Into the Lion's Den

Дневник Гутрама де Лиля 21 июня. Вот уж не думал, что когда-либо снова окажусь в Лондоне и всё же — я здесь. Линторфф практически запихнул меня на борт самолёта три дня назад. Единственная хорошая весть заключалась в том, что Алексей встречал меня в аэропорту, и я мог на несколько дней скрыться от всевидящего ока Хендрика Хольгерсона. Перелёт состоялся поздно ночью 2-го числа, в воскресенье и я прибыл к нему домой уже в очень поздний час. Несмотря на усталось, рано утром в понедельник я уже оказался перед входом в мой старый университет, чтобы сдать экзамены, в сопровождении Алексея, который выглядел заскучавшим. Я сдал «Методологию» — наискучнейший предмет — и уже завтра у меня будет защита презентация по Истории архитектуры и устный экзамен. Линторфф и правда заставил меня возобновить обучение. Алексей предлагал посмотреть город или посетить музей, но я отказался. Пожалуй, для меня это будет уже чересчур. Дом Конрада находится не далее, чем в трёхстах метрах от особняка Константина, а я даже не догадывался об этом! Отличный образец архитектуры Георгианской эпохи, сохраняющей стиль даже в мелочах, при том что все части единого образа являются уникальными. Я видел изображения фасада этого дома в некоторых книгах во время учёбы, но оказаться внутри этого шикарного дома — настоящая привилегия для любого студента-искусствоведа. Музыкальная комната — одна из моих любимых. Пребывание в этом месте заставило меня задуматься о многом. С одной стороны, всё здесь напоминает мне о том страшном дне, но также я помню хорошие дни, когда посещал университет и писал картины. Я встретился с бывшими однокурсниками, и они были очень рады меня видеть, как, впрочем, и я. Мы спокойно выпили кофе без вмешательства со стороны Алексея, поговорили понемного обо всём: как я поживаю, как проходит восстановление после автомобильной аварии, которая была заявлена в качестве официальной версии моего отсутствия, и сердечного приступа, как обстоят дела с живописью в Цюрихе, если я продолжаю рисовать, и о том, насколько восхитительной была моя выставка — почти вся школа её посетила. В этом месте я чуть не умер от смущения. Также говорили о предстоящей выставке в Тейт галери и не успел я оглянуться, как за беседой незаметно пролетели четыре часа! Алексей был очень любезен и не прерывал нас, сидя за соседним столиком и терпеливо ожидая. Этот город не заставляет меня сходить с ума. Совсем нет. Сначала я чуть не впал в коллапс, когда машина припарковалась в Кенсингтоне, но днём уже смог сполна насладиться этим местом. Воспоминания Константина, вот что пугает меня. Я должен завершить нашу с ним историю. Я не вернусь в Россию по окончании года. Я не раб, чтобы всегда делать то, что мне велят. И я не дрессированная обезьянка! * * * 22 июня. Утром я сдал второй экзамен и теперь по-настоящему доволен. Конрад только что звонил, чтобы поздравить меня… правда на свой лад: — Признаю, что доволен твоими оценками. Я ожидал, что ты сдашь свои тесты так же легко, как смешиваешь цвета на палитре. — Это что, швейцарско-немецкая версия «УРА»? Никогда больше не хочу слышать его, когда он расстроен. — В любом случае я подумываю удовлетворить твою просьбу р встрече с Репиным. Если ты конечно всё ещё того желаешь, он навестит тебя 24-го числа в 5 часов вечера. Я чуть не умер на месте от удивления. И даже не знал, что ответить, не находя слов. Я хотел увидеть Константина, но опасался того, что он может мне сказать, его непредсказуемой реакции и своих смешанных чувств по отношению к нему. — Гунтрам не мог бы ты быть настолько любезен, чтобы ответить мне? У меня нет возможности ожидать весь день, — услышал я голос герцога в телефонной трубке и шумно сглотнул. — Да, я хочу встретиться с ним. Спасибо. — В музыкальном зале, в присутствии одного из моих людей. — Наедине, пожалуйста. То, что я хочу сказать ему — очень личное. — Хорошо, но Антонов будет находиться в соседней комнате. И встреча может быть прервана в любой момент, если он посчитает этл необходимым. Это понятно, Гунтрам? — Да, сэр. — Должен ли я взять с тебя слово, что ты воздержишься от любых тесных контактов с этим человеком под крышей моего дома? Что он себе думает? Что я собираюсь проглотить целую пузырёк сердечных пилюль, запрыгнуть на Константина и трахнуться с ним на виду у охраны? Линторфф может вести себя как настощая свинья! — Я не сделаю ничего, что могло бы опозорить честное имя Вашего дома, — достаточно по-викториански на Ваш вкус, Конрад? Даже героини Джейн Остин более распущены, чем я в настоящий момент. — Тогда мы поняли друг друга. Ты вернёшься в Цюрих 26-го. Тебе следует посетить несколько выставок, раз ты в городе. Антонов составит тебе компанию. До свидания, — клянусь, он повесил трубку, не дожидаясь моего ответа. Мне следует поговорить с Константином. Откладывание этого непростого момента лишь ещё больше ранит его и может быть опасно. Уверен, что Линторфф занят чем-то большим, чем просто сбор денег и опасаюсь, что Репин может сделать неверный шаг, чтобы заполучить побольше денег от своих предприятий. Он должен понимать, что между нами всё кончено. Для его же собственного блага и безопасности. Для его детей. * * * 24-ое июня, 2004. Лондон. — Не мог бы ты оставить нас наедине, Алексей Григорьевич? Со мной всё будет хорошо, — попросил Гунтрам, хотя сам ощущал комок в горле. Светловолосый русский смотрел на него с очень серьёзным видом и явно не был рад подобной просьбе. — Если ты сделаешь что-либо, что расстроит его, я убью тебя прямо здесь, а потом ещё и трахну труп! — пролаял он Репину на русском языке. — Алёша, — Репин использовал уменьшительно-ласкательный вариант имени, как частенько делал в прошлом. — Он мой ангел и я клянусь, что не сделаю ничего, что могло бы причинить мальчику вред. Вот ты — другое дело, — ответил мужчина тоже по-русски. — До этого ещё далеко. Скорее я смогу насладиться твоей смертью, — добавил Алексей и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. — Ты выглядишь намного лучше, чем прежде, мой ангел. На твоём лице вновь заиграли краски, — произнёс Константин, пока его глаза заново оценивали красоту любовника. «Как же я скучал по нему! Даже позабыл насколько мой мальчик великолепен!». — Здравствуй, мой друг, — робко отозвался Гунтрам, не зная, что ещё сказать. — Я сдал эказмены в Университет. Мне удалось немного отыграть потраченное впустую время и я постараюсь наверстать упущенное ещё и в декабре, — добавил он быстро, устремив взор на стык паркетных досок. Но Константин, казалось, не слушал юношу. Он был целиком погружён в созерцание Гунтрама, которого не видел уже почти год — цветущего Гунтрама с порозовевшими щеками и сияющими глазами. Именно таким он оставил Гунтрама дома, в Лондоне одним летним днём, прежде чем уехать в Штаты и прежде чем жена решила уничтожить его самое прекрасное произведение искусства. — Могу я тебя обнять, ангел мой? — спросил мужчина тихо, зная, что Антонов тут же набросится на него, если Константин попробует дотронуться до Гунтрама без его на то согласия. — Да, конечно, — ответил Гунтрам, смущённо улыбнувшись, и распахнул объятия. Константин без промедления крепко схватил свою любовь, почти расплющив о свою грудь, пока не почувствовал, что маленькие ручки аккуратно отталкивают, и тут же сделал пару шагов назад, чтобы обозначить дистанцию между ними. — Давай присядем, мой друг? — Хорошо. Ты не должен утомляться, — на автомате отозвался Константин. — Сейчас моё здоровье стало намного лучше. Я не могу бегать, но могу прогуливаться намного дольше чем прежде, да и сплю лучше, — произнёс Гунтрам, присев в угол трёхместного дивана, и Константин сделал то же самое. — Ты и впрямь выглядишь значительно лучше. Я очень этому рад. Линторфф хорошо к тебе относится? — Да. Он добр ко мне, хотя и суров по натуре. Не хочет «испортить меня», как он это называет, — Гунтрам нервно захихикал. — Он почти заставил меня снова начать учиться, рисовать и бывать среди людей. Теперь мне это не так сложно делать. Я могу ходить куда-то, не настолько свободно как до всего произошедшего, но уже стало легче. А ещё он велел мне начать работать, так как «у него нет денег, времени и терпения на ленивых мальчишек». Доктора назначили мне другие лекарства, и я чувствую себя получше, но мне всё же придётся принимать таблетки всю мою жизнь. — Ты снова начал работать? — переспросил Константин, которому совсем не понравилась эта идея. — Да, в некотором роде. Я занимаюсь с новым учителем — Рудольфом Остерманом. Он жёсток по характеру, но для меня это подходит. Он не даёт мне поблажек. Уничтожает всё, что считает неудачным и всегда точно знает, что мне следует делать. Я могу многому у него научиться. Он хотел бы стать моим менеджером вместо Мистера Робертсона, но я не хочу его менять. — Рудольф Остерман — один из самых известных педагогов в Европе. Получить у него совет практически невозможно, и он не брал студентов уже 20 лет! — Ну он взял меня и ещё парочку дам в нашей студии. Если Конрад позволит, возможно я смогу отправить тебе какие-нибудь из моих работ. У меня есть несколько картин для детей, Константин. Я нарисовал их в первый месяц своего пребывания в Цюрихе. — Дети очень по тебе скучают. Постоянно спрашивают о тебе, особенно Ваня. — Я тоже очень по ним скучаю. — Гунтрам, я скучаю по тебе всё больше с каждым днем. — Этого я и опасался, Константин, — вздохнул Гунтрам и набрал в грудь побольше воздуха прежде чем продолжить, ненавидя самого себя за боль, которую он наверняка причинит сейчас своему давнему другу. — Ты человек, который бескорыстно помогал мне и сделал для меня больше, чем любой другой, даже больше, чем мой собственный отец. Ты показал мне мир, о существовании которого я даже не подозревал. Я любил тебя всем сердцем, но с того страшного дня всё законсилось. Прошедшие три месяца позволили мне подумать, как следует, о нас. Ты не тот человек, в которого я когда-то влюбился, да и я уже не тот мальчик, которого ты любил. Я изменился и больше не могу отрицать произошедшие изменения. Я не хочу возвращаться к тебе, и по окончании года продолжу свою собственную жизнь. Я пытаюсь сказать, что ты не должен планировать свою дальнейшую стратегию, полагая что я продолжу оставаться твоим любовником. — Гунтрам, ты знаешь, что я люблю тебя, и всё будет совсем по-другому, когда ты вернёшься домой… — Нет, не будет. Я точно знаю. Я хочу оставить всё позади и начать заново. Вдали ото всех вас. Я нуждаюсь в свободе, чтобы творить, чтобы жить. Ты посадишь меня в новую золотую клетку, как и прежде. Мне не мешало это раньше, потому что я был ослеплён своей любовью к тебе, но так больше не может продолжаться. Здесь я свободен, могу совершать свои собственные ошибки и достигать собственных вершин. Я найду способ обеспечить себя самостоятельно. Я справлялся с этим прежде. — Ангел, ты очень ошибаешься, если думаешь, что сможешь уйти прочь от Линторффа. Свобода? Попробуй сам выйти из этой двери и увидишь, что он с тобой сделает! — Константин начал повышать голос, заставив Гунтрама отпрянуть, оперевшись на подлокотник дивана. — Я люблю тебя, а ты меня. Я не отпущу тебя так просто! — Константин, я хочу, чтобы мы остались друзьями. Мы не можем больше быть вместе. Нельзя склеить то, что было разбито вдребезги! — произнёс Гунтрам твёрдо. — Ты был моей первой настоящей любовью, но это была любовь ребёнка. Ребёнка, который умер тогда в больнице. Я осознал, что всё это время ты пытался возродить его к жизни и заставлял меня стать этим человеком снова, но я не могу и не хочу. Я стал другим. Теперь я знаю, как жестоки все вы можете быть. От этого мне тошно и горько. Я просто устал и отказываюсь быть твоим домашним любимцем, потому что именно этого ты от меня ждешь. — Ты сильно заблуждаешься, если думаешь, что я допущу подобное! — взревел Константин, а его глаза засветились диким светом, тогда как руки его схватили Гунтрама, заставив юношу зашипеть от боли. — Ты вернёшься со мной в феврале! — Я останусь с Линторффом, и у него не будет причин выступать против тебя! Я не предмет мебели, чтобы вы передвигали меня, как вам будет угодно! — Я создал тебя из ничего. Ты мой! — Я не вернусь обратно. Не строй планы, исходя из посыла, что вернёшь меня. Делай то, что должен, чтобы сохранить свои позиции и защитить детей, Константин. Я не предам твоё доверие и сделаю всё, что в моих руках, чтобы выполнить мою часть сделки. — Я возьму то, что моё, Гунтрам. Нравится это тебе или нет. — До свиданья, мой друг, — Гунтрам поднялся и направился к выходу из комнаты. — Я отправлю тебе книгу для детей, — завершил он разговор, открывая дверь. — Это ещё далеко не конец, мальчик, — прошипел Константин, проходя мимо, но Гунтрам промолчал, изо всех сил стараясь сдержать слёзы, переполнявшие глаза. Он бросил взгляд в холл и увидел, как дворецкий побежал навстречу, чтобы открыть дверь Константину. Ратко стоял неподалёку и смотрел с хмурым видом. — Хорошая попытка, парень. Это лучшее, что ты мог предпринять, но это далеко не конец. Поговори с Гораном, он любит тебя, как брата. А этот человек — настоящий свирепый зверь. — Я ничуть не лучше. Я разбил ему сердце. А он по-настоящему любил меня.  — Меряй человека по масштабу его врагов, однажды сказал мне отец. Ты должен заработать мое уважение, мальчик. Разрыв никогда не даётся легко, но его можно пережить. Алексей вошёл в команту, почти вбежал и тут же бросился проверять пульс Гунтрама: — Чёрт, слишком частит. Срочно спать! — Я в порядке, Алексей, но я только что сделал больно самому доброму человеку из всех, что когда-либо встречал! Я пытался сообщить ему о разрыве сотни раз, но он никогда не слышал меня и теперь ему очень больно! — сказал Гунтрам, пытаясь сдержать рыдания в то время, как слёзы градом катились по его щекам. — Он всегда прекрасно ко мне относился, но я больше не могу быть с ним! Каждый раз, как мы встречаемся, я вспоминаю о том, что произошло! Я должен был быть сильнее и преодолеть всё, находясь в России, но только находясь здесь я стал потихоньку забывать. Я такой эгоист! Алексей и Ратко хранили молчание, но по разным причинам. Первый не желал сказать что-либо, что могло бы выдать его нервное, взбудораженное состояние, да и не мог сказать ничего хорошего о Репине. Выплёскивать сейчас всю свою ненависть к этому человеку было бы бесполезно и могло только причинить вред этому ребёнку. «Позволь ему сохранить хорошие воспоминания о монстре. Он не должен разбить свою голову о стену, когда поймёт, каким был идиотом, поверив чужой лжи». С другой стороны, Ратко всё ещё дивился тому, правильно ли он расслышал — Репин… добрый? Паренёк оказался ещё более сумасшедший, чем они думали, но он точно говорил искренне и плакал абсолютно открыто пока Алексей изо всех сил старался сохранить спокойствие. Он не любил нервные срывы. В то же время, Репин повёл себя очень цивилизованно — обычно он расправлялся с бывшими пассиями — это мог быть нож, пистолет или удушение. Вот почему Алексей рванул из диспетчерской, словно угорелый, как только услышал, что паренёк послал Репина в ад. Пора вернуться на кухню, позвать Горана и спросить, что он собирается делать с записями видеокамеры. — Алексей, отведи его в свою комнату и позвони доктору. Павичевич убьет нас, если у Гунтрама случится ещё один инфаркт, — прорычал Ратко, пока русский осторожно уговоривал Гунтрама подняться по лестнице. * * * Двое мужчин смотрели запись в тот же день. Когда она закончилась, Конрад закрыл ноутбук с сухим щелчком: — Итак, Фердинанд, что ты думаешь? — У нас могут быть проблемы. Он сообщил Репину, что тот не получит назад свой главный актив, когда заплатит. — Фердинанд, прекрати. Вернёт Репин деньги или нет, это ничего не изменит в отношении Гунтрама. Русский знает, на что я способен, когда собираю долги. — Да, но он получит идеальный повод, чтобы не платить. Мы ведь не вернём его парня. — Я верну мальчика, Фердинанд. Репин может приехать сам или прислать кого-нибудь, затем мы засвидетельствуем, что обмен состоялся и мальчик свободен. Если Гунтрам не пойдёт с ним, это будет уже не моя проблема. — Думаешь он настолько туп? А что потом? Дадим парнишке десять франков на проезд в автобусе? — Узнаем в феврале. В общем и целом, я даже хотел бы, чтобы Репин отказался платить. Так я смог бы разобраться с этой проблемой раз и навсегда. Гунтраму были бы отрезаны все пути к отступлению. — И тебе это по нраву. Сейчас парень должен делать всё, что ты скажешь, если хочеть пережить гнев Репина в феврале. В ту же минуту, как этот ребёнок — да, он всего лишь ребёнок, потому что его реакция на всё происходящее, однозначно детская — выйдет из твоего офиса, вся русская мафия начнёт охоту за его тощей шейкой, чтобы вернуть добычу Репину за хорошее вознаграждением. Неужели он и впрямь верит, что сможет просто уйти прочь? — Его поведение доказывать только то, что Гунтрам хороший человек. Его реакция лучше, чем я ожидал. Можешь ли ты представить на секунду, что бы сделал Роже, если бы очутился на его месте? — Вполне себе могу. Он бы взял деньги у тебя, вернулся к Репину и заставил того сражаться с тобой после того, как получил бы возможность распоряжаться будущим его детей. Затем ты убиваешь Репина, а Роже избавляется от мелких личинок меньше чем за год. — Пожалуй нет, он бы предпочёл держать детей живыми, чтобы выжать из них все возможные деньги. — Не забудь ту часть, когда он возвращается назад и продаёт тебе всю информацию, которую получил от русских, — хмыкнул Фердинанд. — Нет-нет, для него это слишком прямолинейно. Он должен создать альянс с третьей силой и уничтожить преемника Репина и Ольгу Фёдоровну — давай не забывать, что она всё ещё жена и получит официальные 50% всех легальных денег Константина, а затем Роже всё приберёт к своим рукам, — усмехнулся Конрад. — Твой план имеет серьёзный пробел. Зная Роже так, как знаем его мы с тобой, думаю, он сделал бы точно то же, что и Гунтрам — он мог бы изображать жертву, а затем заставить Репина самому устранить жену, если он хочет заполучить своего ангела обратно, — рассмеялся Фердинанд. — Ты абсолютно прав. Видишь? Гунтрам настолько лучше, что я уже начинаю забывать, какой ядовитой гадиной был Роже. — Настоящая чёрная мамба, мой друг. Но в Гунтраме нет ничего от этого человека. Послушай меня внимательно, Конрад. Паренёк не в ответе за то, что натворил его дядюшка. Не играй с ним, он сейчас в смертельной опасности. — Я знаю. Он доказал мне, что добр и честен. Но некоторая толика мозгов и стратегическое мышление нам бы не помешали в будущем. Но, увы, нельзя заполучить всё и сразу, — вздохнул Конрад. — Он будет хорошим компаньоном для меня. — Просто будь осторожен. Гунтрам приличный мальчик, не причиняй ему вреда. — Я буду предельно мил и нежен. Если нет, Фридрих самолично убьёт меня. Он уже принял мальчика, как собственного сына. Напомни мне сказать Антонову, что он должен держать свои лапки подальше от мальчика. Он только мой! — завершил беседу Конрад «Бедный мальчик! Попал из лап ревнивого русского, психа и маньяка, в логово не менее ревнивого собственника немца, помешанного на полном контроле! А ещё не стоит забывать про ненормального серба, который думает, что паренёк — реинкарнация его младшего брата. Сплошные метания протонов и электронов, как сказал Обломов», — подумал Фердинанд, но решил сохранить своё мнение при себе. — Фердинанд, третья неделя июля свободна? — Спроси Монику, я не твой секретарь!» — Если вы не станете надоедать мне нытьём о чём-нибудь, тогда свободны. Я возьму несколько дней отпуска и поеду в Сан-Капистрано. Я лечу в Зюльт в августе. Хотя там слишком солнечно и жарко на мой вкус. — Если ты возьмёшь с собой Михаила, то у меня будет идеальный месяц, — проговорил Фердинанд с усмешкой. — Разве я тебе не говорил? Михаил поедет с вами в Китай. Продержись с ним всего две недели. Возможно, вы наконец начнёте ценить друг друга. * * * Высокий блондин всё ещё не мог решить, должен ли он злиться на герцога или нет. Во-первых, мужчина всего за 20 минут разрушил весь прогресс, которого удалось достигнуть юноше. Гунтрам летал в Лондон в бизнес-классе, вытерпев переполненные залы ожидания, успешно сдал все экзамены на отличные оценки, встречался с бывшими одногруппниками и всерьёз настроился на посещение галереи Тейт. Маленькие шажки, но всего лишь пару месяцев назад они были немыслимы. Но герцог решил «наградить» мальчика встречей с величайшим монстром, которого он когда-либо встречал, испытывая границы его возможностей. «Линторфф ответственен за то, что Гунтрам сейчас в замешательстве. Если мальчик заболеет, это будет его вина». Алексей не знал, что ещё предпринять, чтобы вытащить Гунтрама из тёмной тишины, в которую тот погрузился после расставания с Репиным, предварительно проплакав ночь напролёт. «Я просто не понимаю его. Гунтрам не любит Репина, но по-прежнему симпатизирует ему и ужасно чувствует себя потому что, якобы, «разбил ему сердце». Как будто волк может иметь сердце!». Гунтрам вновь перестал есть и всё время молчал, погрузившись в депрессию, но выполнял команды, потому что если бы ему никто не говорил, что делать, юноша просто стоял бы, не шевелясь. Он был настолько плох утром после битвы, что доктор порекомендовал перенести перелёт на два дня. Когда Алексей припарковался около замка, он чувствовал, что постарел на десять лет и был готов придушить своего работодателя. Фридрих тоже был шокирован, увидев бледную тень, стоявшую в фойе с мрачным видом; ничего общего с живым ребёнком, с которым он прощался пару недель назад. Пожилой мужчина срочно отправил Гунтрама в постель и оставался с ним, пока юноша не заснул. К удовольствию Алексея, Фридрих отчитал герцога за его «поразительную недальновидность, даже если мы верим в том, что ты действовал из лучших побуждений». Он также запретил ему заходить в комнату парня: «не подходи и не говори, что сожалеешь о своём поступке. Твоя обязанность была защищать его и что же ты сделал? Столкнул мальчика лицом к лицу с монстром! Ты вообще подумал о его здоровье? Нет, ты всего лишь искал удобный способ ослабить и уязвить врага!» Слабый голос Фридриха способен проникать даже сквозь толстые стены, когда это необходимо. Герцог пытался остоять свою позицию, но старый Наставник просто велел ему замолчать и подумать над своим поведением и действиями, предпринятыми против «бедной души, которая и палец никогда бы не подняла против тебя! Ты волк, кружащий вокруг ягнят, и тут я рисую для тебя запретную линию! Гунтрам лишь абсолютно неповинное во всём происходящем лицо. Не вовлекай его в ваши игры и держись подальше!» — Ты закончил меня отчитывать, Эльзассер? Я заберу его 12 июля в Сан Капистрано. Свежий воздух пойдёт ему на пользу, — завершил разговор Конрад.