Грехи Нефариуса

***

Исбьорг не знала, сколько времени провела в ловушке без дверей и стен. После того, как Люцифер разгадал загадку с латынью и исчез, а она попала в западню, понятие «время» будто потеряло значение. В месте, где не было ничего, привычные представления обретали новые смыслы, потому что единственное, что могла делать Исбьорг, — размышлять. Пытаться решить бесконечно возникавшие в голове конфликты и лишь сильнее загонять себя в угол, повторять эпизоды последних лет из своей жизни снова и снова, пробуждать самые худшие кошмары. Ее сознание таяло. Воспоминания сегодняшнего дня рассыпались в пепел, словно их не существовало. Надвигалась опасность. Без поддержки и присмотра Люцифера Исбьорг рисковала навсегда затеряться в закоулках чужого разума и в конце концов стать порабощенной жестоким, нечеловеческим существом. «Но разве ты не стремилась к этому сама?» — усмехнулся чей-то хриплый голос, и смольная темнота ответила ему мерзким хихиканьем. Исбьорг проигнорировала вопрос, продолжая изучать пустое пространство отрешенным взглядом. Ни опровергнуть, ни подтвердить слова, казавшиеся больным вымыслом, она не могла, потому что от ненавистного прошлого остались только глубокие рубцы и бесполезные предположения о случившемся. Если кто-то хотел лишить ее воли, у него отлично получалось. Все равно от той гордой личности, которая давным-давно была готова разгромить любое препятствие, остались одни невыплаканные слезы да невыраженная злоба. Теперь и им пришлось оставить ее сознание навсегда. Уступить место ядовитым подозрениям. — Однажды ты уже попалась из-за него… — Да-да! — подхватил очередной голос из ниоткуда и издевательски просюсюкал: — Любовь — дело благородное! Наш Владыка тоже за нее ратует! — Мило, мило! — тоненько пищал неизвестный мальчик. — Не просто мило, мой хороший! — ликующе проскрипела старуха. — Любовь откроет нашему Повелителю дорогу к славе и почестям! Девчонку нужно просто подтолкнуть! Исбьорг, не желая и дальше слушать бредни сумасшедшего, приподнялась на дрожащих локтях и уже собиралась прогнать незваных гостей, но никого рядом не увидела. Смольная темнота жадно поглощала все вокруг себя, и даже если полминуты назад тут действительно кто-то разговаривал, сейчас эти люди — или существа — просто исчезли. «Я начинаю забывать собственное имя», — Исбьорг провела ладонью по лбу и содрогнулась: ее кожа была холоднее льда. «Не нужно удивляться тому, что твоя кровь ледяная, — вновь оповестили ее. — Здесь все принимает истинную форму, так что пользуйся своим даром на здоровье. Освободи наконец внутреннее чудовище. Убей кого захочешь. Ты ведь не станешь и дальше терпеть глупую мамашу?» — Значит, я чудовище? — ни капли не удивилась Исбьорг и сказала уже тише: — Мне нечего терпеть. Она умерла. И в этих словах не было сожаления. «Умерла? — фыркнула незнакомка из темноты. — Только не в воспоминаниях славного прошлого. Она жива в тебе, смертная, а вчерашним днем сыт не будешь. Двигайся вперед, но для начала оглянись и посмотри — не волочится ли за тобой веревка, которая постоянно тянет тебя обратно? Просто обруби ее. Взмах — и все. Ничего сложного». Она слишком поздно узнала свой голос — более энергичный, высокомерный — такой, каким он был раньше, — и когда стала оглядываться, тусклая тень уже затерялась во мгле. Только напутственные слова безостановочно звучали в ушах, пока Исбьорг, совсем измученная бесконечными загадками, не вскочила на ноги и быстрым шагом не направилась искать выход. Ей очень не хотелось снова слышать правду и тем более — копаться в чувствах давно минувших дней. Но она не могла не признать: та самая веревка, мешавшая сделать малейший шаг в будущее, прочно обвилась вокруг ее шеи и не собиралась отпускать. Потому что Исбьорг забыла не все; потому что злость, застывшая в груди, не думала угасать ни на секунду. Это ее мать во всем виновата. Она подтолкнула свою дочь к действиям, которые привели к неисправимым последствиям. Она вбила себе в голову, будто союз семей Лэнгхофф и Айронсайд обеспечит обеим сторонам могущество, власть и силу. Она запустила целую цепочку событий, когда позволила избалованному сынку богачей издеваться над Исбьорг — лишь бы потакание его капризам принесло плоды и он действительно женился на такой неотесанной, дикой девице. Пользоваться близкими людьми — вот чем мастерски владела Наяде и чего никогда не стыдилась. Извлекать выгоду из страданий собственных детей и мужа, загонять их в угол и следить, чтобы они не вылезали оттуда годами, чтобы всю жизнь находились на виду. Ей удалось разгромить отношения между дочерью и отцом, удалось утопить дом в страхе, недоверии и лжи, но чего она так и не добилась — полного и безоговорочного повиновения Исбьорг. Вместо него Наяде вызвала лишь жгучее презрение и ярость, превратила веселую и шуструю девчонку в безжалостного, мстительного человека, которому нечего терять. Тогда звонки с жалобами от директора стали практически ежедневными, учителя с ужасом сообщали о нападениях на учеников из уважаемых семей прямо в школьных коридорах, и миссис Лэнгхофф в те моменты было абсолютно наплевать, что это ее дочь в первую очередь подвергалась попыткам изнасилования и потому защищалась, как могла, пока в конце концов не бросила ходить в школу и вообще прекратила возвращаться домой. Исбьорг нашла пристанище у брата, однако вскоре ее покой вновь нарушил Натан Айронсайд. Разумеется, тупоголовый увалень предположить не мог, что его маленький каприз унесет с собой в могилу не одну жизнь, а Исбьорг будут мучить кошмары, связанные со смертью девятерых подростков, на протяжении долгих лет. «Я их не убивала… — покачала она головой, словно оправдываясь. — Я жестоко обходилась со всеми, кто стремился помочь мне, но у меня не хватило бы духу уби…» «Ты знаешь, что лжешь, но эта ложь лишь отдаляет тебя от истинной цели. Только хладнокровие и жестокость откроют правду, а ты продолжаешь упираться. Прими реальность — не будь отчаянной идиоткой. От прежней Лэнгхофф не осталось ничего, за что следовало бы цепляться. Ты — безликая тень, безнадежно привязанная к сгоревшим останкам, к собственному трупу, и восстать из пепла тебе не дает одно: ощущение, будто позади осталось нечто важное. Там ничего нет. Открой дверь и распрощайся наконец с мерзкими сожалениями». И Исбьорг, повинуясь родному голосу, отрешенно сомкнула пальцы на железной ручке, хотя пару секунд назад ее окружала бездонная темнота — неведение, в котором она предпочитала жить, лишь бы память о прошлом времени испарилась полностью. Но сейчас, когда у нее появился шанс избавиться от одной проблемы из многих, Исбьорг была готова вернуться в самое болезненное воспоминание — только бы никогда больше о нем не думать. Что испытание могло оказаться непосильным, ей в мысли не приходило. В ушах беспрестанно звучали гнусные ругательства матери, и Исбьорг все ярче ощущала, насколько глубоко вновь погружается в грязь. Эмоции нахлынули на нее стремительным потоком, и от их переизбытка хотелось кричать, но горло сдавило колючей проволокой. Потерянность — единственное, что она сумела различить в фейерверке чувств, а дальше... «Я определенно не желаю здесь находиться», — Исбьорг попятилась назад и весьма предсказуемо наткнулась на преграду. Недавняя мысль, будто она одержит верх над самым отвратительным из своих воспоминаний, теперь казалась просто безумной, а идея покинуть проклятое место — бесполезной. Отчий дом ждал ее, несомненно. Кто бы ни завел Исбьорг сюда, он знал, чего добивается, и что именно произойдет, когда она столкнется с ночными кошмарами. Этот кошмар был слишком явственным. Каждая дощечка на полу, точно выполненный витиеватый узор на бледно-голубых обоях, чахлая лестница, ведущая на второй этаж, где располагались комнаты Саргона и Исбьорг, — все до последней мелочи повторяло обстановку старого коттеджа. Даже запах алкоголя, въевшийся в стены, и расставленные в ряд бутылки из-под спиртного возле входа, как ничто другое, освежали в памяти тот день, когда она, ослепленная злостью, решила уйти из дома навсегда. Скандалы, истерики и непростительные оскорбления были последними воспоминаниями, связанными с матерью. После этого Исбьорг встретилась с ней уже на кладбище и, глотая слезы, с необычайной легкостью призналась себе, что ни о чем не жалеет. Отец сам не пожелал бороться за сохранение семьи и свой рассудок, а мать сошла с ума и в стремлениях заполучить власть в итоге сгубила многих людей. Тогда, на похоронах, никто не мог даже предположить, что Исбьорг Лэнгхофф плачет от радости, ощущения свободы, и все лицемерные слова священника о загробной жизни вызывают у нее лишь гомерический смех. — А ведь я говорила, что у тебя будет жалкая кончина, — нервно смеялась Исбьорг, тщетно подавляя вырывавшиеся из груди всхлипы. — Несмотря на твои попытки свести меня в могилу, я жива, а ты… Черт бы тебя побрал… Непривычно, когда ты не отвечаешь мне на хамство, но как же приятно. Едва ли в столь счастливый момент она осознавала, что уже заразилась чужим безумием и понемногу оседала на дно. Если бы не чудовищное убийство, а следом — изнасилование, которые полностью выпотрошили ее, возможно, Исбьорг стала бы второй копией матери и продолжила ее дело, ведь жизнь Саргона так и не была уничтожена. Он, в отличие от сестры, вырвался из тесного дома, имел право на мнение, ему не приходилось подчиняться или терпеть домогательства озабоченных, избалованных мальчишек. «Забудь, — сжала себя руками Исбьорг, закрывая глаза. — Ты знаешь, что это не так. Знаешь, что Саргону приходилось гораздо хуже, потому что он защищал тебя. Не давай никому спутать твои мысли, не сворачивай с намеченной тропы…» Но тропу наметили за нее. Куда бы Исбьорг ни пошла, она все равно очутилась бы здесь, в старом доме. В прошлом, которое не отпускала сама и в которое подсознательно хотела вернуться, чтобы положить конец невыраженным обидам. Ее жестокость превратилась в испытание, а испытание велело решить, кем же все-таки Исбьорг видит себя: умалишенным, истерзанным человеком или гордой, сильной личностью — избранницей древнего существа, по чьей воле она сюда и попала. Ответ пришел незамедлительно, стоило Исбьорг заметить на лестнице тонкую фигуру женщины. Взгляд ее бестолково уставился куда-то вдаль, так что узнать миссис Лэнгхофф, полную ледяного спокойствия, было действительно сложно. — Явилась, наконец, — холодно отозвалась она, протягивая руку впереди стоявшему темному силуэту. — Ну-ка, подойди ко мне, дрянная девчонка. Раз спать тебе не очень хочется, и ты позволяешь себе разгуливать до поздней ночи со всякими отбросами, значит, займешься делом. Исбьорг не шевелилась и только тяжело дышала, одолеваемая пробудившимися страхами и яростной дрожью. Она понимала, что сейчас наблюдает последнюю встречу с матерью, что видит пятнадцатилетнюю себя со стороны, что ее испытывают на прочность, но пальцы сами собирались в кулак, а мозг приказывал сорваться с места, разбежаться и столкнуть надменную женщину с лестницы. Но нет. Ни тогда, ни теперь совершить такой тяжелый поступок просто не хватало духу, пусть даже Исбьорг знала, что мать давным-давно умерла. На самом деле ее смерть не принесла бы должного облегчения, а повторное убийство и вовсе могло вернуть Исбьорг к поворотной точке, когда она чуть не сошла с ума от сладостного ощущения свободы. Именно поэтому все, что оставалось, — бездейственно смотреть на свои унижения и следить, как на свет вырывается истеричное, агрессивное чудовище. Чувствовать давление, но списывать происходящее на дурной сон. — Отпусти меня немедленно! — услышала Исбьорг свой пронзительный вскрик сверху, с лестницы, где уже началась нешуточная борьба между матерью и дочерью. — Куда тебя отпустить, куда? — процедила сквозь зубы миссис Лэнгхофф, ни на секунду не ослабляя хватку. — К твоему великовозрастному извращенцу, чтобы он лапал тебя на глазах у всей улицы? Порочная… — Какая разница, где меня будут лапать — в школе или на улице?! Лишь бы богатей, мамочка, а лучше — сразу двадцать, да?! Исбьорг еле подавила полувздох-полустон, съехав спиной по стене и закрыв уши, будто это помогло бы ей отстраниться от проблемы. Циничного Люцифера не хватало рядом как никогда. Он бы давно поднялся по чертовой лестнице и разрушил любые иллюзии, преграждавшие путь, а не трясся в углу, словно испуганная мышь. Но на нее здесь давило абсолютно все. Исбьорг вдруг вспомнила, что такое беспомощность, и прежнего адреналина от скандалов не чувствовала. Она слишком изменилась за последние годы, инстинкты заснули, а лютая ненависть к матери так и не утихла и только иссушала ее, потому что не могла найти выхода. Затяжная апатия не позволяла Исбьорг выплеснуть накопившееся напряжение — оно безудержно росло и практически подходило к наивысшей точке. — Ах ты малолетняя тварь!.. — прогремели гневные слова подобно грозе, а в следующую секунду послышался удивленный вздох. Исбьорг из прошлого перехватила руку миссис Лэнгхофф, занесенную для удара, — как это и было тогда, в вечер расставания. — Только попробуй — и увидишь, что я сделаю! — пригрозила она самым решительным тоном. — Больше ты ко мне и пальцем не притронешься, как и твой драгоценный Натан Айронсайд! Смех миссис Лэнгхофф потонул в звенящем пространстве. — Как заговорила, совсем от рук отбилась! Думаешь, долго продержишься за спиной у Саргона? Интересно, что ты ему пообещала, что он отвернулся от родной матери! А может, ты теперь готова броситься под любого, кто согласится тебя уберечь?! — Да ты совсем рехнулась! — Исбьорг отшатнулась от очередного замаха, чудом ухватившись за перила лестницы. — Поехала крышей на фоне своей любви к деньгам! Не подходи ко мне! Вместо ответа последовал торжествующий смешок, а затем голоса неожиданно смолкли. Ни новых воплей, ни жалобного скрипа старых деревянных половиц, ни звуков ожесточенного противостояния. Настоящая Исбьорг, все это время прятавшаяся за стеной, мгновенно заподозрила неладное, потому что прекрасно помнила, как после взаимных оскорблений выскочила из дома, вызвала такси и уехала к брату. «Возможно, надо подождать…» — выдвинула предположение она и на всякий случай отползла в сторону, поближе к просторной кухне, откуда открывался хороший обзор на лестницу и вход. Стрелка на часах до ужаса медленно отсчитывала секунды. Пол под пальцами холодил так, что кожа примерзала к дубовой поверхности. Никого не было. Напряженная тишина сдавливала стены комнаты до размеров спичечного коробка, пока Исбьорг наконец не услышала мерный стук каблуков по скрипучему паркету. В холле показалась высокая фигура миссис Лэнгхофф, и ее гордая осанка недвусмысленно давала понять, кто именно одержал победу в маленькой войне. Оставалась лишь последняя помеха, незавершенное дело… — Ты ведь будешь слушаться меня, Ис? — капризно протянула мать, сверкнув серыми глазами. — Под страхом смерти, но будешь. Не кройся за прошлым, дочь моя, потому что оно не отстанет от тебя, покуда ты жива. Цепь в руках миссис Лэнгхофф звонко лязгнула о пол, а в следующий момент рядом с ней показался мужчина в ошейнике и оборванном тряпье, видом напоминавший побитую собаку, совершенно жалкий и потерянный. Глаза его были настолько пустыми, что даже Исбьорг передернуло от незнакомого прежде чувства, а ведь когда-то она любила отца больше всего на свете. Миссис Лэнгхофф, разумеется, поспешила уничтожить и эту любовь. «После того, как ты стал ее марионеткой, я представляла тебя именно таким…» — невольно призналась себе Исбьорг, не в силах сдвинуться с места. Она не могла даже отвести взгляда от крепкого ошейника и цепи, имитировавшей поводок, и в конце концов горько усмехнулась. Спустя много лет к ней все же пришло осознание, кто именно в тяжелой ситуации был бесполезным и жалким. «Тот, кто не протянул руку помощи в ответственный момент, — подавила всхлип Исбьорг. — Тот, кто больше остальных жалел себя и прикидывался жертвой… Я». — Это я, отец, — прохрипела она, пытаясь подняться на дрожащих ногах.— Я променяла тебя на собственный эгоизм и не захотела спасти. Миссис Лэнгхофф вышла из тени и грубо дернула цепь, приказывая мужу следовать за ней, и тот смиренно выполз вперед. Теперь свет заливал обоих, но Исбьорг по-прежнему не могла рассмотреть лиц родителей, потому что они расплывались багровыми пятнами. Глаза, нос, рот прослеживались только по отдельности, а целая картинка ускользала, мгновенно превращаясь в однородную массу. «Я забыла их внешность. Даже это», — догадалась Исбьорг. — И бесполезно собирать осколки памяти, — кровожадно улыбнулась миссис Лэнгхофф. — Бесполезно извиняться за давние ошибки. Ты уже никого не спасешь. — И не собиралась. Все равно вы не мои родители. Женщина силой притянула раба к своей ноге и, наклонившись, что-то шепнула ему на ухо. Цепь ржаво заскрипела. — Придется тебя убить, — с наигранным сожалением пожала плечами она. — Не ожидала, что ты окажешься упрямой. Взять ее, Фреир. «Ну уж нет», — грозно прозвучал в голове чужой голос. Не успела Исбьорг одуматься, как чья-то сокрушительная мощь оторвала ее от пола и отбросила к дальней стене. Мужчина, ринувшийся в атаку по команде своей хозяйки, вместо цели рассек острыми зубами воздух и недоуменно заозирался по сторонам. Когда он обнаружил намеченную жертву, та уже деловито вертела в руках длинный кинжал — древнюю реликвию короля Велиала. От прежде беззащитной девушки теперь исходило беспредельное могущество. Подпитываемая энергией живого оружия, она намеревалась принести в дар своему богу головы врагов под звуки колыбельной, которую напевало сверкающее лезвие. Результат борьбы был предрешен. Существа, призванные для испытания, даже не успели осмыслить, что сознание их уязвимой, легкой мишени уже перехватил высший разум, настроенный весьма враждебно. Последнее, что помнила Исбьорг, — изящные взмахи клинка, оставлявшие в воздухе алые полосы, и бесполезные мольбы о пощаде. Не выжил никто. Слишком правдоподобно выглядела миссис Лэнгхофф, слишком болезненное отвращение вызывал плачевный вид некогда любимого и уважаемого отца. Отпустить их означало вновь и вновь переживать тягостные воспоминания, поэтому Исбьорг выбрала путь уничтожения и отречения, хотя не совсем отдавала себе отчет в том, что творит. Два растерзанных тела в безобразной куче ошметков, разбрызганный по стенам гной и увесистый кинжал в руке, напитанный энергией убийств, быстро заставили ее очнуться, однако это осознание не принесло ничего хорошего. Исбьорг, почувствовав резко подступившую слабость, выронила оружие и упала на колени. Кончики пальцев горели, словно их покалывали тупыми иголками, а из ран на ладонях опять сочилась кровь, окрашенная в черный цвет. «Здесь все принимает истинную форму», — прозвучали в голове недавние слова незнакомки. Исбьорг, сама того не ведая, воспользовалась ужасным даром, выпустила внутреннюю жестокость — а значит, смирилась со своим предназначением и была готова встретиться с кукловодом. Осталось лишь решить, какое будущее выбрать, но выбор этот во многом зависел не от нее. — Здравствуй, Исбьорг. «О, нет…» — мелькнула тревожная мысль и погасла, едва перед глазами возник образ молодого юноши, облаченного в монашеские одежды. — Столько лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, — мягко продолжал он, помогая ей встать на непослушные ноги. — Дай же полюбоваться на тебя снова. В конце концов, ты — венец моих творений. Или лучше сказать — изощрений? Исбьорг еле нашла в себе силы, чтобы отвернуться от слепящего света золотисто-бежевой робы, но в итоге все равно уткнулась носом в могучую грудь. Когда она машинально подняла глаза, то обомлела: хитрая улыбка незнакомца была безумно похожа на улыбку Люцифера — за тем исключением, что Люцифер никогда не прятал за самодовольной усмешкой фальшь и презрение. Если он чего-то хотел добиться — говорил прямо; за ним не скрывалось угрозы. — Я помню тебя, — неожиданно осознала Исбьорг, схватившись за голову. — Но твое имя… — Мое имя — лишь одно из многих. Я и сам предпочитаю их не запоминать. — Велиал… — прерывисто выдохнула она. — Ты Велиал… Напыщенный взгляд говорил только об одном — она действительно вспомнила этого демона и беды, которые он принес в ее жизнь. Кошмары, смерти, сумасшествие — далеко не полный список того, что испытала на себе Исбьорг, а теперь, когда он вернулся, ее ждало незабываемое будущее. — Как лестно, что даже в спешке я выбрал достойную особу,— издевался Велиал, не переставая ходить вокруг нее. — Ты и по сей день продолжаешь сражаться с собой. Тебе хватает сил вытаскивать из глубин воспоминания, которых не должно быть. Хотя, конечно, я не могу не омрачаться, глядя на то, как эта бесконечная борьба с собственной натурой истощает тебя до основания. Мой эксперимент с Люцифером вышел более удачным. — При чем здесь Люцифер? — не на шутку напряглась Исбьорг и даже не побоялась посмотреть на Велиала. Пусть она и не доверяла пронырливому журналисту, все равно она очень не хотела бы убедиться в том, что он прислуживал гадкому демону. — Люцифер, мой очаровательный подарок. Его судьба была отдана мне еще до того, как он родился. — Ты псих, — отчеканила Исбьорг и тут же замолкла, удивившись странной перемене в собственном голосе, однако Велиал нисколько не оскорбился на обвинительный тон. — Трудно оставаться в своем уме, если живешь с самого начала сотворения людей, — с наигранной печалью отозвался он. — Серая обыденность рано или поздно доводит до помутнения рассудка. Иронично, ведь та же мысль не раз посещала дорогого Люцифера. Он и правда во многом похож на демонов. Не зря носит имя любимейшего сына нашего Отца. — Люцифер завел меня сюда специально? — допытывалась Исбьорг, усердно игнорируя пафосные речи, сдобренные убийственной дозой яда. — Он все продумал? — Что ты. Грязную работу я поручаю слугам. У Люцифера же очень изящная роль. У вас обоих. Исбьорг снова закрыла глаза, опасаясь попасть под действие гипноза. Бархатный голос Велиала подчинял ее сознание еще во снах, находясь от своей жертвы за тысячи миль, а сейчас, в этом тесном, постепенно сужающемся пространстве он и вовсе грозил вторгнуться в ее ослабевший разум. Инстинкты подсказывали ни о чем не думать, чтобы не возникло навязчивого желания задавать все больше вопросов и в итоге поставить себя в зависимость от чужих ответов, но с языка уже сорвалось: — При чем здесь я? Я никогда не искала неприятностей. На плечи Исбьорг легли мягкие руки. От Велиала исходило иллюзорное жгучее тепло, его белоснежные длинные волосы щекотали ей шею, а ровное, спокойное дыхание в затылок заставляло расслабиться. Она все меньше ощущала неотвратимую угрозу и в оцепенении даже не замечала, как нежно демон наглаживает ей спину и игриво кусает за уши. — Ты не просыпаешься, — шептал он в перерывах между поцелуями. — Подсознательно подавляешь мой дар и слабеешь, потому что никак не смиришься с нашим родством. Так ты ничего не вспомнишь, ведь тяжелые воспоминания — путь к правде, и принять ее ты не в силах. Твоя человечность мешает понять поступки, которые вовсе не плохи. Человеческое лицемерие отнимает у тебя возможность узнать истину. Исбьорг незначительно помотала головой, но Велиал не обратил внимания на несогласный жест и только крепче прижал ее за талию, продолжая сеять ростки заблуждения. — Я знаю, о чем ты думаешь, — нагнетал он. — Демоны опасны, жестоки и беспринципны! Но если однажды тебе доведется заглянуть в душу к людям, ты убедишься, что их желания порой намного кровожаднее и ужаснее, нежели наши. Ты сама уже сталкивалась с вопиющим бесчестием, не так ли? Я помню, кем было то отребье, из-за которого ты ни за что больше не доверишься мужчинам. А ты? Скажи, кто безжалостно овладел тобой, когда ты не могла ни воспротивиться, ни позвать на помощь? — Нет… — запротестовала Исбьорг, вырываясь из стальной хватки. Перед глазами мгновенно встал образ насильника. Темная комнатушка превратилась в кабинет следователя, где проходил допрос по поводу убийства четы Лэнгхофф. Стопки книг на столе, побитые окна, облезшая зеленая краска на стенах, вырезки газет с сообщениями о преступлениях, а в роли главной подозреваемой — она, еще не оправившаяся после чудовищного зрелища, вся в крови и насквозь пропахшая ржавчиной. Когда ее грубо обвиняли, Исбьорг не слышала, зато сразу почувствовала скользящее прикосновение к своей коже и поняла, что произойдет с минуты на минуту. — Просто скажи, кто он, — громогласно потребовал Велиал. — Нет… — сипло повторила она и попятилась к запертой двери кабинета. Следователь надвигался не спеша, прекрасно зная, что бежать ей некуда и защищаться тоже нечем. Кинжал, как назло, снова исчез и больше не появлялся. Исбьорг спас голос демона. — Не хочу просить в третий раз. — Человек!.. — на сей раз послушно ответила она, желая избавиться от реалистичного видения — да не тут-то было. Велиал только начал забавляться с ее сознанием и продолжал преследовать ее в образе полицейского, наслаждаясь каждой попыткой Исбьорг сбежать из его ловушки. — А кто не смог тебя уберечь? Вспомни, как ты кричала и срывала голос. Разве он пришел? Он даже не присутствовал на допросе вместе с тобой, хотя не имел права оставлять несовершеннолетнюю наедине с представителем закона. Он бросил тебя, а теперь будет расплачиваться за это до конца жизни. Так кто же предатель? Кому ты обязана своим безумием? Исбьорг беспомощно съехала по стене, размазывая едкие слезы по лицу. Голос сел, да и сказать такое значимое слово «брат» язык не поворачивался. Она знала, что Велиал все это время высказывал только ее самые потаенные мысли, и не могла не стыдиться своих обвинений — как не могла отпустить их или приказать себе думать, будто Саргон ни в чем не виноват. Если бы не его бездействие, если бы не слепое послушание — Исбьорг не превратилась бы в живого мертвеца и не испытывала боль в груди каждый раз при попытке заговорить с ним. Все — банальная встреча взглядами, чрезмерная забота о ней, дешевые способы загладить свою вину — будило в Исбьорг зверя и лишь отдаляло от брата, потому что она всегда помнила одно: Саргон не сдержал обещание и упустил ее. Он разбавил кровное родство водой — клятвами, не означавшими ровным счетом ничего. Велиал был прав, так что Исбьорг не видела смысла затягивать с ответом. — Человек. Кабинет следователя покрылся рябью. Фигура полицейского постепенно стала приобретать женские черты, но полная картинка почему-то никак не складывалась. — Я хочу услышать, кто довел тебя до состояния, близкого к самоубийству, — повелительным тоном заявил Велиал. — Кто издевался над тобой вплоть до своей смерти? Исбьорг молчала, не в силах оторвать взгляда от человека, внешность которого постоянно менялась, ожидая вынесения окончательного вердикта. Она знала, что после того, как скажет правду, размытый силуэт обязательно примет облик миссис Лэнгхофф, а видеть ее сейчас не хотелось даже больше, чем насильника-следователя. Из головы до сих пор не шел отец, посаженный на цепь по милости мегеры-жены, равно как и мысль, что это Исбьорг позволила его уничтожить. «Порочный круг, — горько усмехнулась она. — В нашей семье каждый перед кем-то виноват, а больше всех…» — Мама. — Неверно. — Человек… Бесформенная фигура задрожала и, наконец,вытянулась в полный рост. Луч света очертил плавные изгибы тела, загорелые руки, изящную шею и запутался в светлых распущенных волосах. С замиранием сердца Исбьорг выжидала, когда же все-таки увидит лицо матери, и одновременно хотела закрыть глаза, лишь бы никогда не встречаться со своим кошмаром снова. «Ты не готова… — заклинала она себя. — Это проклятие должно рассыпаться в прах». Но силуэт не исчезал. Воли Исбьорг не хватало для того, чтобы подавить колоссальную мощь Велиала, а он с радостью пользовался ее слабостью, насильно влезая в голову. — Есть ли в списке твоих несчастий хоть один демон? — с вызовом спрашивал он, абсолютно уверенный в собственной правоте. — Отвечай, девчонка, не заставляй меня повторяться. — Нет, — прошептала Исбьорг, не отрывая взгляда от безликой женщины. — Знаешь ли ты, почему? — Нет. — Не смей лгать. Ты знаешь все. — Не знаю, — продолжала отрицать она, хотя внутренний голос подсказывал, что с Велиалом их связывала давняя история. — Я восхищаюсь твоим упрямством, — без тени лукавства заявил он, бережно взял покорную жертву за голову и вкрадчиво произнес: — Но поможет ли оно принять себя? Поможет смириться с тем, что ты — демон? «Демон?..» — затаила дыхание Исбьорг и инстинктивно ухватилась за руки Велиала. Его теплая кожа приятно пахла датурой, но этот запах воздействовал на нее так, словно по венам пустили смертельную дозу успокоительных препаратов. Держать глаза открытыми постепенно становилось тяжелей. В полном беспамятстве Исбьорг наблюдала, как стремительно тает образ миссис Лэнгхофф. Прикосновения Велиала вгоняли ее в состояние блаженного полусна; тело дрожало от слабости. Она могла бы сдаться и не мучиться, могла бы отречься от прошлой жизни, но даже в момент своего поражения знала: обратной дороги не будет. — Я не… — попыталась возразить Исбьорг, прежде чем живот свело невыносимой болью. — И снова ложь, — грубо оборвал Велиал, недовольный ее необычайной стойкостью, и перешел в неумолимое наступление: — Ложь, ложь, ложь — ложь повсюду! Она сквозит в каждом твоем слове, живет внутри тебя. Патологическая лживость, но весь этот сладкий обман лишь затем, чтобы уберечь себя от потрясений. Ты боишься их. Боишься вернуться в то время, когда пыталась сойти с ума, чтобы не чувствовать боли, но она все равно неотступно преследовала тебя. Ты не лишилась рассудка, как хотела, но добилась другого — получила новое лицо. Безразличное, лишенное человеческих эмоций. Ты как никогда приблизилась к демоническому облику, идеалу, но и этого оказалось для тебя недостаточно. Твоя натура отвергала меня все семь лет, а сейчас значительно ослабла и может в любой момент подчиниться моей воле. Ты не выстоишь против течения, но выстоишь рядом со мной. — Ты мне противен, — еле слышно прохрипела Исбьорг и рухнула на пол, будто тряпичная кукла. Велиал перестал сдерживать ее, зная, что энергия из хлипкого тельца безвозвратно уходит к нему. Она не могла думать — а значит, не могла тщательно взвесить его слова и сопротивляться, как раньше. Он свел на нет отчаянную борьбу и не собирался останавливаться на полпути к долгожданной победе. Этой смертной еще не один век придется расплачиваться за непростительную дерзость. Он вновь наступал. — Я слышу неуверенность и страх — не лучших советчиков в принятии важных решений. Неужели предпочитаешь прозябать среди грязного рода людей? Отбросов, которые отвернулись от тебя! Скормили твое сердце шакалам! Разве непонятно, что ты другая? Избранная мной, королем хаоса и лжи. Твоя жестокость искренна, а желание убивать — полностью открыто. — Я не хотела ничьей смерти! — звонко прорезался плачущий голос, и Исбьорг закашлялась. Горло безжалостно стиснуло тугой веревкой. Велиал наслаждался каждым моментом ее бессилия. — Моя прекрасная лгунья, — промурлыкал он. — Ты сама не замечаешь, сколько в тебе от демонов. Почему ты не хочешь вспомнить, как жаждала, чтобы твои родители умерли? Почему не хочешь вспомнить, как была готова продать их прогнившие души дьяволу, и как отчаянно тебя пытались остановить? Исбьорг неуверенно попыталась покачать головой, но вдруг поняла, что не чувствует собственного тела — только предательские слезы, обжигавшие щеки. Они говорили громче любых слов, и Велиалу не нужно было подтверждать ее опасения. — Я все забыла… — невнятно произнесла она, прерываемая сдавленными всхлипами. — Все… — Это поправимо, — успокаивал демон и любовно гладил ее по волосам. — Нужно лишь понять, кем ты стала, моя безликая луна. Истина — единственное лекарство, которое вернет тебя к жизни. Быть одним из нас — не просто честь. — Быть одним из вас — значит добровольно заказать себе билет в Преисподнюю! — прервал речи Велиала чужой голос, полный искренней злобы. — Я, по-твоему, мазохист?! «Люцифер…» — ослепительной вспышкой пронеслось в голове, а сердце заколотилось так, что его бешеный стук эхом отдавался в ушах. Он выжил. Он пришел за ней, хотя мог найти выход и сбежать, не ввязываясь в еще большие проблемы. Но как? Неужели ему удалось вырваться из цепких лап такого могущественного существа, или же Люциферу вовсе не досталось никакого испытания? Исбьорг усмехнулась сама себе, однако вместо полноценной ухмылки у нее получилось лишь незаметно дернуть уголком губ. Велиал ясно говорил об участии двух людей в своих амбициозных планах, так что ее надоедливому спутнику наверняка тоже пришлось отбиваться от адских тварей. А судя по тому, что Люцифер все-таки прибыл сюда — в место, которое изначально предназначалось не ему, — он взял ситуацию под контроль и одолел вставшее на пути чудовище. Теперь они оба застряли в западне Велиала, с очень зыбкой надеждой на спасение. — Лю… ци… фер… — безнадежно пыталась позвать Исбьорг, захлебываясь собственным кашлем. Ужасные судороги сводили все тело, а повернуться в какую-либо сторону, чтобы хоть немного заглушить мучения, было невозможно — руки и ноги словно прибили к полу. К счастью, Люцифер сразу увидел ее за спиной у демона, ни живую ни мертвую, целиком перепачканную в крови, но ничем не показал свой страх или беспокойство. — Жаль, ты не в состоянии закрыть уши, Ис, — с подлинным сочувствием изрек он, — потому что сейчас я буду очень громко материться. Тебе не понравится, а нашему утонченному любителю женских платьев — тем более. Она оценила бы его неуместную шутку по достоинству, если бы любое ее движение или мысль не карались раздирающей болью. Велиал, хотя и крайне заинтересованный новой целью, не спускал с Исбьорг глаз, а когда заметил порыв Люцифера приблизиться, легко поднял девушку с земли и подвесил высоко в воздухе на невидимой петле, где до нее бы точно не дотянулись. Теперь можно было спокойно вести разговор. — Значит, ты открыл в себе силу, — одобрил Велиал. — Да, — желчно отозвался Люцифер и крепче сжал рукоять кинжала, словно хотел выдавить из него дополнительную мощь. — Жаль, ее недостаточно, чтобы запихнуть тебя обратно в ад. — Твое высокомерие все же имеет границы. — А вот моя болтливость — нет. Ты очень постарался, чтобы на сей раз ее превзошла моя злость. Отдай мне девчонку. — Бесполезно, Люцифер, свет очей моих, — театрально развел руками Велиал и широко улыбнулся. — Она. Уже. Потеряна. Не успел Люцифер выкрикнуть имя Исбьорг, как его с грохотом отбросило в сторону ударной волной. Темное пространство озарило синим светом, источаемым лезвием кинжала; пол содрогался. Из-за пляшущих в глазах огоньков Велиала нигде не было видно, но он и не спешил подло нападать. Когда Люцифер понял, что пронзительное ощущение присутствия демона пропало, у него еще оставалось немного времени на спасение Исбьорг. Выглядела она не просто плачевно. «Даже я не представляю, чего ты здесь натерпелась», — мелькнула непрошеная мысль, и все же Люцифер преодолел такое неуемное любопытство, опустился рядом с бездыханным тельцем и без колебаний сделал еще один надрез на своей ладони. Руны на доле лезвия полыхнули жадным отблеском, принимая его скромную жертву и позволяя хозяину вновь перенестись в желаемое место безопасно, но Люцифер был совершенно не удовлетворен тем, что им давали свободно уйти. Следовало догадаться сразу: Велиал написал сценарий сегодняшних событий очень давно, а они, два идиота, беспрекословно его отработали и пробудили какую-то гадость, которая все это время находилась внутри у обоих. «Я всегда знал, что делаю и на что иду, — снова и снова повторял себе Люцифер. — Всегда знал, что только я управляю своими действиями и я же за них отвечаю. Я лгал всю жизнь, потому что не хотел сокращать дистанцию между собой и чужими людьми, но хотел лезть в их головы и изучать на расстоянии. Талант лгать не раз выручал меня, но он же в конце концов и подвел меня к тому, что я видел правду там, где ее никогда не было. Я жил жизнями тех, за кем наблюдал, а о своей никогда ничего не знал и не стремился узнавать. Теперь у меня абсолютно нет времени копаться в прошлом или в том, кто я такой. Что мне делать с тобой, Исбьорг? Чем мы станем через пару месяцев, когда он придет за нами?» Но Исбьорг не слышала его отчаяния и не понимала, какая борьба творилась в нем сейчас, даже по успешном прибытии домой. Всегда оптимистичный, всегда хваткий, Люцифер впервые признавал: эта задача ему не по зубам. Сражаться против людей, организаций с дурной славой — раз плюнуть, а бороться с бывшими небожителями — все равно что с ветряными мельницами, и какие бы надежды ни возлагал Велиал на своих избранных, глупо было просто верить ему на слово. Пускай он наделил Люцифера и Исбьорг частью демонической силы, оба по-прежнему оставались жалкими людишками. «Придется научиться жить с этим дерьмом», — мысленно проворчал Люцифер, аккуратно укладывая Исбьорг на диван. Ему предстояло выполнить задачу более сложную и деликатную: раздеть малознакомую девушку и выяснить, чья кровь пропитала всю верхнюю одежду. — Я буду молиться, чтобы на тебе был надет лифчик… — он сделал глубокий вдох, снимая с нее толстый свитер и оголяя плоский живот. Никаких ранений или синяков на коже не наблюдалось. Сердце билось в нормальном ритме, и даже нижнее белье, за которое Люцифер переживал больше всего, оказалось на месте. — Ох, все-таки Бог существует. Но завтра она меня все равно убьет.