Into the Lion's Den

Гунтрам ворочался в кровати, не в силах заснуть. Сон окончательно улизнул от него, оставался шанс, что удастся заснуть, если прежде что-нибудь почитать. Юноша накинул халат и направился в библиотеку, поискать подходящую книгу, нагоняющую сон, наподобие его скучнейших школьных учебников, которые сейчас, увы, были недоступны. Он спустился вниз в темноте, довольный, что все люди разошлись часов в одиннадцать вечера, и он наконец-то может отправиться в кровать в тишине и покое. Дверь библиотеки была приоткрыта, и Гунтрам проскользнул внутрь тихо, как мышка, направляясь в раздел искусства, где пару дней назад видел книгу о Мейсенском фарфоре. Он открыл стеклянную дверцу и снял книгу с полки. — Разве ты не должен быть сейчас в постели? Уже час ночи, мальчик, — неожиданно прозвучавший глубокий голос Конрада испугал. Гунтрам оглянулся на стол, но мужчины за ним не оказалось. — На диване, мальчик. Иди сюда. Гунтрам направился к большой кушетке, расположенной напротив наполовину погасшего камина, лишь несколько догорающих углей излучали слабое тепло. Он отметил, что герцог все ещё одет, как утром, и держит в руках стакан коньяка, а бутылка с напитком стоит на столике. — Я не хотел мешать, Конрад. Я лишь зашёл за книгой, так как не мог заснуть, — поспешно извинился юноша. — Что же ты выбрал? — поинтересовался мужчина и вытянул том из рук парня, не дожидаясь ответа. — «Мейсен и дипломатия. Интересная традиция». Мы получили множество подарков, благодаря данной традиции. Наш знаменитый сервис «Золотой лев», который хранится под семью замками у Фридриха — был частью приданного принцессы Марии Валевской в 1765 году, если не ошибаюсь. Она была незаконнорожденным ребёнком Августа ден Старкена, одна из многих, но её отец был достаточно любезен, чтобы заплатить за дочь. Этот сервиз никогда не использовался в быту и не выставлялся. Возможно, Фридрих когда-нибудь тебе его покажет. Он готов защищать сервиз даже ценой своей жизни, — произнёс герцог с улыбкой. — Посиди со мной. Я тоже не могу заснуть. — Вы выглядите очень уставшим от встречи. — Тебе знакомо немецкое выражение «устал как собака»? Именно так я себя сейчас и чувствую. — Должно быть непросто добиться того, чтобы все эти люди почувствовали себя счастливыми. — Это был очень вежливый способ выразить проблему. Если бы сказал «сохранить акул счастливыми в их пруду» — так было бы ближе к истине. — Конрад устало улыбнулся, его глаза впервые потеплели. — Каждый год происходит одно и тоже — отличается только тема встречи. Ненавижу голосование. — Голосование? — Я избран Магистром только на год. Мне нужно получить более 2\3 голосов, чтобы сохранить свою позицию. Я контролирую только 34% голосов. И вынужден всерьёз биться за остальные. — Константин мне рассказывал, что Ваша позиция передаётся по наследству, — недоумевая, сообщил Гунтрам. — Только на первый год. Если бы я не справился, остальные члены могли меня выгнать и Совет правил бы до конца года, пока не был бы избран достойный преемник, способный за год доказать, что он достоин столь высокого звания. Мой род пришёл к власти после 1878 года, когда предок Гертруды, моей кузины, эту самую власть утратил. Он был временным Грифоном, так как мой великий дед был слишком юн, чтобы взять власть, а предыдущий Грифон, из рода Альберта, назвал преемника, но умер до того, как мальчику исполнилось 10 лет. У временного Грифона были только дочери, и его зять пытался убить моего деда. Но заговор раскрыли и бунтовщика низложили. Младший брат временного Грифона попытался восстановить власть, но Совет решил править самостоятельно до совершеннолетия моего деда. Гертруда и Георг, её брат, до сих пор сожалеют об этом. Она расстроена моим выбором, так как я предпочитаю сына Альберта в качестве возможного прееемника, её детям. Фердинанд понимает моё решение и, думаю, он даже рад, что Карл Отто не унаследует мне. Когда я выйду из игры, власть вернётся к первоначальному роду, одному из тех, кто создал нас. — Я не знал этого. — Такие правила помогают сохранять тонус и заставляют укреплять и подтверждать мою власть на протяжении всего года. Мы выбрали именно этот день, так как это дата смерти нашего Господа, и она могла значить конец света для нас. Не смотри на меня; жалуйся на Теобальда фон Линторффа за его скудную фантазию, — рассмеялся Конрад, заметив ужас и шок на лице Гунтрама. — Каждый год? Не лучше ли делать выбор раз в 4 года, как с президентами? — У меня есть пожизненная работа, в отличие от президентов, если конечно они не Фидель Кастро, — ухмыльнулся герцог. — Возможно, мне стоит однажды позволить тебе поприсутствовать на Совете, — пробормотал он вслух, как будто всерьёз раздумывая над этим. — Я был бы уволен уже через две минуты. Я не часть большой игры. У меня нет ничего полезного для этих людей. — Ты был восстановлен в правах члена Ордена, Гунтрам, но у тебя нет права голосовать или занимать руководящие посты в настоящее время. Это всё, что я смог для тебя сделать. Может быть в будущем, ты будешь более свободен в собственных возможностях. — Я думал, я уже часть Ордена! Вы так сказали в Санкт-Петербурге! — Ты им являлся, но затем твой род был исключён. Своими действиями твой отец заслужил право на реабилитацию. Не трать понапрасну жертву, которую он принес, Гунтрам. — Но я не хочу быть участником этого балагана! — Ты мой подопечный и член Ордена теперь. Ты почти недосягаем для Репина. Каждый из нас придёт тебе на помощь в случае неприятностей, а ты должен будешь ответить тем же своим братьям. Предашь — и возмездие не заставит себя долго ждать. Если хочешь, можешь остаться в наших рядах более чем на год и Репин будет вынужден с этим смириться или ему придётся вступить в борьбу со всеми нами. — Почему Вы это делаете для меня? — Потому что обещал твоему отцу присмотреть за тобой, и потому, что не хочу, чтобы ты вернулся к Репину. Как я уже говорил, ты сильно напоминаешь мне одного человека, которого я любил когда-то давно, и это чувство было очень сильным. Я не хочу повторять ошибки, совершённые тогда. Ты отлично вписался в наш образ жизни, и я определённо могу заявить, что он тебе вполне по нраву. Я не планирую вводить тебя в курс наших серьёзных дел и не думаю, что ты на самом деле можешь стать частью финансовых игр. Ты художник, идеалист и бескорыстный человек. Но ты можешь находиться по одну сторону баррикад со мной и дарить мне приятное общение, поддержку и дружбу. Это всё, о чём я прошу тебя. Закончи обучение и работай, чтобы построить успешную карьеру и сделать себе имя. — Конрад, я не знаю, что сказать… — Ничего не говори. Тебе нравится находиться здесь, со мной? — Да, очень, — ляпнул Гунтрам и тут же отчаянно покраснел под испытующим взглядом мужчины. — Я вижу заметные улучшения в твоём состоянии с тех пор, как ты сюда приехал. Я горжусь твоими достижениями и хочу, чтобы ты был рядом, но при этом не дулся и не был угнетён и скован, как изваяние из камня. Даже если никто об этом не догадывается, я испытываю чувство глубокого одиночества и хотел бы иметь поблизости кого-то, кому смогу доверять; того, кто не станет использовать меня или мои возможности; того, кто будет щедрым, честным человеком с добрым сердцем. И хотел бы ощущать его поддержку в трудные минуты. Я несу на своих плечах тяжкий груз ответственности, и он ощутимо давит на меня. — Да, не хотел бы я оказаться на Вашем месте, — прошептал Гунтрам чуть слышно. — Я знаю и это мне в тебе и нравится, — продолжал давить Конрад. — Хотя я раньше судил Вас слашком строго, а Вы оказались не таким, как я полагал, не думаю, что смогу выполнить Ваше желание. Мы не можем быть друзьями из-за нашей истории и потому что я считаю себя другом Константина. Я больше не люблю его, но не могу предать. Вы — его враг. — Мы говорим с тобой о разных вещах. Я не прошу тебя рассказывать о действиях Репина. Я достаточно себя уважаю, что не использовать данный метод. Как ты можешь предать человека, которого больше не любишь? Ты не говорил ему этого? — Множество раз говорил, но он не желает меня услышать. Константи говорил, что я ещё не оправился от потрясения и просто хочу убежать туда, где чувствовал себя комфортно. — Где же тут предательство? — Он по-прежнему любит меня и рисковал своим положением ради меня. — Рисковал своим положением? Как? — Его брак; Жена хочет от него избавиться. Если она использует то, что Вы ей дали, и пойдёт к криминальным авторитетам, Константин отправится в тюрьму и потеряет своих детей. А он их безумно любит! Я видел их вместе — он очень заботливый и нежный отец. — Гунтрам, мы обменялись информацией. Эта женщина пришла ко мне в тот же день, когда тебя чуть не убили, потому что нуждалась в моей защите, чтобы спастись от гнева Репина. Я не знал всех обстоятельств и того, что она посмела напасть на одного из нас, но даже при этом мне не хотелось её спасать. Я полагаю, что она планировала тебя убить и сбежать, пока её подельники расправлялись бы с Репиным. Она думала, что я буду так зол на Репина из-за действий Морозова против Ордена, что защищу её, но я не нарушил наше соглашение с Константином. — Константин никогда бы не пошёл против Вас. Он Вас опасался! Можете Вы это понять? А этот человек хотел вызвать войну между вами! — Для этого и была нужна твоя смерть. Они планировали возложить вину за твоё убийство на меня, обставив всё как месть за то, что произошло в Грузии. Они пытали тебя так, чтобы это выглядело как возмездие от Ордена. Всё случилось не потому что жена Репина так уж сильно тебя ненавидела. По ряду причин её план рухнул, и она предложила мне кое-что ценное в обмен на помощь. Меня заинтересовало предложение и, так как я хотел заполучить нужную информацию, то предложил ей сведения о счетах Репина в Люксембурге и раскрыл его махинации с налоговыми декларациями. — Константин — человек чести. Он никогда не пойдёт против Вас! В ходу множество жутких историй о Вашей жестокости. Надо быть полным безумцем, чтобы выступить против! — Люди гораздо более странные существа, чем ты можешь себе представить, Гунтрам, и я вынужден доказывать их заблуждения. Ты ошибаешься, если думаешь, что вины Репина тут нет. Морозов был ему подконтролен, и Константин должен был лучше следить за его действиями. Но нет, он позволил своему человеку выступить против меня, чтобы прощупать, можно ли меня победить. Он проверял мою реакцию и проиграл, заплатив высокую цену за свою попытку. Я не спускаю с рук предательство. — Массаев рассказывал мне, что Вы — кровожадный монстр, что после того, что Вы сотворили, никто больше не может Вам помешать. Вся моя семья была убита. Те люди в Чечне погибли из-за Вас. Он говорил, их кровь на Ваших руках. — Я лишь передал информацию русским бандитам. Это они решили совершить набег на село, в котором укрывались бандиты и террористы. Что касается твоей семьи, не возлагай на меня вину — тебе прекрасно известно, что в то время я находился в госпитале, так как в меня стреляли по приказу твоего деда. Отец Горана погиб, защищая меня. Я беспощаден — это правда. Но не кровожаден. Я делаю лишь то, что должен, и использую насилие только как последнюю и крайнюю меру — вот то, что Репин забыл тебе поведать. Мои наказания становятся легендой, потому что я хочу подать устрашающий пример, чтобы подобное больше никогда не повторилось. И мой метод отлично работает — меня боятся и уважают. — Вы убили трёх мужчин своими собственными руками. У Вас есть меч, — шепнул Гунтрам. — Кто сказал тебе такую чушь? Это смешно! — возмутился Конрад, почти смеясь. — Это правда? — Ничего подобного! Ты что же думаешь, что я постоянно ношу с собой топор, чтобы обезглавливать врагов направо и налево? — засмеялся Конрад. «Количество уменьшилось с пяти до трех, русские теряют своё уважение ко мне. Пришло время показать им нечто большее». — Так это неправда? — Конечно нет. Может они ещё поведали тебе по секрету, что я насаживаю отрубленные головы на пики и выставляю их у входа в замок? В духе традиций. В следующий раз надо будет применить сажание на кол, когда имеешь дело с русскими, — захохотал герцог. — Нет, — тихонько ответил Гунтрам, чувствуя себя очень глупо из-за того, что поверил в столь безумную историю. — А тебе не рассказывали о временах, когда я подвесил пятерых человек за ноги и они висели так, пока не умерли. Пришлось ждать довольно долго и, наконец, по моему повелению их выпотрошили заживо, чтобы они перестали издавать свои надоедливые крики. — Нет. — Должно быть русские потеряли воображение. Они должены постараться придумывать более интересные истории про меня. Потебление фаст-фуда не пошло на пользу их мозгам, — хмыкнул Конрад. — Так ты точно не уснёшь, — засмеялся он снова. — Пошли в кровать, Гунтрам. Завтра нам придётся терпеть моего кузена целый день. В полдень его жена и дети приедут на Пасхальный воскресный обед вместе с сотрудниками банка. — Простите, что поверил в наговоры, Конрад, — сказал Гунтрам, очень смущённый и протянул руку.  — Всё в порядке. Отнюдь неплохо бояться, когда твоим неприятелем является шестифутовый уродливый чёрный медведь. Не хотел бы я быть любим одним из них, — и снова смех, а также герцог незаметно ухватил протянутую ему в знак мира руку и спрятал её в своих, гораздо более крупных ладонях. — Друзья? — Друзья. * * * Дневник Гунтрама де Лиля. Пасхальное воскресенье. Ноги меня почти не держат. Праздник началася рано утром с церковной службы, начавшейся в 11 — большой сюрприз — затем был обед, накрытый во дворе, так как погода оказалась солнечной, на 200 человек: работники и их семьи — около пятидесяти детей бегало вокруг, и несколько знатных членов из семейства Линторффа. Я надеялся сбежать во время мессы, но Конрад поймал меня, когда я уже шёл по двору, и водворил обратно, усадив позади себя, рядом с Каролиной фон Линторфф, женой Альберта, и ещё одной очень доброй и элегантной итальянской леди. Элизабет улыбнулась мне и ободряюще похлопала по плечу. Она сидела рядом с сыном, который изо всех сил старался утихомирить своих двоих детей, 9 и 11 лет от роду. Через неф церкви я видел Фердинанда фон Кляйста с женой Гертрудой и их троих детей: Карла Отто, Йоганнеса и Мари Амели — очень красивую блондинку. Вот почему я не был удивлён тому, что старший сын Альберта, Армин, следовал за ней по пятам, как послушный щенок. Горан также был в церкви и тепло улыбался мне, стоя поодаль. Он снова был с тем забавным немцем, Михаилом Дэлером. После службы дети начали носиться как сумасшедшие по всему саду, а гости искали назначенные им места за столами. Для детей была организована специальная площадка, с гувернёрами, на который в изобилии разместились разные игрушки и милые коричневые кролики. Странно, но Конрад был очень мил со всеми, кто подходил его поздравить. Я видел его, стоящим с Фердинандом и Альбертом — большая часть гостей направлялись к ним сразу после службы. Я решил, что выдался неплохой момент для того, чтобы сбежать, но теперь уже Горан поймал меня и завёл разговор о погоде, а также поведал, что видел несколько моих картин в Лондоне у Робертсона, до того как выставка завершилась две недели назад. — Ты ещё в состоянии болтать, Горан. Я в шоке, — прервал нас Михаил со смехом. — Не мог бы ты вести себя потише? — прорычал Горан в ответ, но его суровость никого не впечатлила. — Вот ещё! Только Моника ван дер Лейден может заставить меня умолкнуть. Тебе не хватает её шарма. Моника — это вон та высокая брюнетка, которая стоит за Сесилией Риганти. Она секретарь герцога и наш худший ночной кошмар, когда мы в чём-то напортачим, например, не почистим обувь перед тем, как войти в банк, — объяснил мне Михаил, указав на очень аристократичную женщину, обладающую взглядом, способным заморозить солнце. — Она выглядит очень впечатляюще, — промямлил я неуверенно. — Эй, я первый её увидел! Кроме того, ты не в её вкусе. Ей нравятся высокие, умные, отлично выглядящие парни с докторской степенью, богатые и весёлые. — В точности как Альберт фон Линторфф, Гунтрам, — добавил Горан. — Да чтоб ты сдох! — закричал на него Михаил. — Ты только что описал именно его. Моника никогда не будет понапрасну тратить своё время на такого мужчину, как ты, Михаил. Она — женщина со вкусом. — Лучше бы ты молчал. — Ты тоже. — Горан, ты знаешь, когда Алексей Антонов вернётся? — я решил сменить тему разговора, потому что его последняя часть могла привести к малоприятным последствиям. — Хольгерсон тебя обижает? — Нет, нет. Он хороший. Немного властный, но вежлив со мной. Я только беспокоюсь об Алексее. — Хольгерсон будет охранять тебя около месяца, а затем будет видно. Он отличный специалист, хотя ты и отдаёшь предпочтение людям из моей собственной команды. Я думал, тебе будет приятно иметь рядом человека, более близкого к тебе по возрасту. — Всё в порядке, Горан. Думаю, мне пора. — Почему? Ты же будешь сидеть за одним столом с Каролиной фон Линторфф и Армином, — сказал мне Михаил. — Поверь, это отличное место. А мне придётся страдать, тогда как Фердинанд и его жёнушка получат возможность сидеть рядом с Моникой. — Ставлю один против десяти, что она вытрет тобой пол, мой друг, — произнёс Горан очень серьёзно. — Посмотрим. Поставь двадцать к одному, коли так уверен. — Идёт. Обед получился великолепным, так как Жан-Жак — отличный повар. Он не хвастается своими достижениями и званиями, но я никогда прежде, до своего прибытия в этот дом, не ел настолько вкусно и, когда уеду, буду очень скучать по здешним деликатесам. Каролина особо не уделяла мне внимания, так как была очень занята беседой с Конрадом и Главой Департамента иностранных инвестиций. По другую руку от меня сидел Армин — весёлый парень, такой же крупный, как его отец, но буквально излучавший превосходство от осознания, что он родился в по-настоящему богатом семействе. — Мы с тобой скоро станем соседями, — сообщил мне Армин после подачи второго блюда. — Простите? — Герцог хочет, чтобы я переехал к нему с сентября. Я буду учиться в Университет Цюриха на экономическом факультете и работать в банке. Это что-то вроде школы выживания для меня. Он считает, что в моей жизни слишком много вечеринок, и хочет вправить мне мозги. — Звучит не очень-то весело для тебя, — посочувствовал я парню. — А что насчёт тебя? Он очень суров? Во сколько комендантский час? — Всё не так уж плохо. За ужином герцога всегда окружают люди, как минимум два или три раза в неделю, а после еды я прошу меня извинить и откланиваюсь. В обычные дни мы ужинаем в 20-00 и остаёмся в библиотеке до 11 вечера: он работает или читает, а я учусь или рисую. Зато ты будешь великолепно питаться, еда тут отменная. — А когда ты выбираешься из дома? — Я никуда особо не выхожу. У меня проблемы с сердцем и доктор запретил мне подвергаться даже малейшему стрессу. Я готовлюсь дома к экзаменам, которые будут в июне, или хожу на занятия к учителю в студию рисования. Чаще всего я занят живописью. Но мне уже пора снова приступать к работе, так как мой банковский счет быстро тает. — Ты разве не получаешь денежного содержания? — Нет, а почему я должен его получать? — поразился я. — Я и так безмерно благодарен герцогу за его поддержку и гостеприимство. — Разве ты не ходишь развлекаться? Дискотеки, бары, кинотеатры? Ты вообще общаешься с кем-нибудь? — Только с управляющим или охраной, больше ни с кем. Я немного помогаю Отцу Бруно по воскресеньям. Как я уже сказал, не могу особо активничать, — ответил я, надеясь, что он оставит уже эту тему в покое, так как не хотелось бы целиком пересказывать ему длинную повесть о бывших ревнивых любовниках-гангстерах, секретном Обществе рыцарей и финансовой мировой элите. Кроме того, парень ничего обо мне не знал и это меня очень устраивало. — Что ж, пришло время, немного растрясти эти замшелые стены, — усмехнулся Армин. Да уж, они и не такое видели, особенно, когда твой «дядя» упражняется по утрам с мечом, ножами или занимается рукопашным боем. Я не видел подобного даже в доме у Константина. — Герцог не любит отклонений от повседневного расписания, Армин. — Боже, это станет для меня настоящим наказанием. Ты знаешь, что мне придётся справляться с доктором Дэлером? — Он очень забавный. — Забавный? Чёртов капитан Военно-морского флота с чувством юмора, как у слона. Всем известна его невероятная вспыльчивость. Он уволил целую команду трейдеров, которые не так поняли его указание, и мой дядя поддержал его решение. Он один из тех, кто определяет стратегию. Даже Мари Амели не хуже его. Она часто сюда заявляется? — Я вижу её впервые, — ответил я, и он застонал. Похоже, Конрад не является кумиром молодёжи. Армин выглядит по-настоящему огорчённым. После обеда наступила жуткая суматоха, так как все дети кинулись на задний двор, чтобы принять участие в Большой охоте за яйцами. Кажется, в понедельник цветы придётся высаживать заново. Повсюду свободно бегали кролики, преследумые по пятам шумными детьми. Я попытался спрятаться в уголке, наблюдая за происходящим, так как большое количество народу вокруг заставляет меня нервничать. — Вот ты где. Я нашёл тебе клиента. — обнаружил моё укрытие Конрад. Он держал на руках маленькую девочку, которая выглядела очень грустной. — Познакомься, это Гретель Моргентау, она не смогла поймать кролика, и они все уже заняты. Не мог бы ты нарисовать для нее рисунок? — Да, конечно, — ответил я, и он поставил маленькую блондинку рядом со мной. — Мне нужна бумага и карандаш. — Спроси у аниматоров, у них должно быть всё необходимое, и, возможно, у вас будет больше клиентов. Но Гретель не говорит по-английски. Удачи, — сообщил мне Конрад и исчез, а я остался в растерянности, держа за руку малышку, которая ждала, что я дам ей кролика. Я присел за один из столиков и начал рисовать карандашами. Девочка была очень довольна тем, что получалось, и я предложил ей раскрасить зайчика цветными мелками. Спустя две минуты, когда она уже была занята своим рисунком, подошёл ещё один мальчик подошел и попросил нарисовать льва, если я правильно понял, что он сказал по-немецки. Эти дети живо напомнили мне других, бедняков из Буэнос-Айреса. Да, они могли носить одежду стоимостью в несколько сотен франков, но реагируют точно так же, как дети трущоб. Малыши с нетерпением следили за карандашом и бросались раскрашивать эскиз, как только получали его. Одна из нянек сжалился и перевела для меня всё, что заказывали дети. Я был очень счастлив в окружении детворы, забыв на время, где нахожусь, и наслаждался их смехом и радостью. Просто очаровательно, насколько серьезно они относятся к делу, когда перед ними ставится такая важная задача, как раскрашивание, и то, насколько важно для них то, что взрослым кажется ерундой. Несколько взрослых тоже подошли к столу, чтобы проверить, что мы тут не планируем массированные бомбардировки или нечто подобное. Тихие дети — это всегда подозрительно. — Конрад, — услышал я громкий голос Гертруды, которая чётко произнесла по-английски: — Вы думаете, это хорошая идея, позволить этому человеку находиться рядом с детьми? В конце концов, его репутация опережает его и дошла до нас аж из России. Кровь застыла в моих жилах и наступило гробовое молчание — все разговоры умерли для моих внезапно оглохших ушей. Я попытался встать, чтобы выйти из-за стола, но рука Конрада легла мне на плечо и с силой усадили меня обратно. Не знаю, как долго он там стоял. Герцог рявкнул что-то на немецком Фердинанду, и она стала красной от ярости. Я с трудом сглотнул комок в горле и посмотрел вокруг, пытаясь понять смысл по выражению лиц людей. Я увидел неприкрытую ненависть во взгляде Элизабет, направленном на племянницу, а не на меня. — Гертруда, твоя репутация также опережает тебя, но также я верю, что мои верные друзья достаточно воспитанны, чтобы сделать вид, что не заметили это, — Конрад перевёл для меня свою фразу, и мне захотелось умереть на месте, потому что ссора из-за меня — это последнее, чего бы я желал. Думаю, Элизабет поняла неловкость момента, так как чётко сказала: — Гунтрам, моя младшая внучка хочет «певчую птичку», но я не знаю, как это сказать на английском языке. — Соловей, — прошептал я в ответ. — Да, точно. Соловья и утку заодно. Клавдия цу Лёвенштайн заказала тоже самое. Маленькие дети ненасытны. Я боюсь, что они не оставят тебя в покое, пока не наступит время чаепития. К счастью, разговоры возобновились, и я увидел, что Фердинанд разошёлся со своей женой в разные стороны. Я пытался отвлечься рисованием и, как и было обещано, не смог выйти из-за стола, пока детей не позвали пить чай. Я надеялся избежать этого, но Фридрих поймал меня на лестнице. Он тоже хороший охотник. — Герцог просит тебя присоединиться к ним в гостиной. Ты очень бледен, тебе нужно выпить горячего чая и согреться у огня, — сказал-приказал он и в его вежливом голосе явно проскальзывало пожелание «пошевеливаться». В гостиной Конрад стоял как король в углу возле камина, а Михаил, Горан, Фердинанд и ещё двое мужчин расположились вокруг. Я опасливо подошёл к этой компании, так как у меня был прямой приказ. — Гунтрам, позволь представить тебе Адольфа Лёвенштайна, Главу правового департамента и старшего сына князя, — затем герцог представил меня и я поприветствовал обоих мужчин. Они продолжили разговор на немецком, пока я пил чай, который мне всучил шустрый дворецкий, прежде чем я смог что-либо возразить. Спустя некоторое время, один из мужчин и Горан попросили их извинить и покинули нашу «весёлую» компанию. Да, Армину предстоят тяжёлые времена. — Гунтрам, я должен извиниться за сегодняшнюю выходку своей жены. Она не имела в виду то, что сказала, и очень сожалеет о своих словах, — сказал мне Фердинанд, и я смутился. — Прошу Вас, не за что извиняться. Дама всегда права, — ответил я. — Благодарю! — произнёс он, глядя на меня удивлённо. — Моя дочь заявила матери, что для её утки нужна рама. Она даже дала рисунку имя — Иоганесс, — вступил в беседу Адольф цу Лёвенштайн. — Я рад, что утку не назвали Конрад, — рассмеялся Линторфф. — Утку нет, а вот одного из орлов кажется так и нарекли, — Альберт решил присоединиться к вечеринке и мне пришлось закусить губу, чтобы не захихикать. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из мужчин, даже Иван Иванович или Борис Мальченко издевались над Константином. Но Конрад сам посмеялся над шуткой своего кузена. — Вы поймали двух кроликов, что проскользнули в дом? — поинтересовался Фердинанд. — Боюсь, что их всё ещё ловят. Думаю, скоро найдём, иначе останемся без обеда, — весело ответил Конрад. — Три года назад один из этих монстров обглодал ножки оружейного шкафа 17 века. Мы так и не нашли преступника, но следы его разрушений находили повсюду ещё на протяжении недели, — пояснил мне герцог. — Мой кузен, призрак кролика бродит по твоему дому: у него длинные уши, нужно объявить вознаграждение за его голову, — заявил довольный Альберт. — Солидное вознаграждение, — добавил Конрад очень серьезно, но я заметил, что его выдавал свет довольно сощуренных глаз. — Один из самых трудных и хитрых противников в моей жизни. Абсурд ситуации — он, могучий Магистр Ордена проиграл в бою бедному беззащитному кролику, заставил меня рассмеяться от души. Когда наши взгляды столкнулись, я увидел, что герцог смотрит на меня очень ласково, почти нежно.