении Остермана, заставившего меня их рисовать), была продана хорошей леди. — Мадам Тита, пожалуйста, возьмите себе пейзажи, что Вам понравились. Они мне самому нравятся намного больше чем кошки, про которых всё ещё снятся кошмары. — Что ж, в таком случае я их возьму. Но, Гунтрам, кошечки же вышли презабавные! — Элизабет, Вы окажете мне честь, если примете в дар рисунок с птицами — Вы их цените куда больше, чем я. В конце концов обе пожилые леди взяли мои рисунки и это по-настоящему замечательно, потому что, будь моя воля, бесталанные поделки оказались бы на помойке. Мы выпили чаю и я уже всерьёз призадумался над тем, как бы мне половчее отсюда улизнуть, так как дамы были полны энтузиазма и радостно болтали о множестве вещей, расспрашивая меня об учёбе и работе в антикварном магазине. К счастью из ниоткуда возник Хендрик Хольгерсон и сообщил, что мы выезжаем домой в два часа. * * * Дневник Фердинанда фон Кляйста, 9 апреля 2004 года Я хочу пристрелить Конрада. Хотя в этом нет ничего нового. Я хочу убить Конрада, Горана, Михаила — идиотского клоуна, Густава цу Лёвенштайна, Альрика Валленберга, Расима Младича Павичевича, Альберта фон Линторффа, Жана Луи Сент Пероль и самого себя. Фортинжерей, Хёльстрой и Ван Тимен были в бешенстве от нас и не без причины. Конрад не только оспорил все более чем логичные доводы против мальчишки, но фактически отвесил им пощечину ПЕРЕД ВСЕМ братством. Сначала всё шло нормально; люди приняли наши потери после демарша Репина, потому что мы смогли контратаковать русских через Газром и некоторые другие активы. Итоги не так восхитительны, как хотелось бы, но не им возражать, тем, кто получает 23% прибыли в год! Но нет, Конрад просто не может не испортить всё! Михаил Дэлер, наш вновь назначенный секретарь, сказал дебильным голосом: «А последним пунктом повестки дня я хочу поднять вопрос о голосовании Совета за кандидатуру Гунтрама Филиппа Альфонса де Лиля Гутенберг Заксена, виконта де Мориньяк. Его высочество принц Густав цу Лёвенштайн и барон Альберт фон Линторфф поддерживают данное заявление». Как будто ведро холодной, нет — ледяной воды вылили мне на голову. Когда Конрад умудрился заполучить их голоса? Я потерял дар речи и прилагал немалые усилия, пытаясь сохранить лицо. — Я возражаю, — сразу заявил Фортинжерей, и ещё несколько человек присоединились к нему. Не более пятнадцати, я полагаю. — Могу я поинтересоваться причиной? — прохрипел из своего угла Младич Павичевич. Хоть старик и давно уже на пенсии, не хотел бы я оказаться с ним один на один в комнате. — Разве не были де Лили частью того восстания против нашего Верховного Магистра в 1989? Разве они не были изгнаны из Ордена? — Да, основной род был исключён из всех документов. Однако, отец юноши, Жером де Лиль, был один из тех, кто дал нам знать о настоящих виновниках бунта. Он предложил свою жизнь, чтобы искупить свои грехи против нас, в обмен на сохранение жизни его сына. Я принял его предложение и взял ребёнка в качестве своего воспитанника, о чём сообщалось Совету в 1990, — сказал Конрад. — Я понимаю Фортинжерей, что ты не был участником тех событий, вот почему с трудом можешь в них ориентироваться. — Жером де Лиль спрятал наиболее важные документы, из числа тех, что были в руках предателей, в Женеве. Именно благодаря этому, мы с вами сегодня тут находимся и общаемся, джентльмены, — поддержал Конрада Младич. — Я поддержу этого молодого человека, Фортинжерей, — добавил Лёвенштайн. — До нас дошли слухи, что этот человек — любовник Константина Репина. Вы хотите позволить постельной грелке нашего главного противника внедриться в самое сердце нашего Ордена? — спросил шокированный Хелсрой. — Да, Гунтрам состоял в отношениях с Константином Ивановичем Репиным, но не был в курсе его дел и даже не знал о существовании Ордена. Он жил своей жизнью, вдали от всего этого. Более того, эти отношения завершились более восьми месяцев назад, и юноша не горит желанием вернуться в Россию, — спокойно пояснил Конрад. — А я не собираюсь рисковать своими активами из-за того, что какой-то мелкий придурок не желает вернуться под крылышко к своему папику! — заревел раненным зверем Фортинжерей. — Твоя последняя свара с русскими стоила нам больше 4 миллиардов, не считая потери наших многочисленных контактов и бизнеса в РФ. Меня не колышет, если он не хочет! Посадим его на первый же рейс! — Ты приказываешь мне? — рыкнул Конрад, и мы все ощутили, как леденеют наши сердца. — Я лишь выражаю своё беспокойство. Мальчишка не может быть одним из нас. Что мы получим от всего этого? Ничего. Может быть он может заплатить выкуп? У него есть 5 миллионов евро? Конрад только собрался было открыть рот, чтобы возразить, но Горан его опередил и заговорил впервые за несколько часов: — Я покрою данные затраты, Фортинжерей. Мы не вернём его. Я лично проверил Гунтрама де Лиля и он всегда был с нами откровенным и искренним. Он не имеет никаких связей с русской мафией. Не ты, а я оцениваю военные аспекты вопроса и меня возмущает то, что ты сомневаешься в моих способностях! Право слово, это прозвучало страшнее, чем любые истеричные вопли Конрада. — Мои люди отвечают за него, — заговорил Младич. — Мы все в долгу перед отцом парнишки, который спас нас, так как верил в наши идеалы и судьбоносную миссию собственного рода. Настоящий рыцарь, — подытожил старый Валленберг. — Я верю в правосудие моих братьев и Грифона. Да уж, лучше придержу своё мнение при себе. Я-то думаю, что Жером нас ненавидел и, если он, и в этом у меня нет сомнений, навёл нас на след предателей, то лишь потому, что имел другие, неизвестные нам планы и мотивы. Я уверен в том, что де Лиль с радостью уничтожил каждого из нас в процессе полномасштабной войны. Гунтрам получил 48 голосов «за» и 23 «против». Он в игре, но не будет участвовать в наших встречах и не сможет иметь какую-либо «позицию», влияющую на принимаемые решения. Вот что меня пугало. Я проверил наш Кодекс, но там указано, что должность Консорта не является руководящей, пока Магистр не предоставит такое право. Нет, я ничего не имею против мальчика, он хороший на самом деле. Тихий, вежливый и застенчивый. Фридриху он тоже по душе, вон как защищает! Антонов рассказывал, что парнишка словно в другой галактике живёт, всё что его заботит — только живопись. Он никогда не упоминает Репина и не говорит о своей прошлой жизни. Он хоть и с трудом привыкает к новой жизни, но никогда не пытался сбежать или связаться с Репиным. Антонов уверял, что мальчик видел, что один из гончих псов русских бродит вокруг его мастерской, но Гунтрам просто игнорировал этого человека. Меня беспокоит Конрад. Он хочет повторения истории с Роже? Или собирается отомстить мальчику? Гунтрам не похож на Роже: он испуганный котенок, тогда как тот был натуральной пантерой. Но именно таких Конрад и любит — жестких, неумолимых и опасных. Даже эта стерва Барберини не так много выступает, как кровавый кобра. Герцог любит иметь в кровати не просто любовника — соперника. По его словам, «секс-это как хорошая драка, чем сильнее соперник, тем лучше результат». Я в недоумении. Гунтрам не может кувыркаться в постели из-за запрета докторов. Но даже, если бы он был в состоянии, голову даю на отсечение, он похож на «маленького ягнёнка или котёнка», как точно описал Конрад. Он неплохо выглядит, не спорю, но он точно не супер интересный парень. Всего одни отношения и это в 21 год! И с кем? С Репиным! Он даже не смотрит на других людей. Обломов рассказывал, что Репину пришлось чуть ли не потрясти его, чтобы парнишка заметил, что рядом с ним кто-то стоит. Он был девственником, когда отправился в кровать с мужчиной! Не знаю, каким он стал сейчас, по прошествии времени. Но Конрад уже переговорил со всеми членами Совета о том, чтобы сделать мальчишку Консортом и собирается завести с ним детей, воспользовавшись услугами суррогатной матери и возможностями искусственного оплодотворения. Я помню, как Жером сказал нам в ту ночь: «Вам нужен кто-то, кто сможет аккуратно уравновесить ваш властный нрав. У Гунтрама миролюбивый характер его матери и невероятное терпение. Он и мухи не обидит». Так вот — всё оказалось правдой. Неужели Конрад достиг кризиса среднего возраста? Он по-настоящему хочет, чтобы «кто-то ждал дома»? Гунтрама без сомнения несложно будет сделать счастливым. Достаточно его погладить по голове и паренёк уже готов сделать всё что угодно. Мир Репина сломает его. В четверг Конраду придётся меня выслушать. Я не хочу, чтобы он злоупотреблял доверием бедняжки.