Into the Lion's Den

Дневник Гунтрама де Лиля 17 августа Вчера прибыл Армин вместе со своим скарбом. Боюсь, что его идея «потрясти этот дом до основания» скоро воплотится в жизнь. Бедный парень уже получил «профилактическую беседу» с Конрадом в своей студии, а также длиннейший список того, что запрещается делать. Честно сказать, у нас похлеще чем лагерь будет. По мнению Конрада, в качестве развлечения для молодого парня вполне достаточно устроить прогулку в лес! Ну то есть я люблю прогуливаться с Конрадом, но ведь это не самое обычное занятие для молодёжи, кроме того, я просто нуждаюсь в покое. Армин занял жёлтую комнату, на другой стороне замка. Неплохое местечко на втором этаже с хорошим освещением, мебелью, личной ванной комнатой и маленьким столом. Теперь он нарезает круги вокруг меня. Бедный парень! Я был занят рисованием в комнате Фридриха, направившего меня на галерею на третьем этаже, в бывшую комнату няни, и не особо обращал на него внимание. Я поговорил с Остерманом насчёт предложения Волкера поучаствовать в выставке, и учитель пообещал переговорить с галеристом. Также он пообщался с кардиналом д`Аннунцио, и теперь я должен попытать удачу с написанием портрета кардинала Риги Молинари для Ватикана. Им обоим пришёлся по вкусу мой стиль, и я планирую создать что-то похожее. За эту работу мне заплатят 3 000 евро. Да, Остерман заберёт половину, а ещё налоги — 36%, больше чем моя итоговая доля. Он также просмотрел мои работы, заявил, что впечатлён «немного, не бери в голову». Итак, похоже, что мне пора приняться за работу, так как мой банковский счёт заметно исхудал. Я не хочу использовать деньги Константина, а то, что я получил за выставку, я пожертвовал отцу Патрисио. Я не могу взять эти деньги, даже если зарабатывал их на протяжении двух лет. Сейчас я уже не тот человек, что создавал те картины. Я всегда старался не трогать стипендию, потому что и так чувствовал себя обязанным Репину за всё, что он мне давал, помимо всего прочего позволяя жить в своём доме и оплачивая частично мою учёбу из своих средства. Я жил в основном за счёт тех небольших средств, что Робертсон выручал от продажи моих картин. В последний раз, когда я проверял счёт, там было около 3 476 фунтов. В любом случае, Остерманн велел нарисовать мне два варианта и показать ему, а он уже выберет, что оставить. Одной из дам, что занимались у него, миссис Ван Бреде, полюбилась парочка моих акварелей, созданных с натуры на пляже Силта, и она захотела их приобрести. Остерман накинулся на неё со всем пылом и потребовал 1 500 евро за 5 листочков. Намного меньше, чем 600 фунтов, которые потребовал бы Робертсон, но я ничего не сказал. Я получил от него наличными 480 евро. Не очень удобно, так как тут в ходу швейцарские франки. Использую их для приобретения расходных материлов для рисования. * * * 19 августа. Конрад уехал в Америку, но прежде он накричал на меня так сильно, как никогда раньше. Если честно, я и не догадывался, что не должен так поступать! — Как мог ты взять деньги у Церкви! Тем самым ты оскорбил меня и не справился со своими обязанностями в качестве Консорта! — прорычал он, ворвавшись в мою студию и хлопнув дверью. Я подскочил на стуле, а мой пульс унёсся в заоблачные выси. К счастью, Фридрих прибежал тут же. — Мой Герцог, позвольте Гунтраму объяснить, прежде чем вершить правосудие. — Что ты можешь сказать в свою защиту? — спросил меня Конрад пугающим голосом. Я замер в ужасе и молча смотрел на него, рвано вдыхая воздух. — Мой герцог, в последний раз, когда Вы накричали на молодого человека, это не разрешило проблему, а только принесло ему вред, — почти закричал Фридрих. — Он бесстыжая шлюха! Он готов взять деньги у кого угодно! Воистину достоен быть подстилкой Репина! — закричал Линторфф в ответ. Его слова ранили меня так, как не мог бы ранить прямой удар Массаева или любая из угроз Константина. — Не смей говорить со мной в таком тоне, мальчик! — рыкнул Фридрих, не повышая голоса. — Помни, кто я есть! — Я прекрасно помню, кто Я есть, а он позорит нашу семью! Как дешёвая проститутка! Я должен был понять! Он такой же как все остальные! И они продолжили кричать друг на друга на немецком, а я опустился на стул, так как у меня закружилась голова и помутнело в глазах. Я почуствовал боль в сердце, достал и проглотил таблетку. Фридрих заметил это и кинулся ко мне: — Гунтрам, ты хорошо себя чувствуешь? Ты буквально посерел. — Я в порядке. Только не понимаю из-за чего всё это, — я почти плакал. — Герцог сказал, что ты взял деньги за портрет кардинала. Твой учитель сообщил ему о комиссии. — Да, я должен нарисовать портрет, но до сих пор не получил ни цента. Оплата только после отправки. Остерман организовал продажу и установил цену. Он велел мне приступить к работе с переданными фотографиями. Кроме того, возможно мне понадобится слетать в Рим, чтобы сделать зарисовки с натуры, — произнёс я, совершенно ошарашенный. — Гунтрам, ты не должен брать деньги у матери нашей — Церкви, — тихонько пояснил Фридрих. — Я не знал этого! Это правда! Я почти без средств и принял комиссию, потому что это великолепная возможность для меня! — Если тебе нужны деньги, просто скажи. Ты уже должен был понять! — произнёс Конрад с таким презрением, что я чуть не разрыдался. Никогда в жизни не чувствовал себя таким грязным. — Я бедный, но не нищий! Но ты настолько бессердечен, что не понимаешь разницы! — крикнул я Конраду. — Мне нужно работать, чтобы содержать самого себя! — Почему у тебя нет денег? Насколько я понял, последняя выставка прошла успешно, — спросил Фридрих меня, бросив на Конрада неодобрительный взгляд. — Я не копил деньги, который получил или заработал за прошлый год. Я ничего не продал с тех пор, как прибыл сюда и никогда не брал ни центом больше, чем действительно было необходимо, у Константина! — Что ты сделал с деньгами? — Я отправил деньги падре Патрисио в Буэнос Айрес. Они ему нужнее, чем мне. Правительство максимум что даёт — это суп для уличной кухни. Отец Бруно знает это, потому они ведут переписку с каждым, кто готов помочь. — Как много там было? — спросил меня Фридрих. — Я не знаю точно. Сначала 26 000 фунтов, затем ещё 4 000 за несколько рисунков, что я сделал в Санкт-Петербурге, но я не уверен. Константин отправил их в Лондон, и я больше не заботился об этом. Я получил 2 000 долларов за две картинки от одной из его помощниц. — В общей сложности почти 45 000 евро, дитя, — подвёл итог Фридрих. — Это больше, чем ты даёшь, Конрад, из твоих собственных прибылей. Всего лишь вопрос шкалы измерения. Что-то я не помню, чтобы ты отдавал 100% от того, что получаешь. Убирайся прочь и возвращайся тогда, когда будешь готов принести свои извинения Гунтраму. Твоё поведение просто непростительно. Конрад выглядел по-настоящему виноватым, и я не мог его так отпустить. Знаю, я идиот, но что я мог поделать? Он был похож на кающегося грешника. — Пожалуйста, не уходи, Конрад. Я не знал, что не должен принимать денег от Церкви. Я никогда не хотел оскорбить тебе или твою семью! Я завтра же откажусь от своей комиссии, если это создаёт проблему. — Нет, Гунтрам! Заказ от церкви — отличная возможность для тебя и доказывает, насколько ты хорош в своём деле! — произнёс Конрад. — Рисуй портрет. Я скажу д`Аннунцио, что это подарок от моей семьи Ватикану. Я должен был дольше поговорить с Остерманом и узнать все подробности, но позволил своему темпераменту застить мне разум. Моё поведение непозволительно. Я наговорил тебе ужасных вещей. — Всё в порядке, не волнуйся. — Нет, не в порядка. Я оскорбил и обидел тебя, хотя клялся защищать. Сможешь ли ты простить меня? — Да, конечно, — ответил я, а герцог подошёл ко мне, опустился на колени и прижал к себе, почти круша рёбра, в своих объятиях. Фридрих вздохнул и вышел из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Конрад начал целовать моё лицо, а я лишь мечтал, чтобы эти поцелуи стёрли ту боль, что причинили его слова, с моей души. Некоторое время спустя, он выпустил меня и поднялся с колен. — Почему ты не сказал мне, что нуждаешься в деньгах? — Ты и так сделал для меня очень много, я не могу просить ещё больше. Мне всего лишь нужно работать и снова самому зарабатывать деньги. Я чувствую себя намного лучше, поэтому начал искать какое-то занятие. Ты уже заплатил за учёбу, лечение — а суммы там астрономические — еду и даже за бумагу, на которой я рисую! — Гунтрам, мне это ничего не стоит! — Зато это дорого стоит для меня! Ты спас мою жизнь! — Ты тоже. Моя жизнь была темна и ужасна до того момента, как в ней появился ты, — признался Конрад, — а я чуть всё не разрушил из-за собственной глупости! — Конрад, в следующий раз спроси, а только потом начинай кричать, — ответил я и улыбнулся ему. — Ты слишком хорош для меня. — Рад, что ты меня ценишь, но полагаю, что также заполучил отличный вариант для себя. Я люблю тебя даже, если ты суровый и ворчливый. — А я буду любить тебя даже если ты всё время пребываешь на другой планете и хочешь скрыться от всего мира, — Конрад поцеловал меня с огромной страстью, и я уже был готов распластаться под ним на любой горизонтальной поверхности — на полу или на столе, но у него была на этот счёт собственные соображения. — Гунтрам, тебе пришлось из-за моих воплей принять одну из своих таблеток. Тебе сейчас не стоит напрягаться. Кроме того, я должен поговорить с тобой. Он выбрался из моих рук и это стало настоящим разочарованием для меня! Линторфф сел на кушетку около окна и жестом указал, чтобы я присел на его колени (если честно, паршивое утешение после всего того, что было у меня раньше). Я сел и положил голову на его грудь, а он принялся ласкать и ерошить мои волосы, глядя с огромной любовью. Хотя он только что сильно меня напугал, в тот момент я растаял и вздохнул облегчённо. — Мышонок, я должен буду провести в Нью-Йорке более 3 недель и не могу взять тебя с собой. Сначала я собирался отправить тебя в Аргентину с Антоновым, чтобы ты мог навестить своих друзей, но доктор сказал, что это слишком долгое путешествие и он его не одобряет. Потом я хотел отправить тебя куда-нибудь в Европу на неделю или две, но если ты должен работать, то теперь я не знаю, что с тобой делать. — Конрад, я обещаю оставить твой Мейсенский фарфор в покое, — пошутил я. — Ты никогда до него не доберёшься. Фридрих положит за него свою жизнь, но это не моё дело. Я беспокоюсь, что тебе будет здесь скучно. Этот поросёнок, Армин, будет проводить дни в банке под присмотром Михаила. И он будет не самым милым человеком на свете, возвращаясь по вечерам домой, если ты понимаешь меня, и я хочу сохранить высокие котировки моих акций в твоих глазах. — Натворил дел и бежать! — засмеялся я. — Как большинство людей, — он очаровательно засмеялся, и я его поцеловал. — Возможно, ты захочешь отправиться в Сан Капистрано и сделать там зарисовки кардинала. Д`аннунцио будет просто счастлив снова заполучить возможность посетить мой дом. Я могу пригласить его. Мария Доменика любит тебя и хорошо тебя встретит. — Это было бы замечательно! — Отлично, тогда ты на следующей неделе отправляешься в Рим вместе с Антоновым. Возьми с собой всё, что понадобится для работы. И вот так меня отправили в Италию вновь с русским в качестве сопровождающего. К счастью, Алексей очень приятный человек. Но не уверен, что Жан-Жак доволен подобным поворотом. * * * 30 августа, Рим Я еле держусь на ногах. Сегодня я работал как сумасшедший с кардиналом. Как и предсказывал Конрад, д`Аннунцио притащил бедного Риги Молинари, который возненавидел саму идею нарисовать его портрет. Он ранее работал в Сальвадоре и Никарагуа и отлично говорил на испанском языке. Мы с ним поладили, так как наши взгляды оказались весьма схожи, и я сделал несколько зарисовок, пока он рассказывал мне о своём прошлом. Он даже показал мне фотографии с тех времён, и я почерпнул парочку идей для картины из них. Мария Доменика вела себя как добрая бабушка и конечно же она меня кормит… и я не слышал, чтобы Алексей жаловался на свою судьбу! Хотя я испытывал небольшую тоску по дому (подходит ли здесь это слово?) потому что Конрада не было рядом со мной, но город мне очень нравился. Думаю, я видел однажды Стефанию в ресторане, в которой Алексей взял меня, чтобы показать ночной Рим. Я сообщил ему, что увидел её там и хотел поздороваться, но он уволок меня оттуда прочь! Я не ревную к ней и не замышляю ничего против неё! Она всего лишь хороший друг, как говорил мне Конрад. * * * Рим, 3 сентября, 2005 Встреча с д`Аннунцио и Молинари прошла успешно, так как оба мужчины одобрили концепцию портрета и прежде всего были весьма впечатлены работой Гунтрама. — Вы можете получить тут постоянную работу, молодой человек. Продолжайте трудиться. Я сообщу его Светлости, как мы довольны вашим развитием. — Я горжусь тем, что мне была предоставлена такая возможность, Ваше Преосвященство. Это мечта любого художника. — Остерман показал мне изображение Мадонны, которую вы планируете направить на выставку в Берлин. Она похожа на местных жителей и одета, как простая крестьянка, в окружении густой зелени. Мне было удивительно… Гунтрам побледнел от его слов. «Я покойник, я разозлил священника, богословски говоря». — Я могу объяснить и она ещё не завершена, — быстро произнёс юноша, прерывая старика, но замер под его взглядом. — Я не знаю, почему изобразил её подобным обьразом. Просто мне показалось это правильным. Если вы полагаете, что указанное неуместно, я немедленно изменю картину, ваше Преосвященство. — Зачем тебе это делать? — спросил Молинари. — Я тоже видел фотографии и верю, что эта картина полна благодати. — Но она не соответствует каноническому представления, вот что я имел в виду. Я не хотел быть невежливым или что-то в этом роде, но она необычна. — Я подумывал как раз, можно ли зарезервировать эту работу. Один из наших меценатов предложил купить картину и пожертвовать её в коллекцию современного искусства. У нас есть изображения со всего мира и было бы честью заполучить туда и вашу работу. Я понимаю, что Фонд герцога один из главных наших жертвователей, но мы не можем позволить ему купить и эту картину тоже и отдать её нам. Это уже станет злоупотреблением его щедростью. — Ох, я должен спросить доктора Остермана, он мой менеджер и учитель. Я не уверен, что моя скромная работа отвечает вашим высоким стандартам. — Отвечает. Так мы договорились? — Я могу отдать вам её и прислать что-то ещё. Не знаю, правда, что. Мне нужно четыре или пять картин. — Нет, эта работу должна быть выставлена. Она слишком хороша, для того, чтобы быть скрытой от глаз. Нас было четверо, когда мы смотрели на неё в Сокровищнице и мы не сошлись во мнении относительно неё. Один из моих помощников сказал, что она вызывает у него эмоции, схожие с теми, что рождаются от фресок фра Анжелико в Сан Марко. — Это уже слишком, Ваше Преосвященство, — пробормотал Гунтрам, смущённый похвалой священника. — Всё в порядке, мой сын. Иди с миром. — сказал д`Аннунцио, нежно улыбаясь и протягивая свою руку для поцелуя. Гунтрам вскочил на ноги и склонился, чтобы поцеловать кольцо, а затем повторил то же действие перед Риги Молинари. — Пожалуйста, возьмите эти чётки с собой. Его Святейшество благословил их. — Я очень признателен Вашему Преосвященству, — ответил Гунтрам и вышел из комнаты. Когда помощник закрыл за ним дверь, юноша почувствовал, что его ноги превращаются в желе, а голова идёт кругом. Он испустил долгий вздох и плюхнулся на стул, чтобы немного придти в себя. — Ты выглядишь так, как будто тебе только что выдрали зуб, — пошутил Алексей, поднимаясь с места, на котором сидел, ожидая своего подопечного. — Им понравился портрет и они хотят одну из моих картин заполучить в местную коллекцию. Меня сравнили с Фра Анжелико и подарили чётки, благословлённые самим Папой, — выпалил юноша на полной скорости. — Ты забыл упомянуть ту часть, где тебя хватил удар. Пожалуйста, не получи приступ в мою смену, Гунтрам, будь добреньким! Герцог убьёт меня, есля я не верну тебя в Цюрих целым и невредимым. — Мне точно нужно выпить. — Отлично, я куплю тебе немного апельсинового сока. Гунтрам рассмеялся: — Только сока? — Ты помнишь, что я сказал — не в мою смену! — хохотнул Алексей в ответ. — Давай отсюда выбираться. Я православный и возможно один из них захочет меня перевербовать. Пошли, если ты будешь паинькой, я угощу тебя обедом в хорошем местечке, чтобы отпраздновать. * * * — Поверить не могу, что ты привёл меня в нормальное место! — весело заявил Гунтрам, когда вошёл в ресторанный зал с клетчатыми скатертями, украшенный фотографиями нескольких футбольных знаменитостей и широким выбором вина в бутылках, расположенных вдоль одной из стен. — Мы слонялись вокруг с Хендриком долгое время. Итак, парень, это пицца и преотличная! К тому же одобренная Жан-Жаком. Он должен знать в этом толк, потому что он… — Получил две мишленовские звезды от Кёнгсшалле и ещё одну за О`бек-фин в Париже, — вставил Гунтрам то, что слышал множество раз за прошедшие месяцы, особенно, когда Шеф спорил с Фридрихом о чём-либо. — Точно! У него также много медалей, как и у меня! — Ты забыл про Бокуз Дор. — Нет. Он учился у этого человека. Возможно, та победа была подстроена, — произнёс Алексей серьёзно. Они принялись за ранний ужин, и Алексей даже согласился позволить Гунтраму выпить полбокала красного вина. Вдруг, русский резко прервал свой рассказ о том, как он тайно доставил в афганскую деревню бутылку водки, и уставился на входную дверь. Юноша, всё ещё улыбаясь от повествования об изобретательности, проявленной Алексеем, проследил за его взглядом и смех умер на его губах. В дверях стоял Константин Репин с шестью мужчинами. Михаил Массаев был среди них и ухмыльнулся Алексею, как голодный волк. Константин неспешно проследовал к их столу и сел, а когда рука Алексея дёрнулась в сторону куртки, он только поднял бровь: — Ты хочешь убить всех невинных посетителей здесь, Алёша? Это не Кабул. Мои люди будут стрелять, если ты что-то предпримешь и оба твоих коллеги погибнут тут же. Я всего лишь хочу перекинуться парой слов с моим ангелом. Наедине. — Ты нарушаешь условия! Герцог не позволял его забрать! — Я одолжу его всего на пару часов, — ухмыльнулся Константин. — Когда закончим, я лично верну его в Сан Капистрано. А ты пока можешь выпить с моими людьми. Некоторые из них ещё помнят тебя. — Герцог убьёт тебя, и я буду очень счастлив поприсутствовать, когда это произойдёт, — прорычал Алексей в ответ. — Лучше сосредоточься на том, чтобы вернуться сегодня вечером домой, прежде чем запланируешь повторить то, что устроил бедной Ольге в прошлом июле. Я и не думал, что ты настолько привержен методам Павичевича. В следующий раз, когда убьёшь кого-нибудь, пожалуйста, прибери за собой. Полиция устроила мне непростое время, приставая по поводу каждой части Ольги, которую они находили. Ты хранил их в холодильнике, доставая каждый раз, когда тебя посещало желание сделать мою жизнь невыносимой? Бедная женщина заслуживает немного почтения. Мне надоело каждый раз открывать склеп, чтобы складировать туда очередной кусок. Гунтрам был в ужасе от того, с какой холодностью и презрением говорил Константин. Разум говорил ему, что монстр мёртв и каким-то образом Алексей и Горан в этом поучаствовали, но не мог это до конца осозднать и принять. — Но я пришёл не для того, чтобы поболтать о делах давно минувших дней, Алёша. Ты получил реванш за то, что произошло в 96-м, а Линторфф избавился от моей жены. Я всегда думал, что она как-то связана со стукачом, которого мы поймали на контрабанде оружия твоего дяди, не поделившегося со мной. Скажи ему спасибо от меня. Гунтрам, иди в машину с Михаилом Петровичем. Сейчас же! — прикрикнул Репин на юношу, который смотрел на него с настоящей паникой в глазах. Он не сдвинулся с места по команде. — Не заставляй меня выносить тебя насильно. Ваши люди не переживут эту ночь, если ты будешь доставлять неприятности. Гунтрам поднялся со стула и, не глядя на Алексея, пошёл к выходу, к Михаилу, ободряюще улыбающемуся ему: — Ты пришёл в пальто, дитя? Не способный произнести ни слова, Гунтрам лишь отрицательно помотал головой. — Ясно, а следовало бы надеть. Довольно-таки прохладно на улице. Расслабься, Гунтрам, с тобой ничего не случится. Ты слишком большая ценность, чтобы тебе вредить, — вздохнул Массаев и взял его за руку, побуждая следовать за собой к чёрному БМВ, припаркованному перед входом в ресторан. Мужчина открыл заднюю дверь и деликатно подтолкнул Гунтрама внутрь, сев рядом. В машине уже сидели водитель и ещё один человек. — Не беспокойся, мы поедем в Сант Регим. Мы были там, помнишь? Всего лишь небольшой разговор с боссом, и я доставлю тебя обратно к Линторффу. Ты взял свои ночные таблетки, парень? Гунтрам снова кивнул и достал коробочку из кармана пиджака, чтобы продемонстрировать. — Хороший мальчик, выпей их, — велел Массаев ему и вложил ему в руку бутылку с водой. Вкус у воды был странным и Гунтрам скорчил гримасу после того, как проглотил две пилюли. — Это просто ароматизированная вода, ребёнок, ничего не подмешано, — солгал мужчина, про себя прикидывая сколько глотков воды с транквилизатором позволят мальчику немного расслабиться. –Выпей ещё немного, — он прижал бутылку к губам Гунтрама и тот выпил, опасаясь, что его отказ может причинить вред Алексею и втайне надеясь, что-то, что добавлено в воду, убьёт его. — Достаточно, гунтрам. Ты хороший мальчик. Мы все сильно по тебе скучали. Дети Мистера Репина очень полюбили книгу, которую ты им отправил. Младший, Ваня, спрашиват постоянно, когда ты вернёшься домой. Ему очень одиноко с тех пор, как его мать покинула этот мир, Гунтрам, — Массаев вздохнул. — Мы уже на месте, — добавил он, когда машина остановилась у одного из парадных входов в отель. — Я отведу тебя в номер, и ты подождёшь там Мистера Репина. Массаеву пришлось везти Гунтрама в частном лифте, так как тот почти не мог стоять. «Полбутылки было слишком много. Но если он заснёт, ему же будет лучше». Приложив некоторые усилия, мужчина смог доставить юношу в спальню, находясь в полной уверенности, что если оставит его в гостиной, тот упадёт на пол. «Не очень уместно, но у меня нет другого выхода». Со всей возможной заботой, он снял с Гунтрама пиджак и обувь и уложил его на подушки, почти спящего и неспособного возразить. Массаев накрыл Гунтрама одеялом, и юноша тут же закрыл глаза — сознание покинуло его.