История о прошлом, услышанная от Эдвина, так потрясла Фишера, что у него, вышедшего из кафе, мигом вылетело из головы, куда он хотел отправиться. Оказавшись на улице, Даррен ощущал себя настоящим пациентом с травмой головы – кто он, что с ним, где он? После того утра, когда Фишер проснулся в спальне-раковине, он быстрее справился с непониманием и неузнаванием окружающего мира. Сейчас Даррен находился в сильном потрясении, осознавал его, но не мог преодолеть и начать соображать четко.
Он куда-то пошел, вроде бы по тротуару, наталкивался на людей, извинялся, шел дальше…
В итоге Фишер очухался в каком-то парке. Возможно, в том, где он сидел на скамейке и разбирался с телефоном. На первый взгляд все парки на одно лицо, если не имеют оригинального ландшафта или скульптур.
Мощным рывком, выдернувшим Даррена в реальность, стало появление рыжего лохматого пацана, встреченного у Капитолия и позже в толпе. Впрочем, не факт, что в толпе был именно он.
Рыжий с магнитной доской под мышкой неспешно шагал мимо Фишера, и тот окликнул:
– Эй, вездесущий!
– Чего обзываешься? – возмутился остановившийся пацан.
– И не думал. Просто ты мне то и дело попадаешься в этом огромном городе, – объяснил Даррен.
– У тебя глюки, дядя. Все, я пошел. Единственное, в чем я слушаюсь маму, так это в том, что нельзя разговаривать с незнакомцами, – рыжий поудобнее перехватил доску и намеревался продолжить путь.
– Мы уже, считай, знакомы: второй раз общаемся, – сказал ему в спину Фишер. – Может, это знак судьбы?
– А, ты тот чудик, который будто впервые увидел Капитолий с флагом, – рыжий обернулся. – Вспомнил, точно. Если начнешь приставать – огрею доской.
– Не говори ерунды, – Даррен увлекся беседой с острым на язык парнем и не заметил, как ему полегчало после «Хайли». – Почему на ней не летишь, а пешком?
– Антигравы накрылись.
– Починить можно?
– Ясен пень: отнес в мастерскую и все окей. Но…
– Но?
– Денег ноль целых шиш десятых, – грустный рыжий за обсуждением темы любимого транспорта повел себя с Фишером действительно как со знакомым. Пацан сел рядом и положил доску на колени, поглаживая ее, словно мог починить без мастера. – И так еле у мамы выпросил ее на день рождения. А уж на ремонт деньги вообще просить совестно.
– Значит, ты еще не работаешь? – спросил Даррен.
– Учусь в школе. Я бы с радостью нанялся бы хоть куда, но, блин, до восемнадцати еще два года…
– И что? – не понял Фишер. Неужели парень не может где-нибудь найти подработку из-за состояния здоровья? Хотя с виду он вполне бодр, и вряд ли больной человек летал бы на доске.
– Ты точно чудик, – посмотрел на него рыжий, однако уже без смеха. – До восемнадцати нельзя работать, это же в Конституции написано. У тебя что-то с памятью? – поинтересовался он почти с участием.
– Типа того, – кивнул Даррен.
– Ну и ну, – протянул пацан. – Ладно, мне пора.
– Постой. Сколько стоит ремонт доски?
– А тебе зачем?
– Хочу помочь материально.
– Без возврата? – уточнил рыжий, насторожившись.
– Нет, конечно. Вернешь долг, когда исполнится восемнадцать.
– Ну ладно, – согласился парень, не сдерживая улыбки. – Я ведь правда верну, не сомневайся. Я всегда держу слово.
– Если ты сам переведешь деньги куда нужно, то буду очень благодарен, – Фишер отдал рыжему телефон.
Тот взял аппарат, нашел счет Даррена и перевел на свой пятьдесят долларов. Затем открыл справочник и что-то туда напечатал.
– Готово. Я тебе свой номер записал, – застенчиво сказал парень, переставший быть дерзким. – Ща позвоню себе, чтобы твой появился.
Фишеру подумалось, что мать воспитывает рыжего одна, и с финансами у них не очень. И наверно, на доску она отдала накопленные деньги, лишь бы порадовать сына. А тому явно не хватает мужского внимания да и банальной болтовни.
– Вот, – лучившийся от счастья пацан вернул телефон. – Спасибо большое.
– Пожалуйста. Маме что скажешь насчет ремонта?
– А доска минут десять назад сдохла, она и не знала.
Даррен видел, что рыжему не терпелось быстрее добраться до мастерской, и попрощался.
– Пока! – крикнул убегавший парень. – Если что – звони, вдруг понадоблюсь!
«А это уже высшая степень доверия», – оценил хорошее качество нового друга Фишер и тронул телефон, активировавшийся от касания. На экране остался справочник с номером и именем рыжего.
– Персей, – прочитал Даррен. – Да уж, мода на старину продолжается.
***
Выкроенного до ужина времени должно было хватить на выделение из крови одного очень странного компонента, но Авогадро отчего-то сильно спешил, будто от итога опыта зависело все на свете. У парня тряслись руки, и ему пришлось уговаривать себя успокоиться, иначе пробирки выпадут и кровь разольется. А она, добытая из своего же пальца, можно сказать, редкость. Все медицинские процедуры проводятся в специализированной лаборатории, которая куда как круче той, где Авогадро позволено возиться с одному ему ведомыми исследованиями. И если у него врач обнаружит мельчайшую ранку, а именно – уколотый палец, то будет чрезвычайно сложно объяснить доктору, что произошло. Оправдания «уколол о веточку» или «вытаскивал занозу» не сработают – детектор лжи не обманешь. Да и врать Авогадро не любил.
А теперь он практически преступник: проводит анализ, никому не говоря об этом, даже Фарадей, хотя ее Авогадро считает лучшей из химбригады – ей бы он доверил любой секрет, но не этот. Пока что точно не скажет, потому что сам не знает, в чем тайна. А что случится, если до начальства – не врача из медблока, а главного босса, которому подчиняется Джон – дойдет информация об опытах Авогадро с собственной кровью?
Парень зажмурился: произойдет что-то очень, очень неприятное. Влетит каждому: Джону – что не уследил, ребятам – что не доложили о странном проведении досуга их сокомандника, Авогадро – что затеял непонятное и умолчал. «Может, надо признаться Джону?..»
Авогадро открыл глаза.
«Хватит трусить», – и он уже без нервов вернулся к биосканеру, на стекле-полочке которого закончился процесс разложения крови на составные компоненты:
Так, плазма, эритроциты, лейкоциты… Все как полагается, кроме…
– Что это? – прошептал Авогадро, в полнейшем шоке таращась через увеличительную линзу на вычлененные темные молекулы с восемью ножками, как у пауков.
***
Удивившись, что за окнами светает, доктор Ван сообразила: как же она увлеклась, отчего не заметила, что просидела в лаборатории до утра! Она посещала туалет, ела, пила, но на протяжении ночи даже не взглянула на часы. Причем доктор занималась ответвлением эксперимента, а это никому не будет нужно, кроме нее самой. Получается, она впустую потратила время, дав волю фантазии.
Со вздохом разочарования доктор Ван сняла белый халат, оставшись в черных брюках и синей блузке, у зеркала в туалете сделала низкий хвост и вернулась в лабораторию за пальто и сумочкой. Через два часа придет Рекс – надо поскорее убежать, иначе он скорчит недоуменную физиономию при виде начальницы, по всем признакам заночевавшей на рабочем месте, а в девять как ни в чем не бывало прийти в лабораторию, будто бы доктора Ван тут и не было пару часов назад.
Хорошо, что она живет совсем рядом: успеет принять душ и переодеться.
Доктор Ван подумала, что все-таки не зря она сегодня потратила много часов на работу. Что, как ни фантазия, дает нам стимул заниматься интересным делом?
