***
Кирилл плачет один на заборе около дома Мирона. Они с Ромой хорошо дружили. И, если Ромы нет, можно считать, что и Олега уже тоже. Кирилл плачет, забывая про все: про рак Мирона, про Лучи, про Адиля, про Глеба. А в голове, где-то глубоко, заселяется вопрос: кто из них следующий? Смерть никогда не приходит за кем-то одним. И тогда Серёжа звонит. И в трубку молчит. Долго. Очень. Ти сжимает кулаки. — Приезжайте на заброшку за сараем. И береги себя, — говорит он сломаным голосом, а потом отключается. А «береги себя» значит только одно. Серёжа под прицелом. И у Серёжи сейчас Лучи. Незборецкого всегда отличала холодная голова, решимость в тяжёлые моменты. Незборецкий звонит Адилю. — Ты где? — У ЛСП. — Баста где? — На стреле. — Перезвоню, — только и бросает Кирилл, набирая номер Вакуленко. — Да, Кирюш, — напряженно доносится из трубки. — ЦАО на месте? — Опаздывают, видать, — хмуро отвечает Вакуленко. — Домой езжай. Их, походу, не будет, — сорванным голосом кидает Кирилл. И снова Адилю звонит. — Серёжа позвонил. Его взяли. — А Лучи? — У них же. Держу пари, это пидоры с ЦАО. Выезжай на заброшку за сараем. Там встретимся. Мирон провожает быстро собирающегося Адиля долгим взглядом. — Надеюсь, Рома простит меня, но мне сейчас надо о живых позаботиться, — тихо говорит на прощание Казашонок, вываливаясь из двери и по пути перезаряжая обойму. Олег заходится в новом приступе неконтролируемого кашля, почти задыхаясь. Глеб слабо жмёт его к себе, оглаживая кудри. Глеб раньше не думал, что за один день можно постареть на десяток лет разом. Савченко выглядит так, будто готов прямо сейчас пулю себе в висок всадить, пока он смотрит за тем, как тело Ромы убирают в чёрный полиэтилен бугаи Мирона в балаклавах. А едва за Адилем дверь хлопает, Фёдоров дёргает Глеба с Олегом за шкирки, вытягивая на улицу и усаживая в машину. — Куда мы едем? — только и спрашивает Голубин. — У Адиля большие проблемы, я все по его телефонному разговору понял. Он о помощи никогда не попросит, — сквозь зубы шипит Мирон, топя педаль и выворачивая руль так, что визг шин по снегу и взмытый в воздух белый вихрь ударяют по всем органам чувств. Они едва поспевают за тачкой Адиля, Мирон на ходу заправляет магазин, держа руль локтем и едва ли справляясь с управлением. Адреналин пульсирует в висках. Страшно. По-настоящему страшно. — Олег, не вздумай умирать. Англичанин тебе этого не простил бы, — хрипло напоминает Фёдоров молчащему ЛСП. — Глеб, в багажнике двухстволка обрезанная. Если вдруг я не вернусь — уезжайте и отстреливайтесь. — Ты вернёшься, — горячо убеждает блондин. — Только не ещё одна смерть, хватит трупов на сегодня. Они подъезжают тогда, когда Адиль уже забегает в заброшку. Мирон с пистолетом бросается следом, а Глеб бросается за ружьем. Олег молча сидит на заднем сидении, даже не пытаясь утереть горькие слезы.***
Адиль с Кириллом молча держатся за руки, перед тем, как зайти в дверь, а следом проскальзывают в комнату. На полу сидит почти мертвый Серега, забитый до той степени, что за запекшейся кровью не видно лица. Но он продолжает упрямо закрывать собой Лучи, держа его на руках, как последний оплот надежды. — Ну здравствуйте, ребятки. Доигрались? Знаете, чтобы Баста наконец-то понял, кто против него выступил, мы вам предлагаем сыграть в игру. Или вы убиваете это маленькое чудо, или это делаем мы. Дёргаться не советую, вы под прицелом каждый. Ти сжимает руку Адиля, прокусывая губу до крови. А Адиль вынимает волыну, решительно целясь в собственного сына. Кирилл читает в его глазах, что Лучи он убивать не будет. Кирилл готовится действовать. Выстрел Казашонка приходится в бетонную стену прямо около головы Серёжи, а следующий уже в человека, что держит Кирюшу на прицеле. На третий времени не хватает, он слышит щелчок спускового механизма и почти что видит летящую в него, будто в замедленной съёмке пулю. Прямо в голову. Кирилл не успеет закрыть собой. Ему просто не хватит сил. Он слышит участившийся до невозможного собственный пульс. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук…***
Мирон понимает, что не успел. Что сейчас кто-то сдохнет. Мирон больше не хочет смотреть на побелевшие тела своих друзей. Глеб слышит череду выстрелов, молясь, чтобы Мирон не успел. Глеб ни на секунду не сомневается в действиях Фёдорова. Для него это дело чести. Мирон вылетает перед Адилем, принимая пулю в лоб. Глеб опаздывает лишь на секунду, но даже не глядя гасит мощными разрывными патронами всех двоих живых ЦАОшников. А следом направляет дуло на Адиля, даже не глядя на тело Мирона, упавшее под ноги. — Ты забрал его у меня, — тихо шепчет Глеб, не обращая внимания на то, как кеды мокнут в растекающейся крови. — А я ведь любил его. Он отдал свою жизнь за тебя. Адиль сглатывает, чувствуя, как все пересыхает внутри. — Он умирал, Глеб. Он врал тебе насчёт лечения — он не лечился. Он не хотел жить и нашёл, куда свою жизнь отдать. Ты можешь убить меня — я бы поступил так же. И ты будешь прав. — Адиль, — хрипло выдавливает Кирюша, бросая на него тяжёлый взгляд, — Адиль, почему ты не рассказывал этого? Глеб роняет двустволку, а из прохода появляется Олежа, подбираясь к нему сзади. — Знаешь, Рома всегда играл со смертью в игры, доводил себя до крайностей, наблюдая за тем, как его тело сгорает в агонии. А Мирон на смерть плевал. Он ее не ждал, но знал, что она точно придёт. Они в этом похожи, — тихо бросает Олег. — Мирон правильно говорил — единственное, чем мы можем облегчить их судьбу — жить дальше. И Скрип тут совсем не при чем. Глеб ружьё подбирает, целится и в окно стреляет, выбивая остатки стекла, а затем из-за затвора двустволки достаёт бумажку, на которой выписано завещание. Переписано все на Голубина Глеба Геннадьевича. И полная опись — пятьдесят семь миллионов рублей и семьсот тысяч, три машины, две квартиры. Глеб сначала хочет сжечь бумажку к чертям, тянется к зажигалке. — Мирон говорил мне совсем недавно, что не хочет парней так просто оставлять после своей смерти, — тихо сообщает Адиль, поднимая бессознательного ATL’а с пола. Кирилл держит переруганного Лучи на руках, оттирая мелкого от Сережиной крови. И молчат. Тяжело, долго. — Я не брошу то, что Мирон строил годами, — холодно оповещает Глеб. — Звоните Кизару, пусть забирает Серёжу к себе, Мирона и Олега… Трупы Мирона и Олега пускай кенты Фёдорова привезут к нам на хату, и оттуда уже поедем похороним их по-человечески.***
Глеб молчит, низко опустив голову. Дождь льёт безжалостно, застилая все стеной и мешая двум бугаям закапывать два гроба. В лесу стоит просто куча народу. Все, кто когда-либо работал или был знаком с Мироном. Самые близкие окружают Глеба с обеих сторон: Олежа, Кизару, Казашонок, обнявший Ти, что держит на руках Лучи, Баста с женой, Смоки Мо, едва держащийся вертикально ATL на костылях, Карандаш, прилетевший из Челябинска специально в день похорон, и многие-многие другие. Слезы Глеба смешиваются с дождём. Ему не быть таким, как Мирон, никогда. Не быть таким лидером, не быть таким другом, не быть таким человеком. Гробы зарывают, выравнивая землю. — Мирон жизнь за меня отдал, — громко и хрипло говорит Адиль. — Хотя он был намного больше достоен жить, чем я, и чем кто-угодно из всех нас. Единственное, чем я могу сослужить ему последнюю службу — сохранить его дело, исполнить его волю. А это значит, что теперь, когда Мирон оставил Глеба заместо себя, я буду делать все, чтобы смерть Фёдорова не была напрасной: помогать во всем, что понадобится… — Достаточно, — обрывает Голубин резко и холодно. — Спасибо, Адиль, я ценю твою помощь. А ещё вы можете попрощаться с группировкой ЦАО, потому что сегодня из них в живых не останется никого. На Глеба оборачиваются все, даже Ти поднимает заплаканные глаза и выглядывает из-за плеча Адиля. Разве что ЛСП не шевелится, молча глядя на сырую землю. Дождь утихает словно по мановению руки. Просто сходит на нет, становится слабым, а затем и вовсе пропадает. Кирюша плачет Адилю в плечо, Баста молча сидит на корточках у могилы, Кизару задумчиво курит, Олег запускает пальцы в мокрые кудри, а Серёжа стоит, запрокинув лицо к небу и широко улыбается.